Глава 21. Французские пушки палили все утро

Французские пушки палили все утро. От их грохота дрожали все стекла в городе. Это походило на гром, который никак не кончался.

Дым повис как облако. Женщины на скамейках на городской стене ворчали, потому что ничего не видели. Они не могли видеть противника. Они видели только большое облако, которое росло, расплывалось и медленно плыло на юг, подгоняемое бризом. Некоторые из них прогуливались на крепостных валах, флиртуя с офицерами городской стражи. Другие, укрывшись пляжными зонтиками от солнца, дремали на скамьях.

Пушкари стреляли, наводили и стреляли снова. Они выталкивали пушки вперед после каждого выстрела, разворачивали ломами лафеты, забивали заряды в раскаленные дула, которые парили после того, как их пробанивали мокрыми щетками. Снова и снова солдат посылали с ведрами за водой к ручьям, чтобы смачивать банники. По дорогам, ведущим в город, грохотали на полном ходу передки орудий, которые доставляли новые боеприпасы, чтобы кормить пушки, которые беспрерывно бомбили зону обстрела.

Французские пехотинцы сидели на горных хребтах, резали колбасу и хлеб, пили кислое красное вино, которым были полны их фляги. Пушки делали свою работу. Удачи пушкам!

Пушки дергались, их колеса подпрыгивали над землей при каждом выстреле. Когда пушка опускалась на землю, артиллерист бежал к ней, чтобы закрыть обернутым кожей большим пальцем дымящееся запальное отверстие. С закрытым запальным отверстием безопасно пробанивать ствол, чтобы погасить последние искры, прежде чем новый пороховой заряд будет забит внутрь. Если запальное отверстие на закрыть, порыв воздуха, вызванный погружающейся щеткой, может зажечь остатки невзорвавшегося пороха и тот, как известно, взорвется с силой, достаточной, чтобы вытолкнуть банник и пронзить его рукояткой тело артиллериста.

У каждой пушки было имя, выбитое на передней части дульной части орудия, а на казенной части — гордое «N», монограмма Наполеона. Egalite стреляла рядом с Liberte, в то время как Fortune и Defi пробанивали.

Артиллеристы потели, ругались и смеялись; они слышали обрывки разговоров своих офицеров и знали, что они завалили равнину на западе трупами. Они не могли видеть своего врага, потому что запад заволокло дымом, но при каждом выстреле копье пламени пробивало канал сквозь дым, куда улетала картечь, а потом артиллеристы должны были снова перезаряжать, выталкивать пушку на позицию, отходить в сторону, когда главный канонир протыкал через запальное отверстие парусиновый мешок с порохом, после чего второй канонир засыпал порцию высококачественного пороха в отверстие, проделанное шилом. Затравка передавала огонь вниз, к пороху, от запальника, приставленного главным канониром.

Говорят, все артиллеристы были глухими. Они были королями на поле боя, но никогда не слышали аплодисментов.

Иногда, редко, батарея делала паузу. Дым медленно рассеивался перед нею, и офицеры всматривались в свою цель. Британцы были остановлены.

Красные шеренги прятались в полях среди ржи, скрывались позади каменных стен или приседали в траншеях, отвратительно сырых после дождливого лета. Артиллеристы знали, что британцы уже разбиты. Никакие войска в мире не отважатся наступать сквозь ядра и картечь, которыми пушки усеивали зону обстрела.

Для британцев это были кошмарные звуки. Пушечное ядра грохотали, словно гигантские бочки, скатывающиеся по доскам, картечь свистела, крики раненых довершали к эту какофонию. Мушкетные пули, вылетевшие из разорванных при выстреле жестянок, стучали по камням, срезали стебли ржи и пшеницы или врезались в человеческую плоть — и всегда вначале был слышен перекатывающийся гром и видно белое облако дыма. Иногда, когда у пушкарей кончались ядра и картечь, они стреляли гранатами. Гранаты падали среди растоптанной пшеницы, вертелись, запальная трубка дымилась, прежде чем корпус разрывался, сея огонь дым и железные осколки в добавление к грому смерти.

Британцы умирали по одному и десятками. Они укрывались где могли, но солдаты в укрытиях не выигрывают сражений. Однако эти солдаты не могли наступать. Ни один человек не мог пройти через этот огненный шторм. Они сидели, они лежали в неглубоких ямах и траншеях, они проклинали своих офицеров, они проклинали своего генерала, они проклинали французов, они проклинали медленно ползущее время, и они проклинали отсутствие всякой помощи на этой равнине. Они были одни в буре смерти, и они не видели поддержки ниоткуда. Их знамена были разодраны картечью.

Повезло тем, кто стоял в маленькой деревне, единственной деревне на равнине, потому что там каменные стены служили им щитом. Но даже и там пушечные ядра пробивали стены лачуг и превращали в кровавое месиво тех, кто прятался в комнатах, так что и там воздух был насыщен звуками смерти.

Атака была остановлена.

— Мы сделали его, ей Богу, мы его сделали! — Маршал Журден, который, как и все французские маршалы считал Веллингтона непобедимым, теперь был уверен, что противник недооценил его. Журден предполагал, что Веллингтон слишком уверовал в свое численное превосходство и поэтому погнал свою армию в лобовую атаку. Пушки, гордость французской армии, кромсали противника.

Он посмотрел на север. Несколько английских кавалеристов появились на противоположном берегу реки, и вид их встревожил часть его офицеров. Журден хлопнул в ладоши, привлекая внимание, и повысил голос.

— Господа! Кавалерия — это маневр! Если бы они планировали напасть оттуда, они уже сделали бы это! Они хотят, чтобы мы ослабили свой левый фланг! А мы не будем!

В действительности, он даже усилил его. Резервы, которые охраняли северный речной берег, были отправлены на юг позади холма Аринез, чтобы отбить высоты Пуэблы. Журден многого ждал от них. Когда британцы будут сломлены и когда он выпустит своих улан и гусар на поле битвы, солдаты могут спуститься с высот и заблокировать дефиле.

Британцы, сломленные и окровавленные, будут пойманы в ловушку. Но сначала, понимал Журден, он должен позволить Веллингтону послать как можно больше солдат на равнину — еще больше солдат, обреченных быть застреленными и зарубленными, еще больше трупов и военнопленных ради славы императора. Журден знал, что он должен ждать. Еще через два часа, возможно, будут отбиты высоты, и тогда наступит момент, когда он разрушит репутацию Веллингтона навсегда. Маршал потребовал пищи и немного вина. Еще два часа, думал он, и он пошлет золотых Орлов вперед, чтобы вернуть Испанию Франции. Он улыбнулся королю Жозефу.

— Я надеюсь, сир, вы никому не предложили место за столом по правую руку от вас сегодня вечером?

Жозеф нахмурился в замешательстве, не понимая, почему Журден говорит о банкете победы, который был заказан в Витории.

— Я надеюсь, что вы займете это почетное место, мой дорогой маршал.

Журден рассмеялся.

— Я буду преследовать противника, сир, но вас может развлечь лорд Веллингтон. Я слышал, что он любит баранину.

Жозеф понял и засмеялся.

— Вы настолько уверены?

Журден был настолько уверен. Он знал, что победил, он чувствовал вкус победы.

От грома пушек дрожали серебряные столовые приборы на белой скатерти в самой роскошной гостинице Витории. Официанты накрывали столы на сто пятьдесят персон. Бутылки с вином, расставленные плотными группами на всех столах, позванивали все вместе, словно тысяча маленьких колокольчиков.

Цветы уже срезали и расставили на главном столе. Здесь будет сидеть король Жозеф во время банкета в честь победы, одержанной французами. Трехцветное знамя свисало с потолка. Хрустальные люстры вибрировали в такт орудийным залпам. Вся огромная комната была заполнена позвякиванием, постукиванием, побрякиванием.

Владелец гостиницы смотрел на комнату и понимал, что его люди сделали все отлично. Он сложил на груди руки. Надо было потребовать, чтобы французы заплатили за банкет заранее. Они заказали лучший медок, бургундское и шампанское, на кухне готовили пять быков, двух баранов, двести куропаток и сто цыплят. Он застонал. Патриот в нем молился о британской победе, но бизнесмен боялся, что британцы не смогут заплатить за то, что заказал их противник. Он слушал гром пушек, и его кошелек, который был важнее национальной гордости, молил, чтобы они победили.

***

Маркиз Веллингтон, сидя на коне на пологом склоне западных холмов, наблюдал, как французские пушки изрыгали пламя и дым, убивая его людей на поле битвы. Ни один из штабных офицеров Веллингтона не говорил с ним. Все небо, казалось, дрожало от мощных орудийных залпов.

Штабные офицеры рассеялись по склону ниже него. Случайному глазу показалось бы, что на западном холме и в дефиле царит хаос. Раненые ползли к лекарям, в то время как другие солдаты ждали сражения. Тот, кто никогда не видел сражения, не увидел бы никакого порядка в случайном расположении солдат. Им оставалось только надеяться, что существует хоть какой-то план как прийти им на помощь.

План существовал. Журден планировал остановить его атаку пушками, а Веллингтон планировал захватить те пушки в кулак и сжать.

Английский генерал представлял свой план в виде ладони левой руки, положенной на карту.

Большой палец — атака на высоты.

Указательный палец — войска, которые двигались ниже высот навстречу пушечным залпам, войска, остановленные французской артиллерией, войска, которые терпели одну ужасную минуту за другой.

Большой и указательный пальцы, как предполагалось, должны были лишь приковать внимание противника, оттянуть его резервы к юго-западу, и когда это будет сделано, остальные три пальца протянутся с севера.

Но где они? Солдаты на равнине умирали, потому что колонны по левую руку опаздывали, и Веллингтон, который очень не хотел видеть, как его люди умирают понапрасну, не мог позволить себе утешаться мыслью о том, что чем дольше он ждет, тем более его противник убеждается, что главный удар наносится с запада.

Он проехал несколько шагов по склону и посмотрел на север. Поле казалась пустым. Он щелкнул пальцами. Адъютант подскочил к нему.

Генерал обернулся.

— Поторопите их!

— Милорд.

Не было никакой потребности объяснить, кого следует поторопить. Три колонны должны прийти с северных холмов, колонны, которые растопчут посевы вдоль реки, перейдут мосты и атакуют французский правый фланг. Веллингтон задавался вопросом, почему, ради Бога, французы оставили мосты неповрежденными. Его конная разведка не доносила о пороховых зарядах, готовых поднять на воздух арки мостов. Это не имело никакого смысла. Генерал боялся, что его атакующие с севера войска будут идти вброд и их тела поплывут по течению в окровавленной воде, но французы оставили мосты в целости.

Однако три колонны, которые как пальцы сожмут французскую армию, не появлялись, и их опоздание означало, что французские орудия вызывают тяжелые потери на равнине. Пальцы правой руки Веллингтона барабанили по луке седла. Он ждал, в то время как ниже него пушки сотрясали это теплое утро.

***

— Милый капитан Сомье!

— Мадам? — Он казался усталым. Восемь раз маркиза заставляла его хромать вниз через переполненные ряды — то за новой бутылкой вина, то снова за печеньем.

— В моей коляске лежит пляжный зонтик. Будет очень любезно с вашей стороны, если вы принесете его мне.

— С огромным удовольствием, мадам.

— Белый пляжный зонтик, не черный.

— Что-нибудь еще, что я мог бы принести заодно? — спросил ее телохранитель с надеждой.

— Пока ничего не приходит в голову.

Он потащился вниз мимо переполненных скамью, его уродливое лицо покраснело, потому что он знал, что другие женщины наблюдают, как он бегает с поручениями маркизы словно мальчишка.

Она смотрела на поле боя, видя только большое облако дыма от орудий. Непонятно почему она подумала о Шарпе, задаваясь вопросом, был бы он столь же покорен, как этот капитан Сомье. Почему-то она сильно сомневалась в этом. Ричард всегда был готов разозлиться и зарычать, когда был недоволен. Он был, думала она, человек огромной гордости, и гордость его была очень хрупкой, потому что родилась в сточной канаве.

Она испытывала жалость, когда услышала, что он мертв. И порадовалась тогда, что солгала ему, сказав, что любит его. Ричард хотел, чтобы она это сказала, и он готов был верить этому. Она задавалась вопросом, почему солдаты, которые знали смерть и ужас лучше, чем кто-либо любой, были так часто чувствительны и романтичны. И женщины были нужны в армии, чтобы они шли на смерть счастливыми… а почему бы и нет? Она попыталась представить себя в постели с капитаном Сомье, и эта мысль вызвала у нее озноб. Она взмахнула веером. Солнце жгло почти невыносимо.

Кавалерийский офицер остановил коня у подножья стены. Офицер за офицером приезжали сюда все утро, чтобы похвастаться перед дамами и сообщить новости о ходе битвы, которая была все еще скрыта огромным облаком дыма. Офицер помахал шляпой. Все хорошо, сказал он. Британцы разбиты. Скоро Журден двинет войска вперед.

Маркиза улыбнулась. Победа сегодня означает поражение Дюко. Мысль о его поражении доставляла ей злорадное удовольствие.

Она отвела взгляд от облака дыма. Она смотрела на пустые северные поля, пестрые от маков и васильков, такие невинные в этот день, отданный пушкам. Далеко, у подножья северных холмов, слишком далеко, чтобы играть какую-то роль в сегодняшнем сражении, стоял маленький, словно игрушечный, замок. Она достала свою подзорную трубу, отделанную слоновой костью, и навела на крошечную старую крепость.

И вместо этого она видела войска. Войска, растаптывающие посевы пшеницы. Войска, нахлынувшие из-за редких холмов, войска, стремящиеся на юг, к правому флагу французских линий.

Она смотрела. Войска были в красных мундирах. Она знала, что она видит: это был презираемый Веллингтон, который, как доказывали французы снова и снова, не умел атаковать. Ниже нее кавалерийский офицер поймал брошенный носовой платок, развернул коня и поскакал назад к полю сражения.

***

— Сир!

— Сир!

Маршал Журден, который за минуту до этого думал, что сражение будет выиграно к двум часам, и сожалел, что, преследуя врага, он не сможет посетить банкет в честь победы, смотрел в правую сторону.

Он не мог поверить тому, что он видел.

Колонны надвигались на него, на его беззащитный фланг, и британские знамена реяли над головами солдат. Он уже забрал свои резервы справа, чтобы отбить высоты Пуэблы, теперь Веллингтон показал ему мощь своей настоящей атаки. В течение одной краткой, неприятной секунды Журден восхищался Веллингтоном — тем, что он ждал так долго, что он позволил его людям гибнуть под орудийным огнем достаточно долго, чтобы убедить французов, что лобовая атака была настоящей, — а потом маршал начал выкрикивать приказы.

Правый фланг французских линий должен был развернуться. Не было времени, чтобы помешать британцам пересечь реку, значит, понимал Журден, ему придется бить их на ближнем берегу при помощи пушек.

Король Жозеф, который удалился в карету, чтобы воспользоваться серебряным ночным горшком, поспешно вернулся назад.

— Что происходит?

Журден игнорировал его. Он смотрел на север, разглядывая самую восточную колонну противника, которая не наступала на него. Эта нацелилась на Главную дорогу, пытаясь отрезать его от Франции. Он крикнул адъютанту:

— Что за деревня там на речном изгибе?

— Гамарра Майор, сир.

— Передайте им, чтобы удерживали ее! Передайте им, чтобы удерживали ее!

— Сир!

Король Жозеф, держась за застежки штанов, которые хлопали на ветру, в ужасе смотрел, как адъютант погнал свою лошадь в галоп.

— Удерживали что?

— Ваше королевство, сир. Там! — Голос Журдена был ужасен. Он указывал на речную излучину и маленькую деревушку Гамарра Майор. — Вы! — указал он на другого помощника. — Скажите генералу Рейлю, что я хочу видеть его людей в Гамарра Майор. Идите!

Если британцы перейдут реку и возьмут дорогу, то и сражение, и королевство, и армия будут потеряны.

— Скажите им, чтобы держались! — крикнул он вслед офицеру, затем обернулся на запад. Раздался пушечный выстрел — обычная вещь в этот день, не считая того, что это была британская пушка и она была направлена на французов, и пушечное ядро приземлилось на склоне холма Аринез, подпрыгнуло и полетело, чтобы зарыться в землю в нескольких ярдах от ног коня Журдена. Это был первый выстрел противника, который достиг холма Аринез, и это говорило о том, что скоро произойдет.

Маршал Журден, чей день триумфа лопнул как мыльный пузырь, бросил маршальский жезл в свою карету. Это была палка, обтянутая красным бархатом, с золотой бахромой, расшитая золотыми орлами. Это была безделушка, пригодная для триумфа, но теперь, понимал он, он должен бороться насмерть. Он послал свои резервы на левый фланг, а теперь угрожали правому. Он кричал, требуя донесений, и задавался вопросом, что происходит за облаком дыма, который скрывал ход битвы за королевство.

***

Ричард Шарп, хотя он и не знал этого, был в каких-нибудь двухстах ярдах от Веллингтона. Он скакал на север, вдоль реки, крича на сельских жителей, которые наблюдали сражение с дороги, чтобы освободили путь. Через реку он видел клубы дыма, вылетавшие из жерл французских пушек. Картечь рубила уже растоптанные посевы пшеницы.

Он задержался у речной излучины, вынужденный просить, чтобы ему дали пройти по деревенской улице, забитой людьми из батальонов, ждавших переправы через мост. Он крикнул конному офицеру, спрашивая, где 5-я дивизия, и тот махнул Шарпу:

— Левее!

Офицер стрелков, прикуривая сигару от трубки одного из своих людей, увидел Шарпа и широко раскрыл рот. Сигара упала наземь. Шарп улыбнулся:

— Доброе утро, Гарри. Удачи!

Он ударил пятками коня, оставив позади офицера, ошеломленного видом опозоренного, повешенного и похороненного человека, восставшего из мертвых. Шарп засмеялся и, выехав из деревни, погнал Карабина легким галопом еще дальше на восток вдоль северного берега Задорры.

Впереди 3-я и 7-я дивизии форсировали реку. Они бежали с застрельщиками впереди, огромная масса войск, разделяющаяся на потоки, чтобы пройти по нетронутым мостам и неохраняемым бродам. Ангелу внушал страх этот вид. Более десяти тысяч пехотинцев двигались разом, целый красный поток, который атаковал южный фланг французских линий.

Какой-то майор скакал к Шарпу. Позади него стояла бригада пехоты с нетерпеливым генералом во главе.

— Вы из штаба?

— Нет! — Шарп придержал коня.

— Черт бы все побрал! — Майора размахивал саблей. — Пэр забыл про нас! Черт бы все это побрал!

— Просто идите вперед!

— Идти?

— Почему бы нет? — Шарп усмехнулся майору. — Где Пятая?

— Дальше! — Майор повернул коня и махнул саблей в сторону реки, подавая сигнал генералу. Бригада подняла мушкеты.

— Вперед, Ангел! — Шарп боялся, что сражение закончится, прежде чем он присоединится к нему.

Справа от Шарпа, когда он обошел тыл выдвигающейся бригады, британские атакующие строились на южном берегу Задорры. Перед атакующими, рассыпавшись по полю пшеницы, густо заросшей сорняками, стрелки из 95-го шли в линии застрельщиков. Они видели французские пушки на холме Аринез и, встав на одно колено, целились, стреляли, перезаряжали и шли вперед.

Пули, вылетающие с облачками дыма и лязгающие по закопченным стволам французских пушек, были первым предупреждением, что батарея в опасности.

— Ломы!

Артиллеристы отчаянно разворачивали пушки, орудуя ломами, в то время как еще больше пуль прилетало с севера.

— Картечь! — крикнул офицер, но тут пуля заставила его обернуться, он прижал ладонь к плечу, и внезапно его солдаты побежали, потому что стрелки поднимались по склону. — Заряжайте!

Слишком поздно. Стрелки с примкнутыми штыками были уже на батарее. Штыки ударили немногих французов, которые пытались отбиться ломами от британских стрелков. Некоторые артиллеристы заползали под стволы своих пушек, чтобы выждать благоразумно подходящего момента и сдаться.

Позади стрелков, рассыпавшись цепью в пшенице, с развевающимися знаменами, надвигалась линия красных мундиров.

— Назад! Назад! — Французский артиллерийский полковник, видя, что его северную батарею захватили, требовал, чтобы подавали передки орудий и лошадей. Солдаты швырнули приготовленные заряды в кучу, развернули лафеты, закрепили цепи, хлестнули лошадей, и французские пушки покатили, гремя и раскачиваясь, назад ко второй линии.

— Готовься! — Теперь французская пехота, которая думала, что пушки сделают за них всю работу, должна была выступить вперед, чтобы задержать британскую атаку. — Целься! Огонь!

Над полями, ободранными картечью, разнеслись звуки мушкетной стрельбы, знаменуя начало столкновения пехоты.

***

Маркиз Веллингтон открыл крышку часов. Он вывел свои войска на равнину, он привел в смятение первую линию французов, но знал, что теперь последует пауза.

С поля боя вели военнопленных, тащили к лекарям раненых. В дыму битвы полковники и генералы искали ориентиры, следили за своими войсками на флангах, ждали приказов. Атака продолжалась, но теперь атаку следовало перестроить. Солдат, которые понесли потери под огнем французских пушек, надо вывести, а новые батальоны выйдут на равнину, чтобы соединиться с атакующими с севера.

Веллингтон пересек реку. Он двигался вперед, чтобы взять на себя командование следующей атакой, которая отгонит французскую армию дальше на восток, к Витории, и он задавался вопросом, что случалось с мизинцем ладони, которая символизировала его план. «Мизинцем» была 5-я дивизия. Она двигалась к деревне Гамарра Майор, и если она возьмет эту деревню, пересечет реку и перережет Главную дорогу, тогда это превратит французское поражение в бегство. Там, понимал Веллингтон, сражение будет самым трудным — и к этому месту по мере того, как солнце поднималось в зенит, приближался Шарп.

Date: 2015-11-13; view: 278; Нарушение авторских прав