Королева экрана Вера Холодная

Этими подробностями биографии Веры Холодной поделилась жившая в Калифорнии дочь царицы русского кинематографа, Евгения Владимировна Холодная‑Лапикен.

Вера Васильевна Левченко родилась в семье учителя гимназии в 1893 году в Полтаве. Когда ей было два года, родители Веры переехали в Москву, где отец устроился в одну из гимназий учителем. В 1896 году родилась вторая дочь – Надя, а в 1905‑м – третья дочь, Соня. Все девочки учились в московских гимназиях, а Веру приняли в Балетную школу Императорского Большого театра, где будущая кинозвезда оставалась только год и по настоянию своей бабушки вернулась в гимназию, чтобы ее закончить. Сестра же Соня стала впоследствии балериной, начав танцевать в 1919 году.

Вера Левченко вышла замуж рано, семнадцати лет, в 1910 году. Муж ее Владимир Холодный, офицер Фанагорийского полка, инженерной роты, был специалистом по пулеметам и полевой артиллерии. Кроме того, он окончил Юридический факультет Петербургского университета и увлекался новыми тогда автомобилями. Сын директора Тамбовской гимназии, он, как и все его братья, получил разностороннее образованнее. Молодая чета поселилась в центре Москвы в большой квартире дома № 50 по Тверской‑Ямской улице. Адвокатская деятельность приносила Владимиру Холодному и популярность, и хорошие заработки. В 1911 году у них родилась первая дочь Евгения Холодная, а в 1913‑м, – вторая дочь, Нонна.

Евгения Холодная вспоминает:

Насколько я могу вспомнить, наша квартира в Москве была большой. В детстве все воспринималось огромным. Мы с сестрой могли свободно бегать по комнатам. Вывезшая нас впоследствии в 1920 году в Константинополь тетка Надежда Васильевна Левченко говорила, что в квартире было шесть комнат. На Тверскую выходили окна столовой, гостиной и будуара. Затем шел довольно длинный коридор и кабинет папы, спальня папы с мамой, детская и еще одна спальня. За поворотом коридора была ванная комната, две уборных и большая кухня с кладовой. Моя сестра Нонна была моложе меня на три года, но мы все‑таки играли вместе и придумывали себе всякие развлечения. В дверях детской наверху была привинчена перекладина для гимнастических занятий папы, а мы, девочки, использовали ее как качели. Но раскачивали друг друга не очень сильно, так как стена коридора была прямо напротив наших «качелей». Окна нашей детской выходили во двор здания… Сидя на широком подоконнике, мы часто наблюдали за жизнью нашего двора. В комнате рядом с детской поместилась на постоянное житье с нами «бабушка Левченко» со своей младшей дочерью Соней – нашей другой теткой. Бабушка вела в доме Веры Холодной хозяйство и помогала растить нас, дочек. Тете Соне было тогда еще 11 лет, и она ходила в гимназию и в балетную школу. Так как Вере Холодной самой не пришлось стать балериной, она всячески старалась помочь в этом своей сестре Соне.

Наша тетя Надя окончила, кроме гимназии, курсы сестер милосердия имени императрицы Марии Федоровны в Петербурге, вышла замуж за военного и работала практиканткой в каком‑то московском госпитале. Она часто посещала нас. Так как мы жили в центре Москвы, мама часто ходила гулять с нами в Кремль, мы доходили до Китай‑города, шли мимо Большого театра, где раньше моя мама занималась в школе. Мы часто рассматривали витрины с модными платьями.

Вера Холодная неплохо играла на пианино и иногда с некоторым драматизмом декламировала в кругу друзей, собиравшихся у нас.

Все же театр как таковой и деятельность в нем Веру не привлекали. Зато с большим вниманием слушала она разговоры о новом, но начинающем приобретать все большую популярность в России виде искусства – КИНЕМАТОГРАФЕ.

Посетив несколько раз кинематограф, Вера быстро нашла свое увлечение.

Ее кумиром стала известная датская актриса Аста Нильсен – немая муза немецкого кинематографа и впоследствии жена московского актера Художественного театра Григория Хмары.

С настойчивостью и решительностью Вера Холодная решила искать работу в кино и добилась того, что на нее обратили внимание и взяли на пробу. Так из пассивной обожательницы нового искусства Вера превратилась в царицу русского кинематографа той эпохи.

Вера Холодная, жена скромного офицера, поступает на работу в качестве статистки на студию. В ее гардеробе – одно черное вечернее платье, которое она умело украшает одним цветком, прикалывая его то к плечу, то на талию. Это черное платье, ее жгуче‑черные волосы, создавали обрамление бледному лицу, загримированному мертвенно‑бледным тоном, что делало ее огромные бутылочно‑зеленые глаза заметными, даже в толпе статистов. Будучи уже на вершине славы, Вера Холодная говорила: «Мои глаза – это мой хлеб». Блестящий директор студии Ханжонкова, Евгений Бауэр обнаружил Веру Холодную среди статисток и дал ей главную роль в фильме «Песнь торжествующей любви» по Тургеневу. Знавшие ее актеры приписывали ее славу умелости постановщиков, а также ее изящной фигуре и фотогеничной внешности, прекрасной, при всех ракурсах камеры. Знакомый Веры, певец Александр Вертинский, поддержал молодую актрису советом в начале ее кинокарьеры.

Можно сказать, что режиссер Евгений Бауэр, новатор русского немого кино, открыл талант Веры. Несмотря на его любовь к мелодраме, Бауэр был эстетом, мастером художественного движения, он отличался изобретательностью в выборе декораций. Море тюля, парча и мех, поражавшая воображение зрителя роскошь. Евгений Бауэр скончался в 1917 году, но Вера успела сняться во многих его фильмах в главных ролях, и это положило начало ее карьере. Кинематографическая деятельность моей матери подробно описана во многих статьях, рецензиях, брошюрах и книгах, с известной долей критики. Вкратце нужно сказать, что за четыре с половиной года Вера Холодная снялась в 34 фильмах, главным образом на студии Ханжонкова, находившейся в облицованном изразцами псевдорусском «тереме», спрятанном сегодня неподалеку от Художественно го театра в Москве. В те годы мама иногда брала меня с собой, когда отправлялась на совещания с администрацией киностудии в одну из небольших зал гостиницы «Метрополь». Я долго там не могла усидеть и ходила на прогулки с мамой, только когда не было совещаний. Но когда возросла популярность мамы, за нами стали бегать как стая гончих, коммерческие фотографы. Многие из этих фотографий‑открыток для меня сохранила наша тетя Надя.

Вера Холодная была единственной русской киноактрисой, гонорары которой могли быть сравнимы с современными ставками кинозвезд. За съемку в кинокартине ей предлагался оклад в 25 000 царских рублей, съемки обычно занимали три месяца, и это была весьма значительная сумма в те годы. Несмотря на это, знавшие ее хорошо современники вспоминают ее женщиной скромной и милой в общении. Не любить ее было нельзя.

Успех Веры Холодной был необычайным: по сей день в России она – символ русского немого кино. Никто из других звезд не мог с ней сравниться – ни пикантная балерина Вера Коралли, ни героическая Зоя Карабанова, ни Зоя Баренцевич. Слава Веры Холодной привлекла в кино молодых актрис: студийку Станиславского Ольгу Бакланову, Веру Пашенную, Ольгу Гзовскую и др. Некоторые из них стали популярны за границей в 1920‑е годы. Вере же была уготовлена иная судьба.

Частыми партнерами Веры по фильмам были О. Рунич, В. Максимов, В. Полонский и Иван Мозжухин. Очень популярными картинами Веры Холодной были «Молчи грусть, молчи…», «У камина», «Сказка любви дорогой», «Последнее танго» и многие другие. Веру почитали, обожали, ей подражали. Сводили с ума ее большие с поволокой глаза «роковой женщины», фотографы снимали ее наперебой и в фас, и в профиль: вот Вера – цыганка, вот – испанка, тут – Пьеретта. С фотографий она смотрит на нас задрапированной в умопомрачительные туалеты, укутанная в шиншиллу, украшенная перьями марабу и эгретами «эспри», оттененная нарядными шляпами – русская красавица дореволюционной поры.

Но это – для кино, а в жизни папа абонировал ложу для нас, девочек, в Большом театре, и нас часто водили на большие детские спектакли: остались в памяти только названия: балет «Конек‑Горбунок» и опера «Снегурочка». Вера часто ходила также в дом Перцова возле Храма Христа Спасителя на спектакли популярного тогда театра Никиты Балиева «Летучая Мышь» и дружила с актерами.

С все более и более растущей маминой популярностью домашние дела переходили в руки бабушки Левченко, которая начала меня обучать игре на пианино и даже давать первые уроки арифметики и азбуки.

Началась война, и папу призвали на фронт. Мама часто ездила на фронт, где Владимир Холодный был в батальоне генерала Балуева. Она это делала в промежутках между съемками. Папу тяжело ранили в ногу в боях под Варшавой, он вернулся в Москву и чуть не потерял ногу.

К счастью, успешная операция, проведенная известным военным врачом, однополчанином папы, спасла папину ногу от ампутации. Ему пришлось проходить курс лечения дома, и папа проводил все время в кабинете и не мог с нами играть.

Началась «Великая Бескровная» (революция), и это изменило жизнь многих в России.

Мама была очень занята работой в киностудиях и теперь не так часто брала меня на прогулки с собой. Свободное же время она подолгу проводила с нами. Вскоре начались беспорядки в Москве, и по домашним разговорам было слышно, что надо скорей уезжать на юг. Для меня и Нонны слово «юг» в общем ничего не значило.

В киностудии, где работала Вера, намечалась постановка картины «Княжна Тараканова», и для этого строились съемочные павильоны в Одессе. Теперь же, когда революционные беспорядки в Москве угрожали испортить всю работу и задержать весь персонал, актеров и звезду экрана, дирекцией был срочно устроен переезд в Одессу, пока это было еще возможно. Папа из‑за ранения с нами ехать не мог: он остался в Москве и обещал приехать, как только ему позволит нога. В мае 1918 года студия выхлопотала для мамы вагон, и, спешно попрощавшись со знакомыми и друзьями, мы выехали. С папой в Москве осталась маленькая дочурка Нонна, которая из‑за своего возраста была бы помехой в таком путешествии, и бабушка – смотреть за хозяйством дома.

Наш вагон доехал до нейтральной зоны, где кончалась Совдепия и московские революционные беспорядки. Мне очень хотелось спать. Но нам пришлось идти пешком по ухабам, трястись на каких‑то телегах и подводах до того места, где начиналась еще не тронутая революцией прежняя Россия, с ее регулярным железнодорожным движением и нормальной жизнью. Вскоре мы сели опять на поезд и проснулись уже в Одессе.

Почти вся семья Холодных воспользовалась этой возможностью и выехала в Одессу. Там собрались мать Веры, мои тетки и сестры Веры – Надя и младшая двенадцатилетняя Соня, и я, Женя, тогда семи лет. В переполненной Одессе при помощи администрации студии нам удалось снять сносную квартиру в доме Попудова, на Соборной площади, хотя и не такую удобную, как в Москве. Чтобы не мешать семье актрисы, администрация студии всегда, как в Москве, так и в Одессе, арендовала помещение для собраний и обсуждений театрального и технического порядка. В Москве ими были маленькие залы «Метрополя», а в Одессе – два смежных номера гостиницы «Бристоль».

В ожидании, пока оборудовалась киностудия в Одессе, Вера Холодная снималась в ряде картин в Ялте, время от времени приезжая туда. С распространением большевизма на юг России, Вера часто выступала в благотворительных концертах в пользу Добровольческой Армии. Ее появление на эстраде с декламацией обеспечивало большие сборы. Мама брала меня в такие поездки по югу России.

Муж тети Нади был убит на фронте, она работала в Одессе в местном госпитале и вскоре вышла замуж за обрусевшего грека. В одну из поездок в действующую армию моя мама простудилась, и, больная, слегла в нашей квартире в доме Попудова. По заключению врачей она заболела свирепствовавшей тогда «испанкой». Вера Холодная проболела две недели, и ее мать и обе сестры были все время при ней. Но исход болезни был неизбежен – Вера Холодная, царица немого кино, скончалась 3 февраля 1919 года. Она была похоронена в Одессе. Кладбище это теперь уничтожено: на его месте сад Ильича. Памятник же Вере Холодной в виде барельефа стоит на могиле работавшего с ней режиссера Чардынина.

Вскоре выбрались из Москвы моя прабабушка с сестрой Ноной. Так нам стало известно об аресте моего отца, Владимира Холодного, увезенного в ГПУ на Лубянку. В нашей московской квартире чекисты штыками распороли стены, подушки, матрасы, мебель, а затем всю обстановку и мебель погрузили и увезли. Но мою прабабушку и сестру Нонну оставили в квартире. Они носили передачи в тюрьму отцу, пока им не сказали, что больше не надо: моего отца расстреляли в конце 1919 года.

Со смертью мамы наша старшая теперь тетя Надя взяла нас под свою опеку. Вскоре Одесса попала под власть большевиков, и все стало меняться. Тетя Надя со своим мужем, греческим подданным, добилась выезда из Одессы. Как опекунша, она могла нас взять с собой, и так мы, девочки, приехали в Константинополь, где уже собралось много русских беженцев.

Муж тети Нади встретил там много знакомых коммерсантов и, быстро освоившись, начал свое дело. Нас, девочек, как и многих других детей беженцев, определили в русские гимназии в Болгарии. Там было уже около семи учебных заведений из России, эвакуировавшихся от красного террора. Покровительство болгарского Царя Бориса этому способствовало. Средства на наше обучение поступали из русской казны за границей. Мы попали в гимназию Кузьминой, бывшую известной частной гимназией в Петербурге. Все наши преподаватели были опытными педагогами старого времени и давали нам прекрасное русское образование. Еще когда мы учились в гимназии, к нам часто приходили незнакомые люди, высказывая нам сочувствие как сиротам известной киноактрисы. Часто давали нам газетные и журнальные вырезки и фотографии с наставлениями: «Храните, это ваша мама!» Во время летних каникул я привозила это все в Константинополь и оставляла тете на сохранение. Таким образом, у меня собрался обширный материал о деятельности моей матери. Просматривая затем с тетей Надей статьи и описания жизни моей матери, мы находили не только много несуразицы, но и заведомые выдумки и даже отъявленную ложь. Единственные правдивые описания жизни Веры Холодной можно было найти в харбинской газете «Свет» Сатовского‑Ржевского, который снесся с русским консулом Нератовым в Константинополе и, достав через него адрес тети Нади, получил правдивые сведения о жизни Веры Холодной. Статья эта была опубликована в середине февраля 1922 года. Другое правильное описание можно найти в книге М. Ефремова «Харбин – город русский», изданной в 1931 году.

По окончании гимназии в 1933 году я вернулась в Истанбул на постоянное жительство. Сначала я работала у тетиного мужа в его предприятии бухгалтершей. Иногда я давала уроки фортепьяно детям турецкой интеллигенции, а иногда и пения.

Затем я вышла замуж за русского офицера, работавшего инструктором по починке автомобилей в турецкой компании. В Истанбуле в те времена была довольно большая русская колония, которая в большинстве своем жила неплохо, избежав советских ужасов. Когда я была еще в гимназии, я научилась церковному пению и даже стала управлять нашим школьным хором во время богослужений. Стареющий регент нашей русской церкви в Истанбуле, Михаил Иванович Масленников, собиравшийся уходить на покой, предложил сделать меня регентом. Он дал мне очень хорошую школу, и вскоре я заменила его. После смерти моего мужа я поселилась у своей стареющей тети Нади, вела ее хозяйство и помогала дяде в его конторе. Я побывала дважды во Франции, гостила у моих одноклассников по гимназии в Швейцарии и Италии, а также на Святой Земле.

В 1960 году я вышла замуж за русского «американца», присланного в Турцию своей фирмой. По работе ему приходилось много ездить по всему свету. Он оказался харбинцем и к тому же высокообразованным человеком, имеющим степень магистра социологии. С ним мне удалось побывать почти во всех странах Европы, в Китае, в Японии и в России.

Вот что я смогла вспомнить о моей матери, Вере Холодной, нашей семье и немного о себе самой.

Date: 2015-11-13; view: 334; Нарушение авторских прав