Крупнейшие теоретики литературы в Европе в XVIII в

Теоретическими предвестниками литературной науки в России явились некоторые течения и отдельные явления европейской общественной мысли (на рубеже кризиса метафизического материализма и классицизма), в какой‑то мере характеризовавшие общий процесс развития европейской науки.

Хронологически большая часть указанных европейских научных систем возникает во второй половине XVIII в., а широко известными в России они становятся лишь в первой половине XIX в., когда творчески перерабатываются отечественными учеными применительно к собственным национально‑историческим условиям.

В широком перечне имен и концепций, характеризовавших общий процесс прогрессивного развития научной мысли в нашей стране и за рубежом, российские ученые опирались на конкретные имена и факты, вычленяли совершенно определенные тенденции, уловив и сконцентрировав которые можно было сделать объективные выводы о генезисе и специфике теории литературы.

Ж.Ж. Руссо (1712–1778). Известный французский писатель и мыслитель, обосновавший свое учение о равенстве людей, Руссо стоит первым в ряду западноевропейских ученых, как бы предварявших возникновение культурно‑исторической методологии и в Европе, и в России. Его взглядам свойственны материалистические тенденции. Работы Руссо – «об общественном договоре…», «о воспитаниию…»

В середине XVIII в. деятельность Руссо воспринималась у нас как просветительская. Но так как он выступал сторонником просвещения масс, это не могло не вызвать оппозиционного отношения к нему у части дворянства. В.К. Тредиаковский, называя Руссо «женевским обывателем», восстал с величайшим негодованием против учения Руссо, потому что полагал (в своем «Слове о премудрости, благоразумии и добродетели»), что науки отрицательно влияют на нравы и что «от учений больше повреждений произошло добронравию». В этой позиции отразились консерватизм, охранительные тенденции в среде определенных слоев дворянства.

Во второй половине XVIII в., до Французской революции 1789 г., придворное общество «просвещенной» Екатерины II некоторое время заигрывало с французской философией. Императрица даже приглашала Руссо в Россию. Но по мере проявления политического радикализма французской философии, ее антифеодальной направленности, вызвавших понимание и симпатии у части русского дворянства (например, у А.Н. Радищева), реакция придворных кругов, в том числе и самой Екатерины, на французскую материалистическую философию стала резко отрицательной.

Фантастический идеализм Руссо заключался в том, что, подвергая критике дворянскую культуру, он готов был отвергнуть достижения европейской цивилизации в целом. В древности мечтали о «золотом веке», в котором жило первобытное человечество. Руссо возродил эту фантазию, противопоставляя новейшей «испорченной» цивилизации «естественное» состояние.

Элементы материализма в философии Руссо, предлагаемый им способ просвещения и воспитания посредством возврата к прошлому человечества не столь важны для русских ученых, как его ориентация на культуру и искусство народа. Эта ориентация Руссо на историю народа стала предпосылкой последующей демократизации науки и искусства, предпосылкой идеи народности, широко распространившейся затем в европейском и русском обществе.

Идеи Руссо воздействовали и непосредственно на литературу, способствуя утверждению новых эстетических принципов.

Итак, первоначальный толчок, который затем привел к коренному изменению в науке о литературе, общественная мысль Европы получила от Руссо. Он явился предшественником нового направления в философии и литературе Германии, оказал влияние на Г.Э. Лессинга, И.В. Гёте, Ф. Шиллера. «Вопросы философии, религии, воспитания стали преобразовываться под его влиянием, которое распространялось на большую массу людей среднего образования и даже полуобразования», – пишет А.Н. Пыпин. Эти «настроения мысли» проявились в «Фаусте» Гёте, «Разбойниках» и «Доне Карлосе» Шиллера. В конечном счете идеи Руссо проникли и в русскую науку.

Для литературной науки важны были не только черты материализма и диалектики в философии Руссо, но и его интерес к народу, к изучению ранних этапов развития его культуры.

Руссо – первое звено в процессе демократизации науки и литературы в Западной Европе и в России. Именно он своим учением начал расшатывать устои феодализма и фундамент эстетики «ложного» классицизма.

И. Кант (1724–1804). Дальнейшее развитие европейской научной литературоведческой методологии связано с именем этого немецкого философа, родоначальника немецкой идеалистической философии. Влияние Канта проявилось в двух планах – общетеоретическом и эстетическом.

Теоретическим основанием новой науки была философия Канта, которая сообщила исследованиям дух критического анализа.

Источником нового научного направления служит не столько противоречивая сущность философского учения Канта, сколько его общий подход к рассмотрению проблем, дух критики и анализа, содержащийся в его работах 1780‑х годов «Критика чистого разума», «Критика практического разума». Направление мысли Канта возникло под влиянием Руссо. Его влияние на формирование своего мировоззрения признавал и сам Кант.

В «Критике чистого разума» Кантом уже выражены элементы позитивизма, унаследованного позднее О. Контом – основоположником позитивной философии.

В качестве основной черты философии Канта выступает примирение материализма с идеализмом.

Ранние последователи Канта, особенно в период между появлением его теорий и их трансформацией в учениях других немецких идеалистов (И. Фихте, Ф. Шеллинга, Г. Гегеля), могли воспринимать его учение ограниченно, а именно как реакцию на французский рационализм, как критику нормативных теорий искусства. Так воспринимали Канта и русские ученые начала XIX в., а затем представители культурно‑исторической школы, миновавшие процесс освоения последующих систем немецких идеалистов Фихте, Шеллинга, Гегеля, а потому сохранившие изначальное представление о сущности кантианской философии как «критической». Именно поэтому кантианская философия послужила теоретической основой научного литературоведения в Европе, перед которой стояла задача критического переосмысления проблем общественных наук. Критикой «чистого разума» Кант отвергал сухой рационализм французского метафизического материализма и нормативной эстетической теории классицизма и вписывался тем самым в новую научную традицию.

Кант с его критическим отношением к предшествовавшей философии является основоположником новой научной методологии, продолжившим Руссо. Высоко оценивается и эстетическая теория Канта. Она рассматривается в связи с другими теориями в рамках немецкой идеалистической философии.

В работе «Наблюдение над чувствами возвышенного и прекрасного» (1770) Кант выдвинул идею бесцельности прекрасного. В искусстве, по Канту, есть два плана – реальный и условный. В связи с этим два понятия – «эстетическая видимость» и «свободная игра» – есть в сфере красоты. В работе «Критика способности суждения» Кант утверждает, что наслаждение красотой есть соучастие в игре. Главная категория эстетики для Канта – «целесообразность», связь частей и целого, органов, структуры созданий искусства и природы. Прекрасное обозначается по качеству, количеству, отношению и модальности. Прекрасно то, что: а) нравится всем; б) без упоминания о цели; в) в силу необходимости; г) при полном отсутствии заинтересованности (отсутствие утилитаризма). Прекрасны нравственное и доброе, но вне какого‑либо идеала и сопутствующих целей. Прекрасное – категория полной «чистоты».

Возвышенное же есть нарушение привычной меры, выступающей мерилом нравственности. Кант требует от художника культуры воображения, высокой нравственности и морали.

Виды изящных искусств по Канту: 1) словесные, где высшее искусство – поэзия; 2) пластические (ваяние, зодчество); 3) искусство чувственной видимости (живопись); 4) искусство игры ощущений (музыка).

Вкус у Канта также выполняет роль специфического качества произведений искусства. Высшее достижение в сфере искусства для Канта имеет значение и понятие идеала.

Разрабатывает Кант и проблему гения, который получает от природы способность создавать нечто выходящее за пределы правил, не поддающееся объяснению по своему происхождению. Произведение гения выступает образцом для искусства.

Эстетика Канта имела конкретный смысл: она содействовала борьбе с механистическим, рационалистическим материализмом и разрушению эстетики «ложного» классицизма. Этому способствовала немецкая идеалистическая философия в целом. Именно в связи с ее ролью разрушительницы теории псевдоклассицизма ученые высоко оценивали немецкую идеалистическую философию, делали акцент на ее борьбе с французским материализмом XVIII в., с эстетикой «ложного» классицизма, представителями которого были Ж.О. де Ламетри (1709–1751), П.А. Гольбах (1723–1789), Д. Дидро (1713–1784), К.А. Гельвеций (1715–1771).

Внимание ученых сосредоточено на эстетических концепциях немецких идеалистов – учениях о гении и таланте, свободе творчества, поэтическом вдохновении, художественности.

Г.Э. Лессинг (1729–1781). Немецкий драматург и теоретик искусства. Один из энциклопедистов, просветитель, близкий к пантеизму Спинозы. В борьбе против классицизма опирается на терминологию Аристотеля. Выступает в защиту гуманизма и национального своеобразия литературы. Не отвергает необходимости принципа подражания, но рассматривает его в широком смысле – как познание действительности. На базе творчества Шекспира Лессинг развернул концепцию реализма в искусстве и в 1760‑х годах разработал учение о типе и характере («Лаокоон», «Гамбургская драматургия»). Отвергал идеализацию как принцип художественного творчества. Теоретически отграничил поэзию, которая посредством слова передает действие, изменяющееся во времени, от объемных искусств: скульптуры и живописи, где предметы изображения – это тела с визуальными свойствами.

Философско‑исторические и литературные концепции И.Г. Гердера (1744–1803). Деятельности немецкого ученого Гердера принадлежит очень важная роль в становлении методологии теории литературы. В России Гердер стал известен наибольшему числу читателей с конца XVIII в., хотя сущность его трудов была понята у нас не сразу. Известен рассказ Н.М. Карамзина о посещении им Гердера в 1789 г. Карамзин превозносит религиозные мотивы в его трудах. В сентиментальных тонах он говорит о заслугах Гердера в области абстрактной науки, утверждая, что «мысль мудрого мужа, разумом освещаемая, тихо несется на легких крыльях веющего зефира, – несется ко храму вечной истины». Для Карамзина Гердер – «великий ученый и глубокомысленный метафизик», что служило в его устах наивысшей похвалой. Известен был Гердер и В.А. Жуковскому. Н.С. Тихонравов писал, что, «возвратившись в 1802 г. в Мишенское, Жуковский привез туда не одни полные издания Шиллера, Гердера и Лессинга, но и задатки определенного литературного направления».

Но при этом труды Гердера оставались малоизвестными для широкого российского читателя. Вплоть до начала XIX в. даже для образованной части русского общества были недоступны философские и литературные вопросы, интересовавшие Гердера. Почти незамеченной осталась и изданная в 1829 г. в типографии Н. Греча работа Гердера «Мысли, относящиеся к философии истории человечества».

Гердер – автор работ «Критические леса, или Размышления, касающиеся науки о прекрасном и искусства, по данным новейших исследований» (1769), «О новейшей немецкой литературе» (1768), «Исследование о происхождении языка» (1772), «О народных песнях» (1779), «Еще один опыт философии истории для воспитания человечества» (1773).

Гердер учился у Канта и в то же время полемизировал с его эстетикой. Лично знакомый с Ф.Г. Клопштоком, Жан Полем, Лессингом, Гёте, Шиллером, он явился одним из основоположников теории романтизма. Оказал влияние на А.Н. Радищева, Н.М. Карамзина, В.А. Жуковского, С.П. Шевырева, Н.В. Гоголя. Принял участие в споре И.И. Винкельмана и Г. Лессинга по вопросам специфики искусства.

Гердеру принадлежит мысль о том, что язык «выработан» «мышлением» человека. Первичная цель языка и его функция, по Гердеру, – «язык ощущения» и часто непроизвольного чувства, вызванного непосредственным воздействием внешних сил природы. Однако последняя цель языкознания – «истолкование» «человеческой души».

Достижения европейской науки стали известны в России значительно позднее. Так было с теориями французской философии XVIII в., с немецкой философией от Канта до Гегеля, так было и с Гердером.

Однако в первой половине XIX в. влияние Гердера отчетливо обнаруживается в работах целого ряда отечественных ученых. В своей «Истории русской словесности…» С.П. Шевырев ссылается на труды «великого германца Гердера». «Идут» в своих работах за «незабвенным Гердером» известный русский филолог‑славист О.М. Бодянский, Н.С. Тихонравов и А.Н. Пыпин. Высоко ценил Гердера В.Г. Белинский, изучал его труды Н.В. Гоголь.

А.Н. Пыпин в крупной работе «Гердер», относящейся к концу XIX в., излагает свои представления о социально‑исторических, философских и литературных предпосылках культурно‑исторического миросозерцания в европейской и русской общественной мысли, т. е. свои методологические позиции, опираясь на Гердера.

Для ученых важны при этом исторические и историко‑литературные произведения Гердера, а не его богословские работы, составляющие особую область. Преобладают два аспекта его деятельности: философско‑исторический, в значительной степени отвлеченный, и конкретно‑практический, связанный с анализом национальных литератур и собиранием фольклора.

По своим философским взглядам Гердер недалеко ушел от абстрактно‑метафизической французской философии XVIII в. Подобно Канту, Гердер испытал на себе влияние Руссо, с наиболее прогрессивными идеями которого связаны позитивные стороны его философии.

Влияние Руссо особенно заметно отразилось на первом периоде деятельности Гердера. Сущность взгляда раннего Гердера на историю состояла в том, что его интересовали глубинные процессы исторического развития и идеи общечеловеческой солидарности (гуманного просвещения, гуманного идеализма), которые для его времени были передовыми, а в конце XIX в. стали элементарной исторической истиной.

Философия Руссо – один из первых и наиболее значительных источников мировоззрения Гердера, со своей спецификой.

Он отличался от Руссо созерцательностью. Интерес к учению Руссо пришел к Гердеру от его непосредственного наставника Канта, в Кенигсберге. Несмотря на консерватизм, даже реакционность воззрений Гердера последнего периода деятельности, его взгляды сложились в новый тип нравственности и национального мышления. Этот новый тип в философско‑исторической науке характеризовался широким философским обобщением и общечеловеческим гуманизмом. У Гердера появляется вера в возможность «человеческого братства», как это задано утопическими социальными теориями эпохи кризиса феодальной системы.

Возникает паритет в идеях познания: с одной стороны, метафизический материализм XVIII в., а с другой – «гуманный идеализм» Гердера, представлявший собой следующий, переходный (от «рационалистического материализма» – к подлинной науке) этап развития общественной мысли и «здоровое зерно» для дальнейшего прогресса науки.

Социально‑исторические концепции Гердера, отразившиеся затем в научных методах русской социологии и историографии, восходят к Руссо.

В исторических взглядах Гердера было много ошибочного, так как он исходил из абстрактных принципов исторического процесса: разума, добра, справедливости, истины. При этом не усматривается в его трудах и строгой систематичности.

Плодотворной вместе с тем была мысль Гердера о гуманности как «цели человеческой природы» и залоге «прочности» и «естественности» «многоразличных живых сил», объединяющих личности, нации и человечество в целом, «образующих систему». Прочность и устойчивость человеческой природы придает такую же устойчивость и человеческой истории, которую нужно понять в ее наиболее значительных моментах. «Эта устойчивость состояния есть не что иное, как гуманность, т. е. разум и справедливость во всех классах, во всех делах людей». Это не произвол какого‑нибудь властителя, а «закон природы», говорит Гердер о гуманизме.

Гердер объясняет причины общественных пороков «неразумностью» поведения отдельных индивидуумов или групп людей. В этом случае в качестве противодействия порокам наступает, как думал Гердер, революция. Он остается в рамках догадок в объяснении причин революций и смены исторических периодов. Объяснение исторического прогресса биологическими причинами не выводит гердеровскую концепцию за рамки гипотез; развитие культуры народов, по его мнению, определяется простой сменой поколений. «Поколения обновляются, – пишет он, – в постоянной смене и, несмотря на – все прямолинейные заветы предания, сын, однако, идет дальше на свой лад… Но в каких бы отклонениях ни извивался и ни пробивался поток человеческого разума, он произошел из вечного потока истины и в силу своей природы никогда не может потеряться на своем пути».

Отечественных ученых особенно привлекают не столько эти умозрительные построения Гердера, сколько положения, объясняющие взаимосвязь исторических явлений.

Возрастам человека соответствуют «возрасты» народов. Черты общечеловеческие (в том числе и гуманность) развиваются, по Гердеру, в рамках национальных. Предваряя И. Тэна, он определяет национальное своеобразие как главное условие среди трех основных условий развития человека: «человеческое совершенство бывает национально, временно, индивидуально».

Гердер говорит о взаимной зависимости явлений, когда «самый образ счастья изменяется с каждым состоянием и климатом». История не абстрактный процесс самосовершенствования человечества и не «вечная революция», а зависящий от вполне определенных условий прогресс, совершающийся в национально‑временных и индивидуальных рамках. Человек не свободен в личном счастье, он зависит от окружающих его условий, т. е. от среды, как полагал Гердер, утверждая идею закономерности форм исторического развития.

Итак, Руссо привлек внимание к истории народов, увидев в народной культуре здоровое, естественное начало в противовес современной ему «испорченной» феодальной цивилизации. Кант ввел в науку в качестве обязательного принцип критического анализа. Гердер указал на необходимость рассмотрения любого конкретного явления в национально‑исторических и межнациональных взаимосвязях.

Так выглядит ранний этап философско‑исторической «родословной» философии и теории литературы как науки в том числе.

Важна и конкретная историко‑литературная сторона трудов Гердера: его стремление распространить на литературу идею закономерности и взаимосвязанности явлений, принцип историзма. Именно Гердер заложил первые основания к построению сравнительного изучения поэзии во всех ее формах и судьбах. У него уже намечается метод сравнительного изучения литературно‑исторических явлений.

Не прихотью отдельных писателей, не субъективными идеями совершенствования личности определяется литературное развитие, а историческими и природными условиями.

История не движется вспять, невозможен и возврат к прошлым формам искусства. «Гомер, Гезиод, Орфей, я вижу ваши тени перед собой в толпе на островах счастья, – говорит Гердер, – и я слышу отголосок ваших песен; но у меня нет корабля от вас в мою страну и в мой язык. Волны на море заглушают арфу, и ветер отвевает ваши песни назад, туда, где они никогда не замолкнут в амарантной зелени при вечной пляске и празднике».

Иначе говоря, Гердер утверждает мысль о том, что у каждого времени и у каждого народа свои, неповторимые черты, закономерности, условия жизни, формы творчества.

Идее закономерности литературного развития Гердера противоречила эстетика классицизма, воспринимаемая им как возврат к прошлому. «О, проклятое слово: “классический”! Оно разделило выражение от мысли и мысль от производящего ее события», – пишет Гердер.

Если идеализм и абстрактный гуманизм философско‑исторических взглядов Гердера встретили критику в России, то к литературной концепции Гердера ученые отнеслись с большим сочувствием.

Труды Гердера объясняют последующие явления в западноевропейской филологической науке. «После Гердера становятся понятны братья Гриммы с их энтузиазмом к народной поэзии, выше которой они ничего не знают…» – отмечает академик А.Н. Пыпин. Гердер заложил основы новых научных принципов в изучении древних периодов литературы.

Взгляды Гердера не противостоят взглядам немецких идеалистов. Более того, немецкая идеалистическая философия также во многом обязана своим происхождением Гердеру. И дело не столько в преувеличении значения Гердера в истории литературоведения, а в том, что обе научные школы – народоведческая и философско‑эстетическая (гегельянско‑шеллингианская) – восходят к одному источнику – к Гердеру и к сходству условий национального развития в Германии и России.

Усиление влияния философии немецкого идеализма и проникновение в Россию романтических теорий и романтической поэзии обнаруживается в конце XVIII в. и особенно в первой трети XIX столетия.

Немецкая идеалистическая школа Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля взяла у Гердера «идеальную» сторону его учения. К «идеальной» стороне теории Гердера относятся выдвинутые им принципы гуманности и историзма как бы вне их приложения к народной поэзии.

Российская теория литературы унаследовала учение Гердера, приложив «идеальную» теорию к практике, т. е. занявшись непосредственно изучением древней русской литературы и народного творчества.

Не все приемлемо в «гуманно‑идеалистических» концепциях Гердера, т. е. в его философии, но глубоко трогает его стремление к изучению конкретных условий жизни народов, национальных литератур в их взаимосвязях.

Наибольшее значение имеют труды Гердера первого периода его деятельности (до 1778 г.), такие, как «Отрывки о новейшей немецкой литературе», «Немецкое искусство», «Критические леса…». В более поздних его трудах – в «Письмах о гуманности», в книге «Идеи о философии истории человечества» – черты позитивного мировоззрения ослабевают. В своих работах «Каллигона», «Метакритика» Гердер переходит на откатные позиции и рекомендует в качестве образцов классические драмы, словом, выступает против идей своей юности.

Влияние идей Гердера на развитие европейской и отечественной науки и литературы было своеобразным. Это влияние было как бы косвенным, опосредованным, так как Гердер, в отличие от многих деятелей XVIII в., не имел в европейской мысли такого определенного имени, в котором олицетворялось бы его историческое значение (как это стало, например, с французскими именами Вольтера, Монтескье, Руссо, английскими именами Шефтсбери, Юма, немецкими именами Лессинга, Канта и т. д.). На французскую романтическую философию, а также на первые шаги научного литературоведения в России Гердер оказывал влияние «посредственно», «суммой идей».

На предложенный Гердером принцип воссоздания (путем реконструкции) лексических значений и образов по их изначальным, первичным формам, сохранившимся в народном творчестве, опиралась не только культурно‑историческая, но и мифологическая школа в Германии (Я. Гримм) и в России (Ф.И. Буслаев).

Был принят на вооружение принцип сравнительного изучения различных национальных литератур в их взаимосвязях и взаимовлияниях. Принцип сравнительного изучения литератур позднее лег в основу сравнительно‑исторической школы в Германии (Т. Бенфей) и в России (А.Н. Веселовский).

В становлении теории литературы первым этапом был интерес к изучению памятников народной старины, отмеченный в русской литературе деятельностью Н.И. Новикова, М.Д. Чулкова, И. Прача, в европейском литературоведении – изысканиями братьев Гримм.

На втором этапе (1830‑е годы) теория «гуманного идеализма» Гердера послужила основой философии и поэзии немецкого романтизма: поэзия Гёте и Шиллера, философия Шеллинга и Гегеля были бы невозможны без предварительной работы Гердера. Шлегель, Фихте, Шеллинг под влиянием Гердера участвовали в разработке теории романтизма. Идеи Гердера творчески перерабатывают и развивают «романтики народности» 1830‑х годов в России, исследователи фольклора и древней литературы И.И. Срезневский, О.М. Бодянский, М.А. Максимович.

Гердер не разделял увлечения средневековой религиозной мистикой, свойственного некоторым писателям‑романтикам. Напротив, именно в трудах Гердера – источник прогрессивного романтизма начала XIX в., сочетающегося с идеей «народности».

Конечно, истоки мировоззрения Гердера нужно искать в комплексе идей времени. Но, повторим, самое сильное влияние на него оказал Руссо.

Таким образом, и во втором, и в последующих поколениях немецкой исторической школы обнаруживается влияние Руссо, воссоздавая через Лессинга, Канта, Гердера, Шиллера последовательную цепь взаимовлияний и взаимосвязей, завершившуюся становлением народно‑исторической литературной теории.

Этот путь развития общественной мысли, однако, не является следствием количественного увеличения сходных идей и служит в конечном счете показателем научного прогресса вообще.

Гердер был ученым энциклопедического масштаба. Помимо Руссо и Канта, ему известны были Вольтер, энциклопедисты, в особенности Монтескье, английские философы Лейбниц и Спиноза.

Гердер выводит закон об изменчивости человеческих понятий во времени в связи с особенностями быта, культуры и т. д. Именно поэтому он первый выступил с отрицанием «права древних на господство в новейшей литературе», т. е. против ложного «классицизма» («псевдоклассицизма»). Он призывал к изучению национального движения, которое рассматривало бы поэзию не как повторение чужих форм, а как выражение национальной жизни. «Нет никакой славы» быть «вторым Горацием» или «вторым Лукрецием», говорит он.

Воззрения Гердера на историю литературы были выше взглядов Лессинга и Винкельмана, возвеличивавших античные идеалы литературы. История поэзии, искусства, науки, образования, нравов – это история народов, утверждает Гердер. Но он не хочет разделять с Руссо его идеализацию первобытного состояния человечества. Несмотря на свое глубокое уважение Руссо, Гердер называет «безумными» его призывы к возврату в прошлое, в древность.

Г.В.Ф. Гегель (1770–1831). Крупнейший теоретик искусства, автор многотомной «Эстетики». Представитель классической философии и эстетики. Основоположник диалектического метода. Объективный идеалист. Эстетику рассматривал как философию искусства. Гегель полагал, что высший акт разума, охватывающий все, есть акт «эстетический». «Истина и добро соединяются… лишь… в красоте», – говорит он. Для него как для идеалиста эволюция – развитие абсолютного духа, а ступени развития: а) искусство; б) религия; в) философия.

Абсолютный дух развивается у Гегеля в идее, чувственная форма которой есть красота. Она всегда гуманна (человечна) и адресуется зрению и слуху. Центральное понятие эстетики – категория прекрасного, хотя в этом виде у Гегеля к искусству относится и безобразное.

В мировой эволюции форм искусства Гегель выделяет триаду: символическое искусство (Восток), классическое (Античность), романтическое (христианство, Европа). Критериями оценки искусства у Гегеля выступают понятия гармонии и единства содержания и формы. Оценивая выделенные формы искусства, Гегель считает, что в символическом искусстве содержание не нашло адекватного воплощения, это, с его точки зрения, всего лишь предыскусство; в классицизме искусство достигло гармонии, а в романтизме уже содержание (мысль, рефлексия) доминирует над формой. Гегель выделяет три вида искусств: пластические, музыкальные и словесные. «Начало» искусств он видит в архитектуре, которая соотносится с символическим искусством, затем следует скульптура, соответствующая классическому искусству и наконец, живопись, музыка и поэзия, которые соотносятся с искусством романтизма.

Высшими формами творчества Гегель считает: в живописи – портрет, в художественной литературе – роман и эпопею.

Наряду с Фихте, Кантом и Шеллингом Гегель рассматривается в рамках романтизма как представитель немецкого классического идеализма.

Гегель был сторонником идеи «чистой» народности, независимой от «народнических» целей. По его мнению (воспринятому в 1830‑х годах Белинским), гердеровская идея «народности» носила искусственный характер и была всего‑навсего имитацией подлинной народности.

В 30 – 40‑х годах XIX в. в России распространяются эстетические теории Гегеля, нанося окончательный удар эстетике классицизма. Сам Гегель не разделял увлечения Гердера народным творчеством, не видел необходимости в кропотливом изучении жизни народа. С точки зрения Гегеля, «местный колорит нравов, обычаев, учреждений» «играет подчиненную роль в художественном произведении», которое, существуя для всей нации в целом, в то же время имеет «человеческое всеобщее содержание». Но это содержание не требует «скрупулезной исторической точности», «верности изображения». «Художественные произведения должны создаваться не для изучения и не для цеховых ученых, а должны быть понятны и без посредства этих обширных и не всем доступных сведений и служить предметом наслаждения непосредственно сами по себе, – писал Гегель. – Но то, что верно по отношению к художественному произведению вообще, применимо также и к внешней стороне изображенной исторической действительности. И она должна быть понятна нам без всякой обширной учености, – ведь мы также принадлежим нашему времени и нашему народу».

Гегель считал непреходящим то содержание искусства, которое, с его точки зрения, именно своей независимостью от внешних условий отвечало «требованиям современной культуры». Но это как раз и противоречило задачам изучения искусства во всем разнообразии конкретно‑национальных связей и форм, выдвинутым тем же Гердером и воспринятым учеными академического направления в России.

«Такой же характер, – по словам Гегеля, – носило увлечение народными песнями, получившее под влиянием Гердера широкое распространение в Германии. Тогда стали писать всевозможные песни в национальном тоне…»

Но если даже сам поэт и сможет полностью войти и вчувствоваться в такие чужеродные нравы, то для публики, которая, как предполагается, должна наслаждаться поэтическим произведением, они всегда останутся лишь чем‑то внешним.

Неудачным подражанием были для Гегеля и попытки художников воспроизводить формы искусства своего собственного народа. В центр своего внимания Гегель ставит не народное творчество, а художественную литературу, ее специфические особенности.

Гердеру как раз и недоставало точной оценки художественной формы. Преимущественный интерес Гегеля к проблемам внутреннего своеобразия художественной литературы позволил представителям культурно‑исторической школы упрекнуть Гегеля и его последователей в приверженности к теории «чистого искусства». Гегель явился создателем цельной эстетической теории.

И.Г. Фихте (1762–1814). Представляет в системе классической немецкой философии субъективный идеализм, утверждая в качестве носителя истины и эстетического критерия наблюдения и впечатления личности. В центре фихтеанской философии – категория «Я», в отличие от «вещи в себе» Канта. Работы Фихте: «Речи к немецкой нации», цикл «Наука учения».

Ф. Шеллинг (1775–1854). Высшей формой творчества считал поэзию. В его работе «Система трансцендентального идеализма» (1800) можно отличить влияние иенского кружка романтиков. В отличие от Гегеля и Фихте, Шеллинг рассматривал прекрасное как единство духовного и материального. Подобно Гегелю, большое внимание уделял концепции гения.

* * *

Процесс проникновения в Россию немецкой идеалистической философии и эстетики в первой трети XIX в. захватил самые различные группы ученых. Принципы новых эстетических концепций в первые десятилетия века видоизменяли позиции искренних приверженцев классицизма (например, профессора Московского университета А.Ф. Мерзлякова), активизировались, переплетаясь в различных комбинациях, в творчестве известных критиков (Н.И. Надеждин), получали распространение в провинции (профессор Харьковского университета И.Я. Кронеберг).

Немецкая философия оказала влияние на Н.И. Надеждина (1804–1856), критика, журналиста, профессора Московского университета, опиравшегося на Канта. Работы Надеждина: «литературные опасения за будущий год», «Сонмище нигилистов», «О настоящемзлоу потреблении и искажении романтической поэзии.»

Нельзя сказать, чтобы установки Надеждина целиком согласовались с кантианскими. Кант утверждал, что для восприятия прекрасного нужно обладать чувством прекрасного, которое более развито у культурного человека, что на такого человека более действует моральная красота, чем физическая. Он считал, что сама добродетель укрепляется «чувством красоты и достоинства человеческой природы». Так, Кант, говоря о гармонии и о поэтическом благородстве «удаления от мирской суеты», считает всех людей равными. Он призывает любить даже врагов. Кант солидарен с Руссо, когда призывает: «Устраняйте только внешнее зло, а природа уже примет наилучшее направление». Но на этом и кончается сходство Надеждина и Канта.

Кант утверждал, что удаление от мирской суеты полезно лишь до определенных пределов. По мнению Канта, «аркадская пастушеская жизнь и придворная… обе нелепы», «Гомер и Мильтон фантастичны», «анакреонтические стихотворения близки нелепому». Эти утверждения Канта не согласуются с призывами Надеждина обратиться к изображению «природной гармонии».

Кант считал, что в человеке чувства и разум должны находиться в гармонии, в единстве: «Если раньше научить человека развивать понятие по правилам, то у него никогда не будет чувства». Кант не рассматривает искусство как мистический продукт гармонической природы, которая навязывает свои «правила» через посредство художника; он опирается на моральные категории: идею гармонически воспитанной личности, которая одна способна к восприятию искусства и к самому творчеству. По Канту, в природе гармония осуществляется посредством постоянной борьбы добра и зла. Надеждин же прогрессивное положение Руссо и Канта о свободном, природном развитии человека использовал для борьбы против романтизма вообще, в том числе и прогрессивного, пушкинского.

Как видно, Надеждин лишь частично наследует кантианский дух критицизма и – в своеобразной форме – некоторые стороны кантианской эстетики, воспринимая ее как провозвестницу новой литературы и литературной теории.

Ссылками на Шеллинга также трудно было оправдать требование соблюдения правил классицизма. Для Шеллинга художественное произведение – это «синтез природы и свободы» (бессознательного и сознательного), при этом «гениальность… стоит над ними». Для Надеждина «самоподчинение» и есть свобода, только свобода не по инстинкту, а «для себя». Надеждин, используя терминологию Шеллинга, утверждает, что «гений есть высочайшее гармоническое слияние в человеке бесконечного с конечным, свободы с необходимостью».

Эстетические позиции раннего Надеждина сложны: в борьбе с романтиками он попытался использовать некоторые положения самих теоретиков романтизма – немецких идеалистов и поэтому не мог не впасть в противоречия. Не менее противоречивы и социально‑исторические позиции Надеждина.

При всем сказанном необходимо отметить значительные заслуги Надеждина в литературе и в литературной науке. Он вел борьбу с консервативными идеями Ф.В. Булгарина, редактировал передовой журнал «Телескоп», в котором впервые выступил В.Г. Белинский, в последние годы жизни занимался этнографической деятельностью.

В русском литературоведении и критике в течение довольно продолжительного времени все эстетические теории, противостоящие в чем‑либо классицизму, воспринимались как «романтические», так как романтизм явился самой ранней оппозицией классицизму. Поэтому для Надеждина и даже для Белинского Шекспир поначалу был «романтиком». Дифференциация в теории художественного метода (у Надеждина это была концепция «синтетической», у Белинского – «реальной» поэзии) позволила определить Шекспира как художника‑реалиста. То же самое следует сказать и о творчестве Гёте. Поскольку до середины 1830‑х годов новый, реалистический метод еще не был обозначен терминологически, литературоведы и критики, подмечавшие специфические признаки в творчестве Гёте или Шекспира, называли их «истинными романтиками», отличая тем самым от собственно романтиков, например от Шиллера или Байрона. Эти положения, выдвинутые в Европе Шеллингом и Гегелем, пока были далеки от теории реализма, но они воспринимались у немецких идеалистов их восторженными русскими почитателями как освобождение от почти векового господства классицизма.

Позитивизм и литературоведение. Почти все современные исследователи связывают литературоведение с позитивной философией, не указывая, однако, степени и формы этих связей.

Известно, что философский позитивизм восходит к субъективному идеализму английских философов Д. Беркли (1684–1753) и Д. Юма (1711–1776), которые своими попытками отыскать третий путь в решении основного философского вопроса явились предшественниками главного теоретика позитивизма – французского философа О. Конта (1798–1857). Идеи позитивной философии развивал также английский философ Д.С. Милль (1806–1873).

Последователем и популяризатором философии О. Конта выступил в 1840‑х годах французский ученый Э. Литтре (1801–1881). Философский позитивизм отличается целым рядом оттенков. Эти оттенки хорошо прослеживаются в статье Литтре «О. Конт и положительная философия» (1867), в которой автор излагает свои возражения Д. Миллю, подвергшему критике некоторые положения О. Конта, и раскрывает свои взгляды на позитивную философию. Он не принимает даже осторожной критики Милля в адрес Конта.

И Милль, подобно Литтре, утверждал, что «Конт первый сделал попытку полной систематизации с позитивистской точки зрения и научного распространения этой точки зрения на все предметы человеческого познания».

Формулируя сущность позитивизма, Литтре пишет: «Позитивная философия есть такое понимание мира (а не только человека. – Л. К.), какое проистекает из систематизированной совокупности положительных (позитивных) наук». Литтре критикует теологическую и метафизическую точки зрения на мир. При этом метафизическое у него – все то, что противостоит позитивизму.

Литтре формулирует позитивистское понимание сущности природы и принципы методологии позитивизма. Согласно позитивной философии, утверждает он, «новое понимание мира, в котором господствует не воля, а законы… где все, исходя из опыта, к опыту возвращается».

На словах отрицая теологию, на деле Литтре скатывается к субъективизму и агностицизму. В теории, по Литтре, допустимо и существование Бога. «Психологически относительность человеческого познания не противоречит допущению некоторой теологии… но экспериментально она не оставляет места ни для чего подобного».

Эта половинчатость в решении философских проблем – главная черта концепций основоположников позитивизма. Исходные установки позитивизма в философии – идеалистические. Он игнорирует экономические факторы в общественном развитии. «Я… сравниваю политэкономию в социологии с растительной жизнью в биологии», – говорит Литтре в адрес Милля, критиковавшего Конта за отсутствие «психологической ветви» в позитивном методе. Литтре решительно утверждает, что Конт первый сделал «положительными» социологические изыскания. Сделать «положительными» социологические изыскания – это значит возвести социологию к данным конкретных наук. «В себе самой позитивная философия не имеет другого учения, кроме того, которое принадлежит каждой частной науке», – пишет Литтре. Экономические, классовые факторы в развитии общества не учитываются ни Контом, ни Миллем, ни Литтре.

Различие между Контом и Литтре, с одной стороны, и Миллем – с другой, состоит лишь в том, как рассматривается психология: как часть биологии или как «идеология и даже логика».

«Практическая» доктрина позитивной философии выглядит так: «Позитивная философия есть следствие двух операций: определение общих фактов каждой основной науки и группировка или соподчинение этих фактов», – утверждает Литтре. Но что же взять за основу этой группировки? Сами позитивисты чувствовали слабость позитивной философии в вопросе об общих принципах научной систематизации. «Опасность состояла в том, что можно было взять за принцип группировки какой‑нибудь взгляд ума и ввести по ошибке субъективное… Группировка была сделана на основании сложности явлений, той иерархии, которую представляет сама природа… и она опирается вместе с тем на исторический порядок и на порядок дидактический, требующий, чтобы ум переходил через одну ступень, чтобы достигнуть другой», – пишет Литтре. Утверждая принцип эволюционного, количественного способа познания, Литтре, однако, не уточняет способа определения «сложности» явлений, а также сущности «иерархии» природы. Оставалось неясным, как избегнуть субъективизма при классификации явлений (установлении «иерархии»).

Позитивизм рассматривался его основоположниками как последнее слово науки о человеческом познании. На самом же деле ни с социальной, ни с общефилософской точки зрения позитивизм не представляет собой ничего нового. Конт воспользовался идеей прогрессивности исторического развития человеческого сознания Сен‑Симона (1760–1825), под руководством которого сделал свои первые шаги в философии. Именно Сен‑Симон выдвинул идею о трех фазах развития человеческого познания вообще: теологической, метафизической и позитивной.

Закон «связи и соподчинения» явлений, по утверждению самого Литтре, был предложен еще Декартом и Лейбницем. У Д. Дидро мы находим учение о «классификации существ», Ш.Л. Монтескье (1689–1755) в «Духе законов» выдвигает идею закономерности развития явлений. Двойственное отношение к проблеме объективности познания отмечалось у Канта. Допуская существование «вещи в себе» (в чем проявляется уступка материализму), Кант одновременно считает ее познаваемой.

Сильной стороной позитивной философии была критика теологического и абстрактно‑метафизического методов познания. Именно этим Конт и Литтре могли импонировать Белинскому, Пыпину, Тихонравову.

Сущность позитивизма с момента его зарождения заключалась в колебаниях между материализмом и идеализмом в философии, между реакционностью и радикализмом в социологии.

Пытаясь опереться на достижения предшествовавшей философии, позитивизм в различных национально‑исторических условиях представлял различные оттенки, но нигде не сложился в цельное научно обоснованное миросозерцание.

Идея систематизации и развития, или «порядка и прогресса», характерная для раннего европейского позитивизма (О. Конт), скрупулезное описание фактов, отрицание значения философии, стремление заменить ее «чистой» наукой, собственно, встречались у предшественников позитивизма. Энциклопедисты и французские материалисты также склонны были рассматривать философию только лишь как науку о способах систематизации специальных наук.

Но «эти идеи не стали той основой, на которой сложился позитивизм Конта». Их авторов нет смысла причислять к «зачинателям позитивизма», говорит современный исследователь.

Русские ученые‑литературоведы не ссылаются на философию Конта как на источник своего мировоззрения. У Конта их привлекает оппозиция классицизму. Их интерес к конкретно‑научным изысканиям, стремление к системному изучению художественной литературы, к изучению литературных явлений в их взаимосвязях возникли независимо от позитивистов и восходят к Руссо, Гердеру и другим источникам, которые могли быть общими для позитивной философии и литературоведения. Отрицая абсолютное значение философии во имя конкретно‑научных изысканий, теоретики литературы в этом случае как бы стихийно сближались с позитивизмом.

Итак, влияние философского позитивизма, особенно контизма, в период становления теории литературы нельзя игнорировать, но в то же время не следует и преувеличивать: оно было косвенным, основанным на определенных европейских источниках.

Несмотря на некоторое влияние контизма на русскую интеллигенцию еще в 1830‑е годы, в известных нам российских источниках ссылок на его философию не обнаружено. Иное дело И. Тэн, который оставил глубокий след в европейском литературоведении XIX в. именно как выразитель идей позитивизма.

И. Тэн – теоретик литературы. Французский философ и искусствовед И. Тэн (1828–1893) считается основоположником культурно‑исторической школы в Европе. Его работы «История английской литературы», «Философия искусства» и другие явились конкретным приложением позитивной философии к искусству и литературе.

Начиная с конца 1860‑х годов почти все работы Тэна были переведены в России и оказали влияние на русское литературоведение. Чтобы определить степень этого влияния, необходимо прежде всего в общих чертах раскрыть особенности научной методологии И. Тэна.

Взгляды Тэна противоречивы. С одной стороны, он, несомненно, впереди философских позитивистов. В предисловии к его «Философии искусства» отмечается: Тэн стремился «найти строго научное обоснование, вскрыть, опираясь на философские основы французского материализма XVIII в., закономерности литературно‑художественного процесса в противовес субъективным, “вкусовым” оценкам. Именно поэтому Тэн стоит выше десятка других буржуазных искусствоведов, уходящих, за редкими исключениями, в мистику, в самодовлеющие формальные абстракции… Этим объясняется также то значительное и в известной степени положительное влияние, которое оказывал Тэн не только на современную ему литературно‑художественную жизнь, но и на ряд последующих лет».

С другой стороны, Тэн тяготеет к позитивной философии. Это видно уже из того, что он помещает в приложении к своей работе «Об уме и познании» дискуссию наиболее видных представителей позитивизма.

Конкретный анализ работ Тэна показывает, что Тэн‑философ неизмеримо ниже Тэна‑искусствоведа. В теории познания он исходит из положения о «двух рядах ощущений (мускульном и зрительном. – Л. К.), помещающихся в чашке черепа» человека как «сырые материалы». В данном случае философский критерий истины у Тэна – позитивистский. Он исходит из принципа данности явления – принципа, общего для позитивизма. Немногие элементы и положения, содержащиеся в указанной работе, связаны с философией искусства (образное познание в искусстве, способ отражения жизни в искусстве). В специальных работах Тэна эти положения становятся преобладающими.

В работе «О методе критики и об истории литературы», написанной в 1864–1866 гг. и изданной в Петербурге в 1896 г., Тэн пишет: «Литературное произведение не есть простая игра воображения, самородный каприз, родившийся в горячей голове, но снимок с окружающих нравов и признак известного состояния умов». По существу, Тэн противоречит здесь защищаемому им ранее тезису об «иллюзорности» познания, об «идее» «Я», «непрерывное присутствие» которого «в умственной жизни» якобы и составляет сущность процесса познания.

В методике научного исследования Тэн предусмотрителен до мелочей и предлагает разветвленную систему анализа, на которую затем во многом опирались и его последователи: 1) «отправляться от первоисточников»; 2) «последовательно перебирать все стороны… предмета»; 3) «подыматься от характеристики меньших групп к характеристике групп больших»; 4) «проверять выводы»; 5) «улавливать общие свойства» века и народа; 6) видеть зависимость данной эпохи от предшествовавших периодов.

Главными областями знания, занимавшими Тэна, были социология, всеобщая история и теория искусства, связанные определенной концепцией. Исходной концепцией исторического развития, имевшей большое влияние в европейской науке, было известное учение Тэна о трех факторах – «расе», «среде» и «моменте» – как о «трех первобытных силах», управляющих по определенным законам историей человеческого общества и его учреждений. Эта концепция в ряде положений поставила в закономерную связь смену общественных формаций и уровень развития производительных сил, хотя экономические факторы в ней почти не учитываются, и это делает ее с самого начала идеалистической. Однако исследование вторичных факторов у Тэна представляет несомненный интерес, тем более что эти изыскания в области социологии в ряде случаев предшествовали литературной науке или развивались параллельно с ней.

«Раса», по Тэну, – это совокупность врожденных и приобретенных наклонностей: темперамент, строение тела, религия, философия и другие признаки, обозначенные термином «внутренние силы».

«Лестница» расовых признаков имеет шесть ступеней, или «пластов»: 1) «модные воззрения», которые держатся в течение трех‑четырех лет, а затем бесследно исчезают; 2) «более прочные характерные особенности», расположенные ниже, держатся в течение 20–40 лет; 3) «плотные» и «обширные» пласты «третьего порядка» держатся на протяжении 200 лет (например, XVII–XVIII вв. в Европе. – Л. К.). «К ним относятся религия, государство, философия, любовь, семья»; 4) «первоначальный» слой («группа инстинктов», меняющаяся лишь с климатом и средой), представляющий собой «незыблемую национальную основу»; 5) «еще более глубокие», «загадочные пласты» «расовых групп» народов (например, индоевропейская); 6) «в самом низу» расположены «характерные признаки, свойственные всем высшим и способным к цивилизации расам», т. е. вообще человеку.

«Среда», по Тэну, – это «природа», «другие люди», «климат, факторы, обозначенные термином «внешние силы».

Что касается третьего фактора – «момента», то его смысл не совсем верно и полно истолковывается исследователями Тэна. «Момент» – не только третья исходная «сила развития», но и результат взаимодействия двух первых, т. е. «произведение внешних и внутренних» сил. «Мерилом силы характерных особенностей расы служит степень их сопротивляемости напору окружающей среды».

Тэн строит и соответствующую «лестницу для физической стороны человека». Если исторические эпохи имеют громадное значение для «духа» человека, то они слабо влияют на его тело. Физическую сторону человека определяют «второстепенные», «случайные» признаки, такие, как одежда или профессия и связанное с нею строение рук. «Измените положение человека и окружающую среду», он изменится, утверждает Тэн в полном соответствии с научной социологией. Но «главные» физические признаки – это «раса, климат и темперамент».

Выводя «закон образования групп», Тэн биологизирует социальный процесс, сближаясь с Контом и Литтре в этом вопросе. По Тэну, группы религий и литератур зависят от нравственных наклонностей: «в нравственном мире существуют те же пары явлений, как и в физическом» (тепло, холод). Отсюда положение о возможном «охлаждении расы».

Тэн утверждает, что историки правомерно стали использовать примеры натуралистов, установивших связи между функциями и соподчиненностью органов человека и его приспособляемостью. Это, по его мнению, превратит наконец историю в науку.

Выводя свою формулу искусства, Тэн придает ей сходство с формулой естественных наук, особенно биологии. «Среда уносит или приносит искусство вслед за собой, подобно тому, как изменения температуры заставляют падать росу или уничтожают ее», – говорит он, уподобляя человека растению, а искусство определяет как цвет этого растения. Картинные галереи он сравнивает с зоологическими музеями, где показана специфика окружающей среды, породившей те или иные виды животных. Характер в искусстве Тэн сопоставляет с видовыми и родовыми особенностями растительного и животного мира, распространяет закономерности развития природы непосредственно на общество и в частности на искусство. «Существуют моральные типы, так же как и типы органические», – говорит он, вводя в исследование такие термины, как «моральная температура», «художественная флора», «естественный отбор».

Тэн старается распространить на гуманитарные науки способ исторического препарирования, научным инструментом которого он делает психологию. «Теперь история, подобно зоологии, нашла свою анатомию», – говорит Тэн, ссылаясь на труды Гердера, Гёте, Стендаля и особенно Сент‑Бёва, который распространил новый метод исследования на современность и раскрыл, по его словам, не только «психологию души, но психологию века… и расы».

Распределяя «действия первоначальной причины» явлений, Тэн устанавливает их группировку и «психологическую карту», в которой выделяет «области» (религия, искусство, философия, государство, семья) и «отделы» («подробности жизни»).

Тэн устанавливает также «закон взаимной зависимости» явлений, согласно которому частичное изменение влечет за собой общее изменение, так как религия, философия, семья, искусство соединены в общей системе. Вместе с тем связь «сосуществования» приводит к тому, что внешне различные явления соприкасаются друг с другом через посредство общих групп, в которые они входят. А явления разных времен могут быть объединены «связью последовательности» и «характером расы».

С помощью психологического метода он пытается определить потребности, породившие философию, религию, искусство. Тэн предлагает всеобъемлющую, с его точки зрения, формулу («закон»), объясняющую возникновение тех или иных явлений искусства и общества.

В «законе», объясняющем те или иные явления искусства, Тэн выделяет четыре «звена»: 1) общее положение людей: «наличие… благ и зол» («рабство и свобода», «бедность и богатство»); 2) общее «положение» развивает соответствующие потребности, особый склад «характера», «наклонности»; 3) склад характера человека для художника выливается в «господствующий тип» искусства: это «вечно ищущий Фауст или Вертер»; 4) «звуки, формы, краски и слова, воплощающие этот тип».

Классифицируя общественные явления, Тэн не видит различий в классовых отношениях. Поэтому «главные» и «второстепенные» причины исторического развития определены у него не точно, хотя сама по себе идея доминирующего положения среды по отношению к индивидууму плодотворна и приводит его к верным выводам при анализе конкретных явлений искусства.

Задача критика и искусствоведа, по Тэну, заключается в том, чтобы определить, во‑первых, условия «расы», «момента» и «среды», наиболее благоприятствующие этому нравственному состоянию, а во‑вторых, – нравственное состояние, порождающее данную литературу. История – это «психологический механизм», действие которого можно предвидеть, так как оно подчиняется строгим законам.

Если Литтре вообще готов был исключить из области философского познания учение о субъекте, то Тэн ставит субъект в центр познания. «Ничего не существует помимо индивидуума, – полагает он, – в сущности, нет ни мифологии, ни языкознания, но есть лишь люди, создающие слова и образы, соответственно потребности их органов и самобытной форме их ума». Поэтому основным предметом искусства является, по Тэну, человек, которого оно познает и изображает с помощью истории. При этом сами исторические факты не имеют значения. «Источники истории суть лишь указания, при помощи которых надо восстановить видимого индивидуума», – говорит Тэн. «Оставьте в покое теории конституций и механизм их, религии и их системы, постарайтесь увидеть людей в их мастерских и конторах, на их полях, под родным небом, на их почве, в их домах, их платье, культуру и пирушки».

Это положение можно признать классическим для системного литературоведения. «Наблюдение – это единственный путь, предоставляющий возможность познать человека. Превратим же для себя прошедшее в настоящее», – призывает Тэн – искусствовед. Литература «восстанавливает» чувства предыдущих поколений, «нравственную историю», «психологию народа». Тэн утверждал, что «можно отдать пятьдесят томов хартий, сто томов дипломатических дел за мемуары Челлини… или комедии Аристофана».

Более важной задачей искусства, считает Тэн, является изображение «скрытого мира» человека, «психологии», его «породившей». «Видимый, телесный человек есть лишь указание, при помощи которого надо изучать человека невидимого, его душу», – пишет он. Эта психология должна быть открыта «за текстом» произведения.

Выдвигая в качестве главных формообразующих сил искусства «среду», Тэн, как это видно из предыдущего, на первый план при этом ставит не государственно‑политические моменты и тем более не экономические, а историко‑бытовые, историко‑культурные и национальные.

Разрабатывая свое во многом плодотворное учение о характере в искусстве, Тэн прямо говорит, что заимствует закон «соподчинения характерных особенностей», изменчивости характерных черт из ботаники и зоологии. Эти начала он применяет к «человеческому духу».

Шесть типов исторических «пластов», выделенных Тэном, порождают различные в жанровом отношении художественные произведения (от фарса до эпопеи) и различные характеры по их глубине:

1. Есть «модная» литература, выражающая модный характер в романсе, фарсе, брошюре, «ходячей» повести, существующих в продолжение трех‑четырех лет.

2. Другие произведения кажутся шедеврами тому поколению, которое читает их. Их успех, по мнению Тэна, продолжается столько времени, сколько существовал воплощенный в них характер. Следовательно, ценность художественного произведения возрастает и падает вместе с ценностью выражаемого в нем характера. Такие произведения в дальнейшем имеют значение исторических документов, а не художественных произведений.

3. Среди множества совершенных произведений, полагает Тэн, следует выделять те, которые воплощают «основной характер эпохи» («сбившийся с пути плебей нашего века», «блистающий при дворе и в салонах вельможа классической эпохи», «независимый и нелюдимый барон средних веков»).

4. В отдельную группу выделены произведения, в которых воспроизведен «национальный характер», созданный «национальным гением».

5. Есть произведения, в которых воспроизведен «основной характер эпохи или расы», в котором «по строению языка и роду мифов можно провидеть будущую форму религии, философии, общества и искусства».

6. «Изредка встречаются такие, которые выражают, кроме того, какое‑нибудь чувство, какой‑либо тип, общий почти всем группам человечества». Таковы герои и произведения Шекспира и Гомера. Таковы «Дон Кихот» и «Робинзон Крузо». Эти произведения живут вечно.

«Незыблемая национальная основа», создающая национальных гениев, восходит, однако, у Тэна к случайным признакам субъективного плана.

Тэн не видит обусловленных экономическими отношениями классовых различий в обществе. Поэтому вопрос о «плебее нашего века» или «вельможе классической эпохи» решается в абстрактной плоскости, включен в антропологическую систему, перегруженную к тому же естественнонаучной терминологией.

Помимо основного условия («среда», «народность» с ее «врожденными способностями»), для создания произведения искусства и вообще атмосферы возможности наслаждения им необходимы «вторичные условия»: 1) склад ума, уровень культуры, склад характера, 2) «образование»; 3) «непосредственность» восприятия действительности. В соединении с врожденными способностями эти условия порождают, по Тэну, определенное искусство.

Тэн выясняет признаки и условия соединения всех компонентов художественного произведения в единое целое, придающее ему специфические качества искусства. Цельность произведения зависит, по его мнению, от степени «координации» всех компонентов, хотя никакой анализ не может исчерпать гениальное творение, как и саму жизнь.

«Все творение вырастает из одного корня» («основного ощущения»), утверждает Тэн, объясняя «неудовлетворительность нашего искусства», по сравнению с греческим, отсутствием цельности восприятия. Тэн здесь приближается к гегелевскому положению о том, что произведение искусства вырастает из зерна, «семени», обладая всеми конечными признаками уже в зародыше.

Философская концепция «координации», или связи, бытия и мышления, осуществляемой, по существу, в сознании человека, является идеалистически‑позитивистской.

Термин «координация» в данном случае у Тэна не имеет отношения к общефилософской проблематике, а относится к вопросам мастерства, качества и стиля в искусстве, хотя это и не меняет его субъективной сущности. «Степень координации производимых впечатлений» – это, по мнению Тэна, художественный уровень воплощения характера в произведении, главным образом проявляющийся в его форме, точнее, в единстве формы и содержания. Великие писатели «всегда координируют», утверждает Тэн, имея в виду качество произведения искусства. Степень координации, или, иначе говоря, уровень художественности, изменялась, согласно Тэну, по историческим этапам, порождавшим соответствующие художественные школы.

В период своих первых шагов, утверждает Тэн, «искусство слабо», оно характеризуется объективным «невежеством писателей». А невежественный писатель или художник «не может координировать». Поэтому в таких произведениях, как «Песнь о Роланде», великие чувства в сочетании с неумением передать их приводят к недостаточной координации. Это состояние характеризует периоды «детства» искусства.

Периоды расцвета искусства характеризуются «всеобъемлющей координацией» и находятся в центре литературных эпох. Поэтому, например, произведения Расина отличались гармонией, так как находились в центре литературной эпохи, хотя и псевдоклассической.

Наконец, периоды упадка искусства в конце литературных периодов, «когда слабость чувства низводила искусство на низшую ступень», сближают его по недостаткам «координации» с искусством периода «детства».

Тэн выдвигает перечисленные выше признаки в качестве условий для еще одной классификации литературных произведений. Но каковы же, по его мнению, внутренние условия гармоничности художественных произведений? Полная «координация» достигается гармонией между характером, стилем и действием. Эта «координация» может определиться, помимо исторических, и субъективными причинами. Так, «Бальзак – романист и ученый», «Шекспир – драматург и поэт».

«Координация» первого рода, которой часто не существует в природе, – это изображение характера с его внутренним миром, физическим темпераментом, врожденными или приобретенными способностями.

Вторая группа элементов литературного произведения («координация» второго рода) – положения и события. «Художник должен согласовать положения с характерами», – говорит Тэн.

И наконец «координация» третьего рода, последний элемент – «стиль», или мастерство, которое Тэн сводит к умению создавать ряд фраз. «Здесь искусство также выше природы», – добавляет он. Тэн считает, что «стиль должен сообразоваться с остальными частями произведения».

Как видно, Тэн по‑своему формулирует здесь реалистические принципы художественного изображения. Ссылка его на произведения Шекспира и Бальзака как на образцовые укрепляет эту мысль. Требование согласования характера, обстоятельств, речевых компонентов, т. е. требование художественной типизации, в основном определяет реалистический художественный метод.

Однако историческая классификация художественных ценностей у Тэна в значительной степени произвольна. С одной стороны, он склонен видеть в искусстве греков период «детства», высоко ценит его, а с другой отказывает ему в полноте координации, т. е. в подлинной художественности. С одной стороны, Тэн утверждает мысль о прогрессивном, поступательном развитии искусства, а с другой, – противореча себе же, говорит о «неудовлетворительности нашего искусства» по сравнению с греческим. Недостает историзма Тэну и в оценке таких произведений, как «Песнь о Роланде», вообще народного творчества, а также французского классицизма XVII в.

Принципы оценки художественных произведений лишены у Тэна строгой научной объективности. Это вытекает из слабости его общеметодологических позиций. Что взять в качестве мерила, исходных критериев оценки художественного произведения? Верно говоря о социально‑идеологической сущности искусства, Тэн, однако, не использует социально‑идеологические критерии оценки степени художественности произведений искусства. Устанавливая особую иерархию

Date: 2015-11-15; view: 819; Нарушение авторских прав