Глава седьмая. В конце концов граф Ормонд немного успокоился

В конце концов граф Ормонд немного успокоился.

Вы не упустили случая напомнить мне, что моя мать вышла замуж за этого подонка Фитцджеральда. — Он не добавил того, что было всем известно и в свое время обсуждалось с немалым удовольствием, а именно, что Джоан Батлер, графиня Ормонд, вступила в брак с Джеральдом Фитцджеральдом, хотя он был на двадцать лет моложе ее и почти ровесник ее старшего сына.

Елизавета и глазом не моргнула.

— Вы встречались со своей сестрой, Том?

— Только раз, много лет назад, — проворчал он. — Думаете, меня хоть сколько‑нибудь интересует Фитцджеральдово отродье, даже если она мне отчасти сестра?

— Бросьте, Том. Вы наверняка не хотели бы, чтобы кто‑нибудь вроде Лэма О'Нила лишил ее невинности.

Ормонд остался непроницаемым.

Вы к ней и вправду ничего не испытываете? А знаете, она очень похожа на Джоан, хотя и не блондинка, а рыжая. Высокая, настоящая красавица, и держит себя великолепно, несмотря на затруднительные обстоятельства.

Мне все равно — что она, что сельская шлюха. Елизавета вздохнула.

— Вы должны знать, что девушка утверждает, будто О'Нил захватил ее силой. — Эти слова не произвели на Ормонда никакого впечатления. — О'Нил рассказал нам нелепую историю, в которую мне трудно поверить. — И Елизавета сообщила своему кузену о встрече в доме Легера.

— Клянусь Богом, надо раскрыть этот заговор и уничтожить О'Нила и Фитцджеральда! — вскричал Ормонд.

— Я так и думала, что это на вас подействует, — с удовлетворением сказала Елизавета.

Батлер стиснул зубы:

Знаете, что будет, если сын Шона О'Нила объединится с Фитцджеральдом? Не пройдет и года, как Фитцджеральд сумеет сбежать и вернется в Ирландию. Через год он будет так же силен, как раньше, если не сильнее.

Королева помрачнела. Она взглянула на Сесила, сидевшего в одном из кресел, предназначенных для членов Совета.

Мы только что это обсуждали, но Уильям не уверен, что такой союз существует.

Ормонд сделал глубокий вдох.

Значит, он ошибается. Фитцджеральд чертовски умен, и он наверняка предложил свою дочь О'Нилу, чтобы склонить на свою сторону.

— Но девушка не представляет никакой ценности.

— Бросьте, кузина. Только не для О'Нила, — раздраженно произнес Ормонд.

— Что вы хотите этим сказать? — требовательно спросила Елизавета.

Ормонд принялся расхаживать по комнате.

Лэм — незаконный сын Шона О'Нила, человека, который умер предателем, чьи земли перешли к короне. Пират достаточно богат, как известно вашим шпионам, но поскольку никому не удалось проникнуть в нагромождение скал, где он обитает, никто не знает, сколько у него сокровищ. Он богат, но зачем ему это богатство? У него нет семьи, нет клана. Ирландцы ему не доверяют. Но и англичанином его вряд ли назовешь. Он был и остается ирландцем, кузина. Хотя его родила Мэри Стенли, в его жилах течет ирландская кровь. Если он женится на дочери Фитцджеральда, то приобретет семьи и клан — приобретет родину. Дочка Фитцджеральда придаст ему респектабельности, и его сыновья будут иметь голубую кровь. — Ормонд повернулся к Сесилу и Елизавете. — Я знаю, что он хочет именно этого. Любой простолюдин желает возвысить себя женитьбой и иметь благородных сыновей. И я уверен, что Фитцджеральд подсластил свое предложение и пообещал ему также вознаграждение в будущем — наверняка часть земель Десмонда.

Елизавета и Сесил переглянулись. Сесил сказал:

Поскольку вы можете потерять больше всех, за исключением королевы, если Фитцджеральд восстановит свои позиции в Ирландии, вы более склонны к заключениям, которые могут оказаться неверными, Том.

Ормонд выругался.

Даже если Фитцджеральд вернется в Десмонд, у него никогда не будет прежнего влияния — его земли разорены, многие из его родичей мертвы. И я никогда не разделю с ним управление Южной Ирландией! — Ормонд выглядел темнее тучи. — Как моя мать могла выйти замуж за это проклятие Господне — этого мне не понять! — Не обращая внимания на Сесила, он подошел к Елизавете и схватил ее за руку. — Дорогая кузина, этого союза нельзя допустить. Фитцджеральд сумеет воспользоваться владычеством О'Нила на море. И не только для побега. Зимой он сможет уморить голодом своего кузена Фитцмориса. Конечно, это нас только обрадует, но как только он свалит Фитцмориса, он сможет заблокировать ваши королевские порты, не допустить завоза припасов для ваших королевских войск. Вы не успеете опомниться, как снова столкнетесь с мощью и непокорством Десмонда. — Темно‑синие глаза Тома метали искры. — Или, не допусти Господь, двое кузенов могут объединиться против нас. В комнате наступило молчание. Елизавета наконец уселась. Выражение ее лица было мрачным. Долгое время она молчала, не желая поверить, что О'Нил мог выступить против нее. Наверняка это не было правдой. Как сказал Уильям, пока этому не было доказательств.

— Мэри Стенли была и остается моей подругой. Когда Екатерина Парр умерла, я взяла ее в свой дом — ее и ее маленького сына. Мне, как и всем другим, было жаль их. Многие старались скрыть жалость, но некоторые этого не делали. Они оба знали. Знали, что они не такие, как все, что живут здесь из милости. — Она подняла голову. — Я вспоминаю, как Лэм играл один в саду дома Хэтфилд, ранней весной. День был примерно такой же, как сегодня. Не слишком теплый, но и не очень серый. Солнце светило, но неярко. Ему было пять или шесть лет. У него была вместо меча палка, и он так яростно ею орудовал, словно сражался с целым миром. Он был совсем один — и так одинок! Он был такой тихий мальчик. Никогда не заговаривал, если его не спрашивали, никогда не смеялся. А другие дети обращались с ним жестоко, дразнили его, обзывая ирландским ублюдком.

— Сейчас он не маленький мальчик, — резко возразил Ормонд. — Не делайте этой ошибки. Не позволяйте прежней привязанности мешать здравому смыслу, Бет. Это опасный человек. Королева долго смотрела на него.

— Я не могу отбросить прошлое, как будто его никогда не существовало. И пока я не знаю, что он совершил предательство. Кроме того, я верю, что у него осталась какая‑то привязанность ко мне, какое — то чувство благодарности.

— Вы не должны так думать! — воскликнул Ормонд. — Вы должны видеть его таким, какой он есть. Не красивое лицо, а холодное сердце!

Елизавета взглянула на кузена:

— Тогда, наверное, я и к вам не должна хорошо относиться, милый Том, потому что и у вас есть своя история.

— Я вам родной по крови, — напомнил он. — И у нас общее дело. Я всегда буду вам верен.

Елизавета вздохнула.

— Да, у нас общее дело, и вам я доверяю, — сказала она, жестом подзывая его к себе. Когда он подошел, она взяла его руку в свою и стала ее поглаживать. — Я знаю, что вы стремитесь защитить меня. — Она сжала виски ладонями. — По правде говоря, мне не хочется верить, что Лэм О'Нил — такой же предатель, каким был его отец. Сама эта мысль — удар по моему сердцу, моей душе.

— Их встреча — доказательство заговора против вас, против всех нас, — отрезал Ормонд. — Послушайте меня, кузина. Оставьте О'Нила в Тауэре. Если вы не желаете судить его и повесить, то пусть он сгниет там. А девушку пришлите ко мне, — без всякого выражения добавил Ормонд. — Она мне наполовину сестра, и кто может быть ей лучшим опекуном? Я поселю ее у одного из моих братьев в замке Килкенни, и она все время будет под наблюдением.

Елизавета посмотрела на Сесила. До этого момента Сесил терпеливо ждал, зная, что до него дойдет очередь. Теперь он сказал:

— Вина О'Нила не доказана. У нас нет причины обращаться с ним, как с обычным преступником.

— Уж точно он виновен в пиратстве. — Черный Том мрачно рассмеялся. — Я могу найти вам дюжину свидетелей его злодеяний.

Побледнев, королева подняла ладони.

Нет. Обвинения в пиратстве не будет.

Ормонд отвернулся, преисполненный отвращения, и не заметил взглядов, которыми обменялись Елизавета и Сесил. Сесил похлопал ее по руке.

Вы правы, ваше величество, потому что если мы оставим О'Нила в тюрьме и пошлем девушку к Ормонду, то никогда не узнаем, не задумал ли Фитцджеральд новый заговор против вас. Отпустите его. Отпустите их обоих. Мои агенты будут следить за ними. И пусть их действия позволят нам узнать правду.

Ормонд повернулся к королеве и канцлеру.

— Это будет ужасная ошибка, и она дорого нам обойдется!

— Нет, этот план так же прост, как и хорош. Пусть их действия откроют правду. Я понимаю, к чему вы клоните, Сесил, — произнесла королева.

Сесил улыбнулся.

Да, мы их освободим, — постановила Елизавета. Она похлопала Тома Батлера по плечу. — И сразу увидим, замышляют они заговор или нет. Если они направятся в Ирландию, то будут серьезные основания заподозрить их в измене, а если Лэм женится на девушке, мы будем знать, что Том не ошибся. Таким образом вина О'Нила будет доказана.

Катарина только проснулась и едва успела помолиться, когда ее снова вызвали к королеве. Настал новый день, но она была напугана еще больше, чем накануне. Может, королева решила, что у нее достаточно доказательств, чтобы предъявить ей обвинение в заговоре или, не приведи Господь, в измене? А что будет с Лэмом О'Нилом? Катарина пыталась уверить себя, что это обыкновенное любопытство и что судьба пирата ее нисколько не волнует.

Катарина быстро шла за сержантом. Ей не хватало дыхания, ладони вспотели. Они прошли не в приемную, а в королевские апартаменты. Кабинет представлял собой большую уютную комнату с обитыми тканью стенами, резным потолком и свежими камышовыми циновками на сияющем дубовом полу. Королева снова была с Уильямом Сесилом, но на этот раз присутствовал еще один мужчина, высокий и смуглый. Он уставился на нее холодным взглядом черных глаз. Хотя прошло много лет со времени их последней встречи — тогда Катарине было девять или десять лет, — она узнала его. Это был ее брат — сын ее матери от первого брака. И непримиримый враг ее отца, Томас Батлер, граф Ормонд.

Леди Катарина, — с улыбкой сказала Елизавета. Катарина поклонилась, думая о том, зачем здесь присутствует граф Ормонд и почему королева так приветлива с ней. Ее сердце неистово колотилось. Выпрямившись, она смотрела на королеву, не в силах выдавить из себя ответную улыбку. Королева подошла и остановилась перед ней.

Вам больше нечего бояться, милая девочка, — мягко сказала она. — Мы решили, что вы сказали правду.

Глаза Катарины широко раскрылись.

Вы так думаете? — Сообразив, что ее слова звучат как признание собственной вины, она вспыхнула. — Я хотела сказать… благодарю вас, ваше величество, — и склонилась в реверансе.

На этот раз королева подняла ее. Катарина выпрямилась и глядела на нее сверху вниз с высоты своего роста.

Пожалуйста, простите нам наши подозрения, но вы, конечно, знаете, что ваш отец навлек на себя наше неудовольствие своими действиями, и мы должны быть бдительными.

У Катарины достало сообразительности промолчать. Она не могла отвести взгляда от ласково смотревших на нее глаз королевы. Елизавета улыбнулась.

К счастью, вы пошли не в Джеральда, а в вашу милую ушедшую от нас мать.

Катарина чувствовала, что надо что‑то сказать, и еле выговорила:

— Д‑Да.

— Том! — Это прозвучало приказом, и Ормонд выступил вперед, не спуская глаз с Катарины. — Похожа она на вашу мать Джоан?

— Да, — произнес он сквозь зубы.

— Ваша мать была настоящей леди, и очень красивой. Я хорошо ее знала. Мы дружили. Когда ваш отец в первый раз испытывал наше терпение и мы поместили его в Тауэр, она в полном расстройстве пришла прямо ко мне хлопотать за него. Тогда мы заверили ее, что просто хотим преподать урок молодому графу, и на следующий год он был освобожден.

У Катарины невольно вырвалось:

Но он приехал слишком поздно, мать уже умерла.

Во взгляде Елизаветы блеснула сталь.

Да, у вас хорошая память. Вы тогда были еще ребенком.

— Мне было двенадцать лет, — возразила Катарина, опустив глаза. Как она могла сказать такое, даже если это и было правдой? Как могла рискнуть вызвать раздражение королевы? — Простите меня, ваше величество, я так любила свою мать. Я еще не смирилась с этой потерей.

— Мы понимаем. Мы тоже сожалеем, что ее больше нет, как и все, кто ее знал. А теперь — почему бы вам не поздороваться с вашим единоутробным братом? Он с нетерпением ждал встречи с вами.

Катарина нерешительно взглянула через плечо королевы на Томаса Батлера. На его мрачном и жестком лице она не заметила никакого нетерпения.

— Добрый день, милорд, — неловко выговорила она.

— Леди Катарина… милая сестра, королева совершенно права. Вы — точная копия нашей матери. — Это как будто не доставило ему никакого удовольствия.

Катарина решила, что и он, и все остальные лгали ей. Ее мать, даже в сорок лет, когда она вышла замуж за Джеральда, была одной из самых красивых женщин своего времени. Катарина знала, что сама она не заслуживает похвал. Тем не менее она вежливо приняла его слова.

Вы оказываете мне честь. Благодарю вас.

Ормонд ничего не сказал, и наступило молчание.

Елизавета с раздражением взглянула на него, потом провела Катарину через комнату и жестом пригласила ее сесть в модное французское кресло. Катарина осторожно уселась и, чтобы не казаться провинциалкой, положила руки на деревянные подлокотники, чувствуя себя очень глупо. Королева села в стоявшее рядом глубокое кресло и похлопала ее по руке.

— Можете больше не думать о Лэме О'Ниле. Катарина резко выпрямилась.

— Он… он не умер? Королева рассмеялась.

Нет, Катарина, он живой. Чтобы его убить, требуется что‑нибудь основательнее мушкетной пули.

Катарина ощутила невольное облегчение. Зная, что королева внимательно наблюдает за ней, она спросила:

Ведь О'Нил — пират, верно?

Конечно пират. Вы это отлично знаете. Катарина осторожно подбирала слова, опасаясь попасть в неловкое положение.

Вы… вы как будто его знаете, ваше величество.

Еще как знаю. Когда мой отец женился на Екатерине Парр, я жила с ней и моим братом, принцем Эдуардом. Матерью Лэма была Мэри Стенли — племянница мужа Екатерины, Эдуарда Боро. Екатерина пожалела ее и, беременную и опозоренную, взяла к себе фрейлиной. Я увидела Лэма О'Нила вскоре после его рождения, когда он был всего‑навсего мокрым, красным и крикливым младенцем.

Катарина только рот разинула.

Даже когда мой отец умер, я осталась в доме Екатерины. Она заменила мне мать. Тремя годами позже она вышла замуж за Тома Сеймура, но я все равно оставалась с ней. Так же, как и Мэри Стенли со своим сыном. Так что когда Екатерина умерла, Мэри стала жить в моем доме. Лэму тогда было четыре года. Я это точно помню, потому что вскоре у него был день рождения. Она и Лэм оставались со мной, пока королевой не стала моя сестра Мария. — Елизавета говорила небрежным тоном. Нарочито небрежным, когда она упомянула Кровавую Мэри. — Тогда мать Лэма попросила разрешения уехать в дом своих родителей в Эссексе, и, учитывая ее твердые религиозные убеждения, я согласилась, думая, что так будет лучше.

Катарина не знала, что и подумать. Значит, Лэм вовсе не был дикарем — он был рожден при дворе и воспитывался вместе с принцами и принцессами. И хотя он был наполовину ирландцем, он исповедовал протестантство, как и его мать. Ей с трудом верилось в услышанное.

— У вас совершенно ошеломленный вид, — улыбнулась Елизавета.

— Я действительно ошеломлена. Так кто такой О'Нил — англичанин или ирландец, благородный или простолюдин?

И то и другое, — заявила королева уже без улыбки. — Не забывайте, что его отцом был Шон О'Нил, жестокий убийца, человек, который изнасиловал его мать. И Шон забрал его к себе, когда мальчику было десять лет, — вырвал его из рук матери и воспитал в дикости.

Катарина не сводила с нее глаз.

Вы так интересуетесь О'Нилом, — небрежным тоном сказала королева. — Он красив, верно?

Катарина подумала, что ей нельзя краснеть. Но ей вспомнилось выражение его лица, легкая насмешливая улыбка, вкрадчивый голос и прижатое к ней жесткое, сильное, возбужденное тело, и она вся вспыхнула.

Теперь вы свободны, да будет вам известно, — сказала королева, не дожидаясь ответа.

Катарина вскрикнула и порывисто схватила руки королевы.

Ваше величество! Спасибо вам! — Она тут же отпустила бледные холодные ладони, но королева сама взяла ее за руки.

Теперь мы друзья, Катарина, помните об этом. И что вы собираетесь делать дальше?

Катарина вспомнила обширные зеленые поля рядом с Эскетоном, леса и холмы, вспомнила Хью.

Я поеду домой!

Катарина чересчур поздно осознала свою промашку. У нее больше не было дома в Ирландии — он перешел в собственность короны.

Ваше величество, прошу вас, не сердитесь на меня. Последние годы я жила так уединенно, что даже не знала о том, что случилось с моим отцом. Я… я все еще думаю о Мюнстере как о своем доме.

Елизавета пробормотала что‑то утешительное, но обменялась взглядами с Сесилом и Ормондом.

Катарина заметила ее взгляд, но не поняла его смысла. Она откашлялась

— Я вернусь в Ирландию, — заявила она.

— И что вы там будете делать? Куда направитесь?

— К моему суженому. Королева уставилась на нее.

— Так вы обручены?

Да. С Хью Бэрри, наследником лорда Бэрри. Я была обручена с ним с колыбели, но после битвы при Эффейне меня послали во Францию. Я столько лет ждала, ваше величество. Теперь я уже не девочка, мне уже восемнадцать. Я хочу выйти за него замуж, ваше величество. И как можно скорее.

Королева посмотрела на нее, наморщив лоб, потом взглянула на Сесила и Ормонда.

А вам об этом что‑нибудь известно? — спросила она Тома.

Он пожал плечами:

Я помню, что обручение было. Мне неизвестно, что случилось потом. Наверное, надо послать ее к Бэрри, в Ирландию. — Во взгляде его темных глаз невозможно было что‑то прочесть.

Королева так долго смотрела на Катарину, что та решила, что снова допустила какую‑то промашку.

— Хорошо. Тогда отправляйтесь в Ирландию, дорогая, и выходите замуж за Хью Бэрри.

По телу Катарины прошла дрожь облегчения. Но она снова заметила многозначительные взгляды, которыми королева обменялась с придворными.

Было уже поздно. Вскоре церковные колокола должны были пробить полночь. Лэм услышал звук отпираемого замка в двери маленькой камеры, в которую его поместили. Могло быть и хуже. То, что он оказался в приличной камере с матрасом и ночным горшком, позволяло думать, что он сможет развеять подозрения королевы. И он нисколько не удивился, что за ним пришли в такой час.

Закутанный в плащ человек открыл дверь. Он ничего не сказал, но Лэму этого и не требовалось. Он накинул на плечи окровавленный плащ, чуть морщась от боли, и молча последовал за мужчиной. Они спустились по лестнице и вышли на выдающийся в реку причал. Их ждала небольшая лодка. Лэм с сопровождающим сели в нее, и люди на веслах принялись грести вверх по реке в сторону Уайтхолла.

Хотя он провел целый день в тесном замкнутом пространстве, он старался не слишком глубоко вдыхать ночной речной воздух. С наступлением теплой погоды на Темзе было не слишком‑то приятно даже при ночной прохладе. Мысленно он старался подготовиться к тому, что ему предстояло.

Немного позже его провели вверх по ступеням, через речные ворота Уайтхолла, и пригласили подняться наверх в личные покои королевы. Когда он наконец вошел в ее кабинет, она сидела за маленьким письменным столом и что‑то писала. Увидев его, она попыталась нахмуриться, но из этого ничего не вышло. Она улыбнулась.

Иногда вы совершенно невыносимы, Лэм.

Итак, королева запела другую песню. Преисполнившись уверенности, Лэм небрежно прошел к столу и поцеловал ее руку. Она выдернула руку, вспыхнув, как девушка — каковой она и была, если верить слухам.

Это вам не поможет, плут вы этакий.

Этим вечером она была в шутливом настроении, и его это устраивало. Хуже, если бы она была подозрительной. Но теперь в его душу закралось сомнение. Было ли это настроение только результатом ее переменчивой натуры, или Бет играла в свою собственную игру? Он улыбнулся ей.

Какие у вас нежные руки, Бет, — пробормотал он и снова взял ее изящную ладонь. Все знали, как королева тщеславна и как гордится своими прекрасными руками. — До чего мягкие, до чего милые.

Не в силах скрыть удовольствия, она легонько шлепнула его по запястью и пригласила сесть.

Я должна извиниться перед вами, — сразу заявила она.

Лэм молчал, выжидая, что она скажет дальше, и зная, что должен быть очень осторожен, чтобы не совершить ошибки. Если речь пойдет о его причастности к заговору, то доказать, что он стал жертвой несправедливости, будет весьма затруднительно. Кое‑какие планы у него были. Поэтому ему требовалось знать, действительно ли она считает его невиновным, или ведет с ним собственную азартную игру.

У меня есть свидетели вашего захвата французского корабля и пленения Катарины Фитцджеральд, — сказала королева.

Он в этом сомневался — требовалось время, чтобы отыскать свидетелей, но промолчал. Возможно, это было основанием внезапной перемены ее настроения, а возможно, она все же считает его виновным в измене. Тогда его положение все еще оставалось шатким: Елизавета была умной женщиной.

. — Теперь я могу вздохнуть с облегчением. Но я все еще огорчен, Бет. Как вы могли подумать, что я мог изменить вам!

Я тоже была огорчена, — ответила она, испытующе вглядываясь ему в лицо.

Он знал, что несмотря на подозрения, ей хочется, чтобы он оказался невиновным. Он взял ее маленькую ладонь в свою и сжал ее преувеличенно тепло. Его пальцы поглаживали ее нежную кожу.

Я ваш друг, — негромким доверительным голосом сказал он. — И всегда буду им.

Она не выдернула руку. Наоборот, придвинулась к нему, как бы в порыве откровенности.

Надеюсь, так оно и есть, Лэм, очень надеюсь. — Их взгляды встретились, и он осознал, какую власть он имеет над ней. Ее чуть приоткрытые губы дрогнули, она вздохнула. — Лэм, — негромко вымолвила она.

У него дернулась щека. В ее глазах он видел желание. Королева исчезла, теперь это была просто женщина — женщина, которую он знал всю свою жизнь. Он обхватил ее одной рукой.

Бет, — повторил он, — я ваш друг.

И это было правдой. Он не забыл все то, что она сделала для его матери, когда он был еще маленьким мальчиком. И всегда будет помнить, что она, еще не будучи королевой, была добра к его матери, в отличие от большинства других леди при дворе. Но он никогда не испытывал желания к своей королеве. Хотя мужчине вроде него — любому мужчине — это предоставило бы значительные возможности. Она прижалась к нему.

Лэм, мне вас не хватало. Почему вы так долго отсутствовали?

Он нежно улыбнулся ей:

Я веду нелегкую жизнь, Бет. У меня на этом острове нет дома, в который я стремился бы вернуться, я зарабатываю свой хлеб на море.

Срывающимся голосом она прошептала:

Это можно изменить.

Лэм замер. Лицо Елизаветы залилось румянцем, но она не опустила глаз.

— Даже если вы подарите мне дворец, это не сделает меня англичанином.

— Вы наполовину англичанин.

— Да. — Он дотронулся пальцем до ее нижней губы. — А мой отец Шон О'Нил, и этого ничем не изменишь.

— Но вы не такой, как он. — В ее взгляде был вызов. — Или все же такой?

— Нет. — Он не отводил глаз, зная, что если она сделает еще один намек, ему придется ее поцеловать.

Она положила ладонь ему на грудь, на бешено колотящееся сердце. Они видели только глаза друг друга.

Мне так жаль, что я заподозрила вас в заговоре с Фитцджеральдом, но вы конечно же понимаете, насколько странной выглядела эта встреча. Теперь, когда я узнала правду о пленении Катарины, мне стало ясно, что вас интересовал только выкуп. Понятно, что вам было приятнее путешествовать в компании такой прелестной девушки. — Она улыбнулась нарочито тепло, но ее взгляд оторвался от его глаз и переместился на лицо, в конце концов задержавшись на губах.

«Ах, Бет, — подумал он, — эта история о свидетелях звучит нелепо даже из ваших уст. Вы не верите в мою невиновность, хотя вам хотелось бы верить. И что означают ваши жаркие, полные желания взгляды — неужели вы хотите сделать меня своим любовником? Не слишком ли поздно?»

Лэму вовсе не хотелось забираться в королевскую постель. Насколько ему было известно, она была девственницей и намеревалась ею оставаться, какие бы ни ходили слухи о ней и Роберте Дадли, которого она сделала графом Лечестером. Поговаривали также о ней и ее кузене Томе. Все же Лэм был мужчина с опытом и понимал, что она находит его весьма привлекательным. Это была не первая их личная встреча, и не первый раз она с ним заигрывала, стараясь коснуться его и бросая ему откровенные взгляды. Однако сегодня эти знаки были заметнее, чем обычно.

Тем мужчинам, которых она любила много лет, Лечестеру и Ормонду, она оказывала внимание гораздо более открыто, именно поэтому о них ходило столько слухов. Лечестер частенько оставался с королевой наедине днем — примерно так же, как Лэм сейчас. А Тома Елизавета иногда именовала «мой черный муж», вызывая пересуды о том, что их связывает нечто большее. Наверняка никому не могло быть известно, что происходило за закрытыми дверями покоев ее величества. Если кто‑то и был ее любовником, то скорее всего Лечестер, к которому она благоволила явно больше, чем к Ормонду.

Лэм отлично понимал, что, став любовником королевы, он мог бы укрепить свои политические позиции — сейчас, но в будущем это могло бы ему повредить. Он наивно надеялся, что сегодня она решит не затаскивать его в свою постель, конечно, если она вообще заводит любовников. Потому что он знал, что никто не может позволить себе отказать королеве. И он в том числе.

Но ему не хотелось пользоваться ее слабостью. Не таким образом он хотел бы отплатить ей за все, что она для него сделала.

Елизавета сидела не двигаясь, разглядывая свои руки. Потом она перевела взгляд на него. Ее глаза светились откровенным желанием.

Мгновение Лэм не знал, что делать, потом решил руководствоваться интуицией. Он притянул ее ближе, надеясь, что она возьмет себя в руки.

Бет! Вам действительно этого хочется?

Ее взгляд потемнел, губы приоткрылись. Он ожидал услышать «да», но она выкрикнула что‑то нечленораздельное и вскочила на ноги, совсем как испуганная девственница. Или королева‑девственница. Она принялась расхаживать по комнате. Лэм издал вздох облегчения.

Она повернулась к нему спиной. Плечи ее заметно вздрагивали.

— Тем не менее, — сказала она, — это вряд ли освобождает вас от ответственности за другие ваши преступления, Лэм. — Она посмотрела на него, как на своенравного ребенка. — Вам не дозволено безнаказанно похищать благородных леди. Даже если это дочери непокорных графов, впавших в немилость изменников. А эта к тому же девственница, монастырская воспитанница.

— Я признаю свои ошибки, — сказал он, нисколько не раскаиваясь, и оба это знали.

И какому же наказанию вас подвергнуть? Он лениво поднялся на ноги:

— Разве я еще недостаточно наказан? Пуля в плече, ночь в Тауэре?

— Этого еще мало, если учесть, как вы напугали бедную Катарину.

— Ну, вряд ли она была так уж напугана. — Он озорно ухмыльнулся.

— Я думаю, она не противилась вашим ласкам и поцелуям.

Уже без улыбки он посмотрел ей в глаза. С одной стороны королева, с другой — Катарина. Он чувствовал себя загнанным в ловушку. Может, королева ревновала его к Катарине?

— Если она и не противилась, винить за это надо только меня.

— Да. Вы виноваты в том, что вы похотливый нахал и чересчур опытны. Это не доведет вас до добра, — сказала королева.

Она все‑таки ревновала. Это не сулило Катарине ничего доброго. И ему тоже.

Неужели вы бы предпочли, чтобы я не был настоящим мужчиной?

Елизавета окинула его взглядом с головы до ног, задержавшись глазами на его стройных бедрах. — Вы же знаете, что нет. Эта девушка вам не достанется.

Лэм постарался не выказать своего разочарования. Он не думал, что королева могла приревновать его к Катарине.

Ваше величество, французское торговое судно было пятым кораблем, который я захватил в этом году.

Она глядела на него в упор, сжав губы.

Нечего торговаться со мной! Я отлично знаю, сколько французских кораблей вы захватили, пират! Французский посол неоднократно требовал вашей выдачи, Екатерина Медичи назначила цену за вашу голову — она даже написала мне письмо!

И что же, интересно, вы ответили? Она снова окинула его взглядом.

Я ответила, что если мне удастся поймать Владыку Морей, он будет предан суду, но до сих пор ему удавалось уходить от моих военных кораблей так же, как и от всех других. Лэм ухмыльнулся.

— Не будьте слишком самоуверенным! Вы отлично знаете, что если вас захватит корабль другой страны, я ничем не сумею вам помочь, висельник!

— Это верно. Я хорошо знаю, что меня ждет, если я окажусь во французской тюрьме или на испанской дыбе. — Его взгляд сделался жестким. — Я вечно буду вам благодарен, и вам это известно, Бет. В этом году я сделал для вас больше, чем весь ваш чертов военный флот. Пять французских кораблей, из которых два направлялись в Шотландию для поддержки мятежников, и три испанских, один из которых — груженный серебром галеон, шедший в Нидерланды. Вам не кажется, что я заслуживаю вознаграждения?

— И вы считаете, что вознаграждением должна быть девушка?

— Теперь она ни для кого не представляет интереса. У нее нет ни положения, ни приданого. Я буду хорошо с ней обращаться. Я вовсе не собираюсь надругаться над ней. — У него снова мелькнула неотвязная мысль, что со временем, возможно, он женится на ней. Если он сможет продолжить игру, начатую сейчас, и выиграть ее.

— Она обручена.

— Да, будучи в пеленках. Я сомневаюсь, что Хью Бэрри собирается на ней жениться.

— Тем не менее обручение действительно, и я согласилась с тем, чтобы она вернулась в Ирландию и вышла за него замуж.

Лэм побледнел. Через мгновение он пришел в ярость, которую и не пытался скрыть.

А мое вознаграждение?

Елизавета схватила со стола несколько бумаг и протянула ему.

Вот! Патенты на морской промысел, о которых вы так просили. Против, всех испанских кораблей, не только тех, которые помогают папистам в Шотландии, Ирландии и Фландрии. Вы довольны? Теперь вы на легальном положении, Лэм. Во всяком случае, по отношению к испанцам, которых вы так любите грабить.

Лэм взял патенты, разрешающие ему считать своей добычей любое испанское судно и фактически отметающие все испанские претензии. В Англии его больше не могли осудить за захват испанских кораблей, и на море он мог поступать с ними решительно и безжалостно. Не то что с французами. Против тех у него было только молчаливое соглашение с Елизаветой, которая ненавидела Екатерину Медичи, ненавидела и боялась, но все же не хотела так открыто помогать французским гугенотам, как помогала раньше.

Вы недовольны? Бросьте, Лэм. Не могу поверить, чтобы вам так хотелось именно эту девушку. Вряд ли она настолько хороша.

Но дело обстояло именно так. С тех пор, как она попала ему в руки, он не думал почти ни о чем другом — только о прекрасной, умной и вспыльчивой Катарине Фитцджеральд. Он хотел ее с того момента, как впервые увидел. Его все еще охватывала ярость при мысли о том, что у него отобрали его добычу. Его перехитрили. Это случалось не часто, скорее исключительно редко, но если он не станет терять головы и сумеет выждать, то наверняка добьется своего. Как всегда. Сегодня, очевидно, было неподходящее время, чтобы спорить с королевой из‑за другой женщины.

Но каким образом он мог добиться своего?

Еще раз похитить Катарину? Это не годится. Елизавета уже заподозрила его в сговоре с Фитцджеральдом, и он не осмеливался разжигать ее подозрения. Нет, он должен быть еще осторожнее, еще умнее. Следует как‑то склонить Елизавету на свою сторону. Но как?

Ясно одно: нельзя допустить, чтобы Катарина вышла замуж за Бэрри.

Он покорно склонил голову.

Я доволен этим решением, Бет. Доволен и благодарен. Вы не пожалеете. Я прижму испанцев, как вы того и хотели. — Лэм посмотрел ей прямо в глаза. — И вы должны простить меня. Я — раб страстей. — Он многозначительно помолчал. — Не так‑то легко перенести мужчине отказ в удовлетворении разожженной страсти.

Лицо Елизаветы приняло более мягкое выражение.

Вы, Лэм, загадочный человек. Плут до мозга костей и знаете, до чего это привлекательно.

А вы — загадочная королева, мадам. Она улыбнулась в ответ:

Я хочу попросить вас об одолжении. Я собиралась таким образом вас наказать, но теперь… теперь это будет просьба. И знак того, что я вам доверяю.

Внутренне напрягшись, он поклонился:

— Я в вашем распоряжении.

— Вы доставили ее сюда. Теперь я прошу вас отвезти ее в Ирландию, к Бэрри.

Лэму удалось не выказать своего удивления… и радости. Внутренне он торжествовал, потому что теперь понял, что все же сможет выиграть эту схватку.

Как скажете, Бет.

Елизавета улыбнулась, и Лэм понял, что она довольна не меньше, чем он.