Глава пятая. Уже давным‑давно ничто не могло его тронуть, с тех пор как он был маленьким ирландским мальчиком при дворе

Уже давным‑давно ничто не могло его тронуть, с тех пор как он был маленьким ирландским мальчиком при дворе, ублюдком и отщепенцем, которого дразнили и над которым жестоко издевались другие дети. Глядя, как Катарина вытирает глаза углом накидки, Лэм убеждал себя, что ему это безразлично. Он не мог допустить, чтобы его это затрагивало.Отзывчивость была опасна сама по себе, а у него она еще могла открыть давно зажившие — или только затянувшиеся — старые раны.

С непроницаемым лицом Лэм подвел ее к своему породистому жеребцу. В таком истеричном состоянии девушка вряд ли могла ехать сама.

По‑видимому, Катарина, несмотря на шок, сообразила, что он собирается сделать, потому что вдруг начала упираться. К его изумлению, она резко повернулась к нему и прошипела сквозь зубы:

— Я не сяду вместе с вами, О'Нил.

— Вы не в состоянии ехать самостоятельно. Слезы выступили на ее глазах и покатились пощекам.

— Я не поеду с вами, — снова крикнула она, бросаясь к своей лошади, которую держал Макгрегор, и, путаясь в юбках, торопливо взобралась на нее.

— Тогда будьте повнимательней, — только и сказал Лэм. Его голос невольно смягчился. — Вы сможете это сделать, Катарина?

Она испепелила его взглядом, как будто это он предал ее любовь и доверие, и выдернула поводья из руки Макгрегора. Лэм сразу сообразил, что она задумала, и, когда она еще яростно дергала поводья, чтобы повернуть лошадь, в то же время отчаянно колотя каблуками ее бока, он бросился вперед, стараясь ухватиться за узду.

Он промахнулся. Кобыла рванула с места. Когда Лэм, изрыгая проклятия, сам прыгнул в седло, Катарина уже выехала из ворот.

Даже злясь на нее, он не мог не восхищаться ею, быстро догоняя ее под громкий грохот копыт по мостовой. Он наклонился, схватил ее кобылу за узду, и обе лошади перешли с отчаянного галопа на неровную рысь. У Катарины вырвался сдавленный крик ярости.

Он не мог отвести от нее глаз. За ее спиной разгоралась заря, и ее давно уже не заплетенные волосы горели от лучей восходящего солнца. От ее красоты у него захватывало дух. Ее характер приводил его в изумление. До чего же она не похожа на других. Как она его искушала, даже сейчас. При мысли о том, как он объездит и приручит эту женщину, его тело охватывал трепет.

Лэм прижал своего жеребца к мерину Катарины, коснувшись ее коленями.

— Я не дам вам удрать, Катарина. По ее щекам еще катились слезы.

— Я все равно буду пытаться!

Не доверяя ей, Лэм отобрал у нее поводья. С таким норовом она вполне могла снова попробовать удрать. Он рассчитывал, что потом, когда она успокоится, она поведет себя более разумно и в итоге поймет, что у нее нет другого выбора, как только оставаться с ним.

И все же он ощущал глубокое чувство вины — такого с ним раньше не случалось. Вины за то, что удерживает девушку вопреки ее желанию. До этого ни одна женщина не могла перед ним устоять. Пока они скакали через Лондонский мост, обгоняя фургоны, коляски и влекомые мулами телеги, он искоса поглядывал на нее. Ему еще не доводилось соблазнить девственницу.

Он вспомнил о Хью Бэрри. Ее суженый, оставшийся в живых. Лэма захлестнули эмоции, жаркие и жестокие. Теперь уж он точно не освободит ее.

Он желал ее с того самого мгновения, как только увидел, — и никогда в жизни он еще не был так терпелив. Рано или поздно он возьмет ее — неважно, что Хью Бэрри остался в живых. Теперь он был ее покровителем, он один.

Она поймала его взгляд и вздернула подбородок. В ее глазах горел вызов, в этом не было сомнений. Она собиралась бороться с ним до конца. Лэм не уставал восхищаться ею.

Она была опасна. Он должен поднять брошенную ему перчатку и победить, как если бы она была настоящим противником. Он должен приручить ее, соблазнить ее, завоевать ее.

Он не был похож на своего отца, и Джеральд Фитцджеральд это понял. Шон О'Нил уже давно безжалостно попользовался бы девушкой, и к этому времени она бы ему уже надоела, и он отдал бы ее своим людям. Лэм чертовски хорошо знал, что нисколько не похож на своего отца, хотя их частенько сравнивали. Все‑таки, черт побери, он стыдился дурных поступков. А Шон О'Нил не испытал ни единого угрызения совести за всю свою жизнь.

И в его, Лэма, жизни раскаянию не было места. Люди, которые выживали благодаря хитрости и силе воли, мечу и пушке, не могли позволить себе иметь совесть. Его жизнь была непрерывной схваткой. Победить — значило выжить. И победителю доставалась добыча. Катарина Фитцджеральд была такой добычей. Но он не хотел завоевывать ее любой ценой, ни в коем случае.

Ему вспомнилось предложение Джеральда Фитцджеральда выдать Катарину за него замуж — такое же издевательски‑жестокое, какими были поступки высокородных британских юнцов при дворе. Боже милостивый. Ему не нужна жена. Ему не нужны сыновья. Если на то пошло, он вообще не собирался иметь детей. Унижение, которым была полна его жизнь, окончится вместе с ним. Он не оставит страдания сыну в наследство.

Кроме того, он слишком хорошо помнил ее ужас, когда Джеральд предложил ее ему.

Все же, хотя ему не требовалась жена и он не хотел иметь детей, Лэм нашел мысль о женитьбе на Катарине Фитцджеральд соблазнительной. Никому бы и в голову не пришло, что такой, как он, может жениться на такой, как она.

Лэм нашел утешение в цинизме. Как охотно бессилие ищет союза с силой, подумал он. Когда‑то могучий граф Фитцджеральд теперь с охотой готов отдать свою дочь за сына Шона О'Нила.

Интересно, что рассчитывал обрести Джеральд, делая его своим зятем? Может, он надеялся с его помощью бежать из Саутуарка, также как два года назад с тем морским капитаном, который оказался иудой? Только дурак дважды совершает ту же ошибку. Скорее всего Джеральд помышлял о чем‑то гораздо большем, чем просто побег из заключения.

Может, он хотел через посредство Лэма стать владыкой морей, чтобы ослабить позиции своего кузена Фитцмориса? Лэм без труда мог захватывать испанские и французские корабли с грузами продовольствия и припасов для мятежного ирландского вождя. Но только это не могло помочь Фитцджеральду, узнику в изгнании, навсегда потерявшему Десмонд. Это только ослабило бы Фитцмориса, сделав его легкой добычей для королевы.

Так что же надеялся обрести Джеральд в союзе с человеком, которого прозвали Владыкой Морей?

Этот вопрос не на шутку озадачил Лэма. Он выпрямился в седле и снова глянул на Катарину, на этот раз более внимательно. Торопиться некуда, напомнил он себе. Катарина принадлежала ему, и, если он все же решится подумать о немыслимом и совершить непоправимый шаг, будет несложно превратить любовницу в жену.

Несмотря на намерение оставаться холодным и бессердечным, он продолжал чувствовать вину. Он снова украдкой взглянул на Катарину. Ведь он поступает так в ее же интересах, верно? В противном случае ей пришлось бы, вернувшись в Ирландию, вымаливать себе кусок хлеба, подобно другим потерявшим свой дом жертвам войны. Она нуждалась в его защите, нуждалась в нем. А со временем она будет так же счастлива с ним, как были счастливы другие женщины. Об этом он позаботится. Он выполнит все ее желания, в постели и вне, и осыплет ее такими богатствами, какие ей и не снились.

Их взгляды встретились. В ее взгляде продолжил гореть вызов, зеленые глаза блестели ненавистью и отвращением.

Они уже выезжали из Лондона, и Лэма пронзил нежданный и неуправляемый укол жалости к своей пленнице. Сердце его как будто упало, оставив в груди болезненное ощущение. Он слишком хорошо помнил, каково это — остаться без всего, стать беспомощной невинной жертвой сильных мира сего. Таким был он сам шестнадцать лет назад, когда Шон О'Нил так внезапно ворвался в его жизнь, безвозвратно изменив ее.

Эссекс, 1555 год

Мальчик услышал их крики, осторожно пробрался к окну и съежился у подоконника. Он видел, что мать плачет, и его страх усиливался. Он вытянул шею и выглянул наружу. И ахнул.

Маленький дворик перед их домом заполнили всадники. Это были крупные мужчины, бритоголовые, укрытые косматыми медвежьими шкурами, со старинными железными щитами на спине и огромными мечами на поясе. Под меховыми накидками у них были грубые шерстяные туники, оставлявшие обнаженными босые ноги. Мальчик не мог отвести от них глаз. Он в первый раз видел таких странных, диких людей.

Ты не можешь это сделать, Шон! — воскликнула его мать.

Мальчик перевел взгляд на нее. Мэри Стенли была блондинкой с тонкими изящными чертами лица. Она одевалась со вкусом и умела держать себя в обществе. Сейчас ее серые глаза были полны ужаса. Огромный нечесаный незнакомец протянул к ней руку, и мальчик вскрикнул.

Молчи, женщина! — заорал Шон и ударил ее. Звук пощечины эхом отозвался в маленьком дворике. Мать рухнула на землю.

Мальчик с криком выбежал из дома, осознав слишком поздно, что у него нет оружия, чтобы противостоять непрошеному гостю.

— Перестаньте! — выкрикнул он и бросился на незнакомца.

— Это еще что, черт возьми? — Шон О'Нил был вчетверо больше мальчика и отмахнулся от него, как от мухи. Он упал в грязь рядом с матерью, которая сразу схватила его и прижала к себе. Ее лицо побелело от страха, на глазах выступили слезы. Но ему не требовалась ее защита — он хотел защитить ее. Он вырвался из ее рук. Как только он поднялся на ноги, Шон протянул руку, схватил его за ворот бархатного дублета и оторвал от земли, потом повернулся к своим людям.

И это мой сын? — спросил он, как будто не веря своим глазам. — Дурацкий английский щеголь?

Лэм перестал брыкаться, понимая, что ему ни за что не вырваться из крепкой хватки этого человека, Шона О'Нила, отца, которого он ни разу не видел, — человека, который много лет назад изнасиловал его мать, когда она путешествовала морем. Мэри сама ничего ему не рассказывала, но он много раз слышал об этом, потому что когда он и Мэри были при дворе — сначала с вдовствующей королевой Екатериной Парр, а потом с принцессой Елизаветой, — там часто обсуждалось это событие.

Ирландские воины разразились смехом при виде висящего в руке их предводителя мальчишки в синем дублете и белых рейтузах.

Шон с отвращением так резко отбросил его, что он больно ударился о землю. Преисполненный ненависти, он сразу вскочил на ноги.

Не троньте мою мать!

Шон широко раскрыл глаза и расхохотался.

— Я буду делать все, что захочу, парень, и с этого момента ты будешь делать то, что я прикажу. Ты поедешь со мной.

— Нет! — Мать неуверенно поднялась на ноги и в отчаянии вцепилась в руку Шона. Одна сторона ее лица распухла и покрылась красными пятнами.

Мальчик замер.

— Мальчишка поедет со мной! — взревел Шон. — Черт побери, теперь я вижу, что я опоздал! Ты сделала из мальчишки беспомощное ничтожество! Черт побери, я не позволю, чтобы мой сын вырос вспоенным мочой английским недоноском!

— Господи, не допусти! — Мать рухнула на колени, цепляясь за тунику Шона. — Умоляю, Шон, не надо, умоляю, не отнимай у меня сына! Я этого не вынесу!

Шон отшвырнул ее ногой. Мальчик не успел еще решить — броситься ему к матери или бежать от отца, как Шон схватил его за ухо.

Мы едем в Тайрон, и теперь твоя фамилия О'Нил. Поедешь со мной, парень. Я из тебя сделаю мужчину, настоящего О'Нила, или прикончу тебя, если ничего не выйдет. — Он протащил мальчика за собой, поднял его и бросил на огромную гнедую лошадь.

От боли мальчик почти ничего не соображал, ощущение было такое, будто ухо оторвано, но он ухитрился перекинуть одну ногу через спину лошади. Его переполняли ужас и отвращение, и, слыша душераздирающие рыдания матери, он твердо решил бежать.

— Ты не смеешь меня ослушаться! — завопил Шон, хватая его за худое колено, чтобы он не мог соскочить с лошади. Похожая на окорок ладонь ударила его по щеке. В голове взорвались искры, к горлу подступила тошнота. Когда мальчик немного пришел в себя, Шон сидел сзади него, и они быстрой рысью уносились прочь от дома Стенли.

— Лэм, Лэм, о Господи! — За его спиной слышались вопли матери. Несмотря на мертвую хватку Шона, он ухитрился извернуться в седле. Его мать бежала за ними, путаясь в юбках, спотыкаясь, заливаясь слезами, протягивая к нему руки. Она еще раз выкрикнула его имя, оступилась и рухнула в пыль бесформенной грудой.

Из груди мальчика вырвалось рыдание.

Мой сын не должен плакать. Плачут женщины, мужчины — никогда, — проворчал Шон, сопровождая свои слова еще одной оплеухой.

Лэм проглотил слезы, несмотря на боль в голове и в сердце. Первый урок отца был жестоким, но он сразу его усвоил. И больше никогда не плакал.

Лондон, 1571 год

Сэр Уильям!

Уильям Сесил спал в своей постели под балдахином в своем доме в Лондоне. Лакею пришлось несколько раз позвать его, прежде чем министр зашевелился. Покряхтывая, он уселся на кровати.

— В чем дело, Гораций? Черт побери, ведь уже за полночь!

— Сэр Уильям, в приемной ожидает джентльмен. Он уверяет, что у него неотложное дело и что он должен вас видеть.

Сесил застонал, отбросив тяжелое покрывало. Лакей помог ему надеть подбитый мехом бархатный халат. Следом за держащим свечу лакеем Сесил вышел из спальни. Когда он увидел своего гостя, то удивленно раскрыл глаза, потом сощурился и повернулся к лакею.

Можешь идти, Гораций.

Лакей вышел, прикрыв за собой тяжелую дверь. Сесил повернулся к закутанному в плащ посетителю.

Что случилось?

— В доме Легера на заре происходило что‑то странное, — начал незнакомец. — Когда я делал утренний обход, стража только начала просыпаться. Стражник услышал голоса во дворе. Один голос принадлежал Элинор Фитцджеральд. Три всадника поскакали в сторону Лондонского моста — двое мужчин и женщина. Один был необычайно высокий и светловолосый.

— Элинор Фитцджеральд куда‑то ездит по утрам? — резко спросил Сесил.

— Нет, другая женщина, гораздо выше, чем Элинор. Элинор вернулась в дом.

Сесил задумался, нахмурив лоб.

Трое гостей в доме Легера. Интересно, что еще придумали Фитцджеральд и его жена? И кто мог осмелиться стать союзником или союзницей Фитцджеральда?

Не дожидаясь ответа, Сесил продолжал рассуждать вслух:

Фитцджеральд еще не смирился с вечным изгнанием из этой проклятой страны, которую он зовет своим домом. И сомневаюсь, что он когда — нибудь смирится. А теперь… новые игроки. — Сесил повернулся к шпиону. — Скажите своим людям, чтобы круглосуточно наблюдали за домом Легера. Если эти визитеры вернутся, я должен узнать, кто они.

Агент кивнул и удалился.

Сесил продолжал мрачно разговаривать сам с собой:

Проклятие! Фитцджеральд снова устраивает заговор против королевы! Но кто же сейчас может решиться заключить соглашение с хромым графом? Кто может быть настолько глуп?

Сесил задумался. Ему до смерти опротивел ирландский вопрос — нескончаемые противостояния и мятежи, которыми занимали полусумасшедшие дикие кельты. Этот вопрос должен быть решен. Королева должна обрести полный контроль над Ирландией, в противном случае враги Англии найдут там себе опору. И разве он не утверждал с самого начала, что только безумец мог требовать высылки Фитджеральда из Ирландии? И он оказался прав, доказательством чему являлся этот ловкий фанатик, вождь мятежников Фитцмо‑рис, которого уже поддерживали Испания, Франция и Папа Римский.

Сэр Уильям имел твердое намерение узнать имена новых заговорщиков. Возможно, именно здесь крылось решение, которое могло устроить всех и которое могло устранить все проблемы.

Человек кричал.

Присутствующие при пытке без всякого выражения смотрели на его растянутое на дыбе тело. Когда душераздирающие крики смолкли, один из них, в красном дублете, светлых рейтузах и с явно не церемониальной шпагой, выступил вперед. Комендант замка Тилбери приблизил свое лицо вплотную к лицу мужчины.

— Ну как, матрос, ты уже можешь говорить? Почему ты и твой друг высадились на Тилберской отмели? Кого вы привезли? Кого дожидались? У тебя почти не осталось времени, чтобы ответить на мои вопросы. Еще один поворот колеса, и твои руки будут вырваны из тела.

— О Господи, сжальтесь надо мной! — вырвалось у матроса. — Я все скажу, все!

— Говори.

Мы… мы высадились с «Клинка морей». Глаза коменданта раскрылись от удивления.

— «Клинок морей»? Корабль Лэма О'Нила? Так О'Нил здесь, в Тилбери?

Нет, ваша светлость. Мы дожидались его, чтобы доставить обратно на корабль.

Комендант с плотоядной усмешкой потер руки. Боже, какая удача! Как будет довольна королева, когда ей доставят самого знаменитого морского разбойника!

Он резко повернулся к растянутому на дыбе матросу.

Куда направился О'Нил? И с какой целью?

Не знаю, — простонал матрос.

По лицу коменданта промелькнула тень неудовольствия, и он подал знак палачу. Матрос закричал. И продолжал кричать, не переставая.

Они ехали быстрой рысью. Впереди темной громадой уже высился замок Тилбери. Катарина до того устала, что с трудом сидела в седле и даже думать не могла от усталости. Все ее тело болело от бесконечной скачки. Но вид четко вырисовывавшегося на фоне неба замка придал ей новые силы. Хотя впереди ее ждал ее рок — пиратский корабль, — она была настолько измучена, что желала лишь одного — как можно скорее слезть с лошади. Когда она отдохнет, тогда настанет время подумать о будущем. Пока ей достаточно знать, что Хью жив. Это знание давало ей возможность выбора, давало надежду.

Лэм вдруг напрягся в седле и схватился за рукоять меча.

Мак, — вполголоса произнес он, — тут что‑то не ладно.

Макгрегор выхватил пистолет, но в то же мгновение их окружила толпа вооруженных людей.

Из зарослей высыпала дюжина пехотинцев и бросилась к ним. Зазвенели мечи. Лэм, не спешиваясь, пришпорил лошадь, отбил удар первого нападавшего и воткнул меч ему в грудь. Солдат упал. По его камзолу расползалось кровавое пятно. Лэм уже наносил удар другому противнику, потом следующему и следующему. Лезвие задело его жеребца, и тот пронзительно заржал.

Страх Катарины ничуть не уменьшился от того, что она оказалась зажатой между Лэмом и шотландцем, как будто они старались ее защитить. Лэм отбил еще один удар и ранил или убил еще одного солдата.

Макгрегор, выстрелив в одного нападающего из пистолета, теперь размахивал мечом с такой же ошеломляющей ловкостью, как и его капитан. Катарина вцепилась в поводья и, съежившись от страха, смотрела, как Лэм и Макгрегор сражаются с солдатами. Не может же быть, чтобы Лэм и Макгрегор и вправду сумели отбиться от стольких вооруженных людей, тем не менее они как будто действительно брали верх.

И тут Катарина заметила подкрепление. Мушкетеры. Ее сердце упало. Мушкетеры в красных дублетах и развевающихся плащах наступали вдоль дороги. Катарина открыла было рот, чтобы предупредить Лэма.

Мушкетная пуля прожужжала рядом с его головой. Следом взвизгнула другая. Лэм все еще был поглощен схваткой с последними противниками. Катарина никогда бы не подумала, что простой смертный может сражаться так уверенно, поражая своих противников одного за другим. Потом третья мушкетная пуля навылет пробила плечо Лэма, прорвав его плащ. Лэм крякнул, все еще отбивая удары последнего оставшегося солдата. Катарина видела, как багровеет плащ. Его ранило в левое плечо, будь это правое, он бы пропал.

Но его правая рука мелькнула, как молния, поразив последнего солдата. И вдруг всего через несколько минут после начала схватки все кончилось — мушкетеры окружили их, прицеливаясь из смертоносных мушкетов, готовые в любой момент разнести их черепа на куски.

Лэм опустил меч. Макгрегор сделал то же самое. Оба тяжело дышали. Пот ручейками стекал по их лицам. Руки были вымазаны в крови. Катарина глянула на кровавую дорожку на спине Лэма, и ее чуть не вырвало.

К Лэму подъехал всадник. Его красный дублет был разукрашен золотыми шнурами и черными лентами, черная шляпа с плюмажем лихо сидела на голове. Рука в перчатке небрежно держала шпагу. Но в жестком выражении его черных глаз не было и следа небрежности.

Я комендант замка Тилбери, сэр Уолтер Дебриз, — объявил он. — Бросьте оружие, капитан О'Нил. Теперь вы мой пленник.

Мгновение Лэм смотрел ему в глаза, потом бросил свой меч.

По опущенному подъемному мосту и через поднятую решетку ворот их провели во второй внутренний двор. Там им приказали спешиться. Как ни старалась Катарина держать себя в руках, она была испугана. Хотя у нее и не было ни капли теплых чувств к своему похитителю, она знала, что очень скоро ему придется встретиться с Создателем. Ни одному пирату не могла быть дарована жизнь, хотя бы и в заточении. Почему‑то это казалось ей несправедливым.

Но сейчас Катарине некогда было над этим задумываться. Она стояла между Лэмом и Макгрегором, остро ощущая молчаливую борьбу Лэма с болью от раны. Дебриз протиснулся между ними, вытащил Катарину вперед и откинул капюшон с ее головы.

Кто вы? — требовательно спросил он. Катарина молчала. Конечно, она могла сказать, что она сама пленница. Тогда бы ее освободили. Но тогда ко множеству обвинений против Лэма добавилось бы обвинение его в похищении. Она не знала, что сказать. Он заслужил наказание, но не заслуживал смерти. В конце концов, он же не изнасиловал ее. Он взял ее в плен, это верно, но ни он, ни его люди не причинили вреда ни ей, ни Джулии.

Она не хочет отвечать, — улыбнулся Дебриз и повернулся к Лэму. — Ваша бабенка очень мила, О'Нил. Впрочем, я слышал, что ваши женщины всегда поразительно красивы.

Лицо Лэма оставалось непроницаемым. Всем своим видом он выражал скуку, хотя и держал раненую руку крепко прижатой к боку.

Она не моя бабенка. Она моя пленница. Дебриз недоверчиво хохотнул.

Будь она вашей пленницей, О'Нил, она не смотрела бы на вас так озабоченно. Бросьте! Я слышал, что вы чертовски умны, а эта выдумка никуда не годится.

У Лэма дернулась жилка на щеке. Он медленно перевел глаза на Катарину, и ей показалось, что в них она заметила предостережение.

Дебриз с улыбкой притянул ее к себе, просунул руку под ее накидку и ухватил ее за грудь. Катарина вскрикнула и отшатнулась. Лэм рванулся вперед, но в грудь ему сразу уперлись концы пяти острых рапир, прорвав рубашку. Он застыл на месте. Дебриз, все еще демонстративно поглаживая грудь Катарины, многозначительно приподнял бровь.

— Ага! Так мы не хотим делиться своими игрушками?

— Она моя пленница, — хрипло сказал Лэм, и я собираюсь взять за нее выкуп. Именно поэтому мы высадились на землю Англии. Это Катарина Фитцджеральд, дочь графа Десмонда. Советую вам обращаться с ней с подобающим ее положению почтением.

Рука Дебриза в нерешительности застыла.

Катарина облизнула губы. Ей вдруг стало ясно, что Дебриз, в отличие от Лэма, готов изнасиловать ее, получив при этом извращенное наслаждение. И еще она поняла, что Лэм хочет ее защитить.

Я дочь Джеральда и Джоан Фитцджеральд, — сумела она выговорить. — И я требую, чтобы вы убрали свои лапы.

Он отдернул руку и, стиснув зубы, мгновение глядел на ее бледное прекрасное лицо.

Рэндольф, отведи ее в зал и позаботься, чтобы ей отвели комнату и предоставили все необходимое. — Он повернулся к Лэму. — А вам, О'Нил, придется воспользоваться карцером, пока я не получу указания от лорда Адмиралтейства.

Молодой солдат приблизился к Катарине, вопросительно глядя на нее. Катарина его как будто не видела. Лэма и Макгрегора солдаты схватили и потащили через двор. Катарина, бросив взгляд им вслед, еле удержалась от вскрика. Плащ на спине Лэма почти весь окрасился кровью. Она понимала, что он может умереть не от петли палача, а от потери крови.

Леди Фитцджеральд!

Катарина взглянула на молодого солдата. Повернувшись, она заметила:

— Сэр Уолтер, вы не имеете права заключить этого человека в темницу, пока его не обследовал врач!

— Вы чересчур озабочены его благополучием, миледи. Может быть, вы не только его пленница? Может быть, вы даже вовсе не пленница?

Катарине вспомнилось накрывшее ее крупное тело Лэма, вспомнилась нахлынувшая на нее ответная волна желания. Вспыхнув, она сказала:

— Меня захватили на море, сэр. И, да будет вам известно, несколькими часами раньше капитан О'Нил требовал за меня выкуп, — сказала она.

— И прелестной пленнице начал нравиться мужественный капитан? — фыркнул Дебриз.

— Нет!

Тогда пусть вас не волнует его благополучие, леди Фитцджеральд. — Дебриз кивнул солдату. — Отведи ее в холл, Рэндольф.

— Слушаюсь, сэр. — Рэндольф крепко взял ее под локоть, и Катарине не оставалось ничего другого, как проследовать вместе с ним через двор в большой зал. Она убеждала себя, что довольна тем, как все обернулось. Наконец‑то она свободна. Но ей все представлялась окровавленная спина Лэма и он, умирающий в мрачной сырой темнице.

Катарину разместили в маленькой каморке над большим залом и приставили к ней служанку. Она приняла ванну, но есть ей совсем не хотелось. Ей вспомнилось все происшедшее с ней, начиная с пленения на море до того момента, как отец предложил ее руку Лэму О'Нилу. Она думала о раненом пирате, опасаясь, что рана может загноиться и тогда он умрет.

Она провела беспокойную ночь. Ей снился отец — не беспомощный узник дома Легера, но граф Десмонд, слово которого было законом в их доме в Эске‑тоне. Во сне Джеральд был решителен, полон энергии, пышно одет. И ее мать, графиня Джоан, была еще жива. К удивлению Катарины, там же оказался и Хью — веснушчатый мальчишка, пытавшийся ее поцеловать. Катарина была очень довольна. Они целовались, и им было весело. Но потом появился разъяренный Лэм и растащил их. Катарина была уже не девочкой, а взрослой, и Хью исчез. Когда Лэм обнял ее, его руки вдруг превратились в потоки крови. Катарина закричала. Лэма нигде не было, с ее рук капала кровь.

Катарина проснулась совсем разбитой. Поскольку она все‑таки попала в Англию, она торопливо, отослав служанку за завтраком, закончила молитву до ее возвращения. Хотя королева не преследовала католиков, всем полагалось хотя бы внешне соблюдать новые религиозные обряды.

Остаток утра Катарина провела, расхаживая по каморке, заставляя себя не думать о Лэме.

Незадолго до полудня к ней в комнату зашел один из людей Дебриза. Это был молодой солдат, Рэн‑дольф.

— Идемте со мной, миледи. Пожалуйста, возьмите накидку.

У Катарины не было выбора, и она следом за солдатом спустилась по узким каменным ступеням. Ее сердце громко стучало. Может, Дебриз все же решил позволить ей ухаживать за Лэмом? Или ее собираются отпустить? Последнее казалось маловероятным, во всяком случае пока.

Выйдя во двор, она увидела пирата и в нерешительности остановилась. Шестеро солдат конвоировали Лэма и Макгрегора в другом конце двора. Хотя оба щурились от яркого света, проведя в полной темноте более двадцати четырех часов, Лэм шел без посторонней помощи. Его руку поддерживала наспех сделанная перевязь. Когда он подошел ближе, она заметила, что на перевязь и повязку пошла его рубашка. Под плащом выше пояса ничего не было, и с каждым шагом на его груди и животе перекатывались мышцы. Еще она заметила лихорадочный румянец на его лице.

Их взгляды встретились. В его глазах почему‑то мелькнули понимание и усмешка, как будто он чувствовал ее озабоченность, и от этой усмешки она сердито нахмурилась. Лэм вовсе не собирался умирать. Она могла бы догадаться, что мушкетная пуля ему все равно что слону дробинка.

Подошедший сзади Дебриз вдруг сказал ей в самое ухо:

Я вижу, миледи, что вы очень рады видеть своего похитителя.

Катарина расправила плечи и медленно повернулась.

— Я довольна, что он жив, сэр Уолтер. Христианское милосердие и человеческая доброта — вот главное, чему меня учили в монастыре.

— Я бы не прочь заполучить толику вашего милосердия, — ухмыльнулся он.

У Катарины внутри все сжалось. Этот человек слишком много знал — или догадывался. Но он же не мог знать наверняка, что между нею и Лэмом что‑то было? Катарина чувствовала, что краснеет от сознания своей вины. Поскорее бы ей уехать из Тилбери, подальше от этого опасного человека.

Зачем вы собрали нас здесь? Дебриз обнажил желтые зубы.

Леди Фитцджеральд, вас троих приказано доставить в Уайтхолл. Королева требует, чтобы вы прибыли туда немедленно.

Катарина ошеломленно молчала. Она нашла взглядом Лэма. Он никак не отреагировал на эту новость — что он направляется на аудиенцию к королеве, к месту своего последнего заточения и навстречу неминуемой смерти.

Date: 2015-11-13; view: 272; Нарушение авторских прав