Под воздействием власти

С конца ХVIII в. складывается понятие, способное ценностно самоидентифицировать современное человечество в его отношении к природе, социуму, культуре. Французские философы называли конгломерат социальных целостностей цивилизацией[121], Н.Я. Данилевский – культурно-историческими типами,
О. Шпенглер – развитыми культурами, П. Сорокин – метакультурами, А. Тойнби и С. Хантингтон – также цивилизациями. Соответственно, на сегодняшний день сформировалось большое число различных теорий цивилизационного развития[122]. Ряд ученых придерживается мнения, что каждая культура является неповторимой. Между тем известный английский историк и социолог Арнолд Дж. Тойнби, автор 12-томного сочинения «Постижение истории», выделил отдельные цивилизации в истории человечества, сокращая их число от 100 до 36, затем - до 21 и в конце концов - до тринадцати[123]. Самюэль Хантингтон определил западную, латино-американскую, африканскую, исламскую, синскую, индуистскую, православную, буддистскую и японскую цивилизации[124], фактически свернув их в три: «Запад», «Восток» и «Юг». Он, по-видимому, в качестве первичного признака, порождающего расслоение Человечества на цивилизации, выделил этно-конфессио-нальную идентичность[125]. Керрол Куигли настаивала на шестнадцати явных исторических вариантах и еще на восьми очень вероятных[126]. Уильям Макнил называл девять цивилизаций[127]; Филип Бэгби – девять важнейших или двенадцать, если из китайской и западной выделить японскую и православную[128]. Фернан Бродель останавливался на девяти[129], Золт Ростовани – на семи важнейших современных цивилизациях[130]. Освальд Шпенглер, отстаивая свои тезисы относительно неповторимости души культуры каждой цивилизации, определил восемь великих культур[131], абсолютно неповторимых и замкнутых, отрицая, например в отличие от Тойнби, их преемственность и смысловую диалогичность. При этом Шпенглер усмотрел глубокую тайную связь между душой всякой культуры и миром чисел[132]; он продемонстрировал наличие у каждой культуры своего собственного естествознания[133], пытаясь найти закон существования и развития культур, с помощью которого можно не только оценивать их прошлое, но и давать прогноз относительно их будущего.

Мэттью Мелко, сделав обзор основных цивилизационных теорий, приходит к заключению, что между учеными установилось относительное согласие относительно существования двенадцати важнейших цивилизаций, из которых семь уже исчезли (это месопотамская, египетская, критская, классическая, византийская, центрально-американская, андская) и что пять продолжают существовать: китайская, японская, индуистская, исламская и западная[134]. К этим пяти цивилизациям, по мнению С. Хантингтона, целесообразно добавить православную, латиноамериканскую и, возможно, африканскую цивилизации.

Фазы эволюции цивилизаций разными учеными также описываются по-разному. Куигли усматривает семь стадий, через которые проходят цивилизации: смесь, созревание, экспансия, время конфликта, всеобщая империя, упадок и завоевание[135]. Мелко предлагает иную модель изменений: от выкристаллизованной феодальной системы – через феодальную систему переходного периода, затем через выкристаллизованную государственную систему и через государственную систему переходного периода – до выкристаллизованной имперской системы[136]. Тойнби утверждает, что цивилизация возникает в Ответ на брошенные ей Вызовы, проходит сквозь период роста, включающий усиление контроля над средой, чем занимается творческая элита, далее наступает время беспорядков, возникает всеобщее государство, а затем следует распад цивилизации[137].

Наш соотечественник Л.Н. Гумилев, в качестве главной закономерности развития цивилизации рассматривающий этногенез, то есть путь народа, или этноса, от рождения, расцвета и до ухода с исторической арены, утверждает, что в основе этногенеза лежит пассионарность как энергия живого вещества биосферы, которая дает возможность тем или иным этносам выдвигаться на фоне остальных[138].

Цивилизационные теории многочисленны, неоднозначны, их анализ требует отдельного серьезного самостоятельного исследования. Однако общим для всех теорий является то, что цивилизации в своей эволюции проходят через периоды беспорядков или конфликтов, затем через создание единого государства и, наконец, – упадка или распада. Как отмечает С. Хантингтон, в течение большей части существования человечества цивилизации контактировали друг с другом лишь время от времени или не имели контактов совсем. С началом современной эры, около 1500 г. н.э., глобальная политика приобрела два направления: западное и все остальные. На протяжении четырехсот лет национальные государства Запада – Британия, Франция, Испания, Австрия, Пруссия, Германия, Соединенные Штаты и другие – представляли собой многополюсную международную систему в пределах западной цивилизации, они взаимодействовали, конкурировали и даже воевали друг с другом и в то же время расширялись, оказывали несомненное влияние на все остальные цивилизации. Во времена «холодной войны» глобальная политика стала биполярной, а мир разделился на три части: процветающие и могущественные западные державы, небогатые коммунистические страны и страны третьего мира, представляющие собой, как правило, бедные, политически нестабильные государства, недавно обретшие независимость и заявившие о политике неприсоединения.

С разрушением коммунистического мира в качестве важнейших различий между людьми выдвинулись уже не столько идеологические, политические или экономические, сколько культурные. Народы и нации стремятся самоопределить себя, свой дальнейший путь, обратившись к таким понятиям, как происхождение, язык, история, ценности, обычаи, общественные институты. Они идентифицируют себя с культурными группами: племенами, этническими образованиями, религиозными общинами, нациями и – на самом широком уровне – цивилизациями[139].

Чтобы идентифицировать особенности «русского пути», остановимся на наиболее отвечающей взглядам автора настоящей работы и более принятой, понятной и доступной большинству россиян теории, простой и емкой, предложенной Л.И. Семенниковой, позволяющей сгруппировать локальные культуры в три основных типа развития цивилизаций: циклический, восточный и западный[140].

Согласно этой теории, к циклическому типу цивилизаций относятся народы, живущие в рамках природного годового цикла. Для них характерна полная гармония с природой, тем более что такой вид развития типичен для жизни племен, подчиненных природному циклу; их культура и верования связаны с обожествлением природных сил. Они существуют вне исторического времени (присутствует лишь текущее время и мифическое, в последнем живут боги и души умерших). Государство отсутствует – вождь, как правило, регулирует все основные вопросы жизнедеятельности племени. Народам циклических цивилизаций присуще сохранение приемов жизнедеятельности, традиций; неизменность существующих порядков регулируется строжайшим табу, поэтому главное табу касается нововведений. В течение последних пяти столетий этот хрупкий тип цивилизаций подвергается особо масштабному разрушению, как от природных катаклизмов, так и от соприкосновения с другими цивилизациями.

Восточный тип цивилизации имеет прошлое, настоящее и будущее время, однако земное время, в котором живут люди, и небесное время, в котором живут боги, одновременны, так как последние постоянно оказывают влияние на жизнь людей. Человек в силу бессмертия своей души способен пребывать во всех трех временах. Некоторыми народами восточной цивилизации время воспринимается как циклическое (возвращающееся к исходной точке), и потому «золотой век» для этих народов - всегда в прошлом. Отличительной чертой данного типа цивилизации также является сосредоточенность на духовном: главная цель бытия не реализация конкретных целей, а постижение сакрального смысла. В качестве социального идеала выступает бескорыстный человек безупречной морали и высокого долга. В восточных цивилизациях коллективные интересы превалируют над личностными; социальные связи носят исключительно вертикальный характер и замкнуты на бюрократии, управляющей обществом от имени единоличного правителя. Злоупотребление властью и коррупция – неотъемлемые составные части обществ рассматриваемого типа.

В странах, развивающихся в рамках восточной цивилизации, отсутствуют социально-классовая дифференциация, рыночная экономика, собственность как производящий, умножающийся капитал и даже частная собственность в полном смысле слова, так как верховным собственником является государство и сама власть (принадлежность к власти дает право на собственность); более того, права частных собственников не имеют четких гарантий. Естественно, в таких обществах главенствующую роль играет централизованное государство, и, как правило, это деспотия, не стесненная формальными правилами и законами. Большая часть решений носит анонимный или коллегиальный характер, исключается личная ответственность и инициатива. Традиции в подобных обществах канонизируются, соответственно, разрыв между поколениями не ощутим. Развитие носит циклический характер от укрепления централизованной власти до ее падения и выстраивания новой централизованной власти. Массовые движения направлены не на уничтожение системы, но на произвол конкретной власти: устранение в сбое системы ведет к восстановлению прежней системы с небольшими изменениями.

В отличие от двух первых западная цивилизация, получившая развитие от Древней Греции и Рима и включающая в себя не только страны Западной Европы, но и США, Канаду, Австралию и ряд других государств, характеризуется следующими качествами. Это постоянные изменения на протяжении одной человеческой жизни как в природной среде, так и в окружающем предметном мире и даже в отношениях между людьми, ибо опыт одного поколения быстро устаревает и непригоден для другого поколения. Поколения устремлены в будущее, нацелены на движение вперед, прошлое служит для извлечения уроков и национальной гордости. Основа общественного развития – движение вперед. Поэтому основная ценность данной цивилизации – постижение нового. И так как инновации способна создавать только свободная самодостаточная личность – идеология индивидуализма является ведущей. Цели деятельности человека носят прагматический, конкретный характер. Однако рационализм сочетается с христианством, поставляющим общественную мораль. Принципы протестантской этики освобождают человека от религиозного догматизма и дают духовную санкцию на экономическую прибыль, провозгласив, что богатый христианин способен больше средств тратить на нужды общества. При этом протестантизм утверждает в качестве основного принципа скромное личное потребление и процветающее дело.

Западная цивилизация усиленно аккумулирует новые идеи, стимулирует постоянный приток ресурсов и рабочей силы; она возводит труд на уровень высокого нравственного и религиозного служения, не рассматривая его просто как средство к жизни. Для нее характерны классовая структура общества, такие формы общественной организации, как профсоюзы, партии, идеологии. В экономической основе данных типов общества лежит частная собственность, рыночные отношения и престиж предпринимательства. Для социального устройства обществ этого типа характерны правовое демократическое государство, выступающее не как аппарат насилия, а как регулятор социально-классовых отношений, инструмент разрешения социальных конфликтов, и наличие гражданского общества, активно и добровольно вмешивающегося в жизнедеятельность государства. Вмешательство государства в гражданскую жизнь ограничивается законом.

Признаки, характеризующие западную и восточную цивилизации, предложенные Л.И. Семенниковой, во многом перекликаются с принципами, например, выделенными С. Хантингтоном.

Согласно теории С. Хантингтона, Запад – это цивилизация, базисными основами которой являются экономическое развитие и установление демократии. Восточно-азиатский экономический успех обусловливается восточно-азиатской культурой, и одновременно этой же культурой обусловливаются и трудности, с которыми сталкиваются восточно-азиатские страны на пути построения стабильных демократических систем[141].

Рассмотрение типов цивилизационного развития интересует нас, в первую очередь, с точки зрения анализа места России в цивилизационных процессах. По этому поводу ведутся долгие споры, пока не закончившиеся однозначным приговором для истории нашей страны. Опираясь на различные позиции оппонирующих сторон, постараемся разобраться в особенностях исторического развития отечества с целью приблизиться к пониманию формирования самосознания россиян.

Начиная с ХVIII в. как отечественные, так и зарубежные исследователи (Готлиб Байер, Герард Миллер, Василий Татищев, Михаил Ломоносов и др.), стали выдвигать научные версии формирования народонаселения русских территорий, а еще ранее попытки осознать и проанализировать русскую историю предпринимали авторы русских летописей и былин, иностранные писатели, исследователи и путешественники. Все версии условно можно разделить на три основных направления. Первое сводится к тому, что своим развитием русский народ обязан влиянию, распространяющемуся с Запада, второе – влиянию, распространяющемуся с Востока. С 20-х гг. ХХ века получила развитие евразийская теория, указывающая на своеобразие, неповторимость развития России.

Анализ трактовок первых исторических сведений о Руси показывает, что они достаточно противоречивы. Г.В. Вернадский в работе «Русская история» пишет: «Русское государство появилось в западном углу области, прозванной нами Евразией, по крайней мере в III веке: территория, лежащая между Балтийским морем, Доном, Черным морем и нижним Дунаем, постепенно заселялась племенами восточных славян. В течение VIII и IХ веков эти племена были объединены норманнами, которые проникли в глубь материка по пути, идущему от Балтики. Это событие обычно берется за дату основания русского государства. Однако в действительности политическая жизнь на территории, занятой восточными славянами, в Южной России началась много раньше. Ее социальные и политические формы сосредоточивались вокруг торговли между лесными регионами и пастушескими землями Евразии, Черным морем и Востоком»[142].

Л.Н. Гумилев, напротив, утверждает, что первые упоминания о народе «рус» (или «рос»)[143] относятся к VI в. н.э.[144] Славяне появились на нашей территории как минимум на два века позднее. Л.Н. Гумилев в связи с этим пишет: «Как ныне установлено, славяне не были аборигенами Восточной Европы, а проникли в нее в VIII в., заселив Поднепровье и бассейн озера Ильмень. До славянского вторжения эту территорию населяли русы, или россы, - этнос отнюдь не славянский»[145]. Характеризуя «россов», Лиутпранд Кременский в Х в. отмечал: «Греки зовут Russos тот народ, который мы зовем Nordmannos – по месту жительства», и размещал их на юге Руси, рядом с печенегами и хазарами[146].

Согласно сведениям, предложенным И.Н. Данилевскимм, когда авары к 50-м годам VI в. вступили на земли Северного Причерноморья и Приазовья, эти территории уже с V-VI вв. были колонизированы славянами[147]. Большая часть ученых придерживается мнения, что первые конкретные упоминания о славянах как о самостоятельной этнической группе содержатся в труде готского историка Иордана (первая половина VI в.), в котором он дважды упоминает о них[148]. И Данилевский же заключает: «Приблизительно на рубеже IХ-Х вв. завершается позднеобщеславянский период. Именно в это время вся территория, населенная славянами, делится <…> на три главных диалектных ареала. Западные славяне, продвигаясь вслед за германскими племенами, завоевывали все новые пространства и достигли берегов рек Эльбы, Майна и Дуная. Южные славяне осели на Балканах. И только Восточная группа осталась на территориях, занятых славянами еще на начальном этапе освоения европейских земель»[149]. Д.К. Зеленин, основываясь на изучении этнографии и диалектологии восточных славян, выделил две русских народности (южнорусскую и севернорусскую[150]) и четыре восточнославянских народа («украинцы, белорусы, севернорусские (окающий диалект) и южнорусские (акающий диалект)»[151]). Изучение тонкостей этнического деления пока находится в состоянии разработки. Нам же следует вернуться к сведениям летописных сводов и иных письменных источников о прародителях народов нашей страны.

Между русами и славянами наблюдались различия и в языке, и в бытовых навыках. Например, до нас дошли названия одних и тех же днепровских порогов по-русски и по-славянски: и звучат, и пишутся они по-разному. Примечательно, что русы умывались перед обедом в общем тазу, славяне – под струей; русы брили голову, оставляя волосы на темени, славяне стригли волосы в «кружок»[152]. По свидетельствам арабоязычного автора, «страна славян – ровная и лесистая, и они в ней живут. И нет у них виноградников и пахотных полей. Есть у них что-то вроде бочонков, сделанных из дерева, в которых находятся ульи и мед. <…> И они народ, пасущий свиней, как [мы] овец»[153]. Царь славян «имеет верховых лошадей и не имеет иной пищи, кроме кобыльего молока»[154]. Русы же «нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар и там продают. Они не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян. <…> Единственное их занятие торговля соболями, белками и прочими мехами, которые они продают покупателям. <…> Они соблюдают чистоту своих одежд, их мужчины носят золотые браслеты. <…> У них много городов и живут они привольно. <…> Они высокого роста, статные и смелые при нападениях. Но на коне смелости не проявляют, и все свои набеги и походы совершают на кораблях»[155].

Однако автор «Повести временных лет» пишет: «А славянский народ и русский един, от варягов ведь прозвались русью, а прежде были славяне; хоть и полянами назывались, но речь была славянской. Полянами прозвались потому, что сидели в поле, а язык был общий – славянский[156]». В «Повести» нашли отражение факты, свидетельствующие не только о существующих различия между руссами и славянами, но и о неравном отношении к ним князей. Так, когда Олег вытребовал дань у греческих царей Леона и Александра (по договору 907 г.), он также выставил следующее требование: «И сказал Олег: «Сшейте для руси паруса из паволок, а славянам копринные», – и было так! И повесил щит свой на вратах в знак победы, и пошли от Царьграда. И подняла русь паруса из паволок, а славяне копринные, и разодрал их ветер; и сказали славяне: «Возьмем свои простые паруса, не дали славянам паруса из паволок». И вернулся Олег в Киев, неся золото, и паволоки, и плоды, и вино, и всякое узорочье»[157].

Считается, что формирование русской государственности началось в Киеве и Новгороде. В VI в. поляне заложили городище, из которого впоследствии вырос город Киев. Киев был защищен от набегов степняков обширными лесами и постепенно стал центром сосредоточения восточнославянских племен.

Северные племена в 862 г., изгнав варягов за море, не смогли поделить власть и пригласили князя-варяга[158]. Как писал Нестор, автор «Повести временных лет», «сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, в Изборске»[159]. Позднее нанятые Рюриком варяги захватили Киев[160].

История становления Руси как самостоятельного государства связана как с взаимодействием русов и славян, так и с взаимодействием славяно-русов с соседними народами, с которыми они соседствовали. Закономерно, что строй жизни племен и народов, окружавших Древнюю Русь, также наложил отпечаток на социокульное развитие государства. Британский геополитик Х.Дж. Маккиндер еще в 1904 г. выдвинул теорию, согласно которой Россия и Польша возникли на лесных прогалинах, куда с V по ХVI столетия через степи из разных уголков Азии в створ, образуемый Уральскими горами и Каспийским морем, шли тьмы номадов-туранцев: гунны, авары, болгары, мадьяры, хазары, печенеги, куманы, монголы, калмыки. Комментируя события времен набегов Аттилы на Европу, Маккиндер отмечает: «Большая часть современной истории может быть написана как комментарий к изменениям, прямо или косвенно представляющим последствия тех набегов»[161].

Действительно, накатывающие волна за волной на протяжении десяти веков всадники-кочевники, выходцы из Азии, оказали решающие воздействие на формирование менталитета народов Евразии и, в частности, будущего русского народа. Еще до гуннов по территории нынешней России прошло нашествие представителей также степной расы – скифов, о которых Гомер и Геродот писали, что они питались молоком кобылиц. Как отмечает Маккиндер, повышенная мобильность была характерна не только для всадников, но и для мореплавателей-викингов, прибывавших из Скандинавии. Однако распространение последних по территориям было ограничено речными путями, и потому их влияние простиралось лишь на примыкавшие к рекам местности[162]. В этом, возможно, кроется одна из исторических причин, почему на строй жизни русского народа большее воздействие оказал Восток, а не Запад. До Запада докатывались лишь отдельные волны набегов всадников-кочевников. При этом мобильность, маневренность кочевников значительно понижалась, как только они оказывались в окружении лесов и гор. В этом была одна из причин, почему западные государства под натиском азиатов сумели мобилизовать свои усилия для оказания сопротивления и тем самым даже укрепить свои позиции (то есть набеги номадов-туранцев сыграли в судьбах их государств не столько негативную, сколько позитивную роль).

Территории будущей России, как уже отмечалось, на протяжении десяти и более веков находились под постоянным натиском Азии, и конгломераты народов, ее населявших, оказались неспособными долгое время противостоять этим натискам. Когда же ведущее к освобождению объединение (формирование Московской Руси), наконец, произошло, то оно произошло уже не по западному, а по восточному образцу. Этому были предпосылки. Так, Х.Дж. Маккиндер выдвигает в связи с этим интересную идею: «Возможно, самое впечатляющее совпадение в истории заключалось в том, что как морская, так и сухопутная экспансия Европы явилась в известном смысле продолжением древнего противостояния греков и римлян. Несколько неудач в этой области имели куда более далеко идущие последствия, нежели неудачная попытка Рима латинизировать греков. Именно романо-тевтонцы впоследствии плыли по морям; и именно греко-славяне скакали по степям, покоряя туранские народы. Так что современная сухопутная держава отличается от морской уже в источнике своих идеалов, а не в материальных условиях и мобильности»[163].

Таким образом, с одной стороны, культура Древней Руси в период до монгольского нашествия была «западней» Византийской и на княжение будущая Русь пригласила варягов с Запада. Но, с другой стороны, она впитала в первую очередь греко-славянские традиции и при определении своего дальнейшего пути развития отдала предпочтение Византийскому православию. Как отмечает А.Дж. Тойнби[164], в силу двух характерных для византийской традиции черт западная цивилизация и византийское сообщество были глубоко отличными друг от друга. Эти византийские черты состояли в том, что для Византии был предпочтительнее институт тоталитарного государства и что в споре с Западом «Византия всегда права» («франки» считали себя избранными наследниками Израиля, Греции и Рима, наследниками Божественного Промысла, за которыми – будущее; Византия, наоборот, присуждала себе данную роль – отсюда истоки понятия «Москва – Третий Рим»; отсюда вытекало практическое преломление разногласий: Византия не ладила с Западом и всегда считала себя правой, а Запад – всегда виноватым).

Став полноправным преемником и даже членом византийской семьи народов, русские переняли византийскую позицию по отношению к Западу, на протяжении почти всей своей истории оказывая сильное сопротивление угрозе подчинения Западу или его влиянию. Можно сказать, что в развитие доводов Маккиндера относительно различий идеалов морских и сухопутных держав, Тойнби пишет, что, помимо политических и религиозных споров, которые велись с ХIV в., когда западно-христианское польско-литовское правление стало распространяться на исконно русские территории, занимаемые православным населением[165], идеалы морской державы проникали в Россию и через прибалтийские народы[166], издавна усвоившие приемы навигации, и через порты (Архангельск и Санкт-Петербург[167]), а впоследствии – через поселения иностранцев. «В затянувшемся акте этого воздействия, продолжавшемся более 250 лет, самым драматическим моментом было непрекращающееся балансирование между стремительным развитием технологии на Западе и упорным желанием России сохранить свою независимость и, более того, расширить свою империю в Центральной и Восточной Азии», – делает вывод А. Дж. Тойнби[168].

Таким образом, Россия на протяжении всей истории стоически отстаивала исключительность и неповторимость Святой Руси, Третьего Рима, последнего оплота истинного Православия, абсолютно не принимая все, что исходило от Запада, все, чем он был силен, в том числе технологии и оружие, без которых она была слаба и не могла соперничать с европейскими державами. Одновременно Россия понимала гибельность данной настойчивости и потому, начиная с Петра Великого, она шла, как выражается Тойнби, на «добровольную самовестернизацию незападной страны»[169].

При этом нельзя не отметить, что крещение Руси произошло до разделения церквей, до схизмы, и первоначальная близость к византийской церкви не влекла вражду к латино-католической Европе. Рассматривая возможность принятия христианской, мусульманской или иудейской веры, Русь начала движение в сторону Европы: христианство было сознательным выбором князя Владимира, а последовавшие за ним киевские князья искренне желали породниться с королевскими дворами всей Европы[170]. Однако в выборе именно Византии, наиболее богатой, пышной по сравнению с другими европейскими странами, отличавшейся особой роскошью богослужений, возможно, имела место предопределенность, взращенная той духовной близостью, которая являлась характерной для славян[171] и византийских греков.

Сильнейшее влияние Востока на Россию было оказано и в период монголо-татарского нашествия, когда Степь отрезала молодое восточноевропейское государство от его западных сородичей. Как пишет В. Кантор, именно в это время впервые «опустился «железный занавес», отделивший нас от Европы»[172]. И он же отмечает, что в период Золотой Орды произошел обмен привычками, взглядами, поведением между завоевателями и завоеванными, в результате чего русским был привит взгляд на Западную Европу как на объект «грабежа», мир не родственный, а чуждый. Вслед за Х.Дж. Маккиндером можно сказать, что враждебный взгляд в это время был не привит, а получил дальнейшее свое развитие. Позднее, рассматривая распространение знания на Руси в этот период, мы еще вернемся к проблеме появления запрета на «еллинские и латинские борзости», в то время как домонгольская Русь беспрепятственно отсылала своих переписчиков в Европу за знаниями древних греков и римлян.

На протяжении ХVI – ХIХ вв. Россия расширяла свои границы за счет колонизации, прирастая новыми территориями, на которых проживали народы, развивавшиеся в рамках замкнутого природного цикла (такие, как народы Севера и Сибири) и народы восточных традиций (Средняя Азия, часть Кавказа, Крым, Поволжье). Одновременно, как уже отмечалось, Россия пополнялась и за счет народов, относящихся или тяготевших к западному пути развития, – это, в первую очередь, Польша, Прибалтика, Финляндия, Западные Украина и Белоруссия. Запад оказывал влияние на развитие России не только в период ее древней истории[173] или в период петровских реформ, но на протяжении практически всей истории. Так, для Юго-Западной Руси (для городов Львова, Каменецка, Луцка, Кременца, Житомира, Киева, Ровно, Дубно), начиная со второй половины ХIV в. и до конца ХV в., было характерным принятие и приспособление к своим потребностям «магде-бургского права»[174]. В Юго-Западной и Северо-Восточной Руси с ХIV в. стали образовываться ремесленные и торговые цеха (первые объединения ремесленников появлялись уже в Х-ХIII вв.), и к первой половине ХVI в. их имели большинство юго-западных русских городов[175]. Новгород и Псков являлись феодальными республиками, как считается, с крупными торгово-ремесленными центрами[176], эти республики управлялись при помощи веча. 1497 годом датируется Судебник (общегосударственный судебный кодекс), появление которого на треть века опередило появление подобного правового документа германской нации.

Правление Алексея Михайловича ознаменовалось созданием мануфактур по европейскому образцу, приглашением греческих, литовских, польских, немецких, итальянских специалистов, строивших церкви, отливавших пушки, обучавших военному искусству. Одновременно учреждались полки иноземного образца. Все это свидетельство того, что Россия готовилась к полноправному участию в большой европейской политике, или, согласно трактовке Тойнби, осознавала необходимость вестернизации, технических и технологических изменений, обеспечивающих выживание страны в одном ряду с ведущими мировыми державами.

Софья Алексеевна заключила с Речью Посполитой «Вечный мир», который вводил Россию в европейскую политическую систему. Реформы Петра I были реформами европейского типа (хотя и проводились по-азиатски, через усиление централизации власти, в то время как Европа с ХIII в. стремилась к децентрализации). Екатерина в своем «Наказе» утверждала: «Россия есть страна европейская». А известный французский писатель Стендаль, оценивая поколение Александра I, поколение, победившее Наполеона, характеризовал его как «утончённейшее европейское» поколение.

Смешение восточных и западных идеалов в России происходило не только на уровне государственном, но и на уровне самых малых социальных образований – семей. Известно, что Иван Грозный по отцовской линии восходил непосредственно к Дмитрию Донскому, а по материнской – к Мамаю. Полководец А.В. Суворов среди своих предков имел шведов, в 1622 г. по челобитной принявших российское подданство, а мать его происходила из армян. Так Восток и Запад перемешались на огромных территория России, в сердцах и умах россиян многочисленных народов и наций[177].

Сегодня нельзя однозначно оценивать историю России как историю восточную или западную. Черты той и другой были присущи ей на протяжении веков и осуществляли постоянную борьбу между собой. Даже краткий экскурс в историю России способен показать, что судьба страны развивалась не однонаправленно и не однозначно. С одной стороны, были периоды в истории страны, когда в ее развитии превалировали западные черты, а были такие, когда страна почти целиком отдавалась на волю восточных устоев. Нельзя рассматривать и население России, многонациональное, с разными уровнями культуры, как только восточное или только западное. Причем нельзя сказать, что развитие даже одной конкретной нации в полной мере отвечает только западному или только восточному пути развития. Когда в начале ХIХ века Стендаль оценивал русских как «утонченнейших европейцев», он не подразумевал под ними забитый, запуганный, неспособный оказывать влияние на свою судьбу народ. В. Кантор, характеризуя российскую интеллигенцию времен перестройки, резюмирует, что она «единственная европейски ориентированная часть страны»[178], а за 150 лет до него А.С. Пушкин с горечью отмечал, что российское правительство «все еще единственный европеец в России»[179]. Таким образом, в прогрессировании по западноевропейской модели наше общество за сто пятьдесят лет прошло путь от небольшой группы людей, возглавляющих страну, до не самой многочисленной категории граждан – интеллигенции, да и то не всей.

Отрыв верхушки общества от народных масс стал происходить с особой силой во времена Петра Великого, когда европеизация России в силу неподготовленности большей части общества к принятию новшеств западного характера развела по разные стороны элиту и основную часть населения страны, разрушив, как пишет С.Г. Пушкарев[180], религиозно-моральное и общественно-бытовое единство народа Московской Руси, сделав дворянство и чиновничество иностранцами в своем отечестве.

Следовательно, разные социальные слои одной и той же нации могут иметь совершенно противоположные цивилизационные ориентиры. Более того, русскому характеру, по замечанию Д.С. Лихачева, присуще скрещивание разных черт «в едином регистре»: религиозность с крайним безбожием, бескорыстие со скопидомством, практицизм с полной беспомощностью перед внешними обстоятельствами, гостеприимство с человеконенавистничеством, национальное самооплевывание с шовинизмом, неумение воевать с внезапно проявляющимися великолепными чертами боевой стойкости»[181].

Если в период с образования Московского государства только передовая часть населения (боярство, дворянство, а впоследствии интеллигенция и при этом далеко не все их представители) придерживалась европейского пути развития, то народ, снося на своих плечах все тяжести восточного пути развития, унаследовал в основном те черты, которые не позволяют нам сегодня семимильными шагами устремиться к прогрессу. Это происходит потому, что только осознание большинством своего положения и готовность отстаивать свои права могут привносить изменения в функционирование государственной власти, так как, согласно теории И.Я. Фойницкого, власть (после вотчинного этапа своего развития) способна прогрессировать лишь под натиском растущих требований со стороны не отдельных лиц и групп, а большинства.

Какие же черты, характерные для россиян, задерживают развитие общества?

Прежде всего, в силу многовекового усиления централизованной власти, ее безграничного произвола и признания властью за собой полного права распоряжаться судьбой народа – это внешняя ответственность. Когда авторитарная власть берет ответственность за все происходящее в пределах ее влияния на себя, она тем самым отучает народ от ответственности. Кроме этого, делегирование ответственности «великим» или «большим» людям не позволяет «маленькому человеку» осознавать собственную значимость и, соответственно, выдвигать какие-либо претензии к власти, в первую очередь в области удовлетворения гражданских прав. Внешняя ответственность порождалась многовековой тиранической формой правления. Вот как ее характеризовал упоминаемый ранее Дж. Флетчер: «Правление у них (русских – С.К.) чисто тираническое: все его действия клонятся к пользе и выгодам одного царя и, сверх того, самым явным и варварским образом[182]». При этом автор отмечал, что «ни малейшей справедливости» не соблюдалось ни в отношении высшего сословия, ни в отношении простолюдинов: и те, и другие являлись заложниками царской власти, с которыми власть поступала по своему произволу, приспосабливая законы к своим сиюминутным потребностям[183]. Такое положение для россиян еще очень долго оставалось актуальным.

С.М. Соловьев писал, что татарское иго приучало князей раздвигать простор для своей власти безгранично. В связи с этим татарское иго стало частью внутренней русской жизни, переродилось в иго наше собственное, особенно при Иване IV, ненавидевшем всякую самобытность и истреблявшем ее как в отдельных лицах, в сословии бояр, так и в народных массах (в Тверской и Новгородской областях)[184]. Жесткая централизация не могла послужить отправной точкой к развитию самобытности; под ее влиянием русский народ не терял своей общинности, сплоченности, а отстранялся от централизованной государственности.

Соловьев, при наличии западнического взгляда на государство и общество, усматривал зло в народной массе, которая отказывалась от сотрудничества с государством, указывая на отказ общины от широкого самоуправления, какое им якобы давал Иван IV. На самом деле более правой, на наш взгляд, является точка зрения М.О. Кояловича, который писал: «Народ, вынесший татарское иго, Иоанна IV и Смутное время, бесспорно, великий, исторический народ; но в своей жизни после этих болезней он не мог не представлять многих ненормальностей. Научность требует распределить эти ненормальности на всех и на все, а не искать их причин в одной какой-нибудь сфере, - народной ли то, или государственной»[185].

Внешнюю ответственность порождал и низкий уровень грамотности, просвещенности, когда народ, объективно оценивая свое невежество, сознательно делегировал правящему меньшинству возможность всецело управлять собой.

Во-вторых, за двести с лишним лет монголо-татарского ига (в течение которого устанавливается «монгольское государственное право» на землю, что означает отторжение крестьянина от владения землей и переход земли под власть хана) русскому человеку было привито неприятие частной собственности, ибо какой продукт не вырабатывался крестьянином, он ему не принадлежал. Такой же оставалась ситуация и в последующие эпохи. Уже упоминаемый ранее Дж. Флетчер пишет в своих мемуарах о положении россиян во второй половине ХVI в.: «Чрезвычайные притеснения, которым подвержены бедные простолюдины, лишают их вовсе бодрости заниматься своими промыслами, ибо чем кто из них зажиточнее, тем в большей находится опасности не только лишиться своего имущества, но и самой жизни. Если у кого и есть какая собственность, то старается он скрыть ее, сколько может, иногда отдавая в монастырь, а иногда зарывая в землю и в лесу, как обыкновенно делают при нашествии неприятельском»[186]. И далее посланник английской королевы и доктор права делает выводы: «Вот почему народ (хотя вообще способный переносить всякие труды) предается лени и пьянству, не заботясь ни о чем более, кроме дневного пропитания. От того же происходит, что произведения, свойственные России (как было сказано выше в цитируемом тексте, как-то: воск, сало, кожи, лен, конопля и проч.), добываются и вывозятся за границу в количестве, гораздо меньшем против прежнего, ибо народ, будучи стеснен и лишаем всего, что приобретает, теряет всякую охоту к работе»[187].

Не способствовало укреплению частной собственности и то, что история Россия на протяжении веков была историей осажденной крепости. С 1055 по 1462 гг., по подсчетам Соловьева, Россия перенесла 245 нашествий, при этом 200 нападений на Россию было совершено между 1240 и 1462 гг., то есть каждый год – по одному.

В-третьих, массовая бедность. Как пишет А. Ахиезер, в нашей стране на протяжении веков культивируется бедность, и она, как результат длительного исторического опыта, «нацеливает воспроизводство субъекта на согласие с низким уровнем жизни и почти полным неучастием в основных институтах общества, нацеливает на минимальный уровень организационности и на преобладание таких установок, как беспомощность, зависимость, униженное положение, на низкую мотивацию к труду и достижениям[188]». Бедность русского народа, приобретшая массовый характер, ставшая общепринятой, по мнению Л.В. Милова, происходит из «малой плодородности» исторического ядра российских земель[189]. Малая плодородность земель порождала экстенсивный путь развития главной отрасли в стране – сельского хозяйства. Предельно короткий цикл сельскохозяйственных работ – с середины апреля до середины сентября – вынуждал производить рабочие операции на пределе сил, что препятствовало развитию интенсивных форм хозяйствования. Необычайно короткий срок возделывания «худородных почв», как отмечает автор, не оставлял возможности для тщательной их обработки и для заготовки кормов скоту, отсюда – слабое, малопродуктивное животноводство. И отсюда, (из-за дефицита рабочего времени), по мнению Милова, живучесть в России общины (которая не давала развиваться частной собственности на землю) и авторитарное государство, которое только и могло получить прибавочный продукт, не хватавший на всех, силовым методом. Традиция насильственно отбирать заработанный гражданами прибавочный продукт сохранилась и в советские времена, когда сельское хозяйство было превращено в источник капитала для индустриализации[190], и в последующие годы, вплоть до сегодняшнего дня, когда россияне продолжают получать в государственном секторе ни с чем не соизмеримо ничтожную плату за свой труд[191].

Отсутствие товарных излишков, устаревшая сельскохозяйственная система задерживали развитие товарно-денежных отношений и, соответственно, городов[192]. Задержка в развитии городов вела опять-таки к торможению в развитии частной собственности и совершенствовании форм производства; последнее тормозило необходимость повышения образовательного уровня, и соответственно, повышения уровня общественного сознания. Такие тенденции были характерны практически на протяжении всей истории страны.

Исторически сложившиеся традиции воспроизводства бедности в массовых масштабах оказали огромное влияние на формирование ментальности русского народа, породили многие негативные качества, присущие ему. И прежде всего – экономическую и социальную инерцию. Экономическая инерция уходит корнями в отсутствие стимулов поиска интенсивных путей умножения ресурсов: хан, хозяин или государство все равно отберут выработанный продукт. Хроническая экономическая бедность ведет к социальной инерции: бедный человек не может чувствовать себя свободным, самодостаточным, способным в авторитарно-тоталитарном государстве предпринимать попытки самостоятельно решать свою судьбу, отстаивать даже зафиксированные в законодательных актах права и свободы.

Если массовая экономическая инерция способствует воспроизведению бедности, то массовая социальная инерция стимулирует формирование низкого уровня общественного сознания, что, в свою очередь, ведет к низкому уровню общественного развития того или иного народонаселения в целом.

Таким образом, как верно отметила Л.И. Семенникова, «поле исторической деятельности русских расположено между двумя мощными центрами цивилизационного влияния – Востоком и Западом». И русские, на протяжении всей своей истории стоят перед альтернативой выбора, до конца не решившись ни на один, ни на другой вариант.

Говорить об особом цивилизационном пути, характерном для России, в преломлении евразийцев не видится целесообразным, так как известная история государств и народов доказывает, что идеократическая концепция государства (идеократия, согласно теории евразийства, – надклассовое государство, подчиненное не интересам отдельной социальной группы, а некоей высшей идее, государство «социальной справедливости и правды»), зародившаяся в 20-х гг. ХХ в., не может быть реализована в обозримом будущем. И концепция создания информационного общества, управляемого с точки зрения рациональной пользы для большинства, много ближе современному поколению.

Таким образом, анализ цивилизационного развития России, к сожалению, приводит к неутешительным результатам, когда в силу ряда причин, как-то: географических, климатических, этнических, исторических и других – наш народ, начавший свою историю как полноправный член семьи европейских государств, спустя десять веков со скорбью оценивается соотечественниками как «население низкого качества». И причина этому – опять-таки низкий уровень общественного сознания.

Подводя итог рассмотренным в главе проблемам, необходимо отметить следующее. Анализ основных категорий, использованных в настоящем диссертационном исследовании, показывает, что определены рамки употребления устоявшихся понятий, предложены собственные варианты трактовки имеющихся и введены новые категории. В главе обобщены теории общественного развития и обоснована ведущая роль коммуникационных теорий, усиливающаяся с формированием демократической системы государственности. Впервые вводится в научный оборот концепции, доказывающая объективность процессов взаимовлияния и взаимозависимости развития общественного сознания и государственной власти.

1. Основную категорию, используемую в диссертационном исследовании, – средства массовой коммуникации – предлагается трактовать как синонимичную категории средства массовой информации, но в более широком пониманиипо трем причинам. Во-первых, потому что анализ влияния средств массовой коммуникации осуществляется с периода в истории человечества, когда не существовали СМИ в принятом сегодня понимании (печать, телерадиовещание), их функцию выполняли рукописные книги. Во-вторых, сегодня средства массовой коммуникации, помимо СМИ, включают в себя кинематограф, шоу-бизнес, Интернет, новые средства массовой информации, рекламу, PR, оказывающие значительное влияние на массовое сознание. В-третьих, средства массовой информации – это преимущественно однонаправленная система, в то время как средства массовой коммуникации являются системой, обладающей обратной связью, почему в последние годы все активнее обсуждается необходимость преобразования СМИ в СМК, т.е. в инструмент социального взаимодействия, в один из значимых институтов социального управления.

2. Политическая коммуникация демократических обществ, по нашему мнению, подразумевает не одностороннюю направленность сигналов, исходящих от власти к обществу, а весь диапазон неформальных коммуникативных процессов в обществе, которые оказывают самое разное влияние на политику. Т.е. современная политическая коммуникация – это не вертикальный обмен информацией, а взаимовыгодный горизонтальный. Категорию современной легитимной власти предлагается трактовать как управление, основанное на взаимосогласии и взаимовыгоде (достигаемых в процессе коммуникации) для управляемых и управляющих. Демократическое политическое общество рассматривается как общество, в котором власть исходит снизу, от народа. Политическое сознание предлагается рассматривать как обобщенное сознание не широких масс, а более определенных и организованных, чем масса, больших и малых групп, связанных с политикой и названных публикой, или общественностью, рассматриваемых не только как объект, но и как субъект политики.

3. Категорию народ условно предлагается подразделить на элиту,общественность (или публику, или субъект общественного мнения, или субъект истории), общественно неактивную часть народа (престарелые, малограмотные) и обездоленных/отверженных (заключенные, беженцы и люмпенизированная масса).

4. СМИ и СМК в системе социальных связей отражают всю совокупность социальной действительности, создавая представление о ней; они включены в политические процессы через осуществление воздействия на общественное сознание и, соответственно, – на общественное мнение. С формированием демократической системы государственности значение двусторонней коммуникации возрастает настолько, что государство социального типа без нее не может функционировать. Средства массовой информации и коммуникации в новых условиях становятся тем основным механизмом, при помощи которого народ получает возможность регулировать процессы своей жизнедеятельности, а власть получает реальную легитимность.

5. В процессе анализа теорий общественного развития было доказано, что к эволюции человечества не может быть применена теория «монофакторного» прогресса, когда по принятию за основу одного признака удается проследить весь путь общественного развития. Также процессы общественного развития совсем не обязательно должны осуществляться только в рамках однолинейного прогресса и однонаправленно.

6. В последние пятьдесят лет все чаще обсуждаются идеи коммуникативных теорий, согласно которым социальная организация общества обеспечивается определенным способом и типом коммуникации. Теории коммуникативного характера выходят на первый план в связи со становлением знания как источника экономического прогресса, то есть в связи с превращением его в основной товар. Закономерно глубокий интеллектуальный потенциал индивида ведет к формированию гражданского общества, усилению института общественного мнения. Разрешение всех социальных проблем на этом этапе развития цивилизации возможно только на уровне обоюдной договоренности, осуществляемой в процессе коммуникации.

7. Анализ истории массовой социальной коммуникации показывает, что политические коммуникации, взаимодействие власти и общества самым непосредственным образом связаны с процессами формирования и функционирования общественного мнения и общественного сознания. Именно поэтому с середины XIX века на первый план в изучении социальных процессов стали выдвигаться исследования в сфере социальной психологии. По нашему мнению, наступила пора, когда необходимо смотреть на процессы общественного развития с точки зрения роли общественного сознания.

8. Предлагаемая концепция взаимовлияния и взаимозависимости развития общественного сознания и государственной власти, показывает, что появление каждой новой формы государственной власти находится в прямой зависимости от уровня развития общественного сознания и от возможности власти оказывать на него воздействие, в первую очередь, через распространение мыслей и мнений посредством средств массовой информации и коммуникации.

9. Анализ ряда теорий показал, что стеснительные меры, применяемые к СМИ и СМК со стороны власти, не в состоянии остановить процесс распространения идей. Вместе с тем, СМИ не способны производить каких-либо изменений в социальной жизни, если эти изменения не отражают общественного мнения. Средства массовой информации и коммуникации являются средствами распространения уже имеющегося общественного мнения, мнения, овладевшего умами части общества, нередко – значительной ее части.

Одновременно явилось бы заблуждением преуменьшение значения роли СМИ в социально-политических процессах, так как они имеют возможность, попадая на благоприятнуюпочву, постепенно, методично и продолжительно оказывать воздействие на мнение каждого отдельно взятого индивида и общество в целом, подготавливая, закрепляя и ускоряя процесс принятия идей.

10. Находясь на границе Востока и Запада, в силу географического положения (удаленности от морей) Россия по своим идеалам оказалась ближе к тем, кто «скакал по степям», чем к тем, кто «плавал по морям». Поэтому, несмотря на первоначальное стремление сблизиться с Западом (приглашение варягов на княжение), Россия впитала в первую очередь греко-славянские традиции и при определении своего дальнейшего пути развития отдала предпочтение Византийскому православию. Став полноправным преемником византийской семьи народов, русские переняли византийскую позицию по отношению к Западу как к угрозе подчинения. Неприязнь к Западу значительно усилилась после 250-летнего монгольского ига, когда произошел обмен привычками и взглядами между завоевателями и завоеванными, в результате чего русским был привит взгляд на Западную Европу как на мир не родственный, а чуждый.

11. На протяжении веков Россия балансировала между необходимостью западных технологий и техник и расширением империи на Восток. Уже со времени царствования Алексея Михайловича, но особенно со времени правления Петра I начинается вестернизация страны. Происходит смешение восточных и западных идеалов в России: как правило, элитарная часть общества придерживалась европейского пути развития, а народ, снося на своих плечах все тяжести восточного пути, наследовал черты, которые не позволяли ускорять процессы общественного развития. Поэтому нельзя однозначно оценивать историю России как историю восточную или западную.

12. Среди негативных, характерных для россиян черт, задерживающих процессы общественного развития, мы выделяем внешнюю ответственность, порожденную многовековой централизованной властью, ее безграничным произволом и признанием властью полного права распоряжаться судьбой народа. Жесткая централизация не давала развиваться самобытности; под ее влиянием русский народ отстранялся от государственности. Внешнюю ответственность порождал и низкий уровень грамотности, когда народ, объективно оценивая свое невежество, сознательно делегировал правящему меньшинству возможность всецело управлять собой.

За многовековой период «отъятия» выработанного продукта русскому человеку было привито неприятие частной собственности, ибо какой продукт ни вырабатывался крестьянином, он ему не принадлежал. Не способствовало укреплению частной собственности и то, что история Россия на протяжении веков была историей осажденной крепости.

13. В результате в стране на протяжении веков культивировалась бедность в форме согласия на низкий уровень жизни и почти на полное неучастие в основных институтах общества с целью преодоления беспомощности и зависимости. Упрочению бедности во многом способствовала малая плодородность земель.

14. Бедность создавала отсутствие товарных излишков, устаревшая сельскохозяйственная система задерживали развитие товарно-денежных отношений и, соответственно, городов. Задержка в развитии городов вела опять-таки к торможению в развитии частной собственности и совершенствовании форм производства; последнее тормозило необходимость повышения образовательного уровня, и соответственно, повышения уровня общественного сознания. Такие тенденции были характерны практически на протяжении всей истории страны.

Традиции воспроизводства бедности в массовых масштабах сформировали ментальность русского народа с такими негативными качествами, как экономическая и социальная инерция.

15. Таким образом, рассмотрение концепции взаимовлияния и взаимозависимости развития общественного сознания и государственной власти и особенностей формирования сознания россиян свидетельствует, что общественное сознание играет решающую роль в процессах прогрессивного развития народов. Общественное сознание способно в большой мере определять курс цивилизационного развития государства и корректировать систему государственной власти в соответствии с уровнем претензий народа на удовлетворение своих потребностей. Но это происходит только в том случае, когда уровень общественного сознания поднимается до отметки готовности действовать в соответствии со своими потребностями.

2. ГЕНЕЗИС КОММУНИКАТИВНЫХ ОТНОШЕНИЙ ОБЩЕСТВА
И ВЛАСТИ В РОССИИ (до начала XIX века)