Жизнь Бенвенуто Челлини». Перевод, примечания и после­словие М. Лозинского. М.—Л., 1931, стр. 42

низкопробной ханжи и пройдохи миссис Гэмп — живое воплощение подхалимства, лукавства и лжи.

Многое в литературном наследии великого романи­ста успело обесцветиться, поблекнуть, многие стра­ницы его книг, страстно волновавшие его современни­ков, до того устарели, что воспринимаются нынешним поколением читателей как ненужный балласт (особен­но те, что окрашены сентиментальной риторикой), но образ миссис Гэмп, лондонской больничной сиделки, до сих пор живет и восхищает.

Каждое новое ее появление в романе читатели встречают новым смехом — главным образом из-за ее сумбурного жаргона, очень типичного для лондонских кокни. Жаргон этот носит густую окраску социальных «низов», но, так как в качестве акушерки и сиделки миссис Гэмп смолоду привыкла вращаться в так на­зываемых «высших кругах», ее просторечие насыщено словами более культурной среды, которые она очень забавно коверкает. Слово surprise она произносит surprige, слово excuse — excuge, слово suppose — suppoge, слово — individual — indiwidgle, слово situ­ation — sitiwation. Она не умеет назвать даже свое собственное имя — Сара. У нее получается Sairey. Ди­кость ее языкового сознания доходит до того, что она смешивает слова guardian (опекун) и garden (сад). Как воспроизвести эту дикость по-русски? Перевод­чица даже не пытается найти для нее русский экви­валент, так как хорошо сознает, что такого эквива­лента не существует. Миссис Гэмп говорит у нее впол­не правильно.

«— Ах, боже мой, миссис Чезлвит! Кто бы Мог подумать, что я увижу в этом самом благословенном доме мисс Пеисниф, милая моя барышня, ведь я от­лично знаю, что таких домов немного, то-то и беда, а хотелось бы, чтоб было побольше, тогда у нас, мистер Чаффи, была бы не юдоль, а райский сад...» (XI, 332—333).

Ни одного резкого отклонения от правильной речи. Между тем в оригинале таких отклонений — Пять: ouse вместо house, ware вместо were, guardian вместо garden и т. д., и все эти отклонения являют собой

единую речевую систему, которой не воспроизвести на другом языке.

И все же, несмотря ни на что, русские читатели сквозь приглаженный перевод Н. Дарузес чувствуют — правда, недостаточно ясно, — каков на самом деле стиль словесных излияний миссис Гэмп. Переводчица все же нашла верный и надежный прием, чтобы сиг­нализировать русским читателям, что речь миссис Гэмл отклоняется от нормального языкового стан­дарта. Правда, этот удачный прием применяется пере­водчицей слишком несмело, но все же специфический характер всех словесных излияний миссис Гэмп вы­явлен с достаточной ясностью.

В этом и заключается один из приемов, при помощи которых переводчик всегда может дать читателю хотя бы смутное представление о своеобразной стилистике подлинника, не прибегая к неуместным русизмам, вро­де откеда, сумлеваюсь и штоп.

Наравне с изломами синтаксиса переводчица — к сожалению, опять-таки редко — вводит кое-какие трансформации и в лексику миссис Гэмп, заставляя ее говорить, например, о сюрпризе:

«— Вот уж сервиз действительно!» (XI, 333).

Вместо девиз миссис Гэмп опять-таки говорит в переводе — сервиз:

«— Сохранить ребенка и спасти мать — вот мой сервиз, сударь!» (XI, 249).

...А если бы при случае переводчики и прибегали к русизмам, в этом, право же, не было бы большого греха.

Ибо давно уже наступила пора снять слишком су­ровый запрет с жаргонных и диалектных словечек. Из того, что плохие переводчики пользуются ими так не­умело, вовсе не следует, что все переводчики должны раз навсегда объявить им бойкот. Да, у плохих пере­водчиков всевозможные вчерась и покеда, употреб­ленные некстати, не к месту, производят впечатление фальши, 'но зачем же равняться на плохих переводчи­ков?

Обо всем этом весьма красноречиво говорится в той же статье С. Петрова. Ее автор темпераментно

ратует за то, чтобы переводчики, конечно, с достаточ­ным тактом, не буквалистски, а творчески воспроизво­дили чужое просторечие своим просторечием, не боясь никаких обвинений в сусальности. «Надо, — говорит он, — бережно и добросовестно пересаживать ино­язычное произведение на русскую почву, а не кале­чить его, препарируя и дистиллируя, в угоду чьему-то вкусу... В идеале перевод должен вызывать у читате­лей то же стилистическое впечатление, какое испыты-" вают читатели подлинника»'.

Золотые слова, и их не опровергнуть никакими со­физмами.

Производят ли переводы мистера Герни то же сти­листическое впечатление, какое производят на рус­ского читателя подлинники, переведенные ими?

Нисколько. К его переводам вполне применим тер­мин: дистиллированные, так как эти переводы дей­ствительно очищены от всех элементов художественно­сти. «Стилистическое впечатление», которое они про­изводят, то же самое, какое мы все получаем, читая протокол или репортерский отчет. «Сперва герой сде­лал то-то, потом пошел туда-то» и т. д.

Переводя могучую комедию Гоголя, мистер Герни все же имел кое-какие — правда, небольшие — воз­можности воспроизвести «а своем языке ее стиль. Ведь вовсе не требовалось, чтобы он придал определенную стилевую окраску тем самым словам, которым она придана в подлиннике. Он мог избрать для подобной окраски другие слова «Ревизора», но совсем укло­ниться от воспроизведения его сверкающей живо­писи— значит отказаться от всех притязаний на худо­жественность перевода.

Если он не может перевести на английский язык пьянюшку и обижательство, пусть они станут в пере­воде пьяницей и обидой, но в таком случае следует подвергнуть подобной деформации какое-нибудь со­седнее слово, входящее в тот же текст, чтобы англо-

¹ С. Петров. О пользе просторечия. Сб. «Мастерство пере-•вода>. М., 1963, стр. 95.

американские читатели хоть отчасти почувствовали, какова его стилевая окраска.

Очень верно сказал Николай Заболоцкий: «Гладкопись наш особенный враг. Гладкопись го­ворит о равнодушии сердца и пренебрежении к чита­телю» '.

И неужели мы предпочли бы, чтобы Борис Пастер­нак в переводе простонародных стихов Ганса Сакса не прибегал бы к таким выражениям, как:

И вздернули бы, не смигнули..

Гляди-кось, праведник какой!

За честность, знать, у нас ославлен..

Покочевряжусь для отвода... И бесперечь полощешь глотку...

Вот я дружкам своим пожалюсь...

(•Корзина разносчика») 2.

И кто осудит такого сильного мастера, как Н. М. Любимов, за то, что в его «Дон-Кихоте» и «Паи-тагрюэле» раздается порой наша простонародная речь, из-за которой, однако, ни французы, ни испанцы не только не становятся переодетыми русскими, но еще сильнее утверждают в представлении читателей свои национальные качества?

Рядом с этими переводами еще бледнее, еще мало­кровнее кажутся нам переводы того или иного просто­народного текста, исполненные при помощи нормали­зованной гладкописи. Как хотите называйте каждый из таких переводов: «перевод-информация», «перевод-дистилляция», «перевод-протокол», ио не зовите их произведениями искусства.

А так как дудо^шат^нн^Ш^це^щзд есть всегда и во всех случаях творческий акт, мы осуждаем протоколь­ные переводы "высоких произведений искусства и счи­таем подсудимых виновными, хотя и заслуживающими

'Н. Заболоцкий. Заметки переводчика. Сб. «Мастер­ство перевода». М., 1959, стр. 252.

² Сб. «Мастерство перевода». М., 1963, стр. 83.

снисхождения в силу того, что их зловредные дей­ствия производились ими при явном попустительстве критики.

Приговор отнюдь не окончательный и, конечно, мо­жет подлежать апелляции.

Кто пристально вникнет в эти судебные прения, тот, я надеюсь, очень легко убедится, что общие, огульные правила здесь применять невозможно. Именно потому, что дело идет об искусстве, таких правил вообще не существует. Никаких универсальных рецептов здесь нет. Все зависит от каждого индивидуального случая.

В конечном счете судьбу перевода всегда решают талант переводчика, его духовная культура, его вкус, его такт.

Придумал же я это судилище затем, чтобы дать читателям ясное представление о том, как трудны и многосложны проблемы, связанные в переводческой практике с вопросами стиля.

Date: 2015-11-13; view: 447; Нарушение авторских прав