СИНЬОРА 24 page

И тогда они рассказали ей все. О том, как приобрели акции страховой компании. О том, как через некоторое время разнеслась весть о ее банкротстве. О том, как внушающий доверие мужчина по имени Гарри Кейн выступил по телевидению и сообщил, что никто из вкладчиков не потеряет своих денег, что все инвестиции будут возвращены. И все же люди продолжали нервничать. Все было слишком туманно.

По щекам Роз потекли слезы. Ничего подобного цыганка Элла не предсказывала. Роз прокляла Гарри Кейна и все, что с ним связано, за его жадность и воровство. Родным еще никогда не приходилось видеть ее в таком гневе.

— Я так и знал. Не надо было нам рассказывать тебе всего этого, — удрученно вздохнул Гас.

— Надо! И поклянитесь, что с сегодняшнего дня вы будете держать меня в курсе всех событий. А если вздумаете обманывать, уверяя, что все в порядке, я вам этого никогда не прощу!

— Если хочешь, ма, я даже буду показывать тебе документы, — успокоил ее Гас.

— А если он этого не сделает, сделаю я, — вставила Мэгги.

— Если же нам не удастся выкрутиться и придется подыскивать себе новую работу, то, будь уверена, ма, мы возьмем Лэдди с собой.

— Как будто она этого не знает! — с упреком посмотрела на мужа Мэгги.

Через некоторое время они принесли и показали Роз письмо из банка. В нем было сказано, что им причитается компенсация. Их капитал возвращался обратно. Пусть немного урезанный, но все же возвращался. Роз внимательно прочитала официальную бумагу, стараясь не упустить ни единой мелочи.

— Лэдди осознает, насколько близки мы были к краху? — спросила она.

— Осознает… по-своему, — сказала Мэгги, и Роз с чувством огромного облегчения поняла: что бы с ней ни случилось, Лэдди находится в любящих и надежных руках.

Она умерла с миром в душе.

Ей не суждено было узнать, что женщина по имени Шивон Кейси позвонит в гостиницу и сообщит Гасу и Мэгги, что деньги, выплаченные семье Нейл за их гостиницу, взяты из личных фондов мистера Кейна, и теперь все, чей бизнес он спас, обязаны поддержать его новое предприятие.

Над всем этим витала некая аура секретности, хотя мисс Кейси предпочитала слово «конфиденциальность». Бумаги выглядели солидно, однако было оговорено, что условия сделки не должны фиксироваться в бухгалтерских книгах. Это было чем-то вроде джентльменского соглашения, о котором властям знать необязательно.

Поначалу им было предложено внести довольно разумную сумму, но впоследствии она выросла. Гас и Мэгги испытывали неподдельную тревогу. Но ведь их действительно спасли, когда они уже думали, что все потеряно. Может быть, в лабиринтах большого бизнеса так принято? Мисс Кейси говорила о своих партнерах почтительно, с придыханием, как о могущественных людях, перечить которым было бы непростительной глупостью.

Гас знал: будь мать жива, она бы не одобрила подобное предприятие, и из-за этого еще больше нервничал, кляня себя за наивность. Лэдди они ничего не сказали, но стали экономить буквально на всем. Они не могли себе позволить новый бойлер, когда в нем возникла необходимость, им было не на что купить новый ковер, и они стыдливо прикрыли протертые до дыр места дешевой циновкой. Однако Лэдди почувствовал неладное, и это не на шутку обеспокоило его. Он понимал, что дело — не в отсутствии клиентов, их-то как раз было предостаточно, однако «Плотный ирландский завтрак» — фирменное блюдо, которое подавали постояльцам по утрам, — был уже не таким плотным, как раньше, а Мэгги сказала, что ему больше не надо ходить на рынок за свежими цветами, поскольку это им не по карману. Когда же уволилась одна из официанток, на ее место так никого и не взяли.

Теперь у них часто останавливались итальянцы, и Паоло, их друг, который владел маленьким магазином, просто замучился, выступая в роли переводчика.

— Кто-нибудь из вас должен выучить итальянский язык, — не выдержал он однажды. — От этого зависит ваш бизнес, а вы даже не чешетесь.

— Может быть, девочки? — вслух подумал Гас, но этого не случилось.

Однажды в их гостинице остановился итальянский бизнесмен Гаральди с женой и двумя сыновьями. Глава семьи днями напролет пропадал в Ирландской торговой палате, его супруга бегала по магазинам, щупая мягкий ирландский твид и прицениваясь к драгоценностям, а мальчики-подростки изнывали от скуки. Лэдди предложил им отправиться в бильярдную. Не в тот бильярдный зал, где посетители курили, пили и играли на деньги, а в Католический клуб для мальчиков, где все было очень чинно. И это спасло мальчикам каникулы в Дублине.

Паоло написал на листе бумаги: «tavola da biliardo», «sala da biliardo», «stecca da biliardo». А мальчики потом заучили эти выражения по-английски: «бильярдный стол», «бильярдный зал», «бильярдный кий».

Гаральди были люди состоятельные. Насколько удалось понять Лэдди, они жили в Риме. Перед отъездом итальянцы сфотографировались вместе с ним на память возле гостиницы, а затем сели в такси и отправились в аэропорт. Лэдди посмотрел под ноги и увидел лежащую на дорожке пачку денег — ирландские банкноты, свернутые в тугую трубочку и стянутые резинкой. Он поднял глаза, но машина уже скрылась за поворотом. Итальянцы хватятся пропажи не раньше, чем приедут домой, да и то вряд ли вспомнят, где выронили деньги. Но ведь они — богатые люди. Каждый раз, оказываясь на Графтон-стрит, дамочка спускала в магазинах целое состояние. Эти деньги для них ничего не значат. Они им просто не нужны.

А вот Гас и Мэгги нуждаются буквально во всем: например, в красивых подставках для меню, поскольку старые было уже стыдно выставлять на столы, настолько они потерлись и заржавели. А еще нужна новая вывеска.

Эти мысли одолевали Лэдди минут пять, а затем он вздохнул, сел на автобус и поехал в аэропорт, чтобы вернуть бывшим постояльцам потерянные деньги. Он нашел их у стойки оформления багажа. Они пересчитывали свои многочисленные чемоданы из дорогой мягкой кожи. На миг его вновь охватили сомнения, но Лэдди преодолел их и помахал итальянцам своей большущем, что та лопата, ладонью.

Итальянцы были потрясены. Они обнимали его, кричали во все горло и призывали окружающих в свидетели того, насколько бескорыстны, порядочны и благородны жители прекрасной Ирландии. Несколько банкнот были отделены от общей пачки и перекочевали в карман Лэдди, но это уже было не важно.

— Puo venire alia casa. La casa a Roma, — умоляли его итальянцы.

— Они приглашают вас к себе. Просят погостить у них в Риме, — перевели ему люди, стоявшие в очереди. Им было приятно услышать столько добрых слов в адрес соотечественника.

— Я понял, — сказал Лэдди. Глаза его сияли. — Я обязательно приеду. Много лет назад гадалка предсказала мне путешествие.

Лэдди сиял. Итальянцы снова расцеловали его, он сел в автобус и поехал обратно. Ему не терпелось поделиться хорошими новостями с родными.

Ночью Гас и Мэгги обсуждали услышанное.

— Может, через несколько дней он забудет обо всем этом? — предположил Гас.

— Зачем только им понадобилось приглашать его в гости! — сокрушалась Мэгги. — Дали бы на чай, и дело с концом.

Они знали, что Лэдди воспринял приглашение совершенно серьезно и теперь будет с нетерпением готовиться к путешествию, а если оно не состоится, сердце его будет разбито.

— Мне нужно получить паспорт, — сказал им Лэдди на следующий день.

— А может, для начала тебе стоит выучить итальянский язык? — вдруг осенило Мэгги. Если отложить эту заморскую экспедицию, то, возможно, потом им удастся убедить Лэдди в том, что все это ему попросту приснилось.

Оказавшись в бильярдной, Лэдди стал расспрашивать всех знакомых, где учат итальянскому языку. Знакомый водитель грузовика, Джимми Салливан, рассказал ему, что есть одна потрясающая тетка по имени Синьора, которая снимает у него комнату и вскоре открывает вечерние курсы итальянского при школе Маунтенвью.

Вечером Лэдди поехал в Маунтенвью и записался на курсы.

— Я, вообще-то, не очень образованный. Как вы думаете, получится у меня выучить итальянский язык? — спросил он женщину, которую звали Синьора и которой он вручил плату за обучение.

— О, об этом не тревожьтесь. Если вы действительно хотите выучить язык, сами не заметите, как начнете на нем говорить, — успокоила его женщина.

Вечером Лэдди умоляющим тоном говорил Гасу и Мэгги:

— Я буду отсутствовать только два раза в неделю и всего по два часа: во вторник и четверг.

— Господи, да ты как будто прощения просишь! Сколько тебе понадобится времени, столько и трать. Ты и без того работаешь, не разгибаясь.

— Вы были правы, когда сказали, что сначала мне нужно выучить язык, а то приехал бы я в Рим дурак дураком! Синьора обещает, что я оглянуться не успею, как уже буду говорить по-итальянски.

Мэгги закрыла глаза. Ей было страшно представить себе, на какие мучения она обрекла бедного Лэдди, который теперь по ее милости будет вынужден корпеть над учебниками.

В день первого занятия Лэдди так волновался, что Мэгги поехала вместе с ним, и, присоединившись к большой группе людей разного возраста, они вошли на довольно запущенный школьный двор. Но в классной комнате по стенам были развешаны фотографии и плакаты, а на столах даже стояли тарелки с угощением — сыром и салями, — которое им, видимо, позже предстояло съесть.

Женщина, которая была тут главной, раздала ученикам карточки, чтобы они написали свои имена, переделанные на итальянский лад.

— Лэдди… — задумчиво проговорила она. — Да, это не просто… У вас есть еще какое-нибудь имя?

— Боюсь, что нет, — виновато и даже немного испуганно ответил Лэдди.

— Ничего-ничего, все в порядке, — успокоила его Синьора. — Давайте придумаем вам какое-нибудь красивое итальянское имя, которое бы хоть немного напоминало ваше. Ну, например, Лоренцо! — Лэдди колебался, но Синьоре это имя, похоже, понравилось. — Лоренцо… Лоренцо… — Она повторяла его снова и снова, как будто смакуя звуки и пробуя их на вкус. — По-моему, подходит.

— А что, так называют себя все итальянцы, которых зовут Лэдди? — с детской наивностью спросил Лэдди. Мэгги ждала, прикусив губу.

— Конечно, Лоренцо! — ответила женщина с широкой радушной улыбкой.

Вернувшись в гостиницу, Мэгги сказала Гасу:

— Она — хороший человек и ни за что не допустит, чтобы Лэдди почувствовал себя дурачком. Но я готова биться об заклад, что больше трех занятий он не выдержит и бросит это дело.

Гас вздохнул. Еще одна головная боль вдобавок ко всем остальным неприятностям.

И Гас, и Мэгги — оба заблуждались относительно курсов итальянского. Лэдди полюбил их всем сердцем. Он учил фразы, которые им задавали на дом, с таким усердием, как будто от этого зависела его жизнь. Когда в гостинице останавливались итальянцы, он приветствовал гостей на их родном языке, с гордостью добавляя: «Mi chiamo Lorenzo». Итальянцы были приятно удивлены — они меньше всего ожидали встретить в захудалой ирландской гостинице портье по имени Лоренцо.

Недели сменяли одна другую, и дождливыми вечерами Гас и Мэгги нередко видели, как Лэдди вылезает из подкатившего к гостинице роскошного БМВ. Однажды Мэгги высунулась в окно и увидела, что за рулем машины сидит красивая женщина.

— Почему ты не пригласил свою знакомую в гости, Лэдди?

— Ой, нет! Констанце нужно домой. Ей еще ехать и ехать.

Констанца! Как удалось этой странной учительнице вовлечь взрослых людей в свои игры? Лэдди даже пропустил соревнование по бильярду, которое, несомненно, выиграл бы, не будь он столь сильно увлечен изучением итальянского языка. На этой неделе они проходили части тела. Лэдди и Франческе предстояло встать перед классом и поочередно показывать то на горло, то на локоть, то на лодыжку. Лэдди выучил все, что положено, назубок. «Le golo», — и он клал руку себе на шею. «Il gomito», — каждая из ладоней обхватывает локоть, а затем, наклонившись, он прикасался к «lа caviglia» на каждой ноге. Франческа ни за что не простила бы его, если бы он пропустил это занятие. А соревнования по бильярду… Что ж, их еще будет много, этих соревнований, а вот такого дня, когда они изучают части тела, уже не будет. Да и он рассердился бы не на шутку, если бы Франческа из-за какого-нибудь соревнования вдруг решила не прийти.

Гас и Мэгги в изумлении переглядывались. Пожалуй, занятия все-таки идут на пользу Лэдди. Им хотелось в это верить, поскольку все остальное пока что складывалось безрадостно: гостиницу пора ремонтировать, а они не могут себе это позволить. Они старались жить сегодняшним днем, не гадая о том, что принесет завтрашний. Ну что ж, пусть хотя бы Лэдди будет счастлив, а Роз умерла, веря, что у них все хорошо.

Временами Лэдди забывал некоторые из выученных им слов. Он не привык к таким интенсивным занятиям, поскольку в монастырской школе его не особенно нагружали знаниями. Однако на курсах от него ожидали многого.

Иногда, заткнув уши пальцами, он сидел на парапете школьного двора и зубрил фразы, пытаясь при этом вспомнить нужную интонацию. Например, фразу «Dov'e il dolore»[68]нужно произносить с вопросительной интонацией. Так обычно спрашивают врачи, когда приходишь в больницу. Если не ответишь, они подумают, что ты не знаешь, где у тебя болит, и сочтут тебя полным идиотом. Поэтому Лэдди сидел, снова и снова повторяя: «Dov'e il dolore…»

Мистер О'Брайен, директор всей школы Маунтенвью, подошел и сел рядом.

— Как идут дела? — спросил он.

— Bene benissimo, — с энтузиазмом откликнулся Лэдди. Именно так говорила Синьора, когда была довольна.

— Ну, вот и славно. Вам, значит, нравятся курсы? Кстати, напомните, как вас зовут, а то я забыл.

— Mi chiamo Lorenzo.

— Ах, ну да, конечно. Так что, Лоренцо, не жалеете, что потратили денежки?

— Честно говоря, синьор, я даже не знаю, сколько это стоит. За меня заплатила жена моего племянника.

Тони О'Брайен посмотрел на большого простодушного мужчину, сидевшего рядом с ним, и в горле у него встал комок. Эйдан Данн был прав, когда сражался за эти курсы, и они, судя по всему, удались на славу. Кто только сюда ни приходит: и жена Гарри Кейна, и какой-то гангстер…

То же самое Тони уже говорил грании, но она не верила в его искренность, полагая, что, восхваляя успехи ее отца, он просто подлизывается, пытается искупить свою вину. Поэтому Тони решил разузнать о курсах побольше, дабы убедить Гранию в том, что ему не все равно.

— Что вы проходите на этой неделе, Лоренцо?

— Мы проходим части тела — на тот случай, если в Италии у кого-то из нас случится сердечный приступ или какая другая хворь. Когда вас привезут в больницу, доктор первым делом спросит: «Dov'e il dolore?» Знаете, что это означает?

— Нет, не знаю. Я же не учу итальянский. Ну, спросит врач «Dov'e il dolore?» И что это значит?

— Это значит: «Где у вас болит?» А вы ему в ответ…

— «Dov'e» — это «где»?

— Да, наверное, потому что мы еще учили «Dov'e il banco?»[69]и «Dov'e il albergo?».[70]Да, наверное, вы правы, «dov'e» означает «где».

Лэдди был чрезвычайно доволен, словно он только что сделал невесть какое открытие.

— Вы женаты, Лоренцо?

— Нет, синьор, боюсь, я не гожусь для этого. Сестра говорит, что мне лучше сосредоточиться на бильярде.

— Ну, старина, разве обязательно выбирать между женитьбой и бильярдом? Эти вещи вполне можно совмещать.

— Можно, только если человек умен и руководит целой школой, как вы. А у меня вряд ли получится делать несколько дел одновременно.

— У меня это тоже не очень хорошо получается, Лоренцо, — грустно покачал головой мистер О'Брайен.

— Значит, вы тоже не женаты? А я-то думал, что у вас уже взрослые дети, — сказал Лэдди.

— Нет, я не женат.

— Может, учитель — это вообще такая профессия, которая мешает людям жениться? — предположил Лэдди. — Мистер Данн, который руководит нашей группой, он ведь тоже не женат.

— Вот как? — насторожился Тони О'Брайен. Это было что-то новенькое.

— Точно-точно. Но я думаю, что у него роман с Синьорой. — Лэдди оглянулся по сторонам, не слышит ли кто-нибудь. Произносить подобные вещи вслух казалось ему верхом вольнодумства.

— Что-то мне в это с трудом верится, — Тони О'Брайен был поражен.

— Мы все так думаем. И Франческа, и Гульельмо, и Бартоломео, и я — мы много раз обсуждали это. Мистер Данн и Синьора постоянно смеются, когда разговаривают, а после занятий вместе уходят из школы.

_Ну, что ж… — неопределенно сказал Тони О'Брайен.

— Здорово, правда? — спросил Лэдди. Он любил, когда у других людей все хорошо.

— По крайней мере, интересно, — покачал головой Тони О'Брайен. Он всего лишь хотел побольше узнать о вечерних курсах, чтобы продемонстрировать грании свою заинтересованность, и такое услышать никак не ожидал. Сейчас он мучительно размышлял: что это — наивная болтовня великовозрастного простака или правда? Если правда, то дело принимает интересный оборот. Будучи сам вовлечен в, мягко говоря, интрижку на стороне, Эйдан Данн не будет иметь морального права чересчур строго отнестись к отношениям между своей дочерью и Тони О'Брайеном. В конце концов, Тони О'Брайен — холостяк и ухаживает за незамужней женщиной. Он никому не изменяет, его не в чем упрекнуть.

Но с Гранией подобными размышлениями Тони О'Брайен пока поделиться не мог. Накануне они встретились, и разговор получился натянутый, оба пытались быть вежливыми и забыть о размолвке, столь тягостной для них.

— Ты останешься на ночь? — спросил он ее.

— Останусь, но любовью заниматься не хочу, — ответила Грания, нисколько не пытаясь рисоваться или кокетничать.

— А спать будем вместе, или мне устроиться на диване? Грания смутилась и стала похожа на маленькую девочку.

Тони захотелось обнять ее, нежно погладить по голове и сказать, что все в конце концов уладится, и они будут счастливы, но он не осмелился.

— На диване нужно спать мне. В конце концов, это ведь твой дом.

— Даже не знаю, что тебе ответить, Грания. Если я стану упрашивать тебя лечь со мной в постель, это будет выглядеть так, будто я к тебе пристаю. Если же позволю тебе спать на диване, ты подумаешь, что я к тебе равнодушен. Видишь, в каком глупом положении я оказался?

— Ну, пожалуйста, позволь мне сегодня переночевать на диване, — попросила она.

Тони обнял ее и ласково поцеловал в лоб.

Утром он сварил для грании костариканский кофе. У нее был усталый вид, вокруг глаз залегли темные круги.

— Всю ночь не могла заснуть, — сказала девушка. — Читала твои книги. Потрясающе! О существовании многих из них я даже не слышала.

На полу возле дивана Тони О'Брайен увидел две книги: «Уловка-22»[71]и «На дороге».[72]Значит, Грания раньше не читала Хеллера и Керуака. Как зачарованная, она смотрела на его коллекцию классического джаза. Сущий ребенок!

— Мне бы хотелось сегодня поужинать с тобой, — сказала Грания перед уходом.

— Скажи, когда ты придешь, и я приготовлю ужин, — ответил Тони.

— Сегодня? Или мы должны выждать подольше?

— Нет, это было бы отлично! — торопливо согласился он. — Только приходи поближе к вечеру, мне нужно выяснить, как идут дела на курсах итальянского. И прежде чем ты снова набросишься на меня, сообщаю: это нужно мне самому и не имеет ничего общего с тобой и твоим отцом.

— Ладно. Мир, — сказала Грания, но в глазах ее читалась тревога.

И вот теперь Тони О'Брайену предстояло отправиться домой, чтобы приготовить все к ее приходу. В соусе из имбиря и меда уже мариновались куриные грудки, стол был накрыт. Он поменял белье на кровати, а диван на всякий случай застелил пледом.

Тони надеялся разузнать о вечерних курсах что-нибудь важное, чем можно было бы поделиться с Гранией, а вместо этого неожиданно выяснил, что ее отец, по слухам, крутит роман с преподавательницей итальянского языка.

Впрочем, сейчас ему надо идти прямиком в класс, чтобы потом рассказать грании о своих впечатлениях.

На прощание он сказал Лоренцо:

— Dov'e il dolore?

— II gomito, — с воодушевлением ответил тот, схватившись за локоть.

— Ничего, до свадьбы заживет, — заверил Тони и поднялся на ноги. Похоже, что мир сошел с ума.

Это занятие, на котором учащиеся проходили части человеческого тела, было похоже на цирковое представление. Тони О'Брайен зажимал рот ладонью, чтобы не расхохотаться, когда ученики тыкали друг в друга пальцами и кричали «eccola». Но, к его удивлению, выяснилось, что на самом деле они знают чертовски много итальянских слов и с легкостью используют их.

Эта женщина оказалась отличным преподавателем. С частей тела она неожиданно перескакивала на дни недели или на ресторанную лексику.

— Ведь мы же не собираемся провести все время в больнице, когда окажемся в Риме? — говорила она.

Ее ученики явно верили, что им предстоит экскурсия в Италию!

Тони О'Брайен, который не терялся, общаясь с чиновниками из Департамента образования, сворой священников и монашек, придирчивыми родителями, наркоторговцами, вандалами, трудными подростками, сейчас, услышав о поездке в Рим, потерял дар речи.

Он уже собрался уходить, когда его взгляд наткнулся на Синьору и Эйдана. Непринужденно смеясь, они переставляли большие картонные коробки, которые только что выступали в роли больничных коек, а теперь должны были превратиться в сиденья поезда. Эти двое общались так, как это происходит между дорогими друг другу людьми — интимно, хотя и без взаимных прикосновений. Господи Иисусе, неужели это правда?

Тони схватил в охапку плащ и отправился к себе, мечтая вкусно поужинать, выпить вина и, если получится, затащить в постель дочь Эйдана Данна.

Дела в гостинице шли так скверно, что Гасу и Мэгги было совершенно не до Лэдди с его итальянским. А он часто донимал их просьбами проверить его знания, жаловался на то, что приходится учить слишком много слов, и в голове у него уже настоящая мешанина.

— Не расстраивайся, Лэдди. Что запомнишь, то и запомнишь, — утешал его Гас точно так же, как много лет назад его успокаивали братья монахи, уговаривая не перетруждать себя учебой. Однако Лэдди такой подход не устраивал.

— Ты не понимаешь, — протестовал он, — Синьора говорит, что мы должны уверенно ориентироваться в языке, не мычать и не запинаться. У нас будет еще одно занятие по частям человеческого тела, а я уже половину перезабыл. Ну проверь меня, пожалуйста!

В этот день из гостиницы демонстративно съехали два постояльца, заявив, что качество номеров не соответствует их требованиям, а одна дама даже пригрозила написать жалобу в Совет по туризму. Денег на то, чтобы заплатить недельное жалованье работникам, едва хватило, а тут еще Лэдди с умоляющим выражением на своей круглой физиономии пристает, требуя, чтобы проверили его домашнее задание по итальянскому языку!

— Я бы не волновался, если бы знал, что мне в напарники опять достанется Констанца. Она мне обычно помогает. Но у нас не положено, чтобы напарники все время были одни и те же. Возможно, мне достанется Франческа или Глория, но, скорее всего, это будет Элизабетта. Ну так что, поможете мне? Пожалуйста!

Мэгги взяла лист бумаги.

— С чего начнем? — спросила она, но в этот момент их прервали. Заявился мясник, горевший желанием выяснить, намерены ли они когда-нибудь платить по счетам.

— Позволь, я сама с ним разберусь, Гас, — проговорила Мэгги и вышла из комнаты. Вместо нее бумагу взял Гас.

— Ну, ладно, Лэдди, кем я буду — врачом или пациентом?

— А ты не мог бы сначала побыть и тем, и другим, Гас? Я хотел бы послушать, как звучат эти слова, когда их говорит кто-то другой.

— Идет. Итак, я пришел в больницу, потому что со мной что-то не так. Ты — врач. Что ты должен сказать?

— Я должен сказать: «Где у вас болит?» Элизабетта будет пациентом, а я — доктором.

Гас дивился самому себе: откуда у него берется столько терпения?

— Dov'e il dolore? — цедил он сквозь стиснутые зубы. — Dov'e le fa male?

И Лэдди упорно, снова и снова повторял за ним фразы.

— Видишь ли, когда Элизабетта только пришла на курсы, она была глупенькая и не старалась, но Гульельмо заставил ее относиться к учебе серьезно, и теперь она все учит.

Лэдди и его соученики представлялись Гасу и Мэгги группой клоунов. Взрослые люди, которые называют друг друга какими-то дикими прозвищами, тыкают пальцами в свои колени и локти, делают вид, что выслушивают друг друга с помощью воображаемого стетоскопа.

Но именно в этот вечер Лэдди пригласил в гости Констанцу. Такой красивой женщины им еще не доводилось видеть. Но на лице ее читалась крайняя озабоченность. Надо же, Лэдди выбрал для этого визита самое что ни на есть неподходящее время. Мало того, что они с Мэгги провели битых три часа в задней комнате, изучая колонки цифр, закрывая глаза на неизбежное, а именно — то, что им придется продать гостиницу, так теперь еще нужно вести светскую беседу с какой-то незнакомой и к тому же очень взволнованной женщиной!

Однако светской беседы не получилось. Женщина оказалась не только самой красивой, но и самой сердитой из всех, кого они знали. Она сообщила им, что является женой Гарри Кейна — того самого, чье имя значится в контракте, а Шивон Кейси — его любовница.

— Любовница? — поразилась Мэгги. — Но как такое возможно? Вы такая красивая…

Констанца поблагодарила ее коротким кивком и достала чековую книжку, а затем сообщила координаты своих друзей, которые выполнят все необходимые работы по ремонту и дизайну гостиницы. Гас и Мэгги ни на секунду не усомнились в ее искренности. Женщина сказала, что если бы не они, ей вряд ли удалось узнать обо всем этом и набраться смелости, чтобы сделать то, что она намерена сделать сейчас. Теперь все изменится, и пусть они не сомневаются: эти деньги принадлежат им по праву. В конце концов, они смогут рассчитаться с ней после того, как встанут на ноги.

— Ничего, что я рассказал о наших трудностях Констанце? — робко спросил Лэдди, глядя на троих людей, сидевших напротив него. Он еще никогда не говорил с посторонними о делах своего племянника и боялся, как бы тот не рассердился из-за того, что он привез сюда незнакомую даму. Но теперь, насколько он мог понять, проблемы разрешились, и все стало на свои места. На такое он и надеяться не смел.

— Ты все сделал правильно, Лэдди, — сказал Гас. Фраза прозвучала буднично, но Лэдди уловил в ней высшую похвалу, пусть и скрытую за скучными словами.

Теперь всем словно и дышать стало гораздо легче. Когда несколько часов назад Гас и Мэгги помогали Лэдди учить итальянские фразы, все были в таком напряжении! А сейчас беды словно отступили на задний план. Он должен рассказать им, как успешно прошло сегодняшнее занятие.

— Сегодня в классе все было так здорово! — сияя, начал Лэдди. — Помните, я боялся, что позабуду слова? Так вот, я не забыл ни одного!

Мэгги кивнула, не в силах говорить. В глазах у нее стояли слезы.

Констанца решила спасти положение.

— Мы с Лэдди были напарниками на сегодняшнем занятии, — сказала она, — и выступили очень успешно.

— Локоть, лодыжка, горло? — спросил Гас.

— И не только это. И колено, и борода, — ответила Констанца.

— Il ginocchio е la barba! — восторженно гаркнул Лэдди.

— Вы знаете, что Лэдди намеревается навестить своих знакомых, живущих в Риме? — осведомилась Мэгги.

— Конечно, мы все об этом знаем. И следующим летом, когда мы поедем в Рим, обязательно навестим их. Синьора слов на ветер не бросает.

Констанца ушла, а они еще долго сидели втроем — трое людей, которым суждено оставаться вместе до самого конца. Роз это знала.

ФИОНА

Фиона работала в кафетерии большой городской больницы и часто жаловалась на свою работу, уверяя, что она там совершенно бесполезна и, в отличие даже от самой распоследней сиделки, не имеет никакой возможности помочь людям. Она видела бледные, искаженные страхом лица тех, кто дожидался приема у врача, посетителей, которые приходили навестить своих неизлечимо больных родственников, плачущих детей, не понимающих, в чем дело, но чувствующих неладное.

Время от времени, правда, случалось и что-нибудь хорошее. Например, в кафетерий вбегал человек и начинал во все горло кричать: «У меня нет рака!!! У меня нет рака!!!» Он целовал Фиону, а потом принимался пожимать руки всем, кто сидел за столиками. Это было, конечно, очень мило с его стороны, и все ему улыбались. У некоторых из тех, кому этот человек с остервенением тряс руку, рак все-таки был, но ему это было невдомек. А у тех, кому уже был вынесен приговор, при виде его ликования на душе делалось еще более тошно — от зависти к счастливчику и от обиды на собственную злую судьбу.

Чай, кофе и бисквиты в кафетерии, естественно, были не бесплатными, но если кто-то был так расстроен, что забывал заплатить, Фиона никогда не требовала денег, а молча протягивала бедняге стаканчик с горячим сладким чаем. Конечно, было бы лучше, если бы в кафетерии вместо картонных блюдец и стаканчиков использовались настоящие чашки и тарелки, но разве перемоешь такую гору посуды! Многие знали Фиону по имени и при встрече охотно заговаривали с ней, чтобы хоть ненадолго отвлечься от тяжких мыслей.

Фиона была легка в общении и жизнерадостна — именно то, что нужно обитателям и посетителям этого прибежища скорби. Она была хрупкой, похожей на эльфа девушкой и носила очки с неимоверно толстыми линзами, отчего ее и без того огромные глаза казались еще больше. Волосы она зачесывала назад и закрепляла большой заколкой. В кафетерии обычно было жарко, поэтому Фиона постоянно носила футболки и короткую черную юбку. Она купила набор футболок «неделька», на каждой из которых был написан тот или иной день недели, и надевала в определенный день определенную футболку. Иногда посетители говорили: «Если я не погляжу на грудь Фионы, то не буду знать, какой нынче день недели». А другие шутили: «Хорошо еще, что у тебя на майках — дни недели, а не месяцы!» Так что футболки Фионы неизменно являлись предметом обсуждения.

Date: 2015-11-13; view: 281; Нарушение авторских прав