Глава 22. Подполковник Лерой захлопнул крышку часов

Подполковник Лерой захлопнул крышку часов.

— Будь они прокляты!

Никто не ответил.

Справа от них, на расстоянии в три мили, другие колонны форсировали реку. О ходе сражение говорили облака грязного дыма орудий и мушкетов.

5-я дивизия ждала.

Три батальона — Южный Эссекс один из них — должны были возглавить атаку на Гамарра Майор. Перед людьми Лероя был пологий откос, который вел вниз к деревне, за ней был каменный мост через реку. За рекой была Главная дорога. Если дивизия перережет дорогу, то французская армия не сможет отступить во Францию.

Он снова щелкнул крышкой часов.

— Что держит этого идиота? — Лерой хотел, чтобы генерал, командующий дивизией, скорее приказал атаковать.

Французы были в Гамарра Майор. Там была единственная переправа, которую они обороняли; они проделали бойницы в стенах домов, забаррикадировал переулки, и Лерой знал, что им предстоит тяжелая работа. Два года назад, на португальской границе, он дрался в Фуэнтес-де-Оньоро, и он помнил ужасы борьбы в узких кривых улочках.

— Христос и распятие! — За рекой — там, где переулок от моста шел вверх к Главной дороге, — французы установили пушки. Атаковать теперь будет еще труднее. Пушки стояли достаточно высоко, чтобы стрелять по деревне, и даже если британцы возьмут Гамарра Майор, картечь превратит мост в бойню.

— Сэр! — прапорщик Боскэйбл показывал вправо. Штабной офицер скакал к центру атакующих батальонов.

— Почти чертовски вовремя. — Лерой двинулся вперед, его лицо, ужасно обожженное в Бадахосе, казалось более мрачным, чем когда-либо. — Мистер Д’Алембор!

— Сэр?

— Застрельщиков в линию!

— Сэр!

Тут полковник центрального батальона махнул шляпой, оркестр батальона вдарил бойкую мелодию, и легкие роты двинулись вперед. Лерой посмотрел на часы. Час дня. Он захлопнул крышку часов, сунул их в карман, и стал отдавать приказы, чтобы Южный Эссекс начал выдвигаться в сторону противника. Лерой впервые вел батальон в бой.

Знамена вынули из чехлов. Шелк выглядел помятым после долгого заключения в кожаных чехлах, но знаменосцы встряхивали флаги так, чтобы кисточки раскачивались и гордые эмблемы реяли над головами. Справа было королевское знамя, огромный Юнион Джек, с вышитой в центре эмблемой Южного Эссекса. Эмблема изображала скованного цепью орла, знаменуя захват Шарпом и Харпером французского штандарта в Талавере.

Слева было полковое знамя — желтый флаг, который отмечал боевые заслуги Южного Эссекса, с его эмблемой и Юнион Джеком, вшитым в верхний угол. Оба флага были прострелены и опалены, оба уже побывали сражениях, и солдаты были больше преданы своим знаменам, чем королю или стране. Вокруг двух знаменосцев, который несли штандарты, шли сержанты, лезвия их алебард сияли на солнце. Если французы захотят захватить знамена, им сначала придется прикончить этих мужчин с длинными, жуткими дикими, копьями с лезвиями топора.

Батальон шел с примкнутыми штыками и заряженными мушкетами. Солдаты растаптывали посевы пшеницы.

Перед ними, рассыпавшись в линию, шла Легкая рота. Сержант Патрик Харпер кричал на солдат, чтобы те расходились еще шире. Он ждал все утро офицера с темными волосами и шрамом на левой щеке, но не было никаких признаков Шарпа. И все же Харпер отказывался оставить надежду. Он упрямо настаивал, что Шарп жив, что он приедет сегодня, что Шарп никогда не позволил бы Южному Эссекссу драться без него. Если Шарпу для этого нужно выйти из могилы — он выйдет.

Капитан Д’Алембор слышал гром пушек справа от него. Британские пушки теперь были на равнине, стреляя от холма Аринез по второй линию французов. Д’Алембор, который участвовал в своем первом большом сражении, думал, что этот звук — самый ужасный, какой когда-либо слышал. Он знал, что скоро шесть французских пушек за рекой откроют огонь. Питеру Д’Алембору, по мере того как он приближался к молчаливой, забаррикадированной деревне, казалось, что каждая из французских пушек нацелена прямо на него. Он поглядел на Харпера, находя успокоение в очевидной уверенности огромного ирландца.

Тут пушки исчезли в облаке дыма.

Подполковник Лерой видел, как словно бы карандаш прочертил линию вверх и вниз в небе, и знал, что пушечное ядро летит прямо в него. Он придержал коня, задержал дыхание и с облегчением увидел, как ядро, ударившись о траву перед батальоном, подпрыгнуло и покатилось позади них.

Снаряды пролетели над деревней и упали на лугу, который пересекали британские батальоны. Первый залп не нанес никакого ущерба, за исключением ядра, которое перепрыгнуло через голову Лероя. Оно подпрыгнуло снова, еще раз, и покатилось к музыкантам оркестра Южного Эссекса, которые ждали в тылу раненых. Мальчишка-барабанщик, видя, что ядро катится медленно, как крикетный шар, который не должен выкатиться за границу поля, подбежал, чтобы остановить его ногой.

— Стой! — крикнул сержант мальчишке, но было слишком поздно. Барабанщик поставил ногу на пути ядра, которое, казалось, катилось так безобидно, так медленно, и когда мальчик усмехнулся, ядро отрубило ему ступню.

— Ты глупый ублюдок! — Сержант схватил его и потащил. — Ты глупый проклятый ублюдок! Сколько, черт побери, раз тебе говорили!

Другие мальчишки-барабанщики молча наблюдали, как их рыдающего товарища отнесли к лекарям. Ступня барабанщика, все еще в ботинке, который он начистил в честь сражения, лежала в траве.

Пушки выстрелили снова, и на сей раз ядро врезалось в 6-ю роту Южного Эссекса, отбросив двух солдат в стороны, разбрызгивая кровь на пшеницу и маки. Шеренга бесстрастно сомкнулась.

Легкая рота открыла огонь. Винтовки трещали. Французское орудие выстрелило снова, и снова шеренги должны были сомкнуться, и снова на лугу позади атакующих остались тела и кровь.

Лерой прикурил сигару от трутницы. Люди держались хорошо. Они не вздрагивали от залпов артиллерии, они шли молча и бодро, но тем не менее он боялся деревни. Она была слишком хорошо забаррикадирована, слишком много было проделано бойниц, и он знал, что мушкеты обороняющихся в Гамарра Майор могут нанести куда больший ущерб, чем эти шесть полевых орудий на дальнем берегу реки. Но ни один французский мушкет еще не выстрелил. Они ждали, чтобы британцы подошли ближе. Лерой просил разрешения наступать колонной, но бригадир отказал.

— Мы всегда наступаем в линию, молодой человек! Не будьте дураком!

Бригадир, зная, что Лерой американец, и задавался вопросом, не тронулся ли он умом. Наступать колонной, подумать только!

Лерой убрал трутницу и проскакал мимо знамен.

— Капитан Д’Алембор!

— Сэр?

— Возвращайте роту в общий строй!

Южный Эссекс был теперь защищен от полевых орудий домами деревни. Французская пехота все еще не стреляли. Легкая рота заняла свое место на левом фланге батальона. Батальон продолжал двигаться вперед.

Лерой хмурился. Он знал, что случится, когда обороняющиеся начнут стрелять. Он боялся этого. В Южном Эссексе по-прежнему была нехватка личного состава, и следующие несколько минут могли уничтожить его батальон. Он ругал врагов вполголоса, молил, чтобы они начали стрелять слишком рано, чтобы дали его людям шанс.

Но французы ждали. Они дождались, пока промахнуться было уже невозможно, и когда прозвучал приказ открыть огонь, Лерой вздрогнул от грохота выстрелов и причиненных ими разрушений.

Тяжелые пули мушкетов врезались в британские шеренги, толкая и разворачивая солдат, срубая их, пригибая их к земле, а затем новые французы подошли к бойницам, и новые пули прилетели, врываясь в ряды красных мундиров, и Лерою казалось, что воздух весь заполнен громом мушкетов и свистом пуль, и он кричал сквозь шторм дыма и огня, чтобы заставить своих людей идти вперед.

— Вперед! — кричали офицеры, но они не могли идти вперед. Стрельба из деревни гнала Южный Эссекс назад. Солдаты разрядили свои мушкеты в ответ и потратили пули впустую на каменные стены и баррикады. Знамена упали, знаменосцы были застрелены французами.

— Вперед! Шевелитесь! — Лерой скакал впереди шеренги. — Вперед!

Его лошадь встала, заржала, когда в нее попала пуля, и Лерой выругался, потому что не мог вытащить правый сапог из стремени. Он уронил сигару, он вертелся, пытаясь выровняться, и наконец его правая нога была свободна, и он соскользнул неуклюже по крупу своей умирающей лошади. Он встал на ноги, вытащил саблю и снова закричал на своих солдат.

Луг был затянут дымом. Солдаты ползли назад, оставляя кровавые следы. Солдаты звали Бога или своих матерей. Лошади офицеров, раненные, умирали в пшенице или бросились в паническое бегство в тыл. Некоторые солдаты, видя шанс избежать бойни, помогали раненым добраться до музыкантов оркестра и лекарей. Другие перезаряжали и целились в бойницы, однако французы продолжали стрелять в них, и новые пули противника пронзали сгущающийся пороховой дым, превращая луг в место смерти, воплей и боли.

— Вперед! — кричал Лерой. Он задавался вопросом, когда новые батальоны придут на помощь его людям, и страдал от того, что батальону под его командой, возможно, понадобится эта помощь. — Вперед!

Новые солдаты подняли знамена. Они шли сквозь огонь, и королевское знамя упало снова, и снова было поднято, и оно дергалось как живое, когда пули пробивали его.

Дым мешал французам целится. Из деревни они могли видеть только туман, который окружил их позиции, и вдали за туманом — неясные очертания людей, которые шли вперед и были отброшены назад, и тем не менее французы продолжали стрелять, отчего туман становился еще гуще; они посылали пулю за пулей, чтобы проредить британские шеренги, которые окружали деревню, но не могли в нее ворваться.

Полковое знамя упало; на сей раз его поднял сержант, но движение в тумане привлекло внимание дюжины французов, и сержант был убит, и знамя упало снова.

— Вперед! — Лерой бежал с саблей в руке, он услышал, как пули срезают траву и свистят в воздухе, и он слышал крики позади и знал, что роты идут за ним, и стена перед ним вспыхивала пламенем, кто-то кричал позади него, и внезапно Лерой оказался в деревне, в безопасности между двумя бойницами в стене сарая, и все больше солдат присоединялось к нему, приседая ниже бойниц, лихорадочно перезаряжая мушкеты.

Лерой усмехнулся им.

— Мы должны дойти до баррикады.

— Да, сэр.

Он снова задавался вопросом, вот уже сто сотый раз, почему эти люди, которых их страна считает отбросами общества, дерутся так хорошо, так охотно, так смело.

Лерой узнал лейтенанта из третьей роты.

— Где капитан Батлер?

— Убит, сэр.

Выстрел французского мушкет чуть не оглушил Лероя. Он игнорировал его. Они были в безопасности здесь, возле самой стены, хотя он поглядел вверх, чтобы удостовериться, что французы не залезли на крышу сарая. Справа от него он видел фермерскую повозку. Если несколько человек смогут оттащить ее в сторону, он сможет повести солдат в переулок. Он назначил команду прикрытия — они должны были стрелять по баррикаде, в то время как другие тянули повозку. Потом с примкнутыми штыками остальная часть роты последует за Лероем в переулок. Он улыбнулся.

— Вы действительно готовы, парни?

— Да, сэр.

Они испуганно смотрели на него. Сражение для них стало десятью ярдами смертельно опасной стены и более ничем.

Подполковник Лерой, у которого не было намерения потерпеть поражение в первом бою, когда он командовал батальоном, вытер руку о штаны и снова поднял саблю.

— Первый на баррикаде получит гинею! — Он слышал их бодрые крики, знал, что они готовы, и выпрямился. — Вперед!

Он бежал к баррикаде. Позади него бежали его люди, подбадривая себя криком, но единственная пуля, попавшая в мозг Лероя, прикончила атаку прежде, чем она началась. Рота, деморализованная его смертью, снова собралась у стены и задавалась вопросом, стоит ли им бежать назад сквозь дым, прежде чем победоносные французы сделают вылазку из деревни и прикончат их штыками. Гамарра Майор держалась. В десяти ярдах от переулка Томас Лерой, чье обожженное лицо было залито кровью, лежал мертвый. Его часы, тикающие в кармане, показывали десять минут второго.

***

— Ты останешься здесь! — приказал Шарп Ангелу.

— Нет!

— Если я умру, никто не узнает о проклятом договоре! Ты останешься здесь и удостоверишься, что письмо дошло до Хогана!

Шарп видел, как Ангел неохотно поклонился.

Сержант оркестра уставился на Шарпа с белым лицом.

— Мистер Шарп?

— Вы проследите, чтобы этот мальчишка не двинулся с места, сержант!

— Да, сэр. — Сержант дрожал. — Это вы, мистер Шарп?

— Конечно, это я! — Шарп смотрел на деревню и видел сломленный батальон. — Вы двое! — Он указал на двоих не раненных солдат, которые помогали товарищу.

— Сэр?

— Вы ни черта не ранены! Назад! Сержант!

— Сэр? — Сержант оркестра изумленно и недоверчиво смотрел на Шарпа.

— Стреляйте в каждого следующего не раненного ублюдка, который будет возвращаться сюда.

— Да, мистер Шарп.

Шарп вытащил палаш. Он скакал по пшенице, которая была затоптана и залита кровью, в которой лежали трупы, превращая хлебное поле в поле смерти. Он вернулся.

Капитан Д’Алембор никогда не узнает, кто первый закричал в шеренгах, призывая к отступлению. Паника, казалось, распространялась от центра, он слышал приказы офицеров, чтобы солдаты остановились, чтобы стояли, стреляли, атаковали снова, но приказы были бесполезны. Дым разобщил солдат, они не могли видеть знамена, затем пришло известие, что полковник убит, и внезапно Южный Эссекс побежал сквозь дым, и французы радостно кричали вслед и посылали им вслед залп за залпом.

Д’Алембор бежал вместе с солдатами, прочь из дыма, бежал сквозь деревенский луг и поле пшеницы. Он знал, что поступает неправильно, знал, что должен построить солдат в линию застрельщиков или в сомкнутую шеренгу, и он видел, что Харпер командует в Легкой роте, и знал, что он должен делать то же самое, но тут внезапно другой голос раздался на поле боя, командный голос, выработанный на давно забытых плацах, и Д’Алембор, глядя влево из дымовой завесы, увидел призрака.

Призрака, который ругал солдат, который угрожал им мечом, который орал на офицеров и обещал пристрелить следующего человека, который пойдет назад.

Они уставились на него в шоке. Большой черный конь нес на себе мертвеца — небритого призрака, которого они считали мертвым и похороненным. Призрак, чье гневное лицо было мертвенно бледным, чей голос гнал солдат в шеренги и заставлял их лечь, чтобы французские пули летели над ними.

— Капитан Д’Алембор!

— Сэр?

— Линию застрельщиков вперед. До края дыма! Лечь. Заставьте ублюдков работать! Шевелитесь! — Шарп видел шок на лице Д’Алембора. — Я сказал: шевелитесь! — Он обернулся к другим ротам.

Он сформировал их в колонну. Он решил атаковать на французский манер. Один только Бог знает, почему они не атаковали колонной с самого начала. Он выкрикивал приказы, игнорируя пули, которые вылетали из дыма.

У Патрика Харпера были слезы на глазах. Если бы кто-то осмелился спросить его почему, он сказал бы, что это пороховой дым раздражает глаза. Он знал, он всегда знал, но все-таки до конца не мог поверить, что Шарп жив.

— Главный сержант!

Маклэйд уставился на Шарп, потом сумел выговорить:

— Сэр?

— Где полковник?

— Убит, сэр.

Господи! Шарп пристально смотрел на главного полкового сержанта, но свист пули вернул его к его обязанностям.

— Возьмите по шесть человек из двух рот. Стойте в тылу. Стреляйте в любого, кто выйдет из строя. Баталь-ооон! Марш! Знамена ко мне!

Справа от себя Шарп видел, что другие два батальона были остановлены на краю деревни. Они сформировали рваную шеренгу вокруг домов, линию, которую удерживали на месте залпы французов. Но шеренга не пробьет такую оборону как эта. Тут нужна колона, и колонна должна пройти как таран по деревне, должна понести потери в первых рядах и затем ударить в штыки по улицам.

Он построил их в колонну по четыре. Некоторые солдаты смеялись как сумасшедшие. Другие просто смотрели на человека, восставшего из могилы. Коллип, квартирмейстер, дрожал от страха.

Пули все еще свистели вокруг них, но Шарп, выстроил колонну в ста ярдах от деревни, достаточно далеко, чтобы не дать французам стрелять прицельно.

Он ехал вдоль колонны, объясняя им, что делать, и ему приходилось орать на них, потому что дураки приветствовали его, и он должен был отворачиваться, притворяясь, что смотрит на другие два батальона. Он знал, что он должен остановить их приветствия, но не мог. Он думал, как глупо это — приветствовать человека, который поведет их обратно на смерть, и это было насколько великолепно, что он засмеялся, потому что весь батальон внезапно приветствовал его хором, и он знал, что это приветствие поведет их к победе.

Рота гренадер стояла впереди. Шарп выбрал десять человек, задача которых состояла в том, чтобы дать залп в точно назначенный момент, когда они дойдут до баррикады. Он поведет их по следам, оставленным на земле, следам, которые исчезали в дыму, но которые, он знал это, должны привести к одному из забаррикадированных переулков.

— Поднимите знамена!

Раздались приветственные крики, когда два сержанта подняли знамена. Шарп поднялся на стременах. Он спешится для атаки, но в течение нескольких минут, пока французские пули свистят у него над ухом, он хотел, чтобы Южный Эссекс видел его.

Он поднял палаш, и наступила тишина, и он видел, что они напряглись, готовясь к атаке. Он злобно ухмыльнулся.

— Вы идете драться с ублюдками! Что вы будете делать?

— Драться!

— Что вы будете делать?

— Драться!

Он подозвал солдата и приказал ему держать Карабина, пока битва не кончится, потом Шарп спешился, обернулся и посмотрел на деревню. Пришло время идти, время драться, и он внезапно подумал о женщине с золотыми волосами, которая ждала за линиями врага, и он знал, что есть только один способ, чтобы добраться до нее. Он поднял свой палаш и дал команду.

— Вперед!