Плохая весть

Райли Аллен встретил «Йоми Мару» в добром настроении. Прошел почти месяц, как он оставил судно. Тогда он уезжал из Сан‑Франциско с нелегким сердцем. Не без колебаний передавал колонию в руки Эверсолу. Справится ли Грегори с новыми для себя обязанностями? Как‑то сложатся его отношения с Каяхарой, человеком умным, но и властным? Впрочем, таким и надлежит быть капитану.

И вот «Йоми Мару» у причала Нью‑Йорка. Дети здоровы и счастливы. Они протягивают Аллену руки. Густой частокол рук, сквозь который нелегко пробиться ему и сопровождающим его Бремхоллу и Эверсолу. Каждого ребенка хочется потрепать по плечу, выслушать и сказать ласковое слово. Но есть морская традиция – прежде надо посетить капитана. Совсем рядом, на берегу, начинается Америка. Там – мэр, губернатор, президент… Здесь же, на палубе, хотя судно и зафрахтовано Красным Крестом, суверенная территория Японии. Таковы международные законы. Каяхара не только капитан, но и представитель Страны восходящего солнца. И к нему первый визит.

Но это визит не только вежливости. С первого дня плавания между ними установились дружеские отношения. Кроме того, они понимают – две страны могут быть в добрых или плохих отношениях, даже враждовать. А Аллену и Каяхаре это противопоказано. Их объединила общая задача, и каждый делает свою часть дела.

Как его встретит капитан? С твердым и непроницаемым лицом, словно изваянным из камня? Или скупой, как зимнее солнце, улыбкой? Но у него есть чем смягчить суровость японского моряка. В руке Аллена подарок. В пакете – двадцатилетнее шотландское виски (как‑то Каяхара проговорился, что это его любимый напиток) и солидный запас табака, которого хватит на весь переход через Атлантику.

Каяхара уже стоял на пороге своей каюты. Но что‑то в выражении его глаз заставило остановиться и Аллена. Заготовленное приветствие замерло на устах, а рука с подарком опустилась сама собой.

– Мистер Аллен, – сказал капитан, чуть помедлив, – я удручен несчастьем, которое случилось на моем судне.

Пострадал кто‑то из матросов или кочегаров, подумал Райли.

– Выражаю вам свое сочувствие, капитан. Работа моряка опасна. Как это случилось?

– Вы меня не поняли. Это случилось не с членом экипажа.

– Тогда с кем же? Пострадал кто‑то из военнопленных?

– К моему глубокому сожалению, речь идет о ребенке.

Кровь прилила к лицу Аллена.

– Это невозможно, – резко возразил он, отгоняя от себя страшную новость. – Только что я шел через толпу детей. Каждый улыбался, и все были счастливы. Случись что, мои помощники сказали бы мне еще на трапе. Не так ли, мистер Эверсол?

– Увы, капитан говорит правду, – ответил Эверсол, дотронувшись до руки Аллена. – Умерла десятилетняя Лена Александрова. Скончалась, несмотря на все старания судовых врачей спасти ей жизнь.

– И я узнаю об этом только сейчас, а не в первую минуту, когда поднялся на пароход!

– Не успел вам сказать, Райли. На палубе нас сразу окружили дети. А они не знают о случившемся.

– Не знают?

– Так мы решили, так посоветовала Ханна Кемпбелл. Прибытие в Нью‑Йорк для детей большое событие. Не стоит омрачать им этот праздник.

– Тело девочки в судовом лазарете?

– Нет. Мы срочно вызвали санитарную карету и отправили в госпиталь.

– Но у Александровой есть брат. Вы что же, и ему ничего не сказали?

– Не сказали. Дети недавно проснулись. Не думаю, что для мальчика день должен начаться с этой страшной новости. Он так любил и опекал свою сестру… По нескольку раз подходил и справлялся о ее здоровье. Перед отъездом из Петрограда он уже пережил смерть матери. И вот новое несчастье.

– И нужно же такому произойти, – сказал Аллен глухим голосом. – Случайная муха… И вот нет ребенка.

– Вся наша жизнь состоит из случайностей, – заметил Каяхара. – Но думаю, в море их значительно меньше, чем на суше.

– Это почему же? – поинтересовался Эверсол.

– На судне человек больше привержен послушанию и порядку.

– Согласен с вами, капитан. Но мухе не прикажешь.

– Сегодня у нас сотня забот, – сказал Аллен. – Но первое, что мы должны решить, – где и как похоронить девочку.

– Это нужно сделать согласно православным обычаям. Я уже советовался с русскими воспитателями, – сказал Эверсол.

– Несколько дней тому назад мы с Марией Леоновой посетили русскую церковь и познакомились со священником. Надо ему позвонить. Поручим это Бремхоллу. Барл, – Аллен повернулся к Бремхоллу и увидел, что тот стоит к нему спиной, а плечи его дрожат от плача.

Все было как во Владивостоке, Муроране и Сан‑Франциско. Два воспитателя по обе стороны трапа держали в руках списки и отмечали детей, покидавших судно. И этому очень помогал жетон, висевший на шее каждого мальчика и девочки. Свой личный номер они помнили так же хорошо, как собственный день рождения.

Двадцатиместные открытые автобусы долгой чередой двинулись от пирса Джерси‑Сити к острову Стейтен‑Айленд. Каждый колонист сидел в отдельном кресле и чувствовал себя не только пассажиром, но и зрителем. Казалось, не они едут через город, а он надвигается на них – огромной и пестрой панорамой, состоящей из нескончаемого числа окон, автомобилей и пешеходов.

Барл Бремхолл находился в головном автобусе, а Райли Аллен – в машине, замыкавшей колонну. Он все еще продолжал держать в руке листок, который ему вручили за минуту до того, как они тронулись в путь.

На листке было несколько цифр.

С парохода высадилось 778 детей (428 мальчиков и 350 девочек), 84 русских учителя и воспитателя (10 мужчин и 74 женщины), 16 американцев (11 мужчин и 5 женщин) и 77 служащих, бывших военнопленных. Всего около тысячи человек. И, конечно, Федя Кузовков. Но он оказался среди встречающих.