Глава 7. Воскресенье. Лето две тысячи пятого года

Воскресенье. Лето две тысячи пятого года.

Я была еще внутри бара, а Ким уже выносил на улицу пластиковые столики и готовил мясо для жарки, – с некоторых пор он решил привлекать клиентов бесплатной едой по воскресеньям, и его идея, в общем‑то, себя оправдала: народ валом валил (халява, она и в Корее – халява!).

С улицы на меня постоянно заглядывался рыжий парень, и я вышла, чтобы как обычно познакомиться с ним и его друзьями. Его звали Кевин. Он‑то и стал впоследствии моим «ничего не значащим увлечением».

Почему он? Сама не знаю. Наверное, настойчивостью он меня взял: не давал мне прохода, приходя в бар каждый день, засыпал цветами и комплиментами… Да, я знала, что никакого «потом» у нас с ним нет, и не будет, но оно мне было уже и не нужно – хватило «светлого будущего» с Санни.

Кевин оказался парнем женатым, с тремя детьми, один из которых ему – не родной (жена с детьми, понятное дело, сейчас находилась в Америке, да не одна, а как выяснилось чуть позже, – с очередным (!) бойфрендом). Да‑а, все‑таки быстро у них это получается: парню всего двадцать пять, а детей – уже трое.

– Ого! – засмеялась я, услышав о численности потомства. – А сколько еще планируете?

– Нисколько, – улыбнулся он.

И добавил:

– Я каналы перевязал.

Да уж – весело, ничего не скажешь…

Мы встречались, не давая друг другу никаких обещаний и не ожидая ничего взамен, но к концу моего пребывания в Корее (наступил август, и у меня уже заканчивалась виза) Кевин давно обещал развестись и жениться на мне.

Честно признаться, какая‑то часть меня надеялась, что именно так он и поступит (все‑таки прав оказался Шпик: не могу я встречаться просто так, все равно оказываюсь «вовлеченной эмоционально»!). Другая же часть при этом вопила: «Дура! На кой тебе он и его дети! Да и вообще, глаза‑то разуй: не будет он разводиться!». Так и разрывалась я на две половинки: мечась между доводами разума и желанием создать семью (пусть и без совместных детей), быть хоть кем‑то любимой.

Кевин тоже страдал. Он метался между чувством долга по отношению к собственным детям и мной, не переставая при этом клясться в вечной любви и строить планы нашего совместного будущего…

В общем, весь тот отъезд дался мне нелегко. Но особенно – та его часть, когда пришло время прощаться со Шпиком.

– Не уезжай! Не уезжай, пожалуйста! Я без тебя не справлюсь! – рыдал он.

– Ты прекрасно знаешь, что я не могу остаться – у меня визы нет, да и учиться мне надо, ты же сам говорил…

– Тогда оставайся здесь нелегально! Прошу тебя! – продолжал умолять он.

– С ума сошел?! Я в тюрьму не хочу!

– Вот видишь, значит, все‑таки можешь остаться!? Просто не хочешь!

– Ну что ты как ребенок, ей Богу! – тщетно пыталась я его образумить. – Мне надо жизнь свою налаживать, заняться чем‑то серьезным…

– Ну и вали, стерва! – не сдержавшись, психанул он и изо всех сил хлопнул дверью.

Я не стала бежать за ним и успокаивать, так как прекрасно понимала: расставание дастся легче, если он будет злиться. Мне было так же тяжело, как и ему, но я держала себя в руках.

Я уезжала обратно в Россию, оставляя позади массу приятных и не очень воспоминаний, друзей, брак, поклонников… Разумная моя половинка временно взяла верх и я решила начать жизнь с чистого листа, не оглядываясь на прошлое.

А Кевин? А что – Кевин!? С ним я решила – пусть будет, что будет. Отталкивать его я не буду, но и убиваться в случае чего – тоже не стану.

Приехав домой, я поступила в институт на переводчика, успешно пройдя тест по английскому: преподаватель даже не стала дослушивать мой ответ до конца, так как исправлять что‑либо или дополнять в нем было не нужно. Также я устроилась на работу, график которой позволял бы мне успевать на учебу, начинавшуюся в октябре. После моего отъезда Кевин писал ровно месяц, после чего пропал: коротко объяснил, что появились семейные проблемы, и больше на связь не выходил. Меня, признаться, это ничуть не удивило, поэтому я просто постаралась как можно быстрее выбросить его из головы.

Как мы и договорились с Санни заранее, в августе я сняла с его карточки еще тысячу долларов, после чего получила от него разгневанное послание: «Ты меня оставила совсем без гроша! Что хочешь делай, но верни мне мои деньги! Мне даже еду не на что купить, – одними шоколадками питаюсь!»

Упс! Сперва я даже слегка растерялась, не зная, как реагировать на подобное: вроде бы мы – взрослые люди и давно обо всем договорились…, однако его личные планы видимо поменялись.

Дальше последовала короткая, но весьма эмоциональная переписка (по неведомой мне причине к ней подключилась и его милая Анджелина, приславшая несколько писем с отборными матами, – пришлось почти вежливо послать ее куда подальше), из которой следовало, что деньги, которые он пообещал дать мне на учебу, я смогу получить в лучшем случае года лишь через два. При этом разводом я должна буду заниматься самостоятельно, так как расписывались мы в России.

Н‑да…

В общем, денег от своего «бывшего» в дальнейшем я более не увидела (ну, да и не нужны они мне – пусть строит на них свое новое счастье!), а с разводом пришлось изрядно помучиться: ЗАГС разводить нас отказывался, арбитражный суд – тоже. Самый дельный совет, который дали мне за все это время, заключался в следующем: объявить мужа без вести пропавшим и через полгода получить развод автоматически. Но мне делать так не хотелось, и я продолжала настойчиво бегать по судам и по ЗАГСам, пока, в конце концов, кто‑то из чиновников не соизволил мне сообщить, что для развода требуется письменное согласие мужа.

Санни пообещал, что вышлет нужное заявление, и я стала ждать.

Время шло, я уже приступила к учебе, а его согласия все не было и не было…

При этом не проходило и дня, чтобы я не вспоминала о любимой Корее. Скучала я по ней – невероятно! Даже не знаю, что именно так безудержно тянуло меня обратно: оставленные там друзья, жизнь за границей или просто комфортная жизнь без проблем. Возможно, – все это вместе взятое,… а может и ощущение, что что‑то я упустила, чего‑то важного не заметила.

До ноября я смиренно ждала письма Санни с согласием на наш развод, но, поняв, что добровольно он мне его не пришлет, решила взять все опять в свои руки.

По моей просьбе Шпик разыскал электронный адрес начальника Санни, которому я пожаловалась на то, что Санни не дает мне развод, объяснив попутно очевидные, на мой взгляд, мотивы подобного поведения: он получает хорошие деньги на мое содержание, и чем дольше мы будем женаты – тем лучше. Видимо, это подействовало, потому что уже через две недели нужная бумага была у меня на руках.

Не хочу утомлять вас подробностями, поэтому скажу коротко: на этом мои мытарства не закончилось, и официально «свободной женщиной» я стала еще только через пять месяцев. Опять же, не без помощи некоторого количества свободно конвертируемой валюты.

Все это время, пока я ждала документы от Санни, Рита писала мне, что если я вдруг передумаю, то она тотчас же пришлет приглашение, по которому я смогу вернуться обратно.

Друзья тоже не оставляли меня в покое, так что вскоре я не выдержала и сломалась: забрала документы из института и начала оформлять очередную визу.

Я решила вернуться и попробовать поступить в институт там, в Кунсане. Мне это показалось наиболее приемлемым вариантом: и время не потеряю, и жить буду так, как нравится.

Кстати, Кунсан – не такой уж и маленький городок, как это могло показаться кому‑то со стороны: в нем проживает почти триста тысяч человек (это только официальные цифры и только по местным жителям!), а в местных учебных заведениях даже существуют специальные группы для иностранцев, преподавание в которых ведется исключительно на английском.

Как же был счастлив Шпик, узнав, что я возвращаюсь! Ведь все это время он не прекращал надеяться, что я одумаюсь и вернусь. За время моего отсутствия он успел осуществить свою давнюю мечту и открыл собственный ресторан. Правда «собственный» – слегка громко сказано: деньги на открытие дал его лучший друг, так как своих средств у Шона так и не появилось (все уходило к жене); да и оформить его пришлось на Чуян, ведь иностранцам запрещено открывать бизнес в Корее. Но кашеварил в нем и решал все управленческие вопросы все равно Шон, – в свободное от основной работы время.

Почти три месяца Шпик держал для меня в баре полную рюмку текилы, и все посетители знали, для кого именно она предназначена. Наверное, с самого начала ему что‑то подсказывало, что рано или поздно я обязательно вернусь, хотя у самой меня таких планов до последнего времени не было.

Несмотря на то, что в этот период молодым девушкам визы в Корею почти не давали, я попала туда без проблем. Уж и не знаю, что помогло: моя ли американская фамилия (которую я оставила и после развода, дабы не мучиться с очередным переоформлением паспортов), тот ли факт, что в общей сложности я уже провела здесь чуть больше трех лет, или еще что‑то, о чем я не знаю. Но, тем не менее, факт налицо – в начале декабря я уже летела в Корею.

В аэропорту меня встречал сияющий Ким:

– Добро пожаловать обратно! – обнял он меня.

– Привет! – искренне обрадовалась я встрече. В кои‑то веки я была рада видеть даже его. – Как бизнес?

– Хорошо, но уверен – теперь будет еще лучше!

– Завтра же приступлю к работе, – пообещала я, и мы двинулись к выходу.

На удивление, погода в Корее была типично российская: снег по колено и сильный порывистый ветер.

– И давно у вас так? – перекрикивая шум ветра, спросила я.

– Только сегодня снегопад начался. Это ты, наверное, привезла из России?!

– Не‑а, подобного даже у нас не бывает! – рассмеялась я.

– …Я тебе уже и квартиру снял, – «обрадовал» меня босс, едва мы отъехали.

– Зачем!? – не поняла я. Вроде бы ни о чем таком я с ними не договаривались. Более того, подобные решения я привыкла принимать сама и предпочла бы найти такое жилье, которое мне самой бы понравилось.

– Жить же тебе где‑то надо!? Вот я и позаботился заранее! Я буду оплачивать тебе квартиру, и платить восемьсот долларов в месяц, – продолжал «радовать» меня Ким.

Я вежливо поблагодарила его за заботу, хотя новости были прямо сказать не ахти.

Во‑первых, Рита писала, что платить мне будут тысячу, а не восемьсот, да и про квартиру в ее письмах не было ни слова. К тому же, найти себе жилье я могла бы и дешевле двухсот долларов, а то и вовсе – почти бесплатно, так как планировала на время поселиться к Шпику: так было бы веселей.

Во‑вторых, я слишком хорошо знала Кима и подозревала, что квартиру он подыскал если не в соседнем же доме, то уж точно недалеко от себя. А такое «приятное соседство» мне было совсем не в радость.

Ну, и, в‑третьих, как я уже говорила, меня всегда раздражало, если подобные вопросы решались без моего участия.

– Сегодня переночуешь у Тани, а завтра – перевезем вещи на новую квартиру, – совсем уже по‑хозяйски распорядился он.

– Хорошо, – равнодушно согласилась я, и остаток пути мы проехали молча.

Лишь однажды Ким прервал затянувшееся молчание, уточнив, что у нас с Кевином. Не вдаваясь в подробности, я коротко ответила, что мы расстались, – Ким был известным в тауне болтуном, а лишние сплетни были мне не нужны.

Путь из аэропорта, занимающий обычно часа три, превратился в шестичасовой: местный транспорт оказался не слишком‑то приспособленным для движения по заснеженной целине, в которую стремительно превращались дороги. Наконец мы оказались в тауне, засыпанном снегом чуть не по самые крыши: люди пытались расчистить дорожки лопатами, но снегопад был настолько сильный, что уже через час от расчищенного места не оставалось следа.

– Вот это здоровяк! – воскликнула я, увидев подросшего Колю. Он раньше мамы успел появиться в прихожей и теперь радостно разглядывал основательно подзабытую «тетю Катю».

– Ну, привет, блудная ты наша дочь! С возвращением! – Танюшка выскочила из кухни, отряхивая с рук муку, и бросилась мне на шею.

– Привет! – я обняла подругу, потрепала за ручку ее сынишку и втащила в квартиру заснеженный чемодан. – Уф‑ф, сколько же у вас тут снега! – Я шумно топталась в прихожей, стряхивая с себя снежные холмы, насыпавшиеся на плечи и шапку по дороге от машины до входа в квартиру.

Раздеваясь, я сообщила подруге, что останусь у них всего на одну ночь, а после этого перееду на квартиру, снятую для меня Кимом.

– А чего это он вдруг так о тебе заботится?! – прищурилась Танька.

– Да уж, что‑то тут не без чего‑то! – кивнула я и добавила. – Он просто так ничего не делает, ты же знаешь.

В тот момент я даже примерно не представляла, какие цели преследовал этим Ким и что еще ждет меня впереди!

Умывшись с дороги, я перекусила на скорую руку и побежала к Шпику в его ресторан.

Распахнув двери, я обнаружила, что вместо того, чтобы ждать меня, не отходя от двери, мой лучший друг нагло дрыхнет на стоящем тут же диванчике. Безобразие!

Встречали меня лишь филиппинка Кристин, о которой Шпик всегда отзывался с большим уважением за трудолюбие, да Чуян, успевшая к тому времени уволиться из «Лобоса» и перейти под крылышко Шона.

Не могу удержаться, чтобы не сделать маленькое отступление и не сказать пару слов о Кристин.

Она не помнит своих родителей. С раннего детства ее воспитывала какая‑то женщина, которая возможно даже не является ее родственницей. По слухам, обрывочно дошедшим до Кристин, у нее была сестра‑близнец, с которой ее разлучили в младенчестве и которую всю жизнь она пытается разыскать. И вроде бы (опять же – лишь по слухам) до сих пор жив их отец. Но отыскать их – проблематично, так как женщина, ее воспитавшая, наотрез отказывается сообщить Кристин даже ее настоящее имя.

Восьмилетней девчонкой она начала работать в ресторане приемной матери, а уже в одиннадцать ее вынудили «не тратить время на ерунду» и перестать ходить в школу.

В тринадцать лет она сбежала в Манилу, где устроилась работать в ресторан за 10 долларов в месяц. Хозяева заведения приютили девочку у себя, где она и прожила все время, оставшееся до замужества. Достаточно поздно (по местным, разумеется, меркам) – в девятнадцать лет – она вышла замуж и родила дочь. Но брак не сложился. Девочка осталась с бывшим мужем на Филиппинах, а Кристин поехала в Корею – пытать свое счастье.

Оказывается, в мой второй приезд мы были в тауне почти одновременно: я работала в «Стерео», а она – в баре через дорогу. Там же, в том самом баре, она и познакомилась с будущим мужем‑корейцем. По каким‑то причинам прямо сейчас перевезти к себе ребенка от первого брака она не может, поэтому просто ждет, когда дочка достигнет совершеннолетия и сама сможет переехать жить к матери. Ее девочке сейчас уже почти шестнадцать, так что ждать осталось недолго. Несмотря на то, что Кристин регулярно снятся кошмары, связанные с детством и так называемой мамой, она продолжает исправно посылать ей деньги и вещи. Такой уж она человек, и иначе – не может.

Едва завидев меня, Чуян просияла и кинулась обниматься:

– Ну, наконец‑то! Мы уже заждались!

От нее за версту несло алкоголем, хотя времени было всего девять вечера.

Шпик писал мне, что она начала много пить и в беспамятстве частенько могла потратить всю ресторанную выручку, угощая случайных приятелей: многие уходили, не расплатившись, так как «кассир» (коим она и была), пьяный спал тут же, на одном из диванов.

С трудом отлепив от себя Чуян, я принялась расталкивать Шпика:

– А ну вставай! Что это еще такое?! Я, понимаешь, в такую даль ехала, а ты спишь! – громко возмущалась я.

– Иди на фиг, – отмахнулся Шпик, едва приоткрыв один глаз, и устроился на диванчике поудобнее. По лицу его пробежала счастливая улыбка, которую не могло скрыть даже старательно изображаемое безразличие.

Долго так притворяться он не смог, и уже через минуту встал и крепко обнял меня:

– Наконец‑то! Я даже выходной взял, чтобы тебя ждать. В «Лобос» названивал каждые пять минут, так что под конец Рита даже попросила меня не звонить больше. Почему ты так долго?

– Так снег вон какой! Сама ехать устала… А где моя текила?! – вспомнила я о символе своего возвращения.

Шпик тут же направился к бару и с самого верха достал ничем не прикрытую рюмку. На поверхности алкоголя плавал толстый слой пыли.

Я залпом выпила.

Вкус был немного подпорчен долгим стоянием на открытом воздухе, но не могу не признать, что все‑таки было приятно: даже когда надежды на встречу почти не осталось, меня все равно ждали.

Большинство приятелей были заранее предупреждены о приезде, поэтому мы со Шпиком не мешкая отправились в «Лобос», назначенный местом общего сбора.

Несмотря на задержку в пути, все дождались. Кевина среди них не было (впрочем, его я и не предупреждала).

– Привет, – по‑русски поздоровался Шон. Да‑да – тот самый друг моего бывшего мужа.

– Привет! – так же, по‑русски, отозвалась я. – Учишь потихоньку?

Шон мне как‑то писал, что занялся изучением русского. Он почему‑то всю жизнь с огромным благоговением относился к нашей стране, а в особенности – к ее попытке построения коммунизма («Но ведь идея‑то, согласись, хорошая!» – до сих пор пытается убедить меня он).

– Учу. Я говорю по‑русски, но только немного, – опять же на языке моей Родины произнес он.

– О! Совсем неплохо, – похвалила я.

– Ты со мной позанимаешься? – попросил он, но уже по‑английски. – Я очень хочу выучить русский.

– Конечно!

Я была счастлива видеть всех снова. Господи, как же сильно, оказывается, я соскучилась по этому захолустью, по американцам, по бесшабашности, и даже по этому бару!

Посидев в «Лос Лобосе» около часа, мы решили заглянуть и в другие клубы.

Ким был явно расстроен тем, что вместе со мной ушла и огромная толпа, но мне было слишком весело, чтобы думать об этом. Мне просто хотелось приятно провести вечер с друзьями, прежде чем приступить к работе.

После двенадцати все уехали на базу.

Мы со Шпиком еще часа два просидели в его ресторанчике за болтовней, и лишь после этого я отправилась к Тане – отсыпаться с дороги.

На следующий день Ким показывал мне арендованную квартиру. Я угадала – она действительно находилась в двадцати метрах от его дома и представляла собой однокомнатную клетушку с закутком, который лишь условно можно было назвать кухней: туда едва уместилась раковина и тумбочка для посуды.

В комнате не было ничего, кроме лежащих на полу двух одеял.

– А мебель‑то будет? – озадаченно уточнила я.

– Да. Завтра привезут, – хмуро пообещал Ким.

Он был явно не в настроении продолжать разговор, поэтому вечером я поинтересовалась у Риты:

– В чем, собственно, его проблема?

Она как всегда сначала картинно потупила глазки, вздохнула, причмокнула и наконец‑то ответила:

– Ну, ты так некрасиво вчера поступила…

– То есть? – не поняла я.

– Мы тебе приглашение сделали, а ты у нас в первый же день всех посетителей увела.

– Эй, так они все изначально потому и пришли, что я по е‑мэйлу предупредила, чтобы они меня у вас ждали!

– Ну, так ты ведь могла б и остаться. Правильно?

– Не совсем. Вчера я еще не на работе была, если ты помнишь! – я уже начала злиться.

– Ой, ну ладно, не бери в голову! – пошла она на попятную. – Ты же знаешь Кима – он вечно всем недоволен.

В тот вечер я впервые заночевала в своей новой квартире, а наутро проснулась от боли в боках и от жуткого холода: спать на полу, подстелив лишь одно одеяло, было ужасно!

На работе я еще раз спросила Кима про кровать, на что он вновь пообещал: «завтра».

Следующие две ночи я провела на диванчике Шпика.

Народу в баре в тот день было мало, так как базу закрыли из‑за погодных условий: уже четвертый день, не переставая, шел снег (поговаривали, что последний раз такой снегопад был лет сорок назад). К вечеру из посетителей остались всего два корейца, да и то – не обычные клиенты, а какие‑то приятели Кима, которые почти ничего не заказывали, а просто болтали, сидя за столиком. На меня они никакого внимания не обращали и, когда пробило полночь, я спросила босса, могу ли идти домой. Ким меня отпустил, и я направилась в ресторан Шпика.

У него еще было несколько клиентов, которые уже закончили ужинать и сидели, расслабленно потягивая пиво.

Мы со Шпиком тоже решили пропустить по стаканчику, когда двери вдруг распахнулись, и в зал стремительно ворвался Ким. Следом за ним с каменным лицом вышагивала Рита.

Не глядя на нас, они уселись за столик.

Шпик тут же подскочил к ним, пожал Киму руку и предложил поужинать за счет заведения. Все как обычно.

Но не успела Кристин принести выпивку и еду, как Ким вскочил, схватил с соседнего стола пустую бутылку и с размаху приземлил ее на голову Шпику:

– Еще раз увижу тебя в своем баре – убью, – прошипел он. – А ты – уволена! – сверля меня взглядом, припечатал он и направился к выходу.

Следом за ним подхватилась и Ритка.

Взглянуть на Шпика в этот момент я боялась: такого не позволял себе никто и никогда.

– Пожалуйста, не надо, – тихонько попросила я, все еще не решаясь посмотреть на него.

– Ты же понимаешь, что я не могу этого так оставить, – зло сказал он. – Он меня оскорбил при моих же друзьях!

– Я понимаю. Но если ты его хоть пальцем тронешь, тебя посадят.

– Да я убью его!!!

– Пожалуйста, не надо, – повторила я. – Ради меня.

– Ладно. Но когда‑нибудь он еще пожалеет, что сделал это! – упрямо твердил Шон. – Знаю – он бесится оттого, что я ресторан открыл, и многие его клиенты ко мне перешли. Для других – нормальная конкуренция, а для него после этого я – личный враг.

– Так у тебя ведь не бар, а ресторан! – возмутилась я.

– Это ты ему объясни.

На следующий день ко мне пришла Рита, заранее позвонив и напросившись «на минутку, поговорить».

– Можешь ты мне объяснить, что творится?! – с порога накинулась я на нее.

– Ты сама виновата. У нас еще были клиенты, а ты ушла к конкуренту, – обиженно поджала она губы.

– Во‑первых, меня отпустил сам Ким. Во‑вторых, эти клиенты за последние два часа выпили всего две бутылки пива. В‑третьих, в свое свободное время я могу ходить куда хочу, и находиться там с кем хочу. Я неправа?

– Права, но Ким так не считает. Да и я с ним, в общем, согласна. К тому же на Шона Ким злится потому, что он у нас многих клиентов увел… А что до свободного времени – Ким жутко бесится, что ты не ночуешь дома.

– Что? – не поверила я ушам. – А он‑то, откуда знает!?

– Под тобой его друг живет, вот он и докладывает: во сколько приходишь, во сколько уходишь, с кем, куда… Он ведь тебя не просто так сюда поселил!

– У него крыша поехала, да?! – моему возмущению не было предела. Видимо, он считал, что раз сделал мне приглашение, то теперь я полностью от него завишу, и он имеет полное право контролировать каждый мой шаг. Мне подобное отношение было жуть как неприятно!

– Я не знаю почему, но он к тебе относится, чуть ли не как к дочке: оберегать, бдеть пытается. Квартиру вот снял, чтобы тебе было, где жить…, – оправдывала его Рита.

«Ха‑ха» три раза! Насчет отцовских чувств Кима я очень уж сомневалась: о квартире я его не просила, тем более, как я узнала, стоила она сто двадцать долларов в месяц, а с зарплаты он собирался вычитать все двести. Что же до «бдения» и «оберегания», а также того, где и с кем я ночую, – думаю, что Ким просто не мог смириться с тем, что он мне и приглашение сделал, и квартиру снял, а я все равно не стала относиться к нему с симпатией и при первой же возможности бежала к какому‑то Шпику.

Поэтому дальше развивать тему «отцов» и «дочерей» я не стала, вернувшись от эмоционального аспекта наших отношений к вещественному:

– Я, Рита, попробовала однажды тут ночевать – наутро все тело болело. Да ты сама посмотри: разве можно здесь спать?

– Ишь ты! Все‑то тебе сразу надо, – ухмыльнулась она.

– А мне много не надо, только кровать. Неужели это так трудно?! Ким обещал на следующий же день привезти, да так и везет до сих пор. А ведь у нас в тауне даже офис есть, где мебель в аренду сдают!

– Так он потому и не везет, что ты здесь не ночуешь.

– Да что за детский сад! Вы меня наказывать, что ли, будете? Ага, еще в угол поставьте! Будут условия нормальные – буду здесь ночевать, а как собака – на полу – спать не буду! – отрезала я.

– Ладно, я поговорю с ним, – неуверенно пообещала Рита и направилась к выходу.

Через полчаса я тоже решила пройтись и, одевшись, вышла на улицу. Снега кругом было – по колено.

Во дворе мне встретился Ким, отдыхавший от разгребания сугробов опершись на лопату. Он взглянул на меня хмуро, но ничего не сказал.

– Так мне что, чемоданы собирать, или как!? – уточнила я, прекрасно зная, что никуда он меня не отпустит и вопль «ты уволена!» был исключительно в воспитательных целях.

– Что ты?! Нет, конечно! – замахал он руками. – Сегодня в пять приходи.

– Так в чем проблема у нас?

– В том, что ты ушла к конкурентам, когда у нас еще были клиенты.

– Понятно, – равнодушно кивнула я, решив не ввязываться в очередной бессмысленный спор.

В баре был пока всего один посетитель – здоровенный парень лет двадцати пяти. С грустным лицом он меланхолично гонял шары по бильярдному столу. – Компанию составить? – предложила я, закончив мыть пол и вытирать пыль со столов.

– Конечно! – обрадовался он. – Меня Тим зовут.

– Кэт, – представилась я и взяла кий.

О себе Тим рассказал, что в военных ходит совсем недавно, а до этого работал в цирке.

– Не клоуном, надеюсь? – легонько «поддела» я.

– Нет, – улыбнулся он. – Факиром и дрессировщиком.

– Круто! – искренне восхитилась я. – И что, интересно, заставило тебя променять такую увлекательную работу на военную службу?

– Изменений, наверное, захотелось, – пожал он плечами. – Да и платили там мало.

Я про себя удивилась, так как по моим сведениям в Америке меньше военных получают разве что упаковщики гамбургеров в Макдоналдсе, но продолжать расспросы не стала и переменила тему:

– А девушка у тебя есть?

– Нет, – ответил Тим и залился румянцем смущения. – А у тебя парень?

– Тоже нет. Я развелась недавно и замену пока не ищу, – о Кевине я давно позабыла и в расчет наши с ним отношения не брала.

– Понятно. А почему развелась?

– А, гадом оказался. Все, как обычно, ничего особенного, – коротко, не вдаваясь в подробности, ответила я и загнала очередной шар в лузу.

После этого Тим не отходил от меня ни на шаг. Он, так же, как и Санни, и Кевин в свое время, заваливал меня цветами, покупал выпивку в баре, приглашал на обеды…, – охмурял, в общем, по полной программе, пока я, наконец, не сдалась.

Почти каждый день я занималась русским языком с Шоном, приносившим с собой неизменный блокнотик, уже порядком подраспухший от записанных в нем слов, фраз и их транскрипций. Учеником он был прилежным, так что учить его было сплошным удовольствием. Однажды я заметила, что время от времени он как‑то странно на меня смотрит, вроде бы собираясь что‑то сказать, но каждый раз не решаясь.

Наконец, он решился:

– Я давно хотел тебя спросить…, – начал, было, он, но запнулся на полуслове и замолчал.

Затем набрал в легкие побольше воздуха, посмотрел мне прямо в глаза и заявил:

– Ты мне очень нравишься. Да, я понимаю, ты только что развелась и сейчас, возможно, не самый подходящий момент, но…

– Ты прав, – несколько грубовато перебила его я, поскольку внутренне, для самой себя, уже давно приняла решение относительно невозможности каких‑либо других отношений с ним, за исключением дружеских. – Момент действительно неподходящий. Это – во‑первых. А во‑вторых, насколько я помню, у тебя в Америке девушка есть, которая к тому же на Новый Год сюда собиралась приехать.

– Да, я понимаю, но она не совсем ко мне… То есть, конечно, ко мне, но скорее просто как друг, – залившись румянцем смущения, сбивчиво принялся объяснять он.

– Шон, послушай. Между нами ничего такого быть просто не может. В данный момент мне это абсолютно не нужно. Да и тебе‑то зачем?! И не надо мне говорить, что эта девчонка едет к тебе за тысячи километров исключительно из дружеских побуждений! Это глупо… Так что мы с тобой можем быть только друзьями, – категорично резюмировала я и легонько похлопала его по руке.

– Хорошо, как скажешь, – грустно вздохнул он и попросил. – Но пообещай мне хотя бы подумать.

– …Ладно, – после некоторых колебаний согласилась я и решила, что подумаю об этом, но только как‑нибудь позже. Гораздо позже.

Да, не буду лукавить, Шон мне нравился, и нравился давно, но в тот момент я не дала нашим отношениям ни единого шанса по двум соображениям:

1) У него была девушка, которая ждала его в Америке.

2) Он – приятель моего бывшего мужа и после Кореи должен будет переехать в Вегас, где до сих пор служит и Санни. И если наш с ним роман вдруг бесславно закончится, то мне не хотелось бы, чтобы меня могли обсуждать, как «какую‑то там».

Поэтому я выбрала Тима. Но любила ли его я? Хороший вопрос.

Да, мы с ним неплохо проводили время вместе, болтая на самые разные темы. Но вот достаточно ли мне было этого? Наверное – нет.

Поэтому я обратилась за советом к лучшему другу.

– Ну и что ты о нем думаешь? – спросила я Шпика о Тиме, придя к нему в очередной раз домой.

– Парень от тебя голову потерял: спрашивал меня, что тебе нравится и так далее. Даже спросил, не против ли я, чтобы вы встречались. Как будто я тебе папа! – рассмеялся он.

– Ты на вопрос не ответил, – хмуро напомнила я. – Что ТЫ о нем думаешь?

– Не знаю, не знаю… – тебе решать. Вроде нормальный, но и ничего особенного… Хотя, по сравнению с Кевином он – просто суперзвезда! – в своей неподражаемой манере резюмировал Шпик и расхохотался.

– Спасибо, утешил. Это типа: на безрыбье и рак – рыба?

– Ага, что‑то типа того.

Вот так я и начала встречаться с Тимом, как говорится – от безрыбья.

Спросите, зачем? С легкостью отвечу: мне нужно было немного тепла, чтобы отогреть свою душу; чтобы она вновь обрела способность дарить тепло кому‑то другому. Мне хотелось знать, что рядом есть кто‑то, кому нужна именно я (но не просто, как Друг – для этого у меня был старина Шон, а как Женщина), и что где‑то есть дом, в котором меня любят, ждут, и волнуются за меня.

Так что Тим стал для меня эдаким «донором душевной теплоты», которого я просто использовала, даже не всегда полностью осознавая, для чего на самом‑то деле мне нужны были отношения с ним.

Единственное условие, которое я поставила перед Тимом, было молчание о том, что мы встречаемся:

– Это не мое сумасбродство, – объяснила ему я, – так захотел Ким. Он считает, что его бизнес пострадает, если все будут знать, что у меня кто‑то есть.

– Но ты же не его собственность! Почему ты его просто не пошлешь? – обижался Тим.

– Я от него завишу и могу оставаться в Корее лишь до тех пор, пока он этого хочет. Когда поступлю в институт и поменяю визу с гостевой на студенческую – зависеть перестану.

– А когда ты сможешь поступить в институт?

– На зимний набор я уже опоздала, так что теперь подать документы можно будет только следующей осенью.

– Понятно. Хорошо, раз так надо – я никому о нас не скажу.

Прошла всего неделя после этого разговора, как один из парней задал мне вопрос:

– Ты же девушка Тима?

– Нет. С чего ты взял?

– Он сам мне сказал.

– Надо же! – ухмыльнулась я. – Наверное, ему просто очень хочется, чтобы я ею была, – соврала я, не моргнув и глазом. – Не одному ему подобного хочется, так что ж теперь – мне со всеми встречаться!?

Парень как‑то странно на меня посмотрел, но ничего не ответил и вышел из бара.

Я же была просто в бешенстве! Нет, ну попросила ведь, английским языком попросила!

Тут я заметила, что в бар вошел Шпик и решительно направился в мою сторону.

– Так, только без драк! У меня настроения сейчас нет, – предупредила я строго.

– Да не‑е, я просто так зашел, – отмахнулся он и тщательно пряча хитринку во взгляде принялся усердно прикуривать сигарету.

Я молча подала ему пиво и тут же, не удержавшись, поделилась последней новостью:

– Всё, с Тимом я расстаюсь! – вид при этом был у меня такой, будто это Шпик виноват в том, что Тим не смог удержать язык за зубами.

В ответ на мое громкое заявление Шпик весело рассмеялся, давясь дымом.

– И что тут смешного?! – сурово поинтересовалась я.

– Не получится у тебя ничего. По крайней мере, сегодня.

– Это еще почему?! – удивилась я.

– Сама увидишь.

Через минуту вошел Тим. Он подошел ко мне и зашептал что‑то на ухо.

– Я не хочу сейчас с тобой разговаривать, – грубо перебила его я и отстранилась.

– Почему? Что‑то случилось? – испугался он.

– Ты зачем всем рассказываешь, что мы встречаемся? Я же просила! Раз ты не можешь выполнить простейшую просьбу – больше не о чем нам с тобой говорить!

– Да кто тебе такое сказал?!

Я описала парня, с которым говорила чуть ранее и вкратце передала наш разговор.

– Послушай, я ничего ему не говорил! Я клянусь! Я тебе потом все объясню. Ты сейчас только сходи на минутку домой. Ну, пожалуйста! – взмолился он. Вид при этом у него был такой, что я не смогла сказать «нет», и, прихватив ключи, побежала домой, благо идти до него было медленным шагом минуту.

Распахнув дверь и включив свет, я обомлела: на полу стояла огромная коробка с новеньким синтезатором! Как‑то однажды я рассказала Тиму, что в детстве ходила в музыкальную школу и очень любила играть на пианино. Надо же, он это запомнил! Какой же он все‑таки умница!

Вернувшись в бар, я с трудом сдерживала улыбку.

– Ну так я прощен? – заискивающе поинтересовался Тим.

– Пока нет, но ты к этому близок, – как можно строже ответила я.

Я изо всех сил старалась выглядеть серьезной и все еще разобиженной, но сияющие глаза выдавали меня с головой.

Конечно, я его тут же простила. Тем более он заверил меня, что никому ничего не рассказывал, а тот парень сам догадался, что мы с ним встречаемся, и просто попытался проверить свою догадку на мне.

31 декабря 2005 года. По случаю праздника в баре было не протолкнуться, и я едва успевала с заказами.

Обернувшись на звук открываемой в очередной раз двери, заметила Кевина. В мои обязанности входила встреча каждого нового посетителя, поэтому я подошла и к нему.

Взяла заказ, принесла выпивку, – все спокойно, равнодушно и как‑то… можно сказать – буднично, без эмоций.

– Ты отлично выглядишь, – попытался завести разговор Кевин.

– Спасибо, – все так же равнодушно поблагодарила я и, нацепив на лицо дежурную маску с оскалом, гордо именуемым «голливудской улыбкой», дежурно похвалила его в ответ. – Ты тоже ничего, молодец! – хотя на самом деле выглядел он неважно: со дня моего отъезда он сильно поправился, и, казалось, давно забыл, как пользоваться зубной щеткой и бритвой.

– Я о тебе постоянно думал… Ты прости, что все так вышло. Я, правда, от всей души желаю тебе счастья, и надеюсь, что все у тебя еще будет хорошо!

– И я тебе желаю счастья! И детям – здоровья! И жене твоей – всего самого лучшего!… А у меня и так уже все хорошо, спасибо.

Он еще что‑то бубнил о том, как ему жаль, но я не стала дослушивать и побежала обслуживать остальных посетителей.

Заглянул поздравить меня и Шон. Разумеется, не один, а со своей американской подругой.

Честно говоря, меня несколько озадачило то, как они вели себя по отношению друг к другу: не держались за руки, не целовались, не обменивались влюбленными взглядами… В общем, на встретившихся после долгой разлуки влюбленных эта странная парочка явственно не тянула! К тому же, едва войдя, они тут же разошлись по разным углам бара.

Шон поздравил меня с Новым Годом, мы выпили по бокалу шампанского и уже давно болтали о том, о сем, когда к нам, наконец, подошла его спутница.

– Познакомься, Кэт, это – Меган, – коротко представил он.

– Очень приятно, – я пожала протянутую ладонь.

Девушка была одета в строгое серое пальто, а в руках нервно теребила простую, но явно недешевую сумочку. В этот момент она показалась мне полной моей противоположностью: очень скромной, даже стеснительной, и какой‑то слишком уж тихой, практически незаметной. К тому же, как выяснилось чуть позже, она, в отличие от меня, не пила и не курила. Вообще.

Едва перекинувшись с нами парой слов, Меган заняла прежнее место напротив большого экрана, где непрерывно транслировались видеоклипы.

– Она выглядит очень «правильной». Уверена, вы друг другу идеально подходите, – заметила я Шону с улыбкой и как можно более доброжелательно.

– Ты подходишь мне больше, – твердо, с многозначительным нажимом на первом слове, возразил он, глядя на меня исподлобья, как будто обижено.

– Нет, ну как ты можешь так говорить!? Она так далеко ехала ради тебя!

– Я ее не просил, она сама так решила, – засопел он сердито. – И я не обязан любить ее только потому, что она меня любит. Ну не заставлять же мне себя, верно!?

«Да‑а, странные все‑таки у них отношения» – размышляла я: «Зачем вообще ему это нужно: обманывать ее, оставлять ей призрачную надежду на счастье, не разрывая отношения полностью, если она настолько уж ему безразлична?! Не понимаю. Или на самом деле я другого не понимаю: того, что он обманывает не ее, а меня, да еще и в ее присутствии?! Но тогда это – в высшей степени подло!… Хотя, и на подлеца он тоже вроде бы не похож». В общем, я окончательно запуталась и, чтобы не портить себе настроение, прервала обсуждение столь щекотливой темы, заявив, что мне нужно работать.

Рита, слышавшая наш разговор, назвала Шона неблагодарным мерзавцем, потому как говорить так о своей девушке как минимум неприлично.

– Согласна, некрасиво так говорить, – кивнула я. – Но, может, и правда я так сильно нравлюсь ему?

– Кать, оставь парня в покое! Не отбивай его, а!? Посмотри, какая у него девушка хорошая: не пьет, не курит, в даль такую в гости приехала…, – Рита так точно повторяла всё то, о чем я сама думала пару минут назад, что я даже испугалась: «уж не читает ли она мои мысли!?». – Прошу тебя, не дури парню голову! – попросила она.

– Да триста лет он мне снился! – обиженно буркнула я. – У меня, вон, Тим уже есть.

– Вот и правильно! Он у тебя тоже хороший.

После часу ночи, когда все посетители разошлись, я отправилась в ресторан Шпика. Тима поставили на дежурство, поэтому мы с Шоном, как два старых и практически одиноких волка, решили встречать Новый Год вместе. Приняв пару стопочек водки, заблаговременной прихваченной из России, в моей голове созрела «гениальнейшая» идея и я предложила:

– А пошли за елкой!

– Куда?! Ночь на дворе! – возразил Шпик и налил себе очередной стопарик.

– Тут недалеко лесок есть. Я там что‑то вроде елок видела. Пошли! – нетерпеливо потянула я его за рукав. В Корее никто не наряжал натуральных новогодних красавиц, а у меня, черт побери, вдруг ностальгия проснулась! И проснувшись, потребовала, чтобы в этот Новый Год все было по‑настоящему, как в России!

Должна заметить, что на трезвую голову подобные идеи меня не посещали, но, учитывая количество выпитого за весь вечер…

Так что мы потеплее оделись (я даже варежки нацепила, при виде которых Шпик хохотал до упаду, так как не видел этого с тех самых пор, как перестал ходить в детский сад) и уже через пять минут были у того самого леска, одиноко возвышавшегося среди бескрайних рисовых полей, о котором я говорила. Кто и зачем оставил его там – понятия не имею, но именно он должен был спасти меня от приступа ностальгии.

– Что‑то я не вижу тут елок, – с сомнением огляделся Шпик.

Я тоже пока не видела ничего подходящего, однако, задрав голову чуть повыше, мне удалось‑таки обнаружить несколько пушистых веточек, притаившихся на самой макушке старой ободранной пихты.

– Придется лезть, – секунду подумав, вынесла я вердикт, и, поправив сбившуюся набок шапку и натянув повыше варежки, решительно ухватилась за ствол.

Повиснув на высоте около метра, я предприняла отчаянную попытку подтянуть свой увесистый зад чуть повыше, но… притяжение Земли оказалось сильнее, и под заразительный хохот Шпика моя тушка кулем плюхнулась вниз.

– Ты не умеешь. Давай я попробую, – все еще утирая слезы от смеха, предложил Шпик и, вытащив меня из сугроба, направился к многострадальному дереву сам.

Впрочем, его попытка закончилась тем же, чем и моя – падением в уже изрядно примятый сугроб.

– Ладно, Бог с ней, пускай себе растет, – вдоволь нахохотавшись, разрешила я, потому что кое‑что вспомнила и резво устремилась вглубь леска, таща за собой отчаянно упирающегося Шпика. – Я там за забором еще одну видела, чуть пониже. С нее нам будет гораздо проще веточку отломать, – горячо убеждала его я по дороге.

– А нас не арестуют за это? – вдруг проявлял он редкостное малодушие, недостойное истинного ирландца.

– Не боись, не арестуют!… Ель эта – ничейная! – заверила я.

– Как это? Ты же сказала, что она – за забором!

– Ну да, за забором. Но забор‑то – ничейный!

Мы довольно быстро нашли тот самый «ничейный» забор, «тихонечко» отломали увесистую еловую ветку и бегом помчались к Шпику домой, пока нас никто не заметил.

Притащив ветку в квартиру, мы уселись пить пиво, время от времени поглядывая на свой трофей, сиротливо жавшийся в углу комнаты.

– И зачем она нам? – несколько запоздало поинтересовался Шпик.

– Как – зачем?! Чтобы Новым Годом пахло!

– А‑а, понятно, – протянул он и рассмеялся.

По большому счету, ветка эта была нам ни к чему (не настолько уж сильным был у меня приступ той ностальгии!). Просто мне вдруг захотелось, чтобы у нас обоих остались веселые воспоминания об этой ночи, вот я и придумала поход за елкой.

Кстати, идея и вправду оказалась хорошей, так как мы потом еще часто хохотали до слез, вспоминая об операции «Новогодняя елка».