ГЛАВА IX. Большие прения в генеральном собрании гуигнгнмов и как они окончились

Большие прения в генеральном собрании гуигнгнмов и как они окончились.

Знания гуигнгнмов. Их постройки. Обряды погребения. Недостатки их языка

Одно из таких больших собраний происходило во время моего пребывания в

стране, месяца за три до моего отъезда; мой хозяин участвовал в нем в

качестве представителя от нашего округа. На этом собрании обсуждался

давнишний больной вопрос, можно сказать, единственный вопрос, вызывавший

разногласия у гуигнгнмов. По возвращении домой мой хозяин подробно рассказал

мне обо всем, что там происходило.

Вопрос, поставленный на обсуждение, был: не следует ли стереть еху с

лица земли? Один из членов собрания, высказывавшийся за положительное

решение вопроса, привел ряд сильных и веских доводов в защиту своего мнения.

Он утверждал, что еху являются не только самыми грязными, гнусными и

безобразными животными, каких когда- либо производила природа, но отличаются

также крайним упрямством, непослушанием, злобой и мстительностью; что, не

будь за ними постоянного надзора, они тайком сосали бы молоко у коров,

принадлежащих гуигнгнмам, убивали бы и пожирали их кошек, вытаптывали бы

овес и траву и совершали тысячу других безобразий. Он напомнил собранию

общераспространенное предание, гласившее, что еху не всегда существовали в

стране, но много лет тому назад на одной горе завелась пара этих животных, и

были ли они порождены действием солнечного тепла на разлагающуюся тину или

грязь или образовались из ила и морской пены - осталось навсегда неизвестно;

что эта пара начала размножаться, и ее потомство скоро стало так

многочисленно, что наводнило и загадило всю страну; что для избавления от

этого бедствия гуигнгнмы устроили генеральную облаву, в результате которой

им удалось оцепить все стадо этих тварей; истребив взрослых, гуигнгнмы

забрали каждый по два детеныша, поместили их в хлевах и приручили, насколько

вообще может быть приручено столь дикое животное; им удалось научить их

таскать и возить тяжести. В означенном предании есть, по-видимому, много

правды, так как нельзя себе представить, чтобы эти создания могли быть

"илнгниамши" (или аборигенами страны), - так велика ненависть к ним не

только гуигнгнмов, но и всех вообще животных, населяющих страну; и хотя эта

ненависть вполне заслужена их злобными наклонностями, все же она никогда бы

не достигла таких размеров, если бы еху были исконными обитателями, иначе

они давно бы уже были истреблены. Оратор заявил, что гуигнгнмы поступили

крайне неблагоразумно, задумав приручить еху и оставив в пренебрежении

ослов, красивых, нетребовательных животных, более смирных и добронравных, не

издающих дурного запаха и вместе с тем достаточно сильных, хотя и уступающих

еху в ловкости; правда, крик их не очень приятен, но все же он гораздо

выносимее ужасного воя еху.

После того как еще несколько членов собрания высказали свои мнения по

этому поводу, мой хозяин внес предложение, основная мысль которого была

внушена ему мной. Он считал достоверным предание, приведенное выступавшим

здесь почтенным членом собрания, но утверждал, что двое еху, впервые

появившиеся в их стране, прибыли к ним из-за моря; что они были покинуты

товарищами и, высадившись на берег, укрылись в горах; затем, из поколения в

поколение, потомки их вырождались и с течением времени сильно одичали по

сравнению со своими одноплеменниками, живущими в стране, откуда прибыли двое

их прародителей. В подкрепление своего мнения он сослался на то, что с

некоторого времени у него живет один удивительный еху (он подразумевал

меня), о котором большинство собрания слышало и которого многие даже видели.

Тут хозяин рассказал, как он нашел меня; он сообщил, что все мое тело

покрыто искусственным изделием, состоящим из кожи и шерсти других животных;

что я владею даром речи и в совершенстве изучил язык гуигнгнмов; что я

изложил ему события, которые привели меня сюда; что он видел меня без

покровов и нашел, что я вылитый еху, только кожа моя побелее, волос меньше

да когти покороче. Он передал далее собранию, как я пытался убедить его,

будто на моей родине и в других странах еху являются господствующими

разумными животными и держат гуигнгнмов в рабстве; как он наблюдал у меня

все качества еху, хотя я и являюсь существом немного более цивилизованным

благодаря слабым проблескам разума; впрочем, в этом отношении я стою

настолько же ниже гуигнгнмов, насколько возвышаюсь над здешними еху. Он

упомянул о рассказанном ему мной нашем обычае холощения молодых гуигнгнмов с

целью сделать их более смирными и заявил, что операция эта легкая и

безопасная и что нет ничего постыдного учиться мудрости у животных,

например, трудолюбию у муравья, а строительному искусству у ласточки (так я

передаю слово "лиханнх", хотя это гораздо более крупная птица); что операцию

эту можно применить здесь к молодым еху и она не только сделает их более

послушными и пригодными для работ, но и положит конец в течение одного

поколения целому племени, так что не придется прибегать к лишению их жизни;

а тем временем хорошо бы гуигнгнмам заняться воспитанием ослов, которые не

только являются животными во всех отношениях более ценными, но обладают еще

тем преимуществом, что могут работать с пяти лет, тогда как еху ни к чему не

пригодны раньше двенадцати.

Вот все, что в тот раз счел уместным сообщить мне хозяин относительно

прений в Большом совете. Но ему угодно было утаить одну частность,

касавшуюся лично меня, пагубные последствия которой я вскоре почувствовал,

как об этом узнает читатель в свое время. Тот день я считаю началом всех

последующих несчастий моей жизни.

У гуигнгнмов нет письменности, и поэтому все их знания сохраняются

путем предания. Но так как в жизни народа, столь согласного, от природы

расположенного ко всяческой добродетели, управляемого исключительно разумом

и отрезанного от всякого общения с другими нациями, происходит мало

сколько-нибудь важных событий, то его история легко удерживается в памяти,

не обременяя ее. Я уже заметил, что гуигнгнмы не подвержены никаким болезням

и поэтому не нуждаются во врачах; однако у них есть отличные лекарства,

составленные из трав, которыми они лечат случайные ушибы и порезы бабки и

стрелки об острые камни, равно как повреждения и поранения других частей

тела.

Они считают годы и месяцы по обращениям солнца и луны, но у них нет

подразделения времени на недели. Они достаточно хорошо знакомы с движением

этих двух светил и понимают природу затмений; это - предельное достижение их

астрономии.

Зато нужно признать, что в поэзии они превосходят всех остальных

смертных: меткость их сравнений, подробность и точность их описаний

действительно неподражаемы. Стихи их изобилуют обоими качествами, и темой их

является либо возвышенное изображение дружбы и доброжелательства, либо

восхваление победителей на бегах или в других телесных упражнениях.

Постройки их, несмотря на свою большую грубость и незатейливость, не лишены

удобства и отлично приспособлены для защиты от зноя и стужи. У них растет

одно дерево, которое, достигнув сорока лет, делается шатким у корня и

рушится с первой бурей; заострив совершенно прямой ствол этого дерева

отточенным камнем (употребление железа им неизвестно), гуигнгнмы втыкают

полученные таким образом колья в землю на расстоянии десяти дюймов друг от

друга и переплетают их овсяной соломой или прутьями. Крыша и двери делаются

таким же способом.

Гуигнгнмы пользуются углублением между бабкой и копытом передних ног

так же, как мы пользуемся руками, и проявляют при этом ловкость, которая

сначала казалась мне совершенно невероятной. Я видел, как белая кобыла из

нашего дома вдела таким образом нитку в иголку (которую я дал ей, чтобы

произвести опыт). Они доят коров, жнут овес и исполняют всю работу, которую

мы делаем руками. При помощи особенного твердого кремня они обтачивают

другие камни и выделывают клинья, топоры и молотки. Орудиями, изготовленными

из этих кремней, они косят также сено и жнут овес, который растет здесь на

полях, как трава. Еху привозят снопы с поля в телегах, а слуги топчут их

ногами в особых крытых помещениях, вымолачивая зерно, которое хранится в

амбарах. Они выделывают грубую глиняную и деревянную посуду и обжигают

первую на солнце.

Если не происходит несчастного случая, гуигнгнмы умирают только от

старости, и их хоронят в самых глухих и укромных местах, какие только можно

найти. Друзья и родственники покойного не выражают ни радости, ни горя, а

сам умирающий не обнаруживает ни малейшего сожаления, покидая этот мир,

словно он возвращается домой из гостей от какого-нибудь соседа. Помню, как

однажды мой хозяин пригласил к себе своего друга с семьей по одному важному

делу; в назначенный день явилась только жена друга с двумя детьми, притом

поздно вечером; она извинилась прежде всего за мужа, который, по ее словам,

сегодня утром "схнувнх". Слово это очень выразительно на тамошнем языке, но

нелегко поддается переводу; буквально оно означает возвратиться к своей

праматери. Потом она извинилась за себя, сказав, что муж ее умер утром и она

долго совещалась со слугами относительно того, где бы удобнее положить его

тело; и я заметил, что она была такая же веселая, как и все остальные. Через

три месяца она умерла.

Гуигнгнмы живут обыкновенно до семидесяти или семидесяти пяти лет,

очень редко до восьмидесяти. За несколько недель до смерти они чувствуют

постепенный упадок сил, но он не сопровождается у них страданиями. В течение

этого времени их часто навещают друзья, потому что они не могут больше

выходить из дому с обычной своей легкостью и непринужденностью. Однако за

десять дней до смерти - срок, в исчислении которого они редко ошибаются, -

гуигнгнмы возвращают визиты, сделанные им ближайшими соседями; они садятся

при этом в удобные сани, запряженные еху. Кроме этого случая, они пользуются

такими санями только в глубокой старости, при далеких путешествиях или когда

им случается повредить ноги. И вот, отдавая последние визиты, умирающие

гуигнгнмы торжественно прощаются со своими друзьями, словно отправляясь в

далекую страну, где они решили провести остаток своей жизни.

Не знаю, стоит ли отметить, что в языке гуигнгнмов нет слов, выражающих

что-либо относящееся ко злу, исключая тех, что обозначают уродливые черты

или дурные качества еху. Таким образом, рассеянность слуги, проступок

ребенка, камень, порезавший ногу, ненастную погоду и тому подобные вещи они

обозначают прибавлением к слову эпитета еху. А именно: "гхнм еху",

"гвнагольм еху", "инлхмндвиглма еху", а плохо построенный дом называют

"инголмгнмроглнв еху".

Я с большим удовольствием дал бы более обстоятельное описание нравов и

добродетелей этого превосходного народа; но, намереваясь опубликовать в

близком будущем отдельную книгу, посвященную исключительно этому предмету, я

отсылаю читателя к ней. Теперь же перехожу к изложению постигшей меня

печальной катастрофы.

Date: 2015-11-13; view: 319; Нарушение авторских прав