Глава 4. Оля жила у меня. У меня ведь было две комнаты, а пользовалась я лишь одной, так что мне это никак не мешало

Оля жила у меня. У меня ведь было две комнаты, а пользовалась я лишь одной, так что мне это никак не мешало. Плюс к этому, когда я уезжала к Санни на базу, то и Крис, Олин бойфренд, ночевать оставался здесь же.

Время от времени я специально проходила мимо бывшего караоке, чтобы посмотреть, как продвигается стройка. Там‑то я и повстречала Кима– «Ди Каприо» впервые, спустя несколько лет.

– Ты – Катя? – обратился он ко мне, видимо догадавшись, что его жена предложила работу именно мне.

По лицу я поняла, что меня он не узнал, и даже обрадовалась, что не нужно будет выяснять отношения.

– Привет, – как можно более дружелюбно поздоровалась я. – Как стройка?

Услышав вопрос, он оживился и начал размахивать руками, показывая мне, что и где скоро будет готово. Глаза его возбужденно горели, руки – по локоть испачканы краской, а рабочие штаны – сплошь покрыты какими‑то пятнами. Видимо, стоять просто в сторонке, присматривая за процессом, было выше его сил: как и любой мужчина, он считал, что с «рождением» его любимого детища никто не справится лучше него.

Впервые в жизни я видела этого человека без дорогущего костюма, и, похоже, отсутствие оного ничуть его не смущало. Возможно, он и впрямь изменился?

Наступил отпуск Санни. Настроение у нас было замечательное, а погода – изумительная! Еще не пришла пора москитов и дождей, не было и слишком жарко – в общем, самое то для отличного отдыха.

Мы заранее забронировали хороший отель, купили билеты и распланировали наше путешествие.

– Так, сначала пять дней пробудем на острове. Потом можно будет поехать по большим городам: Сеул, Пусан, Осан…, – загибал Санни пальцы.

Собрав чемоданы, мы отправились в путь: всего полчаса самолетом и два часа на автобусе.

Выйдя из самолета, я тут же принялась фотографировать пальмы, которые увидела впервые в жизни.

– Кэт, зачем ты их фотографируешь?! Они же здесь по всему острову! – недоумевал Санни, давясь от смеха.

– А я «живых» пальм ни разу не видела. Вдруг там, куда мы приедем, их больше не будет?

– Да они тут везде! Поверь мне, возле отеля они тоже есть, я сам лично в Интернете видел, – уверял он меня.

Добравшись до отеля «Hyatt» я убедилась, что пальмы на острове действительно были везде. Нет, даже так: не «везде», а прямо «ВЕЗДЕ и ПОВСЮДУ»!

Поймите меня – выходца из «деревни», который до этого ни разу в жизни не был в настоящем отпуске, а уж за границей – тем более. Мне здесь все было в новинку: шикарный отель, благоустроенный пляж, белый песок…, не говоря уже о такой диковинке, как ПАЛЬМЫ! И хотя я и родилась в небольшом городке Приморского края, расположенном всего в тридцати километрах от Японского моря, сравнивать отдых на Чеджу‑до с «около Дальнегорским» столь же немыслимо, что и Канары с «д. Дубки, 105‑ый км».

«Hyatt» оказался многоэтажным отелем, расположенным в ста метрах от пляжа. В нем разместились спортзал, несколько бассейнов, пара ресторанов, казино и прочие развлечения.

Номер наш был солнечный, просторный, с огромным плоским телевизором на стене и освещением, включавшимся от хлопка в ладоши (еще одно «чудо», с которым я столкнулась впервые в жизни!). Я бродила по номеру, без конца хлопая на разные лады (надо же было разобраться в том, как работает эта система) включая и выключая пультом телевизор и трогая все руками чтобы убедиться, что все это – не сон. В последний раз я так радовалась, не веря своим глазам, лет десять назад, когда отец впервые взял меня с собой на рыбалку на море. Вот только палатку и костерок у воды сейчас заменили мне дорогой отель и жаркое летнее солнце.

Едва распаковав чемоданы, я предложила Санни отправиться на пляж.

– Мы же только зашли, – запротестовал он. – Ты разве покушать не хочешь?!

– Я купаться хочу и на песочке полежать! А поесть мы всегда успеем. Да и по дороге можно чего‑нибудь перехватить… Ну пошли‑и‑и! – ныла я, как ребенок. Мне не хотелось терять ни минуты!

– Ладно. Надевай купальник, – наконец сдался он.

Я тут же бросилась ему на шею и расцеловала.

Переодевшись, мы отправились на пляж. Туда мы добрались за пять минут и огляделись: народу было не много и большинство были одеты в футболки и шорты.

– Странно, почему они не в купальниках? – удивился Санни.

– В Корее не принято тело показывать. Они всегда купаются в футболках и шортах, а иногда даже в трико, – объяснила я.

– А ты откуда знаешь?! – изумился он.

– Мне Танька рассказывала. Их хозяйка на море возила.

Я скинула с себя одежду и устремилась на встречу с волной (Боже мой, как я, оказывается, по морю соскучилась!). Санни шел следом за мной.

Добежав до воды, я немного притормозила и боязливо попробовала ее ногой. От холода по телу побежали мурашки: «Так вот почему почти никто не купается!» – поняла я.

– Я туда не полезу, – категорично заявил муж, тоже попробовав воду.

– Ты привыкнешь! Это только поначалу так: кажется, что холодно. Потом будет теплее, – заверила его я и смело пошла навстречу соленой волне.

Не поверив мне, Санни так и остался стоять на берегу, а я увлеченно резвилась на волнах, отплевываясь и фыркая, и действительно быстро согрелась. Его, привыкшего к теплым водам Флориды и Гавайев, понять было можно, ну а мне – коренной дальневосточнице – к таким температурам не привыкать.

…Увы, пять дней на острове пролетели слишком уж быстро.

Каждый день с завидным упорством Санни тащил меня на экскурсии по заповедникам, паркам, буддийским храмам и музеям. Я же пыталась увильнуть от затяжных прогулок, уговаривая его провести день у моря, нежась под лучами яркого солнца. Но он, к сожалению, не поддавался, и мы снова и снова проходили километр за километром, осматривая местные достопримечательности. Все было очень красиво, интересно, ново, но каждый раз я выматывалась безумно и мечтала лишь об одном: разлечься на теплом песке и никуда не ходить.

Тем не менее, эта часть отпуска мне очень запомнилась и оставила массу приятных воспоминаний. Уезжала я с тоской и нежеланием возвращаться на материк.

Еще одну неделю мы провели в Осане и Сеуле, совершая мелкие и не очень, но приятные во всех отношения покупки: несколько картин для нашей будущей квартиры в Америке, кое‑какие сувениры в подарок родственникам, ну и себе кое‑что на память. До Пусана и других городов мы не доехали, так как внезапно закончились деньги.

Так пролетели две недели, и мы вернулись в Кунсан.

Бар, отстроенный Кимом, был уже готов, и я позвонила Рите, сообщив, что готова выйти на работу. – Отлично! Завтра сможешь? – обрадовалась она.

– Да, конечно.

На следующий день без десяти пять я открыла двери «Лос Лобос».

Бар был хоть и небольшой, но очень уютный. В отделке помещения чувствовалась рука опытного дизайнера: деревянная отделка стен удачно гармонировала с деревянной же мебелью, а центральное – самое почетное – место в зале было отдано под хороший бильярдный стол; все помещение мягко освещалось лампами синего и зеленого цвета, мощность которых можно было плавно регулировать; на потолке же красовались эмблемы американских футбольных и бейсбольных команд, ведь в основном бар и был рассчитан на них – на американцев. На них же были рассчитаны и пять компьютеров с бесплатным подключением к Интернету, разместившиеся вдоль одной из стен.

– Катя! Добро пожаловать в «Лос Лобос»! – пробасил Ким, широко раскинув руки для объятий.

Я немного оторопела от столь «горячего» приема, но через секунду поняла, что это – показуха для находившихся здесь же первых клиентов. Вообще‑то официально по будням бар открывался в пять часов вечера, но если хоть кто‑то подходил к дверям раньше, то рабочий день начинался в ту же минуту. В субботу и воскресенье бар вообще зачастую будут открывать с одиннадцати, хотя планировали – не раньше двух часов дня, и тогда мой рабочий день будет длиться по тринадцать‑четырнадцать часов без перерыва и без дополнительной оплаты за переработку. Но в тот момент я об этом еще не предполагала и была очень рада, что наконец‑то начинаю работать.

– Добрый вечер, мистер Ким! – подыграла я, изобразив на лице счастливейшую улыбку идиота, выигравшего в лотерею золоченый фантик от конфеты.

Он показал мне, где что находится, ознакомил с ассортиментом и расписал мои обязанности: предлагать посетителям выпивку, протирать столы в течение дня и мыть перед открытием пол. Работать я буду вместе с кореянкой, находившейся тут же.

– Чуян, – представилась по‑английски женщина, выглядевшая лет на тридцать. – Я уже убралась, осталось только столы протереть.

Она улыбалась приятной улыбкой и казалась весьма добродушной. Мы разговорились, и я узнала, что на самом деле ей сорок лет (у корейцев вообще сложно определить точный возраст «по лицу»; видимо, такова особенность азиатского типа внешности) и у нее есть почти взрослая дочь, которая живет с бывшим мужем.

– А почему не с тобой? – удивилась я.

– Он суд выиграл. У него семья богатая и сам хорошо получает, – объяснила она грустно.

– Сочувствую.

– Но я навещаю ее иногда, да и созваниваемся часто.

В работу я втянулась быстро: принимать заказы и подавать бутылки с пивом много ума не надо. Также я старалась как‑то разговорить клиентов, рассмешить. Ведь чем комфортнее чувствовали себя у нас посетители, тем больше оставляли нам с Чуян чаевых и тем чаще к нам возвращались. Так что очень быстро я поняла, что моя работа заключается не только в выдаче заказанных бутылок и протирке столов, но еще и в развлечении посетителей. А в этом, благодаря работе в «Стерео», у меня опыт был. Да и английский, слава Богу, у меня был достаточно хорош для того, чтобы и пошутить к месту, и посочувствовать, если надо. Многие посетители хотели познакомиться поближе, но я сразу сообщала им, что замужем.

– Катя, а тебе обязательно об этом всем говорить!? – набросилась на меня как‑то Рита.

– А что мне, врать им что ли?! – не поняла я «наезда». – Все равно рано или поздно узнают. Здесь ведь всем про всех все известно, – тебе ли рассказывать!? А в чем, собственно, проблема?

– Ну, так бы, глядишь, тот парень еще на пару часов остался, а теперь может больше и не придет…, – объяснила она нашу выгоду от вранья.

Я же считала, что это – глупо. Если ему бар понравился – он вернется, а если нет – то туда ему и дорога. И вообще, полбазы знало, чья я жена и скрывать это было бессмысленно. Даже напротив, человек может обидеться, узнав, что я соврала… А уж как мог «обидеться» муж, если бы узнал о том, что я «одинока»!

– Рита, я не собираюсь скрывать тот факт, что я замужем. Ты только представь, что будет, если кто‑нибудь расскажет Санни, как я тут всем вру, будто у меня мужа нет! Нет уж, спасибо – мне неприятности в семье не нужны. А если вас это не устраивает – тогда нам лучше прямо сейчас распрощаться.

– Ладно, не обижайся. Просто ты меня тоже пойми, я же для бизнеса стараюсь. Больше народу – больше и у вас чаевых, – оправдывалась она.

– Понимаю. Но не надо на меня давить, я и так из кожи вон лезу, чтобы у нас людям весело было, – ответила я внешне спокойно, но в душе на нее все‑таки обидевшись.

Время бежало стремительно. Вот уже и до отъезда Санни осталось пять месяцев, а от консульства – ни слуху, ни духу.

– Ты им не звонил? – спрашивала я в очередной раз, имея в виду американское консульство. Мне даже не надо было это уточнять, так как подобный вопрос я задавала почти каждый раз, приезжая на базу.

Его ответ всегда был один и тот же:

– Нет. А зачем? Если будет что‑то известно – они сообщат.

Я расстраивалась и молча ревела в подушку. Заставить же мужа позвонить им самому, было выше моих сил.

Видя мою грусть и подавленное настроение, он мог лишь утешать меня пустыми словами:

– Не переживай, вот увидишь – со дня на день они позвонят или напишут. Надо просто еще немного подождать.

– Хорошо, если ты окажешься прав. А если – нет? Что, если мне придется здесь без тебя визу ждать? Переводить документы на Москву – глупо, это еще больше времени займет. А корейская виза у меня только до декабря. Вот закончится она – что тогда делать будем?

– Можно сходить в эмигрэшку и объяснить ситуацию, попросить их продлить тебе визу еще на пару месяцев, – предлагал он.

– Пожалуй, попробовать можно. Лишь бы этих добавленных месяцев нам хватило… Но это все – не раньше ноября.

– Хорошо. Значит, в ноябре мы обязательно съездим, – легко соглашался Санни.

Время от времени у меня появлялось стойкое ощущение, что если я не получу визу до его отъезда и мы снова расстанемся, то все будет кончено. На еще одну разлуку не было сил ни у меня, ни у него (я буквально чувствовала, насколько вся эта тягомотина уже ему надоела). То есть я бы, конечно, ждала, как настоящая «жена декабриста», но третий год расставаний – это было бы все‑таки «чересчур».

Я старалась прогнать свое ужасное «предчувствие», но оно появлялось все чаще и чаще. С Санни своими страхами я не делилась, так как не хотела расстраивать. Тем более что он принялся бы меня заверять, что все будет хорошо. Но я давно уже не верила в то, что если мы расстанемся еще хотя бы раз, у нас вообще хоть что‑нибудь будет. Не говоря уже о «хорошо». И убедить меня в обратном уже никому было не под силу.

Подобные мысли и «предчувствия» потихоньку убивали меня изнутри, ведь для меня наш с Санни брак был не просто штампом в паспорте и кольцом на пальце. Он был для меня ВСЕМ! Я не могла себе даже представить жизнь без него! И потерять Санни было равно примерно тому, как если бы верующему человеку в самый трудный момент его жизни предоставить неопровержимые доказательства того, что Бога нет, и никогда не было: и у него и у меня мир перевернулся бы с ног на голову.

Оля с Крисом в Сеуле так и не поженились, но решили, что распишутся чуть позже в России. Так что очень скоро я проводила ее на самолет и опять осталась в квартире одна. Вскоре я узнала, что в конце декабря приедут Таня и Джек.

С одной стороны, я надеялась, что к тому времени все‑таки уеду с мужем в Штаты, но с другой – что с Танькой все‑таки увижусь.

Я по‑прежнему работала в баре Кима, и «Лос Лобос» нравился мне все больше и больше. У нас появились постоянные клиенты, с которыми уже не надо было ломать голову над тем, чем их рассмешить и как разговорить: все происходило само собой. Но иногда появлялись и новые посетители.

Однажды дверь бара широко распахнулась. Мы с Чуян, как по команде, повернулись лицом ко входу и дружно проорали: «Добро пожаловать в Лос Лобос!», как от нас того требовал Ким. В бар вошел высокий тощий мужчина лет сорока пяти, неся перед собой огромную кастрюлю, литров на пять. Из кастрюли чем‑то соблазнительно пахло.

Желудок тут же дал о себе знать, напомнив, что про обед хозяйка как обычно забыла.

– Здрасте. Можете называть меня Шпик, хотя на самом деле я – Шон. Но лучше все‑таки Шпик, – длинно и немного путано представился он. – Я вам принес «гамбо»: свинина, курица, колбаса в соусе. Попробуйте, это очень вкусно. Я всем разношу, так как очень люблю готовить, а семьи здесь у меня нет.

Мы с Чуян переглянулись, удивившись свалившейся «с неба» еде, но отказываться от угощения не стали:

– Спасибо! – все так же – хором – поблагодарили мы и полезли искать ложки.

– А мне «Хайт», пожалуйста, – заказал он пиво и уселся напротив нас.

Я подала выпивку и разлила по тарелкам божественно пахнущий «гамбо».

«Гамбо» – ни на что не похожее в русской кухне блюдо: много разного мяса в густом коричневом соусе. Пожалуй, можно было бы сравнить ЭТО с подливкой, но по вкусовым ощущениям разница была слишком заметной, и не в пользу подливки.

– А ты, разве, не будешь? – удивилась я.

– Не, я когда пью – не ем, – ответил он и закурил.

Так в мою жизнь вошел Шпик.

Пока мы обедали, я рассказала немного о себе, а потом попросила рецепт столь вкусного блюда. Мы обменивались рецептами разных блюд и очень скоро выяснили, что ирландская (Шпик был американским ирландцем) и русская кухни очень похожи.

– Короче, я понял. У нас – кухни «для бедных»: что нашел в холодильнике, то и смешал, – сделал он вывод, когда я описала ему рецепты приготовления борща, щей, холодца и солянки.

Я убедилась, что Шпик действительно очень любит готовить, ведь все три часа мы говорили исключительно о еде. А так как я и сама на готовке помешана, то наш разговор пришелся мне весьма по душе. Вообще, Шпик мне сразу очень понравился. Хотя у нас и была огромная разница в возрасте, но общее пристрастие нас как‑то сближало.

Ему было сорок восемь лет. В Америке у него осталась жена – японка, с которой он прожил уже тридцать лет и которую до сих пор любил до безумия, а также двое взрослых дочерей. Он с гордостью показывал мне их фотографии, бережно уложенные в портмоне, и рассказывал, какие они умные и хорошие. Было заметно, что без семьи ему здесь безумно одиноко, хотя находился он в Корее всего‑то неделю.

Когда «гамбо» уже совсем остыло, он, наконец, спохватился: оказывается, он планировал отнести его еще в несколько баров, чтобы покормить филиппинок.

– Я часто буду приходить, – заверил он на прощание. – У меня некому все это есть, а других развлечений, кроме готовки, я и не знаю.

– Конечно, приходи! А если еще и с такими кастрюльками, так тем более! – радостно пригласила я.

На следующий день Шпик пришел снова, принеся восхитительную итальянскую пасту с курицей под сливочным соусом. Да‑а, уж что‑что, а готовить он и вправду умел!

– Я забыла вчера спросить: почему тебя не Шоном, а Шпиком называют? – прошамкала я, со свистом поглощая вкуснейшие макароны.

– Шон – мое имя. Но так получилось, что все знали меня как «Шон – тот самый Пьяный Ирландский Кретин». Со временем это все сократили до Шпика, – со смехом объяснил он. – Я ведь в молодости пил, как лошадь. Мог сутки пить, а после часа сна спокойно на работу пойти. Меня перепить никто не мог, даже немцы. Уж насколько те пиво хлещут, и то не справились!

– Ясно, – усмехнулась я. – Это просто ты с русскими водку не пил.

– Ерунда! Или ты хочешь поспорить?! – осведомился Шпик лукаво.

– Ага. Как‑нибудь. Я в Россию скоро поеду: вот привезу русской водки, закуски – тогда и посмотрим, – ответила я на вызов.

Домой я решила поехать на пару недель в сентябре – повидаться со всеми до наступления холодов. Благо, до родного города Ха оттуда было рукой подать: три часа по Корее до аэропорта в Сеуле и два часа в самолете. Да и билеты стоили не слишком дорого. К тому же в сентябре Санни на месяц отправляли в командировку в Осан, а поехать с ним я не могла.

В тауне Шпик стал популярен очень быстро. Он почти каждый день разносил еду по клубам, а нескольким филиппинкам даже купил «тикеты», ничего при этом не требуя взамен, – просто для того, чтобы те могли спокойно отдохнуть впервые за несколько месяцев.

Да, знаю, таких людей почти не осталось, но, тем не менее, он был таким.

Уж и не знаю почему, но Рите, одной из немногих, Шпик не понравился.

– Почему? – часто спрашивала я, не понимая ее отношения.

– Ты посмотри, во что он одет!? Как бич, ей Богу! – восклицала она с гримасой отвращения на нарисованном кукольном лице. – А ведь хорошо зарабатывает, он же контрактник!

– Зря ты к нему так относишься. Не важно, как он одет, ведь человек он – очень хороший. Он и еду нам постоянно приносит, – вставала я на его защиту.

– И все равно он мне не нравится! – твердила она упрямо.

И спорить было с ней бесполезно.

А Шпик действительно за собой не следил. Но я не могла его осуждать: всю жизнь, покуда они жили вместе, за ним ухаживала жена, которая не проработала ни дня своей жизни, потому что если у семьи появлялась необходимость в дополнительных деньгах, то Шон просто устраивался на вторую работу. Поэтому, оставшись «без присмотра», в вопросах быта он стал абсолютно беспомощен. Хотя зарабатывал он действительно хорошо: закончив военную службу, пропахав на правительство двадцать лет, сейчас он занимался компьютерами, хотя и все так же – на правительство. Точно я не знала, чем он занимается, так как должность эта была супер‑секретная, связанная с оборонкой, но я так поняла, что работа была действительно очень хорошо оплачиваемая, ответственная и интересная. И хотя мне он ничего о ней не рассказывал, я чувствовала, что он ею по‑настоящему увлечен.

Несмотря на свой внешний вид, собеседником он был очень приятным, и я часто заслушивалась его рассказами о себе.

В те давние годы, когда он был еще маленьким, его многочисленная семья далеко как не бедствовала, держа собственную пекарню. Жили они в большом двухэтажном доме, а Шон ходил в хорошую частную школу… Но однажды его дядя сбежал, прихватив с собой деньги пекарни, тем самым обанкротив их в один миг. Тогда‑то им и пришлось продать дом, отказаться от платной школы и переехать в самый нищий квартал Бостона. Они поселились в неотапливаемом подвале старого дома, где Шону пришлось делить общую лежанку со всеми братьями и сестрами.

Они стали настолько бедны, что зимой ему приходилось обматывать ноги пакетами, чтобы не замерзнуть в летних кедах, ходя по снегу до муниципальной школы пешком. Выживать там ирландскому парню приходилось исключительно «кулаками»… Вообще, о нем я могла бы рассказывать долго, но боюсь, для этого придется писать отдельную книгу.

Короче говоря: «тяжелое детство – деревянные игрушки». И людям, пережившим такое, зачастую все равно, во что именно они одеты. Для них не тряпки главное, а человеческие отношения.

Я понимаю, что вся эта история из детства Шона звучит слегка неправдоподобно, но, увы, это и есть – тот самый «звериный оскал капитализма», которым пугали нас всех в советские времена. И нашей стране, возможно, когда‑то тоже придется через это пройти.

Я с большим удовольствием ходила на работу в «Лос Лобос». Единственное, что иногда смущало, так это присутствие Кима. Конечно, он босс и все такое, но, покрикивая на нас время от времени, он постоянно пытался показать окружающим, кто тут хозяин. Хотя мы с Чуян и без его окриков неплохо справлялись с работой. Рита тоже приходила каждый день, но буквально на несколько часов. Она молча сидела за стойкой бара и абсолютно ничем нам не помогала (и правильно, не барское это дело – тряпкой по столам махать). Английского же она почти не знала, так что и развлекать клиентов болтовней тоже не могла. Мы с Чуян долго не могли понять, зачем вообще она приходит, пока не стали свидетелями одного ее разговора с Кимом.

– Какая выручка сегодня была? – прошипела Рита. Говорила она тихо, но со злостью.

– Всего восемьсот семьдесят, – отвечал Ким удрученно.

– А почему ты мне только пятьдесят отдал? Десять процентов – это восемьдесят семь!

– Тогда на завтра мне даже пиво не на что заказать будет! У нас и «Хайнекен» и «Миллер» закончился! – не обращая внимания на нас, «завелся» и начал кричать в ответ Ким.

Так я поняла, что Ким отдает Рите десять процентов от выручки.

За какие такие заслуги? Тогда я еще не знала, но чуть позже от самой Риты «по большому секрету» узнала, что Ким не смог оформить бар на себя, и оформил на Риту. Вот за это «одолжение» он и отдавал ей десять процентов от выручки. Просто несколько лет назад Киму пришлось объявить себя банкротом, и, соответственно, он больше не мог взять в банке новый кредит для бизнеса. А Рите такой кредит дали. За это он и платил.

Мне это казалось дикостью! Как это так: чтобы муж жене процент отдавал?! Но Рита говорила, что иначе он денег ей не дает. У меня же сложилось впечатление, что Рита просто хотела накопить побольше собственных денег и свалить от Кима, куда глаза глядят. Она постоянно твердила, что уже давно бы ушла от него, но не может бросить ребенка. Однако мне казалось, что Кире было бы гораздо лучше с отцом: по крайней мере, он с ней гулял, и было видно, что он ее очень любит. Рите же было, похоже, все равно, есть она или нет.

Хотя возможно я чего‑то и недопонимала.

Сложно было в этом осином гнезде разобраться, кто прав, а кто виноват: Ким вечно жаловался, что Рита требует от него слишком много денег, а она, в свою очередь, что он их ей не дает. Тем не менее, насколько мне известно, именно Ким купил Ритиным родителям хорошую квартиру в Новосибирске, постоянно делал ей дорогие подарки, покупал золотые украшения,… но ей всегда было мало.

Вскоре я уехала в Хабаровск. В отпуск, так сказать. Кроме моего естественного желания повидаться с родственниками и подругами, появилась еще одна немаловажная причина, по которой я должна была приехать домой: мой младший брат надумал жениться. Да‑да, было ему тогда всего‑то семнадцать лет! Невесте его, Марине, – девятнадцать. А их общему ребенку, Вадику, – минус два месяца. Почему минус? Потому как еще не родился, но вот‑вот должен был.

Ага, я же сказала в самом начале, что нормальных парней в нашей стране после 20‑ти лет и чтоб не женатый – днем с огнем не сыскать. Вот и моего брата как можно раньше «окольцевали». Но он вроде бы и не жалуется: жену и сына – просто обожает! Повзрослеть только очень рано пришлось, а так – может оно все и к лучшему.

Свадьбу отметили скромно, в кругу семьи и в доме нашей мамы. Жить они решили пока там же – будет, кому с ребенком помогать, да и вообще… После женитьбы Сережа продолжил учиться в техникуме (только на заочном отделении), а вскоре и на работу устроился.

Три недели в кругу семьи пролетели довольно быстро, но, уезжая, я даже испытывала некоторое облегчение: все‑таки я уже отвыкла от проживания с несколькими людьми, тем более что в доме появился новый человек, со своими привычками и интересами.

Вхождение в другую семью всегда проходит сложно, и мне было даже немного жаль Марину. Ей, я думаю, пришлось труднее всех. Мы‑то уже знаем, что и как надо делать, если мама просит помощи по дому, а для нее все было в новинку, вот и возникали проблемы: то посуду не туда поставит, то белье не так развесит. Мама наша делала ей замечания и показывала «как надо» не задумываясь о том, что это может обидеть невестку. Делала это она «на автомате», как привыкла указывать нам на ошибки, не понимая, что чужому человеку это может быть неприятно. Именно из‑за этого иногда вспыхивали мелкие ссоры и стычки. Да и две хозяйки в одном доме – сами понимаете…

В общем, вздохнув с облегчением, я вернулась в таун, ставший мне совсем уже родным.

До окончания контракта Санни в Корее оставалось всего ничего – два месяца. Я уже и перестала надеяться, что получу визу в Америку до его отъезда. Иногда по этому поводу у меня случались истерики, и я начинала плакать ни с того ни с сего. – Ну не плачь, – утешал меня муж. – Даже если тебе придется задержаться здесь на пару месяцев – ничего страшного. Все равно мы когда‑нибудь опять будем вместе.

– А мне уже кажется, что мне никогда не дадут эту чертову визу! – возражала я сквозь слезы. – И когда я тебя снова увижу?… Я уже так устала от этих разлук!

– Ну, что поделаешь, так уж вышло, – гладил он меня по голове. – Не плачь, все образуется.

Я как могла, отвлекала себя от гнетущих мыслей: каждый день каталась на велосипеде, работала в баре, готовила Санни обеды и на велике же отвозила на базу.

Однажды, возвращаясь на «железном друге» из Кунсана домой, встретила Шпика, сидящего в тени огромного дуба:

– Привет! – поздоровалась я громко.

– О, так это ты… – на его лице было написано явное разочарование.

– А ты кого ожидал? – уточнила я.

– Да никого, просто сидел тут в тенечке, смотрю – на велике девушка едет. Я еще подумал: у кого же это такая попка красивая? А оказалось, что это ты. Вот ведь облом…

Я залилась краской смущения от такого «комплимента», но тут Шпик не выдержал и рассмеялся на весь переулок:

– Да шучу я, расслабься!

– Тьфу на тебя! А чего это ты так разочаровался, что это я? – решила я подыграть.

– Так ведь ты замужем, значит за тобой нельзя приударить.

– Так вроде и ты – женатый, – напомнила я.

– Точно! Но я уже так давно жену не видел, что, похоже, забыл, как она выглядит, – произнес он с грустью.

– Я тебя очень хорошо понимаю… Кстати, я водку русскую привезла! Помнится, кто‑то хотел на спор пить…? – выпивкой я решила отвлечь нас обоих от безрадостной темы расставаний с любимыми. И не важно, что «Nemiroff» – не совсем русская водка, а вроде как даже украинская горилка. По‑моему, ни для кого в мире это не имеет принципиального важного значения.

– Так чего ж ты стоишь? Неси! – оживившись, скомандовал он.

– Хорошо, скоро вернусь, – пообещала я и поехала домой.

Вернулась я через полчаса, таща пакет с бутылкой «Немирова» и банкой соленых огурчиков.

– А это еще зачем? – удивился Шон, указав пальцем на банку.

– Закуска. Выпиваешь рюмку, задержав дыхание, и откусываешь огурец, – объяснила я нехитрые правила пития «национального достояния».

– А почему именно огурец?

– Ну, не обязательно закусывать именно огурцом, просто у меня есть только они. Тут главное, чтобы это была либо кислая, либо острая еда. Так водку пить легче.

– Понятно.

Мы выпили по рюмке. Закусили.

– Ну и как? – с интересом наблюдала я за сморщенной физиономией Шпика.

– Довольно мягкая.

– А чего морщишься тогда?

– По привычке, – ответил он и рассмеялся.

Я выпила с ним еще пару рюмок и сообщила, что мне пора идти на работу.

– А как же наш спор? – уточнил он, уже слегка кося на один глаз.

– Будем считать, что я проиграла. Мне и, правда, пора. Извини.

Я ушла, хотя мне очень хотелось остаться с ним здесь: сидеть в тени дуба, разглядывая редких прохожих, и распивать привезенную водку.

Придя домой, я выпила несколько чашек крепкого кофе, чтобы прошел хмель, и пошла на работу.

На следующий день по пути в «Лос Лобос» ко мне подошел кореец – владелец соседнего клуба и по совместительству хозяин квартиры, которую арендовал Шпик: – Это ты вчера Шону русскую водку дала? – осведомился он строго.

– Я. А что? – немного испуганно уточнила я.

– У него из‑за тебя теперь большие проблемы!

Дальше понеслась корейская речь, из которой я не поняла ни слова.

Подробности я узнала от Кима, который рассказал следующее:

– Напился Шон вчера и толкнул кореянку. Та упала, после чего вызвала полицию. Заявление эта кореянка пока не оставила, но при условии, что Шон выплатит ей пять тысяч долларов.

– Ничего себе! – только и смогла «выдавить» я.

Вскоре пришел и сам Шон, но по его внешнему виду было невозможно догадаться, что накануне на нем «повис» такой долг.

– Что там у тебя вчера случилось? – напустилась на него я.

– Что, уже доложили?! – усмехнулся он вместо ответа и заказал свое любимое пиво. – Ну, я сидел, спокойно пил, никого не трогал, курицу на гриле жарил. Тут подходит маленькая девочка и смотрит на курицу голодными глазами. Ну, я и отломил ей кусок, – рассказывал он, потягивая протянутое мной пиво. – Тут же подбежала какая‑то кореянка, стала на нее кричать, бить… А я терпеть не могу, когда бьют детей! – добавил он сердито и заерзал на стуле.

– Это я знаю. Ну, а дальше‑то что?

– Я подошел к ней и сказал, что не надо на ребенка орать и тем более – бить. А она меня толкнула и стала махать кулаками. Я‑то, естественно, ее бить не буду, она же женщина, но я вытянул руку и держал ее за плечо на расстоянии. Потом она отошла, чтобы разогнаться, и побежала в мою сторону… Ну, я отступил, а она зацепилась за мою ногу и упала, – закончил он рассказ и замолчал.

– Ну, – торопила я. – А дальше‑то что?

– Так это – все. Она стала кричать и вызвала полицию. А потом потребовала, чтобы я либо выплатил ей пять тысяч за ущерб – моральный, естественно, либо чтобы они дело на меня завели.

– Все понятно, – вздохнула я. – Корейцы – в своем репертуаре. Небось, сама нигде не работает, вот и нашла легкий способ наживы. Поздравляю, что еще можно сказать!

Меня эта история совсем не удивила. В любой драке между корейцами и иностранцами неправыми оказывались всегда последние. А корейцы не дураки – понимают, что нам не нужны лишние разбирательства и суды, вот и запугивают американцев или любых других иностранцев тюрьмой с целью выманить у них денег.

Вот будь вы сами в чужой стране и попади в подобную ситуацию, что бы вы стали делать? Правильно, – деньги отдали. Еще не хватало сесть в азиатскую тюрьму!

– Выплатить‑то сможешь? Деньги есть? – спросила я участливо.

Мне и вправду было его жаль. На его месте мог оказаться любой из нас.

– Смогу, – хмуро буркнул он. – Договорились, что буду по пятьсот долларов в месяц выплачивать… Она, правда, требовала, чтобы все – сразу, но я сказал, что тогда меня могут хоть сейчас в тюрьму сажать – у меня таких денег нет. Мне, вообще‑то, еще и своих детей и жену кормить надо!

Шпик был явно раздосадован, но оно и понятно: хотел голодного ребенка накормить, а в итоге будет кормить не только его и гораздо дольше, чем предполагал изначально.

Да‑а, недаром ведь говорят: «За хорошие дела всегда надо расплачиваться».

К середине ноября новых вестей из консульства так и не поступило. Значит, мне явно предстоит провести какое‑то время в Корее одной. Я не знала, продлят мне корейскую визу или нет, но очень на это надеялась. И, как выяснилось, не я одна. – Что у тебя с визой? Когда кончается? – спросил у меня как‑то Ким.

– Десятого декабря.

– А продлить сможешь? Тебе же американскую визу здесь ждать надо.

– Попробую, – ответила я с сомнением в голосе. – Как раз завтра мы с Санни собирались ехать узнавать.

– Я с вами поеду, – решительно заявил Ким. – У меня там знакомые, может, чем и помогут.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Тогда завтра в девять утра будем ждать тебя на остановке.

Утром мы с Санни пришли на назначенное место и сели к Киму в его серебристый «БМВ». Мужчины перекинулись парой стандартных фраз, Санни поблагодарил его за помощь и участие, и мы отправились в эмигрэшку.

Изложив служащей офиса суть нашей проблемы с американским консульством и просьбу продлить мне корейскую визу, мы с Санни замолчали, так как Ким быстро заговорил что‑то по‑корейски. Она в ответ ему что‑то возражала. Хотя, может, и нет – кто их поймет?

Переговаривались они очень долго, после чего женщина взяла у меня паспорт и поставила в него штамп.

– Так я могу остаться в Корее еще на какое‑то время? – уточнила я.

– Да, до двадцатого августа, – ответила она с улыбкой.

Мы с Санни переглянулись: надо же, мы‑то надеялись, что визу продлят месяца на три, а оказалось, что я смогу находиться здесь еще целых девять!

– Спасибо большое! – искренне поблагодарили мы кореянку.

– Не за что, – ответила она и возвратила мне паспорт.

Проблема была решена и мы вышли на улицу. Ким прямо лучился от радости.

– Спасибо мистер Ким, – поблагодарил Санни и пожал ему руку.

– Нет проблем! Я же говорил, что у меня там знакомые, – ответил он гордо. – Надеюсь, Катя останется тут надолго, она хорошо работает, – с серьезным лицом заявил Ким, но не выдержал и тут же громко расхохотался.

– Работает она, может и хорошо, но я все‑таки надеюсь, что моя жена так надолго здесь не задержится, – резко оборвал его Санни.

– Конечно‑конечно! Я пошутил, – успокоил его Ким. Хотя было видно, что ему бы очень хотелось, чтобы я вообще никогда не уехала.

И я его, в общем‑то, понимала. Ведь я единственная в баре знала английский в достаточной мере, чтобы поддержать разговор с клиентами, решить какие‑то проблемы, ну и так далее (достаточно часто мне приходилось «переводить» с английского на «упрощенный английский», чтобы Киму было понятно, чего именно от него хочет клиент).

Да и сам факт того, что мы с Ритой остались единственными русскими, работавшими в тауне, притягивал в бар большинство посетителей. Пару раз при мне Ким нанимал и дополнительных, новых работниц. Для чего – я так и не поняла. Может, он хотел показать нам с Чуян, что мы не такие уж «незаменимые»!? Возможно. Потому что с работой мы и вдвоем нормально справлялись, и дополнительные люди нам были вроде бы не нужны.

Но те редкие новые сотрудницы, которые у нас появлялись, обычно не задерживались дольше, чем на неделю: то английский язык плохо знали, то работали слишком медленно, а то и сами уходили, не выдерживая вечного ворчания Кима…

Одно время у нас даже еще одна русская девушка работала, которая тоже жила в тауне с мужем‑американцем. Только и она задержалась здесь не надолго – провороваться успела. Причем не по мелочи: за день баксов по сто из выручки вытаскивать умудрялась! Но ее, к счастью, быстро «вычислили» и уволили. Так что я, Чуян и Рита были его единственными постоянными работниками.

Через несколько недель мы с Санни начали собирать чемоданы. – Ты оставь себе только зимние вещи и самое необходимое, а остальное, включая велосипед, – упаковывай для отправки, чтобы потом тебе не надо было все тащить на себе, – наставлял меня муж.

– Пожалуй, ты прав. Тем более что сейчас это бесплатно будет, а потом мне придется доплачивать за каждый лишний килограмм.

Мне было тяжело расставаться вновь, но я старалась успокоить себя тем, что скоро мы снова увидимся.

– Ты только не расстраивайся, хорошо!? На сей раз это – не надолго, – убеждал меня он. – Уверен, что через пару месяцев ты ко мне присоединишься!

– Да уж, я тоже хотела бы в это верить…

Оставшиеся до его отъезда дни я не работала, так как хотела провести с мужем как можно больше времени.

Наступил день отъезда.

Мы заранее упаковали все оставшиеся вещи, прибрали его комнату на базе и вышли с чемоданами на улицу.

Он крепко прижал меня к себе и долго‑долго не отпускал. Однако пришло время прощаться.

– Ну, мне пора. Скоро мы увидимся снова, – пообещал он. – Я люблю тебя.

– Я тебя тоже.

В его глазах стояли слезы, но я сделала вид, что не заметила эту «слабость». Сама я старалась держаться изо всех сил, как могла.

Санни подхватил свой багаж и направился к поджидавшему рядом такси. А я осталась стоять на месте, глядя ему вслед. Через минуту я обессилено опустилась на бордюр и просидела там минут двадцать, не понимая, куда мне теперь идти и что делать дальше. У меня не было сил даже на то, чтобы вытереть слезы, текущие сами по себе, образуя на щеках уродливые узоры.

Наконец, я заметила проезжавшее мимо такси, и вяло махнула рукой.

Придя домой, не раздеваясь, как была, я открыла бутылку водки, стоявшую со времен последней поездки в Россию, и начала пить. Вот именно так, как последний алкоголик: в полном одиночестве, молча, ничем не закусывая и лишь запивая изредка соком.

Я пила рюмку за рюмкой, почти не хмелея, и размышляла о том, что ждет меня дальше. Мне казалось, уж и не знаю почему, что больше я Санни не увижу, и что с этого самого дня жизнь моя пойдет совершенно иначе. Поэтому теперь мне нужно будет заботиться о себе самой и придумать какой‑нибудь план на будущее.

Этот самый план я вроде бы даже сразу придумала, но была настолько пьяна, что наутро о нем позабыла.

Date: 2015-11-13; view: 250; Нарушение авторских прав