Полководцы Великой Отечественной войны: как они виделись в городском фольклоре

Страшные потери, понесенные Красной армией в первые часы, дни, недели и месяцы войны, нельзя объяснить только внезапной, вероломной, без объявления войны агрессией фашистской Германии на миролюбивый Советский Союз, как об этом на протяжении многих десятилетий с упорством, достойным лучшего применения, твердила неутомимая советская пропаганда. Это не так. Войну ждали. К войне готовились. Якобы именно для этого в 1939 году с Германией и был заключен Пакт о ненападении и Договор о дружбе и границе. Это будто бы давало дополнительную возможность Советскому Союзу подготовиться к возможной войне, причем к войне не оборонительной, а наступательной, как об этом объявил сам Сталин в речи перед выпускниками военных академий в мае 1941 года. И действительно, вроде бы готовились. Численность Красной армии возросла с 2,5 миллионов в январе 1939 года до 4,2 миллионов к январю 1941 года. А к 1 июня того же 1941 года она достигла небывалой отметки в 5 миллионов человек. На выпуск военной техники была ориентирована практически вся легкая и тяжелая промышленность огромной индустриальной страны. Втрое увеличились Военно‑воздушные силы, стремительно нарастал выпуск танков. Был создан мощный Военно‑морской флот.

И тем не менее война застала страну врасплох. Оцепенение, охватившее армию, стоило нам слишком дорого. По официальным данным Министерства обороны только «безвозвратные потери 1941 года составили 3 миллиона 308 тысяч человек». За один месяц после начала войны немецкая армия продвинулась на 700 километров вглубь Советского Союза. Были оккупированы Молдавия, Белоруссия, Латвия, Эстония, Литва, половина Украины. Немецкие войска вошли в столицы союзных республик Киев и Минск, замкнули блокадное кольцо вокруг Ленинграда, стремительно продвигались к Москве.

К сожалению, в первый период войны не выдержал испытания на прочность и прославленный в героических стихах и песнях моральный дух советского воина, его патриотизм. Винить за это солдата нельзя. О какой беззаветной любви к советской власти могла идти речь, если еще так жива была память о погибших родных и близких во время бесчеловечного раскулачивания и массовой коллективизации, память об арестах и переселениях, память об утраченном домашнем хозяйстве и голодном существовании в закрепощенной беспаспортной деревне? С 1941 по 1945 год в плену оказались 5 миллионов 800 тысяч военнослужащих, из них только в первые месяцы войны в плен сдались около 3 миллионов солдат и офицеров Советской армии. По количеству это равнялось численности всей нашей армии в мирное время. Среди них были и представители высшего командования. Из 81 генерала, взятых в плен немцами за все время войны, 77 были пленены в первые месяцы.

Но и это еще не все. За всю историю мировых войн Советский Союз оказался единственной в мире страной, почти миллион граждан которой добровольно записался во вражескую армию. О чем еще, кроме крайне негативного отношения к советской власти рабоче‑крестьянских масс, из которых в основном и состоял рядовой состав Вооруженных сил, может говорить этот позорный феномен в отечественной истории? Были, конечно, и другие примеры: и мужество, и героизм, и самопожертвование, и подлинный патриотизм, но это не дает оснований пренебречь цифрами, отказаться от них ради каких‑то высших целей. Что было, то было.

В 1942 году вышел приказ Народного комиссара обороны за № 227, в котором косвенно признавался беспрецедентно низкий моральный дух армии. В приказе говорилось: «…народ проклинает Красную армию, которая оставляет на растерзание врагу женщин, стариков и детей…» Но ни бесчеловечные приказы командования, ни жесточайшие репрессии НКВД не помогали. По некоторым данным, опубликованным недавно в немецкой газете Suddeutsche Zeitung, только «в Сталинграде было расстреляно за трусость 13 ООО советских солдат». Только ли за трусость? И можно ли назвать трусостью нежелание выполнять бесчеловечные приказы бездарных командиров и устилать собственными трупами дорогу к победе?

Но дело было не только в рядовых. Репрессии свирепствующих бериевских палачей в равной степени распространялись на солдат и младших офицеров, на высший командный состав. За время войны по приговорам военных трибуналов было расстреляно 20 генералов. Правда, в вину им вменялось, кроме трусости, еще и некомпетентность, и грубые ошибки в командовании армиями и фронтами, приведшими к поражениям в тех или иных сражениях.

И все‑таки, смеем утверждать, что далеко не только это стало подлинной причиной жестоких поражений первых месяцев войны. Что же тогда?

История Советского Союза, начавшаяся с большевистского переворота в октябре 1917 года, в совокупной народной памяти ассоциировалась с холостым, то есть, как этого очень хотелось партийным идеологам, гуманным, мирным, выстрелом «Авроры» по Зимнему дворцу. Было и другое. В фольклоре, как мы уже однажды говорили, это было сформулировано в бескомпромиссной формуле: «Выстрел „Авроры“ – начало террора». В отличие от индивидуального террора, свирепствовавшего в России в предреволюционные десятилетия, теперь это был уже государственный террор. Он подчинялся строгой революционной логике, выработанной еще в пору подпольного индивидуального террора: «Кто не с нами, тот против нас» и «Если враг не сдается, его уничтожают». Государственный террор носил классовый характер. Разбираться с каждой отдельной личностью было недосуг. Строительство коммунизма не терпело отлагательств. Репрессиям подвергались целые социальные группы: сначала кулаки и подкулачники, затем казаки и кронштадтские моряки, потом бывшие дворяне, аристократы, священнослужители, интеллигенты. К началу 1930‑х годов добрались до офицерского состава Красной армии. Каждый раз это освящалось лицемерной, не поддающейся никакой логике сталинской демагогией. С одной стороны: «Кадры решают все», с другой – «Незаменимых у нас нет». Это одновременно и развязывало руки сталинским опричникам, и успокаивало народ.

Террор против армии сделал свое черное дело. Было репрессировано около 40 тысяч командиров всех рангов, среди которых военкомы полков составили третью часть всех пострадавших. Только генералов в 1937–1941 годах в застенках НКВД физически уничтожили 802 человека. Это было более чем вдвое больше, чем всех генералов, погибших в сражениях Великой Отечественной войны в 1941–1945 годах.

Чтобы представить масштабы террора, приведем опубликованные в широкой печати цифры расстрелянных командиров высшего состава. Из 16 командармов 1‑го и 2‑го ранга погибли 15; из 67 комкоров – 60; из 199 комдивов – 136; из 397 комбригов – 221; из 4 флагманов флота – 4; из 6 флагманов 1‑го ранга – 6; из 15 флагманов 2‑го ранга – 9; из 17 армейских комиссаров 1‑го и 2‑го ранга – 17; из 29 корпусных генералов – 25; из 97 дивизионных комиссаров – 79; из 36 бригадных комиссаров – 34.

Умело спроектированная в кабинетах Кремля, хорошо отлаженная в иезуитских средневековых застенках Лубянки и обильно смазанная жертвенной кровью соотечественников репрессивная машина сбоев не давала. Достаточно привести только один факт. К осени 1941 года на Лубянке, в ожидании решения своей судьбы оставалось 25 генералов и высших офицеров Красной армии, дела которых по разным причинам не успели закончить. В преддверии возможного захвата немцами Москвы их вывезли в Куйбышев и в октябре того же года без суда расстреляли. Некоторым из них в ходе предварительного следствия ставились в вину в том числе антигерманские настроения, за которые, как известно, в мирные предвоенные годы многие расплачивались свободой, а то и жизнью.

С профессиональным интересом за происходящим в Советском Союзе следили в фашистской Германии. Однажды, обращаясь к Кейтелю, высказался на эту тему и Гитлер. «Первоклассный состав высших военных кадров, – удовлетворенно сказал он, – истреблен Сталиным. Необходимые умы в подрастающей смене еще отсутствуют». А вот что писал в своем дневнике один из главных разработчиков пресловутого «Плана Барбароссы», начальник немецкого Генштаба сухопутных войск Франц Гальдер: «Русский офицерский корпус исключительно плох, производит жалкое впечатление. Гораздо хуже, чем в 1933 году. России потребуется 20 лет, чтобы офицерский корпус достиг прежнего уровня».

И это, к сожалению, была чистая правда. На место репрессированных командиров дивизий и командующих армий приходили вчерашние майоры и подполковники, общий образовательный и военный уровень которых оставлял желать много лучшего, а боевой опыт зачастую и вовсе отсутствовал. К январю 1940 года были заново назначены свыше 70 % командиров дивизий и столько же командиров полков, 60 % комиссаров. К концу 1941 года из 225 командиров полков не было ни одного с полным высшим образованием, и только 25 % из них закончили средние военные учебные заведения (училища), остальные – только курсы младших офицеров.

К этому следует добавить чувство естественного человеческого страха, который испытывали вновь назначенные командиры. Этот страх лишал их инициативы, заставлял выполнять самый дикий приказ, исходящий сверху. Страх был вызван не только знанием судеб своих смещенных или репрессированных предшественников, но и неуверенностью в собственном завтрашнем дне из‑за постоянных должностных перемещений, принятых в сталинской практике руководства страной и армией. Новые назначенцы не успевали ознакомиться с обстановкой и с вверенными им воинскими частями, как тут же вынуждены были вступать в новые должности. К тому времени в обезглавленной и обескровленной Красной армии оставалось примерно 8 % от кадрового состава, числившегося на 22 июня 1941 года. Остальные 92 % составляли наспех обученные и плохо экипированные призывники. Людские ресурсы у страны были поистине неограниченные. Бабы – рожали, подрастающая молодежь была бесправна, а военкоматы в тылу работали бесперебойно. О нуждах промышленности в этом смысле беспокоиться не приходилось, для работы на военных заводах годились старики, женщины и дети.

В таких условиях протекал первый, самый жестокий период Великой Отечественной войны. Об этом говорит современная историческая наука, опираясь на неопровержимые факты, которые становятся все более и более доступными для осмысления.

А теперь попробуем посмотреть на все это сквозь призму фольклора, то есть глазами победившего народа. И попытаемся на примере Ленинградского фронта и героической 900‑дневной блокады понять, кто же довел армию и страну до катастрофы 1941 года и кто несет ответственность за нечеловеческие жертвы, исключительно благодаря которым и был приобретен кровавый опыт войны, приведший, наконец, нас к долгожданной Победе в мае 1945 года.

Если высшее руководство страны, и в том числе Сталин, в войну с Германией не верили и всякие попытки предупредить о конкретной дате ее начала отвергали, считая их вражеской провокацией, то в народе ощущение надвигающейся беды чувствовалось с поразительной определенностью. Это отразилось в городском фольклоре. Даже весной 1941 года, когда до начала войны оставались считанные недели, а средства массовой информации были преисполнены неподдельного оптимизма по поводу вечной дружбы между советским и немецким народами, фольклор оставался, пожалуй, единственным общественным барометром, который показывал состояние тревожной предгрозовой атмосферы. По воспоминаниям Натальи Петровны Бехтеревой, в небе над Театром им. A.C. Пушкина несколько дней подряд был отчетливо виден светящийся крест. Его запомнили многие ленинградцы. Люди по‑разному объясняли его происхождение, но абсолютно все сходились на том, что это еще один знак беды, предупреждение ленинградцев о предстоящих страшных испытаниях.

Еще в начале 1941 года верующие старушки рассказывали, что на старинном кладбище Александро‑Невской лавры появился старичок с крыльями. «Ходит между могилами, сам собой светится, а слова не говорит». Только когда явилась милиция, старичок взлетел на склеп и оттуда произнес: «Руками не возьмете, пулей не собьете, когда схочу – сам слечу. Делаю вам последнее предупреждение: идет к вам черный с черным крестом, десять недель вам сидеть постом, как станет у врат – начнется глад, доедайте бобы – запасайте гробы. Аминь!» Сказал так старичок с крыльями и улетел, только его и видели.

Были и менее сказочные приметы надвигающейся катастрофы. Сохранилось предание о том, что в самом конце 1930‑х годов сотрудники НКВД изо дня в день ходили по старым ленинградским квартирам и, как рассказывали старожилы, с завидным служебным рвением выискивали старые адресные книги и вырывали из них страницы с картами и планами Кронштадта. Только с началом войны стало более или менее понятно, зачем это делалось, хотя все догадывались, что немцам такие карты были известны гораздо лучше, чем самим ленинградцам.

В народе верили, что и нападение фашистской Германии, и блокада Ленинграда – это наказание за изменение названия города с Петрограда на Ленинград. Среди интеллигенции переименование связывали с известным «проклятием царевича Алексея». Умирая в 1718 году в страшных муках на дыбе одного из мрачных казематов Петропавловской крепости, сын Петра I, Алексей, проклял весь род ненавистных ему Толстых до 22 колена.

Первым проклятие царевича Алексея настигло Петра Андреевича Толстого, или «Иуду Толстого», как его называли в народе. Именно ему Петр поручил вернуть в Россию сбежавшего со своей любовницей за границу царевича Алексея. Петр Андреевич буквально обшарил всю Европу и нашел‑таки царевича в Италии. Лестью, обманом, шантажом и посулами Толстому удалось уверить Алексея в родительском прощении, после чего царевич согласился вернуться в Россию. Конец этой авантюры Толстого известен. Алексей по прибытии в Петербург был заточен в Петропавловскую крепость, подвергнут допросам с пристрастием, в результате чего скончался. По некоторым преданиям, он был либо задушен подушкой, либо отравлен ядом по личному указанию самого Петра.

В 1727 году, через два года после смерти Петра I, Петр Толстой был арестован, сослан в Соловецкий монастырь и заточен в каменную келью, вырубленную в монастырской стене. Там через два года он скончался.

Проклятие царевича периодически напоминало о себе появлением в древнем роду Толстых либо слабоумного, либо совершенно аморального Толстого. Одним из них в XVIII веке и был Иуда Толстой. В XIX столетии благородный род Толстых «прославил» известный Федор Толстой – «Американец», картежник, шулер и дуэлянт, будучи известным в Петербурге своей исключительной безнравственностью и безграничным цинизмом.

Но предсмертное проклятие опального царевича легло не только на род Толстых. Умирая мучительной смертью, царевич Алексей Петрович будто бы проклял и город, построенный его отцом вопреки древнерусским традициям и обычаям дедов: «Петербургу быть пусту!» И это страшное проклятие, утверждает семейное предание современных Толстых, время от времени дает о себе знать. С ним связывают и появление именно в Петербурге бесов, описанных Достоевским и захвативших власть в 1917 году; и 900‑дневную блокаду, в результате которой Ленинград должен был превратиться в ледяную пустыню.

Но вернемся в 1941 год. Накануне войны в Ленинграде неожиданно возник интерес к Тамерлану, особенно после того, как научная экспедиция сотрудников Эрмитажа выехала в Самарканд для изучения усыпальницы Гур‑Эмир, где покоится прах знаменитого завоевателя XIV века. «Ленинградская правда» публиковала ежедневные отчеты о ходе работ. В одной корреспонденции из Самарканда рассказывалось о том, как с гробницы Тамерлана была снята тяжелая плита из зеленого нефрита. «Народная легенда, сохранившаяся до наших дней, – писал корреспондент ТАСС, – гласит, что под этим камнем – источник ужасной войны». Многих читателей это рассмешило. Какое фантастическое суеверие – думать, что, сдвинув древний камень с места, можно развязать войну!

В первый день блокады 8 сентября 1941 года впервые был предпринят мощный массированный налет фашистской авиации на Ленинград. Вместе с бомбами на ленинградцев посыпались пропагандистские фашистские листовки. Подбирать их опасались. За их хранение можно было поплатиться жизнью. Власти побаивались немецкой пропаганды, и листовки уничтожались. Но их тексты – яркие и лаконичные – запоминались. Как рассказывают блокадники, многие из них превращались в пословицы и поговорки, которые бытовали в блокадном городе: «Доедайте бобы – готовьте гробы», «Чечевицу съедите – Ленинград сдадите». В конце октября, накануне очередной годовщины революции, город познакомился с предупреждениями: «До седьмого спите, седьмого ждите», «Шестого мы будем бомбить, седьмого вы будете хоронить». Авторство некоторых подобных агиток приписывается лично фюреру.

Несмотря на явные признаки надвигающейся катастрофы, для Ленинграда, как, впрочем, и для всей страны, начало войны и стремительное наступление немцев на Ленинградском направлении стало полной неожиданностью. Достаточно сказать, что первые попытки массовой эвакуации детских учреждений: яслей, детских садиков и младших классов школ – осуществлялись в западном, казавшемся безопасным направлении, навстречу приближающейся немецкой армии. Эшелоны с детьми и стали первыми жертвами жесточайших налетов фашистской авиации.

С огромным опозданием, только через два месяца после начала войны, 23 августа 1941 года в целях прикрытия непосредственных подступов к городу был образован Ленинградский фронт. До этого общего руководства по защите Ленинграда не было вообще. В сентябре 1941 года командующим войсками Ленинградского фронта был назначен Ворошилов.

У Ворошилова было легендарное героическое прошлое. Во время Гражданской войны он командовал целыми армиями и фронтами. С 1925 года занимал должность наркома по военным и морским делам. В 1935 году ему первому в Советском Союзе было присвоено звание маршала. В народе его называли «Красным маршалом». В 1940 году Ворошилов занимал должность Председателя Комитета обороны Советского Союза.

В фольклоре образ народного героя Клима Ворошилова достаточно противоречив. С одной стороны, ленинградские добровольцы, отправляясь на фронт, бодро распевали так называемый «Ленинградский марш»:

Трубы, трубите тревогу,

Стройся, к отряду отряд.

Смело, товарищи, в ногу,

В бой за родной Ленинград.

Всех нас война подружила,

Думой спаяла одной.

В бой нас ведет Ворошилов,

Жданов ведет нас на бой!

Песням вторили героические народные частушки:

Как пойдут за Ворошиловым войска –

Заберет фашистов горе и тоска.

Вот ведет нас Ворошилов воевать,

И от нас врагу нигде не сдобровать.

С другой стороны, рождались очень и очень нелицеприятные, едва ли не оскорбительные анекдоты.

...

В разгар репрессий против командиров Красной армии встречаются Буденный и Ворошилов. «Семен, почему всех берут, а нас не берут?» – «Это, Клим, нас не касается. Берут только умных».

Сочувственное отношение народа к Ворошилову рождало соответствующие легенды. Рассказывали, как пришли арестовывать жену Ворошилова. Он будто бы выхватил не то шашку, не то пистолет и выгнал чекистов из квартиры. Хотя на самом деле никаких попыток ареста его жены никогда не было. Обостренный интерес к этому легендарному факту из биографии Ворошилова определялся еще и тем, что его жена была еврейкой, а защищать представителей этой национальности перед мечом советского правосудия считалось делом особого гражданского мужества и благородства.

Образ этакого борца за справедливость, к которому можно обратиться в трудную минуту, сохранялся за Ворошиловым и в частушках:

Товарищ Ворошилов,

Война уж на носу,

А конная Буденного

Пошла на колбасу.

Народу подыгрывала и официальная пропаганда. Пожилые ленинградцы должны помнить, какие стихи красовались на довоенных общепитовских так называемых агитационных тарелках, в обилии выпускавшихся фарфоровыми заводами:

Ешь, набирайся здоровья и силы –

Будешь таким же, как Клим Ворошилов.

На самом деле Ворошилов был обыкновенным партийным чиновником, который вечно боялся за свою жизнь, каждый день ожидал ареста и потому постоянно старался угодить своему непредсказуемому хозяину. Рассказывают, как на одном из правительственных приемов Ворошилов подвел к Сталину грузинских делегатов: «Товарищ Сталин, поприветствуйте, пожалуйста, ваших земляков», – с лакейской вежливостью обратился он к Сталину. Последний весело пыхнул трубкой и ответил: «Встань на стул и поприветствуй моих земляков сам». И что же? А ничего. Ворошилов с пионерским задором вскочил на стул и поприветствовал грузинских товарищей.

А в другой раз, на приеме по случаю окончания Первого съезда советских писателей, когда Горький подобострастно назвал Москву Новыми Афинами, а Сталина Периклом, вождь и любимый друг всех писателей ответил, показывая на Ворошилова: «Вот кто будет ваш Перикл». И назначил Ворошилова ответственным за всю советскую литературу.

По поводу неразлучной дружбы двух советских вождей народ откровенно иронизировал. Помните знаменитую картину «Сталин и Ворошилов на Кремлевской набережной»? Ночь. Блестящая после дождя мостовая. Лишь фонари освещают каменные лица Сталина и Ворошилова, одетых в армейские шинели. Картина написана в иконописной манере сталинского ампира. Два богочеловека, озабоченные судьбами мира и человечества. Казалось, еще чуть‑чуть – и профиль Ворошилова займет почетное место в ряду четырех знаменитых профилей на парадных знаменах и праздничных плакатах. Картина впечатляла своей эпичностью. Однако в фольклоре значительность сюжета не нашла должного понимания и пиетета. «Два вождя после дождя», – говорили о ней в народе.

Между тем дружба дружбой, а служба службой. Еще до войны ходили упорные слухи о расхождениях Ворошилова со Сталиным. Даже Троцкий, находясь в эмиграции, не обошел их своим вниманием. В некоторых письмах он говорил о возможности восстания крестьян под руководством Ворошилова против Сталина. Похоже, во время войны эти разногласия усилились.

Направляя Ворошилова в Ленинград, Сталин, скорее всего, рассчитывал не столько на его полководческие способности, сколько на вдохновляющий пример революционного прошлого легендарного героя. Однако романтические легенды о бесстрашном командарме времен Гражданской войны не выдержали испытания временем. На фронте они вызывали ядовитые насмешки и снисходительные улыбки. Рассказывают, что однажды Ворошилов лично попытался поднять в атаку полк, которому давно не подвозили боеприпасов. После этого случая среди солдат Ленинградского фронта родилась поговорка: «На кой нам эта атака и этот вояка?» Ко всему этому добавим еще легенду о том, что сам Ворошилов, отправляясь на передовую, втайне мечтал быть убитым, настолько он растерялся в ситуации, связанной казавшемся безнадежным положением Ленинграда в сентябре 1941 года.

Вскоре Ворошилов был смещен. В связи с его срочным отзывом с Ленинградского фронта в городе распространялись самые нелепые слухи. Говорили, что «Сталин лично приезжал в Ленинград и приказал Ворошилову сдать город», но будто бы тот в гневе ударил Сталина по лицу. Надо признаться, это одна из самых загадочных легенд в истории петербургского городского фольклора. Неопределенность, заложенная в коротком глаголе «сдать», до сих пор не дает покоя пытливым умам. С одной стороны, Сталин действительно прибыл в Ленинград с приказом Ворошилову «сдать город», то есть передать командование Ленинградским фронтом Жукову. С другой – если верить воспоминаниям друзей о недавно скончавшемся писателе Юрии Давыдове, то тот, однажды работая в архивах, наткнулся на «лист бумаги в ученическую клеточку» с подробным последовательным «Планом сдачи Ленинграда» немцам. Документ подписан лично Сталиным. Что имел в виду ленинградский фольклор и сегодня не вполне ясно, хотя в секретном постановлении ЦК ВКП(б), подписанном, вероятно, так же Сталиным, безжалостно отмечалось, что «товарищ Ворошилов не справился с порученным делом и не сумел организовать оборону Ленинграда».

К характеристике Ворошилова следует добавить и тот факт, что он испытывал обыкновенный животный страх перед Сталиным. Так, он утаил от Сталина потерю двух важнейших для жизнедеятельности Ленинграда стратегических объектов – Мги и Шлиссельбурга. Падение этих городов означало полное окружение Ленинграда кольцом блокады. Вряд ли Сталин мог простить сокрытие такой важной информации. Может быть, Ворошилов надеялся отвоевать эти города у немцев? Но этого ему не удалось. Известно, что Сталин при всех называл Ворошилова «специалистом по отступлению». Кроме того, Сталин обвинял лично Ворошилова в подготовке Ленинграда к сдаче немцам. Что здесь правда, а что вымысел, с определенностью сказать невозможно, но, по некоторым сведениям, покидая Ленинград, Ворошилов был абсолютно уверен в том, что по прибытии в Москву его тут же арестуют.

Тем не менее определенный след в городском фольклоре Ворошилов все‑таки оставил. До сих пор сохранилось народное название ДОСов, или Долговременных огневых сооружений, как они назывались во время войны. Это были сравнительно надежные убежища со стальным остовом, в которых устанавливались противотанковые и артиллерийские орудия. В Ленинграде их строили по распоряжению Ворошилова, и в просторечии они были известны как «ворошиловские гостиницы».

На смену Ворошилову в Ленинград по личному указанию Верховного главнокомандующего Сталина прибыл Георгий Константинович Жуков; он занимал должность командующего Ленинградским фронтом всего лишь один месяц, с 11 сентября по 10 октября 1941 года. Справедливости ради надо сказать, что именно этот месяц стал одним из самых активных периодов обороны города за все время блокады. Кроме того, в 1943 году Жуков успешно координировал действия фронтов при прорыве вражеской блокады Ленинграда. Вот почему ленинградцы чтят память этого незаурядного полководца. В праздничные дни, посвященные прорыву, а затем и полному снятию блокады, его имя произносится едва ли не чаще других, ему возводят памятники и устанавливают мемориальные доски, его именем назван один из проспектов в юго‑западной части города.

Одним из лучших памятников полководцу считается монумент в Московском парке Победы, воздвигнутый накануне празднования 50‑летия Победы над фашистской Германией. Интересно, что при монтаже скульптуры маршала возникло неожиданное осложнение, ставшее едва ли не мистической страницей в его биографии. Монумент чуть не сорвался с троса, а затем повис на стальных канатах, никак не желая разворачиваться так, как это требовалось монтажникам. Только через три с половиной часа удалось преодолеть строптивый и неуживчивый характер бронзового маршала. Современники утверждают, что это произошло потому, что таким же сложным и неоднозначным был характер Жукова и при жизни. Случай с монтажом памятника лишь подтвердил справедливость давнего поверья, бытовавшего среди скульпторов: памятники в процессе их создания постепенно приобретают черты характера, особенности и свойства тех людей, которым они посвящены.

О характере маршала до сих пор ходят легенды. Если судить по фольклору, был только один человек, которому он подчинялся безоговорочно, – Сталин. Возможно, это происходило потому, что их характеры во многом были схожи, и они хорошо понимали друг друга. По одному из анекдотов, однажды Сталин вызвал к себе Жукова. «Слушайте меня внимательно, товарищ Жуков, – сказал он, – если немцы возьмут Ленинград – расстреляю, если немцы возьмут Москву – расстреляю, если немцы возьмут Сталинград – расстреляю». В анекдоте мало что выдумано. В страшные дни октября 1941 года, когда, казалось, что вся Москва в ожидании вступления в нее фашистской армии в панике бросилась из города, Сталин приказал сфотографировать Жукова, командовавшего в то время обороной столицы, и поместить снимок на первых полосах газет. Многие сочли это как желание Сталина придать людям уверенности в победе над фашистами. И будто бы только Жуков мрачно заметил: «Наивные. Это он сделал для того, чтобы всем было ясно, кто ответит за сдачу Москвы врагам». На банкете после Победы Сталин обратился к присутствовавшим: «Я поднимаю тост за маршала Жукова. Маршал Жуков обладает двумя большими достоинствами. Во‑первых, товарищ Жуков – хороший полководец, а во‑вторых, товарищ Жуков понимает шутки…»

Да, они походили друг на друга. Жуков был хорошим учеником своего учителя. Несмотря на то что в солдатской среде его боготворили, а появление его на том или ином фронте связывали с предстоящим наступлением и обязательной победой, за глаза его называли «Мясником». Он не считался с людскими потерями, и ради пусть даже призрачной победы мог, не задумываясь, послать на верную смерть тысячи солдат. Дважды Герой Советского Союза, летчик В.И. Попков вспоминал, как Жуков, однажды посетив аэродром, обвинил за «безраздельное господство немцев в небе» группу летчиков, позволивших себе вернуться на аэродром живыми. Он настойчиво потребовал, чтобы их лично расстрелял их непосредственный командир. И только когда тот заявил: «Я своих не расстреливаю! Их и так все меньше с неба возвращается. А стреляю я только в немцев», приказал своим людям в назидание другим на глазах у всех расстрелять несколько офицеров, «чей неприглядный вид вызвал у него отвращение». Так что поверить в то, что Жуков не позволял себе старинной барской забавы – рукоприкладств а, просто невозможно. Он не считался со званиями и должностями высших воинских начальников, в работу которых вмешивался по личному указанию Сталина. Был категоричен и нетерпим к иным, отличным от его мнениям. Его жесткость в обращении с подчиненными легко переходила в жестокость. Жуков был безапелляционен в своих решениях и решителен в действиях.

Но даже Жукова иногда посещали сомнения. Чаще всего это происходило, когда полководцу удавалось остаться наедине с самим собой. Сохранилась легенда о том, как солдаты приставали к шоферу маршала: «Спроси маршала, скоро ли кончится война. Ты ближе всех к нему». – «Да что вы, ребята? Неудобно как‑то. Он всегда занят мыслями своими», – отнекивался шофер. А самому тоже хочется узнать, когда же война кончится? И вот они едут как‑то вдоль вчерашнего поля боя, мертвые пушки уперлись стволами в землю, подбитые танки дымятся. В самый раз, подумал шофер, спросить. И в этот момент Жуков говорит: «Останови машину». Машина остановилась. Жуков вышел на обочину. Потянулся. Размялся, оглянулся кругом и тяжело вздохнул: «Когда же, наконец, эта проклятая война кончится?»

Многие оправдывали качества характера Жукова обстоятельствами, в которых ему приходилось работать. А так был он будто бы человеком и порядочным, и совестливым, и чистоплотным. Сохранилась легенда о его встрече с известным в свое время большевиком Ермаковым, который в 1918 году принимал участие в расстреле семьи Николая II в Екатеринбурге. В ответ на протянутую руку, Жуков резко отдернул свою, будто бы сказав при этом: «Палачам руку не подаю». Впрочем, мы хорошо знаем, что представления о морали в коммунистическом мире не всегда совпадали с представлениями о моральных ценностях остального человечества.

Между тем Сталин никогда не забывал напоминать своим приближенным, кто они есть на самом деле. Так было и с Жуковым. Еще в 1941 году, если верить фольклору, Сталин однажды напомнил строптивому маршалу, рискнувшему поспорить с Верховным главнокомандующим: «Мы даже без Ленина обошлись, а без Жукова тем более обойдемся». Но, похоже, в то время обойтись без него не мог. И терпеливо ждал своего часа.

Как известно, Парад Победы на Красной площади Сталин должен был принимать сам. Однако в последний момент передумал. То ли, как говорили некоторые «знающие» люди, боялся, что не справится с конем, на котором должен был явиться перед войсками, то ли еще по какой причине, но принимать парад он поручил Жукову. И случилось невероятное. Впервые Сталин ошибся в расчетах. После Парада Победы страна стала считать главным полководцем, победившим немецкий фашизм, не его, великого Сталина, а какого‑то Жукова. В народе Георгия Константиновича прозвали «Маршалом Победы» и, благодаря провиденциальному совпадению имен того и другого, называли «Георгием Победоносцем», поставив маршала в один ряд со Святым Георгием, защитником и покровителем Москвы.

Всерьез беспокоило Сталина не только мистическое совпадение имени полководца с именем небесного покровителя Москвы. Видимо, Сталин хорошо усвоил уроки истории. Он знал, чем закончились победоносные Заграничные походы русской армии в 1812–1814 годах, познакомившейся с демократическими принципами устройства европейских государств, в свете которых крепостническая Россия безнадежно проигрывала. Вероятно, не раз по ночам ему мерещились призраки Сенатской площади морозного декабря 1825 года. В этом смысле ничем не отличались от героев Двенадцатого года и молодые генералы, разгромившие непобедимую армию Гитлера и вернувшиеся на Родину, полные надежд на серьезные изменения в политической и социальной жизни страны. Сталин боялся их.

Продуманная подготовка к политической акции против маршала Жукова началась практически сразу после окончания войны. Исподволь его стали называть «Советским Бонапартом». В рамках сценария, разработанного в кабинетах Лубянки, было арестовано 74 человека из ближайшего окружения полководца, которые в ведомстве Берии проходили как «бонапартисты». Из них должны были выбить показания против Жукова, чтобы затем его арестовать и обвинить в заговоре против советской власти. А пока Маршала Победы выслали из Москвы, поручив ему командование незначительным по размерам провинциальным Одесским военным округом.

Как известно, травля Жукова закончилась только со смертью Сталина в 1953 году, после чего ореол славы Маршала Победы с годами все более и более ярко освещал его полководческую биографию, а сам он начал занимать все более и более почетное место в истории Великой Отечественной войны.

Но вернемся к хронологической логике нашего очерка.

В 900‑дневном противостоянии немцам под Ленинградом принимали участие несколько советских армий, некоторые из которых оставили свой след в ленинградском фольклоре. Нельзя сказать, что фольклор был всегда лестным или сочувственным. Бойцы Ленинградского фронта помнят, какая поговорка сложилась в 1941 году о 23‑й армии под командованием генерал‑лейтенанта М.Н. Герасимова. Никаких заметных боевых действий она не предпринимала. В народе ее сравнивали с нейтральными странами, единственными в Европе, кого не затронул опустошительный пожар мировой войны: «Есть три нейтральные армии: шведская, турецкая и 23‑я советская».

Особо следует сказать о маршале Кулике. Если характеристики Ворошилова и Жукова в народном сознании отличались известной неоднозначностью, то о Кулике иных мнений, кроме как отрицательных, не было. Еще во время войны в Испании он получил прозвище Генерал Нет‑нет. Находясь в Испании, Кулик сумел выучить всего одно испанское слово «нет» и применял его с завидным постоянством, кстати и некстати. По возвращении из Испании он был награжден орденом Героя Советского Союза, и ему было присвоено звание маршала. Однако подлинной военной карьеры Кулик сумел достичь исключительно благодаря тесным связям с начальником НКВД Берией. Кроме того, он считался любимцем Сталина. И если его понижали в званиях за крупные ошибки в руководстве, то вскоре вновь повышали, доверяя командование армиями на важнейших стратегических направлениях.

По мнению многих командующих армиями и фронтами, Кулик отличался «оперативной безграмотностью», «абсолютной воинской некомпетентностью» и даже «легкомысленностью в принятии важнейших решений». Может быть, именно благодаря этим качествам им был выбран стиль работы, который в среде его подчиненных назывался «тюрьма или медаль». Если ты угодил командующему – получай медаль, если нет – отправляйся в тюрьму «Бандитом из НКВД» называли Кулика в войсках. «Вас давно надо расстрелять» – было одним из самых привычных выражений Кулика в адрес подчиненных во время проводимых им штабных совещаний.

В сентябре 1941 года в районе Волхова была сформирована 54‑я армия. В ее задачи входило ослабление напора немцев на Ленинград и избавление города от блокады. Командующим вновь созданной армии назначили Кулика. Всю осень 1941 и начало 1942 года среди ленинградцев упорно ходили слухи о скорой победе над фашистами. Особые надежды возлагали на армию под командованием Г.И. Кулика. Будто бы ему удалось взять гитлеровцев в кольцо и вот‑вот они будут повергнуты в прах. Какое‑то время в осажденном Ленинграде ее даже называли «армией‑освободительницей». Однако не только победы над фашистской армией, но даже предполагаемого прорыва блокады не произошло. «Этот Кулик оказался уткой», – острили блокадники. А всю неудачную операцию по деблокированию Ленинграда свели к обидному анекдоту: «Кулик немцев жмет, немцы нас жмут. В конце концов, Кулик так на немцев нажмет, что они в панике ворвутся в Ленинград».

В отличие от военного, главное политическое руководство Ленинградом и Ленинградским фронтом за всю войну не менялось ни разу. С декабря 1934 года, сразу после убийства С.М. Кирова, первым секретарем Ленинградского обкома ВКП(б) стал видный партийный деятель и ближайший соратник Сталина Андрей Александрович Жданов. В тесном кругу верноподданных партийных выдвиженцев его подобострастно называли «Ленинградским вождем». Судя по всему, Жданов добросовестно расплачивался со своими холопами. В блокадном Ленинграде существовало несколько так называемых «генеральских магазинов». Один из них располагался в доме на углу Малой Морской улицы и Невского проспекта. Это был характерный для гражданской архитектуры конца XIX века пятиэтажный дом, построенный в 1898 году архитектором Л.Н. Бенуа. Магазин находился в его нижних угловых помещениях. Здесь отоваривали спецкарточки высшему офицерскому и генеральскому составу. О количестве и ассортименте предлагавшихся в них товаров можно было только догадываться.

Сохранилась легенда об английских моряках, которые в составе англо‑американской военно‑морской делегации прибыли с дружественным визитом в Ленинград сразу после снятия блокады. Командир одной из подводных лодок отправил штурмана за продуктами по указанному адресу в этот самый магазин. Штурман был поражен: в то время как в других магазинах не было практически ничего, «над магазином‑распределителем не было никакой вывески, и полки ломились от изысканных продуктов».

Жданов являлся членом Оргбюро ЦК ВКП(б) и, находясь в ближайшем политическом окружении Сталина, был активным организатором массовых репрессий 1930‑1940‑х годов. Именно ему поручили очистить Ленинград от «врагов народа и их пособников».

Репрессии тяжело сказались на экономической жизни Ленинграда. Достаточно напомнить, что после гибели Кирова ленинградская промышленность лишилась почти всех директоров. Их места занимали плохо подготовленные партийные выдвиженцы, кандидатуры которых подбирали по принципу «беззаветной преданности большевистской партии и лично товарищу Сталину».

Известна и зловещая послевоенная роль Жданова в судьбе русской и, в частности, ленинградской, культуры. В Центральном комитете партии он считался главным идеологом, и хотя инициатива пресловутых постановлений ЦК ВКП(б) по вопросам культуры и искусства 1946 и 1948 годов принадлежала лично Сталину, а Жданову было поручено только провести их в жизнь, в народе их называли «ждановскими».

Гонения, организованные с помощью этих постановлений на лучших представителей петербургской‑ленинградской культуры – A.A. Ахматову, М.М. Зощенко и других членов Ленинградского отделения союза писателей, целиком лежат на совести Жданова. Не случайно «идеологический нектар», который распространяли его погромные речи на собраниях ленинградской интеллигенции, среди писателей с горькой иронией прозвали «ждановской жидкостью», напомнив всем о буквальном значении этого названия в недавнем прошлом. В XIX веке так назывался специальный состав, которым опрыскивали мертвецов, чтобы заглушить трупный запах. Вероятно, именно об этой невеселой шутке писала Ахматова:

За такую скоморошину,

Откровенно говоря,

Мне б свинцовую горошину

От того секретаря.

Между тем, по одной из ленинградских легенд, Ахматова и Зощенко стали просто «разменными монетами» в подковерной кремлевской борьбе за власть. В то время за право стать идеологическим вождем партии, кроме Жданова, будто бы боролся и другой сталинский прихвостень – Г.М. Маленков. Чтобы доказать, что он имеет большие права на это почетное место, Маленков после сокрушительной военной победы над Германией будто бы разработал грандиозный проект повышения политического престижа страны в мире. По задумке Маленкова, реализация его плана должна была привести к идеологической победе над империалистической Европой и Америкой. Основная ставка в этом проекте была сделана на культуру. В рамках этого плана должна была выйти серия роскошных изданий русской литературы с древнейших времен до наших дней. Начало серии должна была положить публикация «Слова о полку Игореве», а заканчиваться томами Анны Ахматовой и Михаила Зощенко.

Но Жданов его опередил. Он воспользовался тем, что в это время был переведен на русский язык сборник речей Геббельса, в которых главный идеолог фашизма частенько цитировал рассказы Зощенко. Сталину подсунули этот сборник, предварительно подчеркнув красным карандашом все цитаты из Зощенко. Сталин прочитал и, вызвав Жданова, рекомендовал ему «усилить идеологическую работу среди писателей, чтобы их произведения не цитировали впредь враги». Тогда‑то Жданову и удалось легко доказать Сталину, что Маленков «потерял бдительность». Зощенко же и Ахматова стали жертвами этой придворной интриги.

Особенно зловещую роль сыграл Жданов в событиях 1939– 1940‑х годов, едва ли не приведших страну на грань необратимой катастрофы. Второй человек после Сталина, ответственный в ЦК за пропаганду и агитацию, Жданов был одним из главных инициаторов тесного военного и политического сближения Советского Союза с фашистской Германией. Его не без основания считали «архитектором» пресловутых советско‑германских договоров 1939 года. Молотов при этом числился всего лишь в «строителях». Жданов так верил в правильность выбранной им дружественной тактики в отношении Германии, что за три дня до начала войны, 19 июня 1941 года, спокойно выехал поездом в отпуск. Местом проведения «заслуженного», как тогда говорили, отдыха был выбран город Сочи – любимый курорт советской партийной элиты. Преступная политическая близорукость Жданова сказалась еще и в том, что, по некоторым сведениям, вернулся он в Ленинград – второй по значению город в стране, руководителем которого он был, только 27 июня, когда в реальности начавшейся и длившейся уже пять дней войны уже никто, даже в Кремле, не сомневался.

Жданову принадлежит и едва ли не главная роль в войне с Финляндией, которую в советских источниках стыдливо называли то зимней кампанией, то просто конфликтом. Если Жданов и не был инициатором этой позорной войны, то, во‑первых, она велась в строгом соответствии с «секретными протоколами» о разделе сфер влияния между Германией и Советским Союзом, идейным вдохновителем которых он был. И, во‑вторых, война велась силами Ленинградского фронта, жизнь и деятельность которых входила в круг партийных и государственных обязанностей Жданова. Плохо подготовленная и бездарно проведенная советско‑финская война хоть и закончилась победой Советского Союза, но победы этой можно было только стыдиться. Останки тысяч солдат до сих пор надлежащим образом не погребены; из промерзших болот Карельского перешейка они взывают о памяти. Не зря эту злосчастную войну так долго старались замалчивать партийные пропагандисты и агитаторы.

Мир с Финляндией был достигнут, но он оказался недолгим. И, надо признать, далеко не по вине Финляндии. Двадцать второго июня 1941 года, когда фашистская Германия вероломно напала на Советский союз, парламент Финляндии принял закон о неучастии страны в войне. «Это их война, и нас она не касается», – говорили финны. В Советском Союзе об этом не могли не знать. Однако ровно через три дня силами Военно‑воздушных войск Ленинградского фронта был нанесен мощный массированный авиационный удар по столице Финляндии Хельсинки, после чего северному соседу ничего не оставалось, как объявить войну Советскому Союзу.

На Жданове лежит тяжелая вина и за продовольственную катастрофу, которая постигла Ленинград с началом Отечественной войны. Как мы знаем, 8 сентября 1941 года во время первого массированного налета фашистской авиации на Ленинград, от зажигательных бомб загорелись знаменитые деревянные так называемые Бадаевские склады, построенные для хранения запасов продовольствия еще в начале Первой мировой войны. В огне пожара, длившегося более пяти часов, были уничтожены три тысячи тонн муки и около двух с половиной тысяч тонн сахара. В памяти ленинградцев, переживших блокаду, навсегда останутся такие понятия, как «сладкая земля», «бадаевская земля», или «бадаевский продукт». Так ленинградцы называли сладкую, пропитанную расплавленным сахаром землю вокруг сгоревших складов. Ее ели, приобретая за огромные деньги и выменивая на вещи и драгоценности, сохранившиеся с довоенных времен. Наравне с другими продуктами она продавалась на вес на блокадных рынках и стихийных толкучках. О ней и сегодня вспоминают многие пожилые ленинградцы. В блокадном городе ее уважительно называли: «Ленинградский сыр».

После пожара на Бадаевских складах в городе распространилась и зажила исключительно удобная для хозяйственного и партийного руководства тогдашнего Ленинграда легенда о том, что пожар стал единственной причиной голода в 1941–1942 годах. На самом деле, как это стало видно из опубликованных гораздо позднее цифр, имевшееся к тому времени в городе довольно незначительное количество продовольствия было рассредоточено по многим городским хранилищам в разных районах Ленинграда, а сгоревшие во время пожара Бадаевских складов сахар и мука составляли всего лишь трехсуточную норму продовольствия для Ленинграда. Достаточных запасов продовольствия в городе просто не было, и миф о катастрофических последствиях пожара Бадаевских складов, в который и сегодня еще хотят верить блокадники, просто удачно прикрывал преступную бесхозяйственность ленинградского руководства во главе со Ждановым во время подготовки города к возможной войне.

Между тем из городского фольклора видно, как относились ленинградцы к деятельности самого Жданова. Рассказывают, как однажды, в 1942 году в развалинах разбомбленного дома солдаты нашли несколько бочек старого французского вина. Вместо того чтобы этот целительный и калорийный напиток направить на нужды голодающих ленинградцев, Жданов сказал, что вино надо сохранить до конца войны и выпить его в честь победы с товарищем Сталиным. Вино стало неприкосновенным запасом и охранялось чуть ли не наравне со стратегическими военными объектами. А когда его привезли на праздник Победы в Москву, выяснилось, что вино прокисло.

Вместе с тем блокадники рассказывают, что в Смольный самолетами чуть ли не ежедневно, и даже зимой, с Большой земли к столу Жданова доставлялись свежие овощи и фрукты. К этому следует добавить, что Жданов «патологически боялся бомбежек» и не скрывал это от самого Сталина. Говорят, что большую часть времени Жданов проводил в бомбоубежище, в подвалах Смольного, где были специально для этого оборудованы кабинеты, приемные и другие необходимые помещения.

В мае 1941 года Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Виссарионович Сталин возложил на себя обязанности председателя Совета народных комиссаров СССР. С началом Великой

Отечественной войны к этим его служебным обязанностям прибавились должности председателя Государственного Комитета обороны, Народного комиссара обороны и Верховного главнокомандующего Вооруженных сил Советского Союза. Таким образом, диктаторский характер власти в стране, и без того не подвергавшийся сомнению, благодаря предполагаемой, а затем и начавшейся войне, получил узаконенное структурное оформление. С этих пор судьба страны, ее успехи или поражения, сдача врагу городов или их оборона, что называется, до последнего солдата в значительной степени зависели только от него. Ленинград в этом смысле не был исключением. Поэтому разговор о полководцах и руководителях обороны Ленинграда без Сталина был бы далеко не полным. Тем более что и политическая, и личная судьба Сталина во многом неразрывно связана с нашим городом.

Согласно официальным советским источникам, Сталин родился в 1879 году. Однако эта дата рождения названа будто бы самим Сталиным. На самом деле многие факты его биографии указывают на то, что он родился на год раньше, в 1878 году. Хронологически это была первая легенда, связанная с его именем. Таких легенд будет много.

Родился Сталин в семье сапожника Бесо Джугашвили и швеи Кеке. Отец Сталина, как утверждала его мать, был «жестоким пьяницей и постоянно пил». Правда, поговаривали, что подлинным его отцом был некий «богатый торговец и местный чемпион по борьбе». Позже ходили и другие легенды о настоящем отце Иосифа. Судя по фольклору, он и сам этого не отрицал и с интересом рассматривал все версии – от генерала Пржевальского до императора Александра III.

Легенда о Пржевальском, как об отце Сталина, оказалась наиболее живучей и дожила до наших дней. Появление этой легенды связано с открытием памятника великому путешественнику и исследователю Средней Азии. Памятник был отлит по модели скульптора И.Н. Шредера и установлен в Александровском саду, перед главным входом в Адмиралтейство в 1892 году В то время никто не мог предполагать, что почетный член Академии наук и почетный гражданин Петербурга генерал‑майор Николай Михайлович Пржевальский, запечатленный в бронзе, окажется так похож на лучшего друга всех скульпторов, путешественников и географов Иосифа Виссарионовича Сталина. Но так распорядилась судьба. Тогда‑то и родилась легенда. Рассказывали, как однажды, путешествуя по Азии, Пржевальский неожиданно отклонился от маршрута, завернул ненадолго в Грузию, встретился там с некой красавицей Екатериной Георгиевной – будущей матерью Сталина и осчастливил ее, став, как утверждает эта фантастическая легенда, отцом ребенка.

Смущает, правда, сам верблюд, прилегший отдохнуть на землю возле пьедестала памятника. Он кажется совершенно случайным и необязательным под бюстом импозантного мужчины в мундире гвардейского офицера с погонами. Сохранилась легенда о том, что Географическое общество, членом которого был Пржевальский, еще при установке памятника указывало городским властям на неуместность верблюда в непосредственной близости к морскому символу Петербурга – Адмиралтейством. Не вняли. И тем самым открыли небывалые возможности для мифотворчества. На настойчивые вопросы туристов: «А верблюд‑то почему?» – современные молодые экскурсоводы отвечают: «А это символ долготерпения русского народа». И рассказывают еще одну легенду, согласно которой в 1950‑х годах какой‑то «придурковатый полковник», проходя через Александровский сад к месту службы в Главный штаб, у памятника Пржевальскому каждый раз переходил на строевой шаг и отдавал честь великому путешественнику.

Фольклор не исключает и того, что легенда о Пржевальском была запущена в народ по личному указанию Сталина. Куда приятнее быть незаконным сыном русского генерала, чем отпрыском пропившегося сапожника из малоизвестного грузинского местечка. Впрочем, всенародная кличка Сапожник преследовала Сталина всю его жизнь.

Сталин был небольшого роста, страдал от мучительного комплекса карлика, был рябым после перенесенной в детстве оспы и хромым после какой‑то аварии. С детства он обладал целым набором обидных уличных кличек. Его называли «Рябой» и «Хромой». Он тяжело переносил эти дворовые прозвища.

По официальной версии, Сталина исключили из духовной семинарии за революционную деятельность. Однако есть легенда, согласно которой его выгнали за связь с женщиной, от которой у него будто бы родилась дочь.

Но революционную деятельность Сталин действительно начал рано. И своим первым псевдонимом он взял имя грузинского благородного разбойника Кобы, который грабил только богачей. Впрочем, о каком благородстве может идти речь, если даже через много лет, когда среди партийных товарищей хотели сказать о чьей‑то беспринципности, то говорили: «Поступил как Коба». Сам Сталин в революционной борьбе никогда не ограничивал себя в выборе средств. Чего не сделаешь ради революции. Фольклор никогда не забывал об этих революционных качествах «любимого ученика товарища Ленина». Вот анекдот, в котором Ленин обращается к Сталину.

...

«А вы, батенька, могли бы расстрелять человека?» – «Одного могу». – «А десять?» – «Ради революции мог бы и десять». – «А сто?» – «Ради революции и сто бы смог». – «А тысячу?» – «И тысячу, ради революции». – «А миллион?» – «И миллион». – «Ну, а десять миллионов?» – «И десять. Но только ради революции». – «А вот тут‑то мы бы вас и пожурили».

Вопрос о том, кто более виноват в гибели миллионов людей во время большевистских репрессий, всегда волновал городской фольклор. Вот только два анекдота на эту тему.

...

Стоят преступники в аду – кто в крови, кто в пламени горит. Данте обходит владения дьявола, видит: один из самых страшных негодяев стоит в крови лишь по колено. Удивился Данте, подошел ближе, узнал Лаврентия Берию. «Почему так мелко, Лаврентий Павлович?» – «А я на плечах Иосифа Виссарионовича».

...

Ленин и Сталин в аду по горло в говне. Ленин кричит: «Есть такая партия!» И Сталин ему в ответ: «Не гони волну».

Ленинград Сталин откровенно недолюбливал, а ленинградцев так и просто побаивался. От города «трех революций» можно было ожидать чего угодно. Сталин называл Ленинград «заговорщицким городом» и, говорят, был всерьез обеспокоен слухами, которые в 1944 году бродили в народе, будто бы Ленинград вскоре будет объявлен столицей РСФСР. Может быть, именно эти слухи в значительной степени способствовали появлению кремлевской идеи превратить Ленинград в «город с областной судьбой». Поэтому начало постепенного возрождения Ленинграда как города со столичным статусом все‑таки следует отнести не к годам пресловутой Перестройки, а к 1953 году – году смерти Сталина.

Ленинградцы не злопамятны, но в городском фольклоре еще со времен послереволюционного Петрограда сохранилось предание, всплывшее, правда, на поверхность уже после смерти величайшего инквизитора всех времен и народов. Будто бы в первые недели революции Сталин появлялся на заседаниях и приемах в Смольном как‑то неожиданно, из боковых и задних дверей. «Зачем вы это делаете?» – спросил Сталина один из большевиков. «Больше бояться будут», – будто бы ответил начинающий великий вождь и учитель всего человечества.

С Петербургом Сталина связывает еще одно, на этот раз личное обстоятельство. Здесь в 1917 году на квартире С.Я. Аллилуева, где он часто бывал вместе с Лениным, Сталин встретил свою будущую жену Надежду. Однако есть легенда о том, что эта встреча была не первой. Будто бы еще в 1903 году в Баку, гуляя со своими друзьями по набережной, Сталин увидел, как в воду опрокинулась девочка. Он, не задумываясь, бросился в воду и спас ее. Если верить фольклору, это и была маленькая Надя, которой в ту пору исполнилось только три годика.

Жизнь Надежды Аллилуевой в качестве жены первого лица партии и государства была непростой и закончилась трагически. Согласно многочисленным легендам, их связывало не только супружество, но и страшная партийная тайна. Дело в том, что Надежда Сергеевна была секретарем Ленина в последние годы его жизни. Это она будто бы принесла Сталину завещание Ленина, в котором своим наследником он называл Льва Троцкого. Сталин откорректировал завещание, после чего первым секретарем партии стал сам. Только после этого завещание было обнародовано. Язвительный Радек, член ЦК партии большевиков, любил напевать в компании близких друзей:

Добрый вечер, дядя Сталин, ай‑ай‑ай,

Очень груб ты, нелоялен, ай‑ай‑ай,

Ленинское завещанье, ай‑ай‑ай,

Спрятал глубоко в кармане, ай‑ай‑ай.

Знание всего этого не могло не отразиться на психике Надежды Сергеевны. Однажды, не вынеся обидных слов, сказанных Сталиным во время шумного и многолюдного обеда, Надежда Сергеевна ушла в спальню и застрелилась из пистолета, подаренного ей мужем.

Рассказывая о легендах, сложившихся вокруг личности одного из самых страшных диктаторов в истории человечества, нельзя не коснуться мистического совпадения двух заметных событий того времени. Приблизительно в то время, когда Сталин переживал трагическую гибель жены, подобная история случилась в жизни другого диктатора. В Берлине, в собственной спальне застрелилась из пистолета системы «Вальтер» племянница Гитлера Гели Раубе, с которой у вождя нацистской Германии, по свидетельству историков, были далеко не только родственные отношения. Гели, по собственному признанию Гитлера, была единственной женщиной, которая вызывала в нем чувства, похожие на любовь. Говорят, причиной самоубийства была ревность, сжигавшая несчастную женщину. Гитлер был вне себя от горя.

Примерно то же самое чувствовал и Сталин. Во время похорон Надежды Аллилуевой он будто бы сказал: «Она умерла, и вместе с ней – последние теплые чувства к людям». Похоже, что Сталин на этот раз был искренен. К людям он и в самом деле относился пренебрежительно. Рассказывают, что в ожидании демонстрации трудящихся, стоя на трибуне мавзолея, он говорил товарищам по ЦК: «Сейчас бараны пойдут». Рассказывают и о другом случае. Однажды во время всенародной демонстрации, согласно заранее утвержденному сценарию, на трибуну мавзолея вбежали дети с букетами цветов в руках и бросились в объятия любимых вождей. Сталину досталась узбекская девочка. Он взял ее на руки, а потом, как утверждают очевидцы, брезгливо повернулся к Берии и по‑грузински сказал: «Уберите от меня эту вшивую».

Такое отношение к людям, как правило, характерно для уголовников. Не случайно Сталин в криминальной среде пользовался известным авторитетом. Там его почтительно называли «Ус», «Усатый», «Чингисхан», «Хозяин» или «Пахан».

Отец мой Ленин, мать Надежда Крупская,

А дед мой был Калинин Михаил.

Мы жили весело на Красной площади,

Усатый Сталин к нам обедать приходил.

Следует ли удивляться уголовной терминологии, памятуя о прошлом экспроприатора Кобы? Уголовники гордились им и любили выкалывать на груди его профиль. И если попадали в руки милиции и их начинали бить, то тут же рвали рубашки на груди. Знали: бить по Сталину не будут, неважно, из страха перед ним или из почтения к нему.

В представлении истинного христианина образ пахана легко смыкается с образом Антихриста. Известно, что существует множество гипотез, касающихся тайны Тунгусского метеорита, поразившего воображение землян в 1908 году. Но в народе падение метеорита объясняли более чем просто. Это знак беды, «предвестник пришествия в Россию Антихриста». Им еще в начале XX века считался Сталин. Не зря же при первом аресте и осмотре арестованного Иосифа Джугашвили, совпавшими по времени с этим таинственным явлением, выяснилось, что два пальца у него на одной из ног срослись, и казалось, что у него их всего четыре. В протоколе так и записано: «На ноге не хватает одного пальца». А это, как хорошо знали в народе, считалось одной из главных примет Антихриста. Значит, правду говорят люди: Бог шельму метит.

Вот какой титул придумали для Сталина безвинные сидельцы ГУЛАГа: «Гиениальный вождь каннибалиссимус Сталин». Эта гениальная по виртуозности литературная конструкция, авторство которой приписывают Владимиру Аршакуни, прекрасно корреспондирует простонародному анекдоту, родившемуся в рабочей курилке.

...

«Папа, кто такой Сталин?» – «Наш вождь». – «А я думал, что вожди бывают только у дикарей».

О том, что думал народ о Сталине, известно из фольклора.

...

Заходит мужик в магазин: «Дайте мне вожжей». Ему выносят портреты вождей Ленина и Сталина. «Что вы мне принесли? – возмущается мужик. – Это ведь те, которых вешают, а мне нужны те, которыми гонят».

Во время обострившейся борьбы между Иосифом Сталиным и его бывшим соратником и главным оппонентом Львом Троцким особенной популярностью у троцкистской молодежи пользовались лозунги: «Прочь, коварство, тупость, злоба! Убирайся к черту, Коба!» и «Лучше быть в хвосте у льва, чем в заднице у сапожника». Не исключено, что слово «задница» в разговорной речи заменялось на более откровенный синоним. Можно допустить, что одним из вариантов этой поговорки было: «Лучше быть под хвостом у льва, чем в жопе у сапожника».

Позже городской фольклор обогатился анекдотом.

...

Неудачное покушение на Сталина. Покушавшийся арестован. При обыске у него обнаружили значок «Ворошиловский стрелок». «Ну вот, ворошиловский стрелок, а не попал». – «Попади тут, когда со всех сторон толкаются: дай стрельну, дай стрельну».

Сталин умер 5 марта 1953 года при загадочных, до сих пор не вполне ясных обстоятельствах. По сложившейся у большевиков языческой традиции его тело было выставлено рядом с Лениным в мавзолее на вечное всеобщее обозрение. Однако в 1961 году на съезде КПСС его решили вынести из мавзолея и похоронить у Кремлевской стены. С таким неожиданным предложением поручили выступить главе ленинградской партийной делегации. Затем на трибуну съезда поднялась старейшая большевичка и продемонстрировала на весь мир пример социального заказа на фольклор. Обращаясь к делегатам, она дребезжащим от возраста голосом рассказала, что «вчера ночью к ней во сне явился незабвенный Владимир Ильич Ленин и сказал, что ему не хочется лежать рядом с человеком, принесшим столько горя народу». Понятно, что после этого кремлевский зал разразился громом одобрительных аплодисментов.

Вздох облегчения, с которым была встречена смерть Сталина по одну сторону колючей проволоки огромной страны, был не сразу услышан в море искреннего, едва ли не всенародного плача по «безвременно ушедшему» вождю всего человечества на ее другой стороне. Но в конце концов и он дошел до слуха рыдающего человечества. По‑разному это отразилось в фольклоре. Заметим только, что тогда, в 1950‑х годах, отказ от сталинских методов построения коммунизма вовсе не означал отказа от самой идеи строительства нового общества. Просто страна мечтала вернуться к ленинским нормам социалистического общежития, или, как тогда говорили, к социализму с человеческим лицом. Ленин в то время олицетворял идеальный образец, к которому должны были стремиться все руководители государства. А теперь приведем анекдот.

...

Когда Сталина внесли в мавзолей, Ленин сказал: «Никогда не думал, что ЦК партии подложит мне такую свинью».

После XX съезда КПСС, на котором по инициативе Хрущева был развенчан культ личности Сталина, на смерть «вождя всего прогрессивного человечества» откликнулся, наконец, фольклор: «Сталин умер, и культ с ним».

Увы, умерло только тело «бессмертного продолжателя дела Ленина». Его смердящая душа, преодолевая время, продолжает источать зловонный дух, а черная тень «лучшего друга всех народов», не считаясь с огромным пространством бывшего Советского Союза, зловещим пятном продолжает тянуться в наши дни. Пугающая осторожность, с которой восприняла партийная номенклатура доклад Хрущева о мерах по борьбе с культом личности Сталина, нашла отражение в городском фольклоре. Первый секретарь Ленинградского обкома Фрол Романович Козлов, вернувшись с XX съезда КПСС, сразу поехал на «Кировский завод». Вошел в партком, увидел на стене портрет Сталина и решительно отрезал: «Снять!» Затем сел, оглянулся по сторонам и более миролюбив