Глава 10. У подножия «Верблюда» стоял гул десятков двигателей

У подножия «Верблюда» стоял гул десятков двигателей. Район штурма избороздили черные колеи танков и самоходок. Степь во всех направлениях была покрыта шрамами от гусениц многотонных бронированных машин. В сторону фронта спешили колонны автомобилей с пехотой и артиллерией.

До штурма укрепрайона здесь царила хрупкая тишина. Особенная атмосфера, какая бывает только перед боем. Еще день назад все здесь казалось оцепеневшим, как будто замершим.

За «Верблюдом» текла неширокая река, за которой оказался старый китайский городок, обнесенный высокой каменной стеной. Это был мертвый город. Огромные городские ворота, обшитые ржавыми металлическими пластинами, были закрыты на массивные засовы. И теперь, впервые за двадцать с лишним лет японской оккупации, их потревожили советские солдаты.

На дозорной вышке разместились двое разведчиков, первыми добравшиеся до города. Вышка напоминала боевой треножник марсиан, шагнувший со страниц фантастического романа Герберта Уэллса. Неподалеку от «Верблюда» еще шел бой.

Командир разведгруппы лейтенант Ирхин рассказывал капитану танкисту, прибывшему к ним с подкреплением, как было дело:

– Видите, рядом с городскими воротами двухэтажное здание, возвышающееся над стеной. Здесь располагался наблюдательный пункт японцев. За кем они там наблюдали, непонятно. Нам приказали скрытно подобраться и тихо уничтожить всех, кто там находился. Ну, мы полковая разведка – ребята с умом! Подползли так, что никто из япошек нас не заметил. Дверь вскрыли, а они все еще стояли у стереотруб. Всех перерезали в рукопашной. Почти всех уложили рядышком, а одного взяли живьем. Так, на всякий случай, может, что толковое расскажет.

Переводчиков, приданных штабу и разведотделу бригады, можно было пересчитать по пальцам. И половина из них девушки с погонами младших лейтенантов на необмятых новеньких гимнастерках. Среди разведчиков, по-хозяйски расхаживающих по японскому наблюдательному пункту, лингвисток не наблюдалось.

– Кто-то из ваших говорит по-японски? – удивился Шаржуков. Разведчики парни толковые, никто не спорит, но тот факт, что кто-то из них знает японский, его сильно поразил бы.

Лейтенант вытащил из ножен на поясе финку и подбросил в руке:

– Шкуру на спине подрежем, сам по-русски заговорит. Все расскажет, даже то, что никогда не знал. Проверено на фрицах.

– Хватить чушь городить, – капитан перешагнул через труп японского офицера с вывернутыми карманами и подошел к стереотрубе. – Поглядим!

Разведчик потрогал большим пальцем лезвие финки, заточенное до остроты бритвы, и довольно хмыкнул. Шаг, и лейтенант неуловимо переместился по комнате, сразу оказавшись рядом с японцем.

– Ну-ну, гляжу, – сказал Шаржуков.

Лейтенант, нависая над съежившимся от страха пленным, изобразил на своем звероватом лице снисходительно-повелительную усмешку, которая означала примерно следующее: «Если ты немедленно не заговоришь, то твое молчание будет уже молчанием трупа!»

Он поудобнее перехватил финку и наклонился к японцу, еще сильнее вжавшемуся в стену.

Неожиданно для Олега, но не для разведчика, пленный быстро залопотал на ломаном русском языке, безбожно коверкая слова. Магия острой стали, легко делающей живое мертвым, в очередной раз доказала свое существование. Совпадение? Нет, скорее закономерность.

– Моя ваша говорить… – лопотал рядовой Императорской армии. – Офицера пьияница, собака.

Хироши, так звали пленного, быстро и сбивчиво рассказывал, что долго работал в порту Иокогамы грузчиком, приходилось общаться с моряками из России, и поэтому мал-мало понимает русский.

Здесь он служил у командира наблюдательного пункта – психопата и алкоголика. Офицер бил караульных и наблюдателей, когда у него было дурное настроение. Их задача – наблюдать за мертвым городом. Зачем? Не знает. Он маленький человек, не больше зернышка риса. Ему никто не докладывал, зачем они здесь несли бессмысленную службу. Плохо кормили. Мало спали.

Японец растерянно смотрел на советских солдат. Русские пришли по-настоящему. Злые победители. Этим варварам должны были набить морду еще на границе, но их не задержало даже удушающее дыхание Гоби, высокогорья Хингана. Война получилась короткой и кровавой для верных сынов микадо. Танковые клинья механизированных корпусов рассекли Квантунскую армию на части, а теперь перемалывали дивизию за дивизией. Ломали бетонную скорлупу укрепрайонов так, как железные щипцы раскалывают гнилые орехи.

Лейтенант молчком сунул пленному ржаной сухарь. Отходчивый офицер с жалостью наблюдал, как тот, кому он пять минут назад собирался спускать шкуру, грызет твердокаменный кусок хлеба из сухпая.

В комнату вошел старшина Бакбаев. Низкорослый бурят подошел к пленному, жадно грызущему сухарь, и надел ему на нос пенсне, найденное при обыске помещений наблюдательного пункта.

Еще разведчик нашел в одном из кабинетов на столе нетронутый завтрак. В углу стоял сейф. На спинке стула висел офицерский китель с контрпогонами майора, на столе лежал открытый портсигар и латунная пепельница, сделанная из обрезанной снарядной гильзы, почти доверху набитая бычками. Один окурок еще тлел, собираясь испустить последний дымок.

Старшина нагнулся к пленному и, широко раздувая ноздри, обнюхал его, как сторожевая овчарка, берущая след. Хитро подмигнув японцу, сказал:

– Хороший табачок куришь. Душистый, не солдатская махра.

Пленный чуть не поперхнулся сухарем.

Бурят с узким разрезом глаз, сам похожий на японца, подошел к офицеру и показал то, что держал за спиной. Вертикальная фотография в рамочке-подставке.

– Товарищ лейтенант, гляньте. Нашел во время обыска, стояла на столе в штабном кабинете. Вроде он здесь за командира.

Со снимка на разведчиков смотрел «грузчик из Иокогамы» в новенькой майорской форме Императорской армии с аксельбантом на мундире.

– Битый волк, – процедил Ирхин, – почуял что-то. Драпануть хотел. Затеряться среди пленной солдатни. То-то я гляжу, у него стрижка не такая короткая, как у других.

– Нас не проведешь, – довольно прищурился старшина, словно кот, которого похвалил хозяин за пойманную мышь. Еще немного, и заурчит. – Особистам передадим. Или…

– Отставить «или», – Шаржуков с интересом разглядывал пленного.

– Зачем нам лишняя обуза? Бойца для охраны выделять. Приглядывай за ним. Сторожи. Еще неизвестно, что там за стеной у них находится. Сейчас каждый ствол может быть на счету.

– Вот он нам сейчас и расскажет, что это за городишко, за которым они наблюдали.

– Наша ваша не понимай, – быстро сказал японец. – Ваша наша спрашивать. Я отвечать.

– Наша слушать, ваша быстро рассказывать, – лейтенант снова достал финку и начал кончиком лезвия выкалывать глаза на майорской фотографии, так чтобы пленному было видно, что он делает с его снимком. Пока со снимком…

Капитан, встав в позу человека, ожидающего доклада, посмотрел на японца. Тот, блеснув стеклами пенсне и встретившись взглядом с Шаржуковым, потупился. По выражению его лица было видно, что майор не так растерян и подавлен, как хотел бы им показать. В его взгляде не было той обреченности, которая неминуемо предшествует внутреннему надлому. Неплохо владеет собой. По лицу офицера скользнула заискивающая улыбка:

– Обстоятельства вынуждают меня подчиниться. Но я могу сложить оружие только при соблюдении двух пунктов. Во-первых, при капитуляции мне должны быть оставлены мечи. А, во-вторых, принять мою капитуляцию мозет лишь офицера, равная мне по дорзности и званию. Если я сдамся офицера, стоящей низе меня по порозению, то на меня рязет несмываемый позора.

В комнату вошел выходивший на минутку старшина. Он вернулся с двумя мечами: длинным и коротким. Он потряс ими в воздухе и сказал офицерам:

– Во-первых, мечи ты бросил. Они теперь наши, во-вторых, на тебе солдатская форма. Я старшина, значит, старше по званию.

– В-третьих… – Командира разведчиков ситуация откровенно забавляла. На войне так редко выпадает минутка перевести дух. – Хрен тебе на рыло.

Надо было видеть, как японец сначала весь внутренне подобрался, а после «во-первых» и «…на рыло» окончательно сломался. Обвинение в утере мечей подействовало на него сильнее, чем лезвие финки под носом.

Шаржуков с трудом сдержался, чтобы не улыбнуться.

– Хоросо, – еле слышно прошелестел японец. Казалось, еще чуть-чуть, и он зашипит от злости.

– Какого черта мы тут с ним цацкаемся?! – взревел старшина и подскочил к пленному. Коту надоело играть с мышкой, и он решил выпустить когти…

Лейтенант благосклонно кивнул и выразительно провел ребром ладони по горлу. Похоже, метод «потрошения» пленных у них был давно отработан, а роли расписаны. Майор «раскололся». Он уже не вспоминал о позоре. Ему банально хотелось выжить здесь и сейчас. Он затараторил без остановки, выкладывая все, что знал. С трудом удавалось вставлять уточняющие вопросы в поток информации, льющейся из уст пленного.

Смысл его бормотания понимали с трудом. От волнения он то и дело сбивался на японский язык. Безбожно исковерканные слова тоже особой ясности не вносили. Из сказанного следовало одно: китайский городишко выбрали для проведения эксперимента. Испытательный полигон. Но сразу что-то пошло не так, как планировали.

Здесь решили создать совершенного солдата. Где-то в горах нашли и заманили… Не поймали, а именно заманили в город древнее существо, попросту говоря, демона, прозывавшегося Многоликим. Правда, китайцы называют его Похитителем Лиц. На город наложили заклятие и опечатали ворота сдерживающей печатью, с соблюдением всех известных сдерживающих заклятий. Место выбрали специально вдали от других населенных пунктов и хорошо охраняемое. Посторонним доступ запрещен. Режим секретности, господа офицеры сами понимают. Многоликий славно порезвился в городе. Но управлять им не получилось. На контакт не шел. Делал, что ему хотелось. А хотелось ему одного – убивать без разбора. Хорошо, что из города он выбраться не может. Страшно подумать, что Похититель Лиц натворит, вырвавшись из заточения. Существо, по своей природе изначально злобное, никогда не питавшее добрых чувств к людям, рассматривавшее их всегда как… игрушки. Дальше японец понес вообще сущую околесицу из нагромождения суеверий и бабушкиных сказок.

– Мракобесы, – подытожил Шаржуков, сплюнув на пол. – Хватаются за соломинку, чтобы не утонуть. На все готовы, лишь бы победить.

– Темные людишки, – согласился командир разведчиков.

– Старорежимные бредни, – произнес один из разведчиков, подпиравший спиной дверной косяк. – Опиум для трудового народа. Темнота, одним словом, хоть и офицер.

– Проверим, что за нечисть они там разводили, – сказал танкист. – Проверим и доложим. Может, что-то стоящее обнаружим. У немчуры ведь было «оружие возмездия».

– Совсем немного оставалось, чтобы довести «фау» до ума. Мне приятель из разведотдела штаба армии рассказывал, – согласился лейтенант.

– Решено! – Олег посмотрел в сторону городской стены. – Собирай бойцов.

Выйдя из здания наблюдательного пункта, капитан подошел к танку и, заглянув в полуоткрытый люк механика-водителя, приказал:

– Открывай ворота, – он ткнул рукой в сторону массивных створок, в два человеческих роста, наглухо запечатавших проход в Мертвый город.

«Тридцатьчетверка» рыкнула и заворчала двигателем.

Танкисты лишний раз подтвердили прописную истину: если ты в танке, то тебе все задачи по плечу.

– Нельзя! Не-эт! – придушенно прохныкал майор. Но его никто не услышал за ревом двигателя.

Механик-водитель плавно двинул многотонную машину вперед. Танк носом ткнулся в ворота и обрушил их. Створки рухнули, подняв облако пыли. «Тридцатьчетверка» по ним, как по настилу, въехала в город и, миновав с десяток метров, остановилась. Прячась под прикрытием брони, за стену пробрались разведчики и танкисты капитана. Тишина. Никакого движения. Лишь урчал танковый двигатель, и тихо завывал майор – доблестный воин божественного микадо.

Визгливо скрипели полувырванные ржавые петли ворот. Время нанесло на камни толстый слой пыли. Оно же превратило пыль в землю. На воротах и стене, опоясавшей городок по периметру, густо росла трава.

Солдат сразу же охватило ощущение дикого запустения умершего восточного городка. Одноэтажные дома заросли лебедой, полынью, гигантскими разлапистыми лопухами.

Из окон выглядывали сорняки – они принялись в самих домах. Выросшие деревья заслоняли старые вывески с блеклыми иероглифами. Улицы были похожи на запущенные пустыри. Лишь кое-где в густой траве вились узкие тропинки, протоптанные неизвестно кем. И эта пустыня потрясала, потому что дикая зелень обступила совершенно не разрушенные дома, магазины, особняки. Это было запустение, созданное людьми…

Шаржуков обошел танк и постучал прикладом по броне. С лязгом открылся люк в башне.

– Глуши двигатель, братишка, – приказал он. Танк чихнул мотором и затих. – Остаетесь здесь! А мы пойдем дальше. Разведаем, что к чему. Японец остается с вами, смотрите, чтобы он не сделал ноги.

– Мышь не проскочит, товарищ капитан, – козырнул танкист и крикнул в стальное нутро: – Подзоров, возьми пулемет в укладке и к машине!

Японец никуда не собирался делать ноги. Он упал на колени у раскуроченных ворот и, закрыв голову руками, тихо поскуливал, как потерявшийся щенок.

Длинный меч Шаржуков взял себе, а короткий оставил старшине. Свой трофей капитан передал танкистам, сказав командиру экипажа:

– Пусть пока у тебя побудет. Потом заберу.

– У нас, как в швейцарском банке, – сверкнул белозубой улыбкой танкист. Он положил меч в железный короб ЗИПа, закрепленный на корме. – Вернетесь, заберете.

– Дальше моя не ходить, – пленный стоял на коленях и, похоже, вставать не собирался.

– Бесы у них в головах, – подал голос старшина. Он кивнул на японца: – А этот аж весь трясется. Правильно делает. Злые дела не забываются. За все ответ держать придется.

– Убивайте здеся. Лучше тут умеретя, чем там ходить живая мертвяка.

Старшина зашел сзади к сгорбившейся на земле фигуре и оттянул левой рукой за волосы голову назад. Правой поудобнее перехватил финку. Ко всему привычный бурят лишь вопросительно взглянул на капитана: «В расход?»

Шаржуков отрицательно покачал головой и скомандовал:

– Разделиться на группы. Я со своим экипажем иду по центральной улице. Разведчикам прочесать боковые улицы. Встречаемся на центральной площади.

У любого, даже самого маленького захолустного городишки должна быть главная площадь. И этот не должен стать исключением из общего правила.

Разведгруппа лейтенанта Ирхина разделилась на четыре боевые двойки. Разведчики бесшумными тенями растворились среди кривых улочек и переулков, будто и не стояли только что рядом с танком. Старшина бурят, улыбнувшись на прощание, обронил лежащему ничком самураю: «Если увижу, когда вернусь, что сдвинулся в сторону хоть на метр, я тебе так по холке дам!» Сказал и канул среди хитросплетения улиц вслед за товарищами.

Трое танкистов из экипажа Шаржукова двинулись по самой широкой улице, ложащейся им под ноги прямым, как стрела, полотном заросшей травой дороги. Несколько развалившихся от старости телег и повозка рикши. От двух пассажиров остались лишь скелеты, рассыпавшиеся по каркасу сиденья. Рикша был рядом, его костяк лежал, скрытый травой, между двумя оглоблями, за которые он когда-то тянул свой возок. В телегу были впряжены скелеты мулов с остатками кожаной сбруи на костяных ребрах.

Шаржуков почувствовал себя мальчишкой, перенесшимся в босоногое детство.

Что там болтал япошка: «Мертвый город!» Пугающее словосочетание одновременно завораживало. С друзьями мальчишками они любили лазить по заброшенной фабрике на рабочей окраине города. Они бродили вдоль ржавых рельсов одноколейки. Казалось, пустые проемы окон цехов внимательно наблюдают за детворой. Сгнившие полы, взломанные проросшими сквозь них деревцами…

А здесь за углом раздавалось размеренное «тук-тук-тук». Так уснувший на ключе радист выбивает один и тот же сигнал морзе. Шутку с танкистами сыграло разыгравшееся воображение. Незакрепленная ставня на окне хлопала на ветру: «Тук-тук-тук». Деревянный метроном отстукивал вечность. Зачем пришли? Кого ищете? Что будете делать, когда найдете?

Танкисты зашли в один из домов по сорванной двери, как по трапу поднимаются на борт корабля, вставшего на вечный прикол у пристани. В пустой комнате валялись обломки деревянной мебели. Драные обои клочьями свисали до пола. Под ногами скрипели рассохшиеся половицы, хрустело битое стекло. Отсюда навсегда ушли смех и голоса живых. Они сюда больше никогда не вернутся. В центре комнаты скособочился стол с отломанной ножкой. Лестница на второй этаж была завалена истлевшим тряпьем и книгами.

На стенах висели черно-белые фотографии за пыльными стеклами. Вряд ли еще кто-нибудь, кроме танкистов, увидит, кто на них запечатлен. Жизнь отсюда ушла давно. Все, что осталось, – отпечаток людей на матовой фотобумаге.

Ржавая металлическая кровать приткнулась в углу у дальней от входа стены. Похоже, здесь раньше обитали зажиточные горожане, старающиеся подражать европейскому образу жизни. Иначе чем объяснить наличие этой кровати с круглыми металлическими набалдашниками, навинченными на спинке ложа, а не общепринятых у китайцев циновок. В спальне без окон стены покрывал зеленовато-белесый налет плесени. Свет проникал через пролом в потолке. Единственным живым звуком был хруст обвалившейся с потолка штукатурки под подошвами сапог.

Перед входом лежал скелет, сжимая в руке недостающую у стола отломанную ножку, как дубинку. Дреколье ему, видать, мало помогло. Второго скелета, убитого врага, рядом не было. Олег Шаржуков решил заглянуть в соседнюю комнату. Что такого ценного защищал погибший ценой своей жизни?

На панцирной сетке покоились два детских скелета, они лежали на боку с поджатыми ногами. Между ними сиротливо примостилась темно-желтая деревянная кукла с одной оторванной рукой. Вещи по-разному противостоят времени: ткани выцветают, дерево темнеет…

Одежда на трупах давно истлела, превратившись в бесцветные тряпки ветхого савана. Местами их порвали выпирающие наружу ребра. Шаржуков расстегнул верхнюю пуговицу комбинезона. Ворот сдавил горло. Захотелось побыстрее выскочить вон из комнаты. Скорее на улицу.

Танкисты двинулись дальше, держась центра улицы. Под защитой стен они уже не чувствовали себя в безопасности. Страх тоненькими паучьими лапками исподволь заползал людям в души.

Зря они сюда завалились без спроса. Любое любопытство, даже оправданное служебным долгом, жестоко карается, тем более тогда, когда тревожат покой призраков мертвого города.

Под ногой заряжающего громко хрустнул маленький костяк крошечной собачки или кошки.

Под покосившимся фонарным столбом полулежал мертвец. Пустые впадины на месте глаз таращились на танкистов. Раззявленный оскал обнажившихся челюстей застыл в вечном немом крике. На правой стороне груди тускло зеленела окислившаяся полицейская бляха с номером. С шейных позвонков скелета свисала цепочка со свистком поверх остатков формы и ремней портупеи. Рядом что-то тускло блестело. Капитан, присмотревшись, разглядел, что костяшки пальцев скелета сомкнуты на рукояти револьвера. На правой стороне черепа темнело аккуратное входное пулевое отверстие. Левую височную кость разнесло. Здесь пуля вырвалась на свободу. Ржавчина превратила оружие в бесполезный кусок металла.

Чем дальше они пробирались в город, тем чаще им попадались выбеленные солнцем и дождем человеческие кости. Именно разрозненные кости, а не скелеты. Причем кости потолще были расколоты явно человеческой рукой. Неизвестный хищник был гурманом и предпочитал лакомиться костным мозгом.

В центре следующего перекрестка, попавшегося на пути, стоял фонтан. По его дну ветер лениво шуршал сухими листьями. В центре стоял на хвосте каменный двухметровый дракон с отколотыми передними лапами. Когда-то он изрыгал из пасти струи воды, а сейчас сиротливо прижимал куцые обрубки к чешуйчатой груди.

Железная сетка, зацепленная крюком за морду дракона, покачивалась в такт ветру на тонкой цепи. Крупноячеистая сеть, стянутая у горловины в подобие мешка, была набита каким-то непонятным мусором. Что это такое, капитан понял не сразу. Приглядевшись, он увидел, что это человеческие останки: изогнутые ребра, тазобедренные кости, изломанные позвоночники, черепа с дырами ртов.

Вдоль улицы подул ветер. Сетка качнулась, скрежетнув цепью по драконьей морде. Танкисту в очередной раз стало тошно.

– Что-то мне не по себе, командир, – подал голос механик-водитель. – Может, стоит вернуться к воротам? Дождемся подкрепления. Густой цепью прочешем здесь все. Дом за домом. А?

Как это было у всех танкистов, за годы войны у него выработалась привычка чувствовать себя в полной безопасности лишь под прикрытием надежной танковой брони. Желательно еще, чтобы все люки были закрыты до щелчка.

– Не отвлекаться, солдат. Следи за своей стороной улицы, – процедил командир роты. – Разболтался, говорун ты наш. Двинули дальше.

И они двинули, подбадриваемые злым командирским матерком.

Капитан нутром чуял, что впереди их ждет что-то, способное дать если не ответ, то хотя бы намек на то, что случилось с этим городком.

– Дрейфишь, Гена?! – заряжающий подначил товарища.

За подколкой он попытался скрыть собственный страх. Несмотря на августовскую жару, мурашки у него так и бегали по спине и, похоже, никуда не собирались деваться. За службу он успел навидаться трупов. Но такого гнетущего чувства, как сейчас, никогда не испытывал. Есть враг: дави, стреляй. Все просто. Ожидание неизвестного давило на нервы, изматывая душу. Скоро всем самураям и их божественному микадо придет окончательный и бесповоротный капут. В этом он ни на минуту не сомневался. Вот только не все доживут до этого часа. Обидно – отмахать пол-Европы, чтобы лечь в китайскую землю. Не дождавшись ответа, он ободряюще произнес:

– Все будет хорошо. Щас встретимся с разведчиками и махнем обратно!

– Отставить разговорчики, – зло прошипел капитан. Он хотел рявкнуть во всю мощь луженой командирской глотки, но в последний момент сдержался. Внутренний голос подсказывал: «Тише, еще тише. Будь незаметнее. И беда, может быть, пройдет мимо».

Они еще пару раз зашли в дома, потом просто стали заглядывать внутрь через мутные, запыленные окна. Ни души. Может, остальных эвакуировали?

Несколько скелетов, которые они увидели, не в счет, они не могли быть населением целого городка. Наконец улица, вильнув пару раз, уперлась в площадь. Скорее всего, это и есть центр города. Никакой эвакуации не было. Все население находилось здесь. Все от мала до велика.

Неприятное чувство, испытанное ими, когда они нашли первые скелеты, сменилось ощущением, близким к тоскливому ужасу.

Выйдя к площади, Шаржуков сразу понял, что вот здесь и начинается самое страшное. Площадь стала эпицентром трагедии, разыгравшейся в городе. Трем танкистам ужас зацементировал ноги.

В центре площади стояла небольшая двухъярусная башня-пагода.

Черепами по направлению к пагоде по спирали были аккуратно уложены человеческие скелеты. Жуткие кольца хоровода покойников заняли всю площадь.

На костях едва держалась истлевшая одежда. При этом ничего не было похищено из ценного, что было у людей при жизни. На руках скелетов блестели кольца, золотые браслеты, у одного на шее висело дорогое ожерелье из жемчуга.

Некоторые из сотен скелетов, выбеленных солнцем и дождями, лежали обнявшись. Рядом с костяками взрослых покоились детские тела. Их положили таким образом, что родители как бы и после смерти приглядывают за своими чадами.

Танкисты прошли по краю площади. В одном месте наткнулись на две аккуратные пирамидки из черепов, высотой по пояс. Черепа скалились ровными крепкими зубами. Люди, встретившие здесь свой последний момент бытия, явно были молоды. Кто-то словно развлекался, играя черепами в кубики.

* * *

С лейтенантом разведчиков в двойке был старшина, его личный телохранитель и вторая тень. Когда они проходили мимо магазинчика, где, судя по выцветшим от времени и солнца костюмам на манекенах, раньше торговали одеждой, со скрипом настежь распахнулась дверь на ржавых петлях, словно приглашая зайти. Ветру или разгулявшемуся сквозняку такое было не по силам. Разведчики переглянулись. За время, проведенное в разведрейдах, они давно научились понимать друг друга без слов.

Старшина ткнул себя в грудь и показал командиру разведгруппы один палец – «Я иду первый». Лейтенант кивнул и качнул стволом «ППШ» вверх-вниз – «Понял, я тебя прикрываю». Оба хорошо понимали, что тот, кто пойдет первым, будет приманкой для врага и вызовет огонь на себя, если внутри засада. Бурят, пригибаясь, прокрался внутрь магазина. Лейтенант, выждав положенное время, так и не дождался условного сигнала. Секундная стрелка успела пробежать на циферблате часов лишних два круга. Пора и ему. Офицер бесшумно прошмыгнул в раскрытую дверь. Не успела человеческая фигура скрыться в дверном проеме, как тишину вспорола очередь в полмагазина. Расколотая срикошетившей пулей витрина осыпалась стеклянным дождем осколков. Внутри, в глубине магазина, куда не дотягивались солнечные лучи, кто-то дернулся в полумраке, раздался крик, перешедший в глухое сипение. Вновь воцарилась тишина: ни звуков, ни выстрелов…

* * *

– Господи, что же здесь сотворили, – вырвалось у Степана. – Нелюди.

На душе у Шаржукова сделалось гадко. Захотелось бежать отсюда, куда глаза глядят, быстро и подальше. Капитан тряхнул головой, прогоняя наваждение.

Из оцепенения танкистов вывел орудийный выстрел. Снаряд прошелестел над головами и разорвался на противоположной от входа окраине города. Опознать калибр и марку орудия они могли бы на слух и с закрытыми глазами. Стреляли из 85-миллиметровой пушки «тридцатьчетверки». Причем били вслепую. Наугад. Второго выстрела не последовало. Зачем стреляли? Случайность? Хотели подать сигнал? Надо возвращаться. Узнать, что случилось. Но они договорились встретиться с разведчиками на центральной площади, превратившейся в городское кладбище. Несвязный бред, который нес пленный, уже не казался чем-то ирреальным, обретая реальные черты.

«Подождем еще десять минут, – прикинул в уме Шаржуков. – Дальше будем действовать по обстановке».

Долго пребывать в томительном ожидании не пришлось. Минут через пять-шесть тишину нарушила длинная автоматная очередь из «ППШ». Звуки выстрелов трескучим горохом рассыпались по безлюдным улицам, рикошетом эха отразились от стен и стихли. Больше ни звука. Надо было разобраться, в чем дело.

– За мной, – приказал капитан. – Глянем, в кого это наши стреляют.

Два раза команду повторять не пришлось. Излишне аргументировать почему. Ни у кого не было желания задерживаться у площади, превращенной в погост. Неупокоенные человеческие останки нагоняли жуть и тоску.

С автоматами на изготовку танкисты скорым шагом двинулись в сторону, откуда раздалась длинная очередь.

На двойку разведчиков они наткнулись через два квартала. Улыбчивый бурят сидел, прислонившись спиной к стене. У него было перерезано горло от уха до уха. Зрачки закатились, глаза взирали на белый свет пятнами белков. Убийца вытащил из раны язык. Но этого видно ему показалось мало. Он сделал на щеках дугообразные надрезы, казалось, старшина чему-то радуется, расплывшись в широкой улыбке. Дом манил танкистов призывно распахнутой дверью. В центре комнаты лежал огромный кусок сырого мяса. Рядом на полу аккуратной стопкой была сложена форма. Сверху находилась гимнастерка с лейтенантскими погонами. На груди двумя красными кляксами отсвечивали эмалью два ордена Красной Звезды. С командира разведгруппы сняли кожу. Из-за спины раздались захлебывающиеся булькающие звуки. Мехвода рвало, выворачивая от того, что он увидел.

В глубине дома раздался скрип половиц. Захлопнулась полуоткрытая дверь, ведущая в соседнюю комнату.

«Врешь, не уйдешь. За все ответишь, сука!»

Шаржуков твердо усвоил: в скоротечном городском бою не думают. Не медли, стреляй или бросай гранату. Времени на раздумье не было. Тело само знает, что делать. Автоматически повинуйся рефлексам.

Капитан в один миг преодолел расстояние до двери. Удар ногой в дверь, внутрь летит ребристый шар гранаты. Взрыв. Он врывается в дверной проем и от живота простреливает комнату, осыпая ее пулями в виде буквы «Z», чтобы никто не остался в живых. «Бей, не думай, не то пулю в ответ схлопочешь!»

Пусто. Никого. Только открытое настежь окно. Краешком сознания он уловил мимолетное смазанное движение на улице.

Выскакивая в окно, капитан от души приложился головой о верх рамы. «Эх, не было бы танкошлема, заработал бы сотрясение», – подумал танкист. Он опоздал. Не успел. Заряжающий, оставшийся их прикрывать со стороны улицы, булькал разорванным горлом. Степану «перехватили» шею от уха до уха. В открытую рану были видны белые шейные позвонки. Семенов был мертв, а тело еще продолжало жить. Ноги в сапогах мелко подергивались в предсмертной агонии.

Олег физически ощутил на спине чей-то холодный оценивающий взгляд, словно мазнули мокрой половой тряпкой между лопаток. Он вздрогнул, крутанулся на каблуках. Боковым зрением кпитан увидел на коньке черепичной крыши смазанный в движении силуэт. Стремительный и ловкий, как гигантская ласка. «Может, здесь пытались дрессировать неизвестных животных-людоедов? Не похоже. Все равно никому не переплюнуть человека в кровожадности. Сколько их? Проклятый японец больше плакал, как девчонка, чем говорил».

Примерно в таком порядке сменялись мысли в голове танкиста. В той стороне, где скрылась неизвестная тварь, раздалась короткая автоматная очередь. За ней хлопнул одиночный пистолетный выстрел, и опять навалилась тишина. Быстрее туда. Догнать врага. Пощады не будет. Заряжающему уже ничем не помочь. Потом вернемся за ним и телами разведчиков. Все потом.

Пока командир и мехвод добежали до дома, на крыше которого сидело существо, пока обошли его по переулку, прошло не больше двух минут. Шаржуков увидел то, что так боялся увидеть. Еще двое разведчиков лежали посреди улицы, заросшей травой. Над трупами уже жужжали маленькими бомбовозами мухи, вездесущие спутницы смерти. Одна, с жирным зеленым брюшком, бесцеремонно уселась на лоб убитому и деловито переползла на нос, по-хозяйски перебирая лапками.

Их убили не из засады. Спрятаться здесь было негде. Двоих профессионалов, не раз хаживавших через нейтралку в тыл врага за «языком», зарезали средь бела дня. Такое просто не укладывалось в голове. Все, что успели сделать военные охотники на людей, так это выстрелить каждый по одному разу. Рядом с телами в траве валялся автомат и… отрубленная кисть руки, продолжавшая сжимать вороненый «ТТ». Разведчики лежали в неестественных позах. Тела изломаны, словно игрушечные солдатики, побывавшие в руках злого ребенка. У одного из разведчиков была снята кожа с шеи и с головы вместе с волосами. Лицо превратилось в чудовищную маску, багровеющую мимическими мышцами. Кожу сняли, как перчатку с руки, не оставив ни одного кусочка. В кулаке убитого был зажат пучок травы, вырванной с корнем. На разведчике со снятой кожей не было формы и сапог. На теле осталось лишь нижнее белье и полуразмотанные портянки на ногах. Незагоревшее тело белело на примятой траве, будто снулая рыба, выброшенная на берег прибоем.

«Мародерствуют по мелочи. Выгоревшей до белизны формой в соляных разводах пота на спине и под мышками не побрезговали. А вот оружие не взяли. Картинка что-то не складывается».

Враги оказались не только коварнее и сильнее, но и намного быстрее. Сначала уничтожили спецов, натренированных стрелять из любого положения, навскидку и в полной темноте, ориентируясь лишь на звук, а танкистов, похоже, оставили на закуску. «Чужие здесь не пляшут», – любил говорить в похожей ситуации бывший комбат Олега, сгоревший в танке вместе с экипажем при штурме Зееловских высот.

Занять оборону, спина к спине? Долго ли они так продержатся? Ходу отсюда. Открытые пространства, когда они были как на ладони, танкисты старались преодолевать с максимальной скоростью. Может, враг с чердака давно уже взял их на мушку. Не торопясь выцеливает их, держа палец на спусковом крючке. Ходу. Поднажмем. Сердце билось в груди паровым молотом. Прерывистое свистящее дыхание рвалось из груди. Они остановились за углом покосившегося дома. Впереди открытое пространство перекрестка. Что делать дальше?

Из тягостных раздумий капитана вывел голос механика-водителя. Танкист, затравленно озираясь, облизнул вмиг пересохшие губы и произнес:

– Слышь, командир, если так и будем стоять на месте, то дождемся беды. Нутром чую!

– Идем к танку. Смотри в оба, Гена. – Капитан неожиданно для самого себя перешел на шепот. Как будто кто-то мог их подслушать. Или мог?

– Кажись, япошка правду говорил о Ворующем Лица.

– Похитителе лиц, – автоматически поправил подчиненного ротный. У него была хорошая память. – Не отвлекайся. Шире шаг.

За каждым поворотом, в каждом узком переулке мерещились враги. За мутно-грязными окнами домов притаилась опасность. На секунду или на миг отвлечешься, и они набросятся на тебя. Растерзают.

Услышав шорох справа, Шаржуков чудом удержал палец на спусковом крючке. Это всего лишь ветер качнул полусорванную вывеску с непонятными иероглифами над крыльцом магазина. Ярко светило солнце над головами, усекая куцые тени от домов и деревьев.

Людей убили, но город выстоял, подслеповато щурясь на непрошеных гостей окнами домов. Уже уходите? Так быстро? Было чувство, что призраки неупокоенных людей не ушли отсюда насовсем. Они кружат где-то неподалеку, пока невидимые в солнечном свете дня и неестественной тишине Мертвого города.

До танка добрались без происшествий.

За очередным поворотом улицы их марш-бросок закончился. Вот и стена с вывороченными воротами. До боли родная громадина «тридцатьчетверки», застывшая рядом с проемом в стене.

Первым желанием было броситься к танку. Не добежав метров двадцати, танкисты остановились. Жалко спугнуть удачу в последний момент. Стоит обойти танк и пройти ворота, как Мертвый город останется за спиной вместе со всеми ужасами и смертями. Человек так устроен, что старается выбрать самый простой и быстрый вариант решения проблемы. Судьба, ехидно улыбаясь, ставит перед ним очередной рубеж, до которого еще надо дойти. Доползти. Еще чуть-чуть, и они вырвутся отсюда в нормальный мир. Там все ясно и понятно. Видишь врага в чужой форме: дави, стреляй. Утюжь окопы гусеницами. Перемешивай японцев с китайской землей.

Но здесь что-то было не так. Опять навалилась тишина. Ах да, их никто не встречал. Рядом с танком не было ни души. Возвращаться назад в город было форменным самоубийством. Даже если забаррикадироваться в доме и занять круговую оборону, им долго не продержаться. Единственный выход вел через раскуроченные ворота, со стоящим рядом танком. Мимо «тридцатьчетверки» не пройти.

– Эй! Есть кто живой? – выкрикнул Шаржуков.

Он вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб. В ответ тишина. Олегу показалось, что он услышал короткий смешок, будто кто-то рассмеялся в ответ. Но не только капитан услышал хохоток. Мехвод дернулся, словно ему за шиворот вылили ушат воды, и неожиданно для самого себя резко передернул затвор автомата, выщелкнув патрон. Латунный цилиндрик с тупой пулей золотой рыбкой скакнул в траву. Оружие и без этого стояло на боевом взводе.

– Товарищ капитан, может, в здании отсидимся? – предложил механик-водитель, словно подслушал его мысли. – Тут рядом я домик каменный приметил. Забаррикадируем изнутри дверь. Поглядим, что тут к чему.

– Ага, дождемся, что нас, словно курей, перережут, – отмел предложение ротный, хотя подобная идея не так давно посетила и его. – Прорвемся, Гена! Не в первый раз.

– Командир, что дальше… – мехвод не успел закончить вопрос. По нервам и барабанным перепонкам резанул скрежет.

Со стороны танка донесся противный звук, будто провели гвоздем по стеклу.

– Слушай сюда, – не поворачивая головы, сказал капитан. – Обходим танк с разных сторон. Если там чужой, возьмем в клещи. Смотри меня ненароком не подстрели.

Танкисты разделились, по широкой дуге обходя бронированную машину.

Повинуясь смутному инстинкту, капитан крадучись подошел к борту танка и осторожно заглянул за навесной топливный бак, из-за которого торчал ствол «дегтяря». Пулемет, как и положено, стоял на раздвинутых сошках. В раскрытом брезентовом подсумке маслянисто-тускло поблескивали два запасных диска к пулемету. Справа от приклада, подвешенные за кольца на кронштейне бака, висели две «лимонки». Усики на чеках были предусмотрительно разведены. Привести гранату в боевое положение можно было бы одной рукой: прижал ладонью предохранительную скобу к корпусу и потянул на себя, кольцо чеки остается на кронштейне. Замах, бросок, взрыв. Нелишняя предусмотрительность в скоротечном бою. Танкисты всерьез подготовились к обороне.

Весь экипаж танка, который должен был приглядывать за входом и пленным, тоже был здесь. Головы танкистов с закрытыми глазами покоились на корме, выложенные аккуратно в ряд. Та же картина кровью, что и в городе…

За кормой танка лежало единственное тело. Это был пленный майор. Тел танкистов не было видно, похоже, их успели прибрать, а вот японца оставили. Труп был с головой, но без кожи, как и один из убитых разведчиков, на которых они наткнулись в мертвом городе.

Капитан сделал шаг. Неожиданно из-под днища танка высунулась рука, сцапала автомат за ствол и без натуги вырвала оружие у танкиста. Капитан непослушными руками лапал кобуру на поясе, пытаясь расстегнуть клапан.

– Выходи, гад! Покажись! – выкрикнул-выплюнул капитан. – Поговорим лицом к лицу.

Он не ожидал, что его слова что-то могут решить. Просто накипело на душе. Эмоции требовали выхода. Между танковыми катками показалась голова, а за ней тело. Извиваясь, как змея, оно на удивление ловко проползло между стальными дисками. Нормальному человеку такое было бы не под силу. Еще миг, и перед офицером стоял солдат, одетый в выгоревшую до белизны пехотную форму, в которую были одеты разведчики. Все по уставу, только пилотки не хватает. Вот только лицо у этого бойца было лицом убитого пленного японского майора. В руке он сжимал короткий меч, который Шаржуков отдал старшине. Один из двух трофеев сегодняшнего дня.

– Ты хотел меня увидеть, вор, – сказало существо. Назвать его человеком не поворачивался язык. Оно провело коротким клинком по стальному борту «тридцатьчетверки». Раздался скрипяще-визгливый звук. Такой они уже недавно слышали. – Где мой второй меч? – Не дожидаясь ответа, оно продолжило: – Вас осталось двое, больше спросить не у кого.

Может, еще один японец? Для Шаржукова они все были на одно лицо. Похожи как две капли воды. Возможно, брат-близнец? Но что-то было не так с этим японцем. Язык стал чище. Он больше не коверкал букву «л», меняя ее на «р». В глазах пропал страх перед русскими. Когда говорит, лицо неподвижно, будто у каменной статуи. Вот только глаза смотрят холодно и цепко, словно перед ним не человек, а насекомое. «Сейчас его раздавить или пусть еще немного побегает, посучит лапками?»

– Ты вообще кто такой? – осторожно поинтересовался танкист, особенно не надеясь на ответ.

– Забыл представиться, – на неподвижном лице японца рот открывался и закрывался, словно у деревянной куклы-марионетки. – Настоящее мое имя тебе все равно не выговорить, человечек, язык сломаешь. Твое горло не может произносить такие звуки. Местные людишки называют меня Похитителем Лиц, другие – Многоликим.

Словоохотливый собеседник, похоже, соскучился по обычному общению. Резать людей, даже если это твое призвание, может и наскучить.

В этот момент из-за корпуса танка выглянул мехвод. Перед ним оба как на ладони. И оба на линии огня. Стрелять нельзя: покрошит и капитана, и… непонятно кого. Может, свой, одет в нашу форму. Танкист не придумал ничего лучше, как юркнуть в открытый люк механика-водителя. За ним с лязгом захлопнулась крышка.

– Ты воин, он нет. – Японец ловко перебросил короткий меч из руки в руку. Один в один, как делал разведчик, развлекаясь с финкой. – За эти годы, проведенные в городе, я не встретил ни одного настоящего воина. Храбрецы попадались, а воины нет. Я знаю – ты приказал сломать печать на воротах. Срок моего заточения истек. Мне знакомы отголоски человеческих чувств. Верни меч, останешься жить.

Вот так. Определена цена вопроса жизни – меч. Острая полоска стали с оплетенной кожей рукояткой. Торгуется, как на базаре. Обманет, подлюга. На войне врагу веры нет. Хорошо, если просто прирежет, не будет кожу снимать. Потом пойдет гулять по белу свету. С новым лицом, в нашей форме. Шаржукову не улыбалось, что какая-то тварь будет расхаживать с его лицом. Может, и не красавец, да еще и с ожогом, но это его лицо. Точка. Олег растянул губы в искательной улыбке.

– Согласен, – выдохнул капитан. – Будем считать, что договорились.

Стараясь не поворачиваться спиной к врагу, капитан боком залез на корму танка. Он медленно открыл крышку ЗИПа. Меч был здесь. На месте. Он лежал поверх инструментов и куска промасленной ветоши. Такой момент нельзя упустить. Капитан сграбастал ножны, в один прыжок взлетел на башню и нырнул в открытый люк. Олег с силой захлопнул за собой лязгнувшую крышку. В тесноте башни особо не развернешься, но зато все знакомо до последнего винтика. Одним движением он защелкнул обе задвижки. Люк был надежно закрыт изнутри. Теперь их отсюда просто так не достать, не выковырять. Посмотрим, кто кого.

Шаржуков прильнул к перископу в командирской башенке. На него в упор смотрели глаза с вертикальными, будто у змеи, зрачками. В них металось холодное пламя бешенства. Капитан отпрянул от перископа. Рука, сжимавшая меч, предательски подрагивала. «Спокойно!» – громко сказал ротный механику-водителю и самому себе.

Многоликий потянул на себя люк одной рукой. Бесполезно, крышка ни на миллиметр не открылась. Он засунул меч за ремень. Теперь Похититель Лиц вцепился в крышку люка двумя руками и медленно потянул на себя. С обратной стороны башни, как черви из земли, поползли крепежные болты. Минута – и одна защелка соскочила со стопора. С таким напором и вторая долго не продержится…

«Заманим в ловушку! Ловушкой будет танк, а приманкой меч! Мы тебя живьем похороним. Шиш тебе, а не лицом к лицу!»

– Гена, заводи. – Капитан перелез на сиденье радиста-пулеметчика. Здесь в днище находился люк запасного выхода. Придется воспользоваться им второй раз за сегодняшний день. – Слушай сюда. Я сейчас вылезу. Эта тварь скоро залезет в башню. Твоя задача протаранить ближайший дом. Обломки завалят верхние люки. Ты вылезаешь через нижний люк. Я буду рядом. Прикрою огнем.

– Понял! – мехвод судорожно вцепился в рычаги. По щеке пробежала капля пота, прочертив светлую дорожку на запыленном лице.

Ротный вылез через люк. «Тридцатьчетверка» взревела двигателем. Мехвод толкнул от себя рычаги, машина рванула с места, дернувшись корпусом. Подняв облако пыли, танк устремился к ближайшему дому.

Олег лежал на земле. Над головой прогрохотала многотонная махина.

«Тридцатьчетверка» ткнулась носом в стену ближайшего двухэтажного дома. Корпус проломил стену, будто бы ее и не было. Вроде все по плану, но здание, в которое въехал танк, оказалось винной лавкой с погребом под полом. Машина рухнула вниз, ломая перекрытия, не рассчитанные на такой вес, и угодила прямиком в глубокий подвал, заставленный многоведерными бочками со сладким китайским вином. Следом, будто карточный, сложился и домик. «Тридцатьчетверка» превратилась в стальной двухместный гроб.

Шаржуков вскочил с земли и побежал к развалинам, над которыми поднимался столб пыли.

«Сейчас, Гена. Держись, братишка, я вытащу тебя из этой кутерьмы». Он не знал, что одна из гранат, закрепленных на топливном баке с уже разведенными усиками, придавленная весом обломка стены, осталась без чеки. Истекали четыре секунды до взрыва. А потом из нагромождения досок и битого камня, со дна подвала, вверх устремился фонтан пламени. Огонь лизнул танкиста в лицо. Волна раскаленного воздуха подхватила и подняла Олега в воздух, отшвырнула его в сторону, шмякнув о землю с такой силой, что из легких вышибло воздух… Навалилась пустота – черная и равнодушная.

* * *

По дороге пылят длинные колонны японцев. Сдавалось в плен одно из лучших соединений Квантунской армии. Старшее командование неусыпно заботилось об их боеготовности. Даже в самые черные для японцев дни во время войны Императорский генштаб не взял из Квантунской армии ни одного солдата, ни одной винтовки.

Впереди вышагивают офицеры с мечами на поясе. Бесстрастные лица скрываются за маской самурайской невозмутимости. Они идут, батальон за батальоном, рота за ротой. Идут с белыми флагами и белыми повязками.

По обочинам валяются разбитые танки, сожженные машины, искореженные тягачи и орудия, вздувшиеся трупы воинов божественного микадо. Одуряющий сладковатый запах разложения стелется над маньчжурской землей, перебивая аромат степного разнотравья. Немилосердное палящее солнце не делает различия между солдатами и офицерами. Смерть не разбирается в званиях. Скоро здесь пройдут похоронные команды. Ни победителям, ни побежденным эпидемии не нужны. А пока трупы пухнут, как тесто на дрожжах, забивая ноздри тошнотворно-сладковатым запахом. Августовская агония Квантунской армии закончилась безоговорочной капитуляцией.

Медицинская полуторка, с перебинтованным Шаржуковым в кузове, пролетает километр за километром, а колоннам пленных японцев нет конца. Остатки разбитой Пятой японской армии совершают свой последний марш. Хлопает на ветру плохо закрепленный брезентовый верх кузова, но танкист всего этого не видит и не слышит. Капитан находится без сознания. В руке он сжимает японский меч. Санитары, наткнувшиеся на него, так и не смогли разжать пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в ножны. В себя он пришел лишь через несколько дней на койке в полевом медицинском батальоне. Для него война закончилась. Все, отвоевался…