Дьявольское безумие террора. Петербургские страницы истории русского терроризма глазами городского фольклора

Начало русскому террору положило довольно банальное для России середины XIX века событие. В 1862 году студент физико‑математического факультета Московского университета Петр Зайчневский организовал кружок так называемых русских якобинцев. Они считали себя наследниками французских революционеров, называли себя народниками, но в борьбе с существующим строем исповедовали принципы политического заговора и выборочного физического уничтожения властвующих особ на всех административных уровнях от императора до полицейского чиновника. Вскоре Зайчневский был арестован и в ожидании следствия содержался в московской Тверской полицейской части. Сидя в тюремной камере, он написал прокламацию под названием «Молодая Россия». В ней Зайчневский провозгласил, что единственным способом общественного переустройства является революционный террор, который отождествлялся с революцией. «Только революция, революция кровавая и неумолимая способна дать народу истинную свободу», – говорилось в прокламации. Россия звалась к топору. Призыв неистового студента достиг ушей тех, кто хотел его услышать. В стране началась эпоха кровавого террора.

Первым на призыв боевой трубы откликнулся еще один московский студент, член тайного революционного общества ишутинцев Дмитрий Каракозов. Четвертого апреля 1866 года в Петербурге он выстрелил в императора Александра II во время его прогулки по Летнему саду. Выстрел оказался неудачным. Россия песнями славила Бога, спасшего императора:

В шестьдесят шестом году

Бог пронес мимо беду.

Стукнем, брякнем чаша в чашу.

Богу – честь, царю – хвала!

Комиссаров подлетел И спасти царя успел.

Стукнем, брякнем чаша в чашу

Богу – честь, царю – хвала! и т. д.

Как мы видим, кроме Бога, на которого, понятно, возлагались основные надежды, был тут еще и некий человек по фамилии Комиссаров. Действительно, по одной из легенд, императора спас крестьянин Костромской губернии Осип Комиссаров. Согласно общепринятой версии спасения государя, которую, между прочим, начали оспаривать уже современники тех драматических событий, Комиссаров, случайно оказавшийся рядом со стрелявшим, отвел руку убийцы. На самом деле, как утверждали очевидцы, террористу Каракозову в момент выстрела никто не мешал. Он просто промахнулся. А на «спасителя» ткнул пальцем оказавшийся на месте преступления городовой, когда ему стали досаждать вопросами. Таким образом, спасителем императора Комиссаров стал совершенно случайно.

С этого момента судьба нечаянно оказавшегося в нужном месте и в нужное время крестьянина резко изменилась. Уже 13 апреля вышел указ императора о присвоении Комиссарову потомственного дворянского титула, по поводу чего в Петербурге распространился анекдот, впервые опубликованный в берлинских газетах.

...

«Вы слышали, что в Петербурге в русского царя стреляли?»

– «Да, слышал. А не знаете ли, кто стрелял?» – «Дворянин».

– «А кто его спас?» – «Крестьянин». – «Чем же его наградили за это?» – «Сделали дворянином».

На Комиссарова сыпались награды как из рога изобилия: от австрийского императора, от Луи Бонапарта из Франции, от других европейских монархов. Ему дарили звания, титулы и поместья. В его честь устраивались званые обеды и внеочередные заседания аристократических клубов. Артисты Мариинского театра во славу «спасителя» дали специальное представление оперы Глинки «Жизнь за царя», само название которой было исполнено глубокой символики. Журналисты открывали и обнародовали все новые и новые подробности его жизни. Некоторые из них оказывались едва ли не мистическими. Так, например, Комиссаров родился в нескольких верстах от родины легендарного героя русской истории Ивана Сусанина, да и зовут его почти так же: Комисарова – Осип Иванович, а Сусанина наоборот – Иван Осипович. Выдержать все это простому крестьянину было невозможно. Пройти медные трубы славы он не смог. В конце концов, Комиссаров запил. А вскоре умер от белой горячки.

В честь «чудесного спасения» императора в 1866–1868 годах в Петербурге, у выхода из Летнего сада по проекту архитектора Р.И. Кузьмина была сооружена часовня, облицованная серым мрамором с надписью «Не прикасайся к помазаннику моему». В 1918 году часовню закрыли, а в 1930‑м – снесли.

Выстрел Каракозова открыл беспрецедентный по продолжительности и жестокости многолетний и непрерывный сезон «звериной охоты» на Александра II, закончившийся через полтора десятилетия злодейским убийством императора.

Александр II вступил на престол в феврале 1855 года. К началу царствования ему исполнилось 37 лет, и все эти годы он прожил под мучительным знаком таинственного предсказания, данного будто бы юродивым Федором еще при его рождении: новорожденный «будет могуч, славен и силен, но умрет в красных сапогах». Предсказание сбудется. Александр II прославится отменой крепостного права и умрет мучительной смертью от потери крови через несколько часов после того, как взрывом бомбы ему оторвет обе ноги. Так в пророчестве блаженного Федора были зашифрованы «красные сапоги».

Прошло чуть более года с момента покушения в Летнем саду Александр II по приглашению французского императора Наполеона III отправился в Париж на открытие Всемирной выставки. Шестого июня, когда Александр в одной карете с двумя своими сыновьями и с Наполеоном возвращался через Булонский лес с военного смотра, на него было совершено второе покушение. Стрелял участник польского восстания 1863 года Антон Березовский. Но промахнулся.

Не на шутку перепуганный, Александр обратился к знаменитой парижской прорицательнице. Ничего утешительного он не услышал. На него будет совершено восемь покушений, и восьмое окажется роковым. Отчасти это совпадало с предсказанием известного призрака Аничкова дворца – загадочной Белой дамы, которая будто бы предрекла Александру II, что первые три покушения он «благополучно переживет». Правда, она не сказала, от какого по счету покушения ему суждено погибнуть, а «уточнить» было уже не у кого. Очевидцы рассказывали, что во время пожара Аничкова дворца «из пламени взметнулась огромная фигура в балахоне и растворилась в дыму». Больше Белая дама не появлялась.

После покушений Каракозова и Березовского было еще четыре попытки убить Александра II: взрыв императорского поезда в 1879 году, выстрел какого‑то «неизвестного турка» во время русско‑турецкой войны, попытка покушения на царя некоего Гартмана и взрыв бомбы в Зимнем дворце в 1880‑м. И если считать бомбы, брошенные одна за другой народовольцами Рысаковым и Гриневицким 1 марта 1881 года за два покушения, то парижской ведунье удалось‑таки предсказать порядковый номер последнего, восьмого, закончившегося мученической смертью царя‑освободителя.

Каждое новое покушение в Петербурге ожидали с постоянным и неослабевающим страхом. Столичные мистификаторы манипулировали именами пяти царских детей: Николая, Александра, Владимира, Алексея и Сергея. Если их написать столбиком и прочитать акростихом, то при чтении сверху вниз получалось «на вас», а снизу вверх – «саван»:

Николай Александр

Владимир

Алексей

Сергей

Этот зловещий фольклор не сходил с уст петербуржцев вплоть до трагического дня 1 марта 1881 года. Никто не мог предположить, что целое государство с его мощным и достаточно хорошо организованным аппаратом не сможет уберечь одного человека. После убийства Александра II художник Константин Маковский нарисовал портрет: царь и рядом с ним – кудлатый пес. Говорят, что другой художник, Василий Верещагин, увидев портрет, предложил назвать его: «Пес, который не уберег царя». В этот несчастный для России день император по возвращении из Михайловского манежа собирался подписать так называемую конституцию Лорис‑Меликова – первую конституцию за всю тысячелетнюю историю России.

В Петербурге заговорили о зловещем, как теперь оказалось, случае, который произошел недели за две до убийства. Александр II стал замечать, что под окнами Зимнего дворца каждое утро неизвестно откуда появляются мертвые тельца голубей. Как выяснилось, на крыше дворца поселилась огромная хищная птица, которая и охотилась за голубями. Птицу поймали. Это был небывалых размеров коршун. Как говорили дворцовые люди, Александр II заметно «встревожился и предположил, что это дурное предзнаменование».

Недостатка в подобных знамениях не было. Вспомнили даже нетленного Нострадамуса, который в 56‑м катрене своих предсказаний говорил нечто загадочное о «кровавой краске», окрасившей «берег реки», и о «безвременной гибели рожденного совершенным»:

Еще до свары пал великий, казни предан.

Оплакана его безвременная гибель.

В крови плывет рожденный совершенным.

Окрашен берег у реки кровавой краской.

Правда, в стихах Нострадамуса кое‑что оставалось непонятным. Скажем, что означает: «Еще до свары пал великий, казни предан»? То, что Александр II был великим императором, никто не сомневался, но о какой «сваре» говорится в предсказании? Кто знал в то время, что так Нострадамус мог называть революцию, которая произойдет в ближайшие десятилетия в России. А в народе заговорили о том, что Александра II убили помещики и дворяне в качестве мести за освобождение крестьян.

Не обошлось без злорадства. По столице ходил анекдот, по обилию конкретных бытовых деталей, скорее, похожий на полулегендарную курьезную правду. Серапульский купец в конце февраля 1881 года поехал в Казань по делам. Возвращаясь обратно, он заехал в Березовку. Это случилось как раз в начале марта. В Березовке он услышал об убийстве Александра II. И вот купец, желая поделиться с женой сильным впечатлением от этой новости, а заодно и предупредить ее о своем приезде, послал ей телеграмму: «Сделал дело. Царя убили. Топи баню».

В фольклоре трагедию на Екатерининском канале связали с Екатериной Михайловной Долгорукой, считавшейся официальной любовницей императора. Свою любовь к Долгорукой Александр не скрывал. Еще при жизни императрицы она родила ему трех детей: сына и двух дочерей. А когда в 1880 году императрица Мария Александровна скончалась, то в том же году состоялся обряд венчания Александра II и княгини Екатерины Долгорукой. Назревал династический скандал. Злые языки уверяли, что очень скоро состоится ее коронация. Будто бы был заказан даже вензель для новой императрицы – «Е III» (Екатерина III).

Всему этому помешала трагическая гибель императора в марте 1881 года. По Петербургу молниеносно распространилась крылатая фраза: «Александр II влюбился в Екатерину Долгорукую и погиб на Екатерининском канале». Напомним, что существует легенда о давней родовой вражде между старинными дворянскими домами Романовых и Долгоруких. Будто бы еще в XVII веке некий монах предсказывал гибель всех Романовых, которые решатся связать свою судьбу с Долгорукими. В Петербурге была хорошо известна московская история о несостоявшейся свадьбе императора Петра II с юной княгиней Екатериной Долгорукой. Свадьба была назначена на 19 января 1730 года. А за две недели до этого, во время празднования Крещения на Москве‑реке, молодой император простудился. На следующий день появились первые признаки оспы, и в ночь на 19 января Петра II не стало. И вот через 130 лет снова Екатерина, и снова Долгорукая. Было, от чего задуматься.

Уже вечером 1 марта на Екатерининском канале, вокруг места, где произошло чудовищное убийство, был возведен забор и поставлен часовой. На другой день, 2 марта Городская дума на чрезвычайном заседании постановила просить нового императора Александра III «разрешить городскому общественному управлению возвести часовню или памятник». Император поддержал инициативу но заметил, что «желательно бы иметь церковь, а не часовню». Но первоначально все‑таки установили часовню, в которой ежедневно служили панихиду по убиенному императору. Часовня была возведена по проекту архитектора Н.Л. Бенуа.

Одновременно был объявлен конкурс на создание храма‑памятника. В конкурсе приняли участие крупнейшие архитекторы того времени. Победителем стал Альфред Парланд. Дальнейшую работу он вел совместно с другим архитектором – архимандритом Троице‑Сергиевой пустыни Игнатием, в миру И.В. Малышевым. Идея создания храма‑памятника царю‑освободителю и мученику стала заветной мечтой отца Игнатия сразу же после трагического события. Уже 25 марта он сделал наброски плана фасадов, а затем, по преданию, с помощью набожной княгини Александры Иосифовны довел до сведения царя, что ему во сне будто бы явилась сама Богоматерь и показала «главные основы храма».

Закладка храма состоялась 6 октября 1883 года, освящен же он был почти четверть века спустя – в 1907 году. Собор, созданный «в русском стиле», украсили мозаичные панно, выполненные по рисункам В.М. Васнецова, М.В. Нестерова и других известных художников. Внутри храма соорудили специальную сень. Под ней находится сохраненный в неприкосновенности фрагмент набережной Екатерининского канала: часть решетки, плиты тротуара, булыжники мостовой, на которые упал, истекая кровью, царь. Народная молва утверждает, что до сих пор, если подойти к этому мемориальному месту, можно услышать стоны невинно убиенного государя.

Чудовищные последствия трагедии на Екатерининском канале не остановили подготовку новых покушений. В декабре 1886 года студент Петербургского университета, старший брат Владимира Ильича Ленина – Александр Ульянов стал одним из организаторов «Террористической фракции» партии «Народная воля». Ульянову принадлежит авторство и программы фракции, основное место в которой посвящено подготовке очередных террористических актов. Первый был запланирован на 1 марта следующего, 1887 года. Выбор даты не был случайным. Россию приучали к неизбежности и регулярности актов насилия. День 1 марта по замыслу террористов превращался в мистический символ объявленной ими войны. Жертвой очередного покушения должен был стать очередной император из династии Романовых, сын убитого 1 марта 1881 года Александра II – Александр III. Заговор был своевременно раскрыт, участники его арестованы и преданы суду. Александра Ульянова приговорили к смертной казни и повесили во внутренней тюрьме Шлиссельбургской крепости.

Фольклор, связанный с этим событием появился после октябрьского переворота, когда возникла необходимость объяснить собственному народу и всему миру причины, вызвавшие октябрьское восстание. Кроме официальных пропагандистских тезисов политического и экономического характера, была в то время известна и нетрадиционная, фольклорная версия случившегося в октябре 1917 года. Якобы Ленин задумал и осуществил революцию как месть Романовым за казненного брата. Довольно последовательная и стройная легенда представляла собой сентиментальную историю о том, как мать Ленина – Мария Бланк, приняв крещение, стала фрейлиной великой княгини, жены будущего императора Александра III. Хорошенькая свитская барышня завела роман с наследником престола и вскоре забеременела. Во избежание скандала ее срочно отправили к родителям и «сразу выдали замуж за скромного учителя Илью Ульянова, пообещав ему рост по службе». Мария благополучно родила сына, назвав его Александром – в честь отца.

Впрочем, если верить еще одной, столь же невероятной легенде, отцом Александра Ульянова был не император Александр III, а известный террорист Дмитрий Каракозов. Каракозов был учеником Ильи Николаевича Ульянова в гимназии. Семьи Каракозовых и Ульяновых жили в одном доме, и роман Дмитрия с Марией Александровной в то время ни для кого не был секретом. Мальчик родился за четыре дня до выстрела Каракозова в Александра II.

О подлинном отце ребенка никто в семье вслух не говорил, но, по рассказам современников, Илья Николаевич его не только не любил, но даже не признавал своим сыном.

Александр родился шестипалым, а это считалось дьявольской метой. Кроме того, в результате падения с обрыва, он стал горбатым. Есть свидетельства того, что и мать не жаловала своего сына, и будто бы именно она однажды, в порыве ненависти, сама «случайно обронила его с крутого берега». Все это не могло не сказаться на характере мальчика. В нем родились и боролись два противоположных чувства – ненависть к одному предполагаемому отцу и восхищение «подвигом» другого. Такая раздвоенность и привела его к террору.

Как и положено, события в фольклоре развивались с легендарной скоростью. Александр, будучи уже студентом, узнал семейную тайну и поклялся отомстить за поруганную честь матери. Он примкнул к студенческой террористической организации и взялся бросить бомбу в царя, которым к тому времени стал его гипотетический отец. Накануне казни к нему приехала мать. Перед посещением сына, согласно легенде, она встретилась с императором, который будто бы согласился простить своего сына, если тот покается. Как мы знаем, Александр Ульянов каяться отказался и был повешен. А Ленину ничего не оставалось, как мстить не только за мать, но теперь уже и за убитого старшего брата.

Но мы забежали вперед. До событий октября 1917 года оставалось еще целых три десятилетия, каждое из которых отмечено актами политического терроризма. Только с 1905 по 1911 год боевиками в стране было совершено более 250 терактов. Среди погибших были министры и генерал‑губернаторы, градоначальники и прокуроры, заслуженные генералы и безвестные полицейские. Террор охватил практически все крупные города России. Понятно, что резиденция царского двора и правительства – Петербург – исключением не был. Память о некоторых терактах сохранилась в петербургском городском фольклоре.

Пятнадцатого июля 1904 года член «Боевой организации эсеров», террорист Евгений Созонов бросил в карету В.К. Плеве ручную гранату, или «апельсин», как она называется на жаргоне уголовников. Плеве был государственным деятелем, который отличался исключительно реакционными взглядами. На посту директора департамента полиции прославился разгромом «Народной воли». С 1902 года занимал должность министра внутренних дел. Был шефом корпуса жандармов. Широко известен как инициатор борьбы с революционным движением методом так называемого «полицейского социализма», смысл которого сводился к созданию подконтрольных полиции рабочих организаций с тем, чтобы развалить их изнутри.

Карета Плеве разлетелась в щепки. Сам он был убит на месте. Это произошло почти рядом с домом № 16 на Фонтанке, где располагалось знаменитое Третье отделение, ведавшее политическим сыском. Петербургский городской фольклор откликнулся на это жестокое убийство перифразом известных стихов петербургского поэта‑сатирика Саши Черного:

Жил высокий господин

Маленького роста.

Разорвался апельсин

У Цепного моста.

Где высокий господин

Маленького роста?

Как известно, честь начала беспощадной борьбы с террором, борьбы, в которой, как он считал, все средства были пригодны, принадлежит премьер‑министру Петру Аркадьевичу Столыпину. «Сначала успокоение, потом – реформы, – говорил Столыпин и добавлял: – Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». По стране прокатилась волна политических арестов. Тысячи были осуждены на смертную казнь. Сотни тысяч отправлены в тюрьмы и ссылки. В российском фольклоре появились такие понятия, как «столыпинские вагоны», – специальные пульмановские железнодорожные вагоны для перевозки заключенных и «столыпинский галстук» – выражение, означающее виселичную петлю. Это крылатое словосочетание родилось в недрах Государственной думы, во время яростной полемики вокруг внутриполитического курса правительства Столыпина. Оно принадлежит депутату от партии кадетов Федору Измаиловичу Родичеву. Столыпин, которого не без оснований часто называли «Последним русским дворянином» (известно, что дальними родственниками Столыпина были М.Ю. Лермонтов и А.М. Горчаков), защищая свою дворянскую честь, вызвал Родичева на дуэль. Дуэль не состоялась. Родичев извинился, Столыпин принял извинения, и инцидент был исчерпан. Но эффектная идеоматическая липучка «столыпинский галстук» «прилипла» к мундиру Петра Аркадьевича навеки. Хорошо известно, что политика усмирения террора вызвала волну ненависти лично к Столыпину. На него было совершено девять покушений. Последнее, закончившееся трагической смертью премьер‑министра, произошло в Киеве 1 сентября 1911 года.

В фольклоре сохранились две легенды о неудавшихся покушениях на него в Петербурге. Обе связаны с модными в то время испытательными полетами авиаторов на Комендантском аэродроме. Однажды Столыпин вместе с другими членами правительства присутствовал на авиационных испытаниях. Один из авиаторов обратился к нему с предложением полетать вместе с ним. Ни минуты не колеблясь, Столыпин принял предложение и более получаса провел в воздухе. А когда самолет приземлился, Столыпину доложили, что полиция обладает сведениями, полученными за несколько дней до этого. Оказывается, он летал с летчиком, который принадлежал к одной из наиболее опасных террористических организаций. Но самое удивительное заключалось в том, что и Столыпин был осведомлен об этом, когда «согласился подняться в воздух».

Другой случай несостоявшегося теракта произошел на Комендантском аэродроме в 1910 году. Он совпал с неожиданной трагической гибелью одного из первых русских летчиков Льва Мациевича. Мациевич погиб на глазах тысяч зрителей во время всероссийского праздника воздухоплавания. Пилотируемый им аэроплан потерпел аварию. Между тем говорили, что Мациевичу как члену партии эсеров было дано задание исполнить роль «камикадзе»: убить премьер‑министра П.А. Столыпина и погибнуть самому. Мациевич отказался выполнить это задание, и товарищи по партии будто бы тайком повредили ему самолет, который и «сломался в воздухе». По другой версии той же легенды, Мациевич сам покончил с собой после того, как по каким‑то причинам не смог выполнить задание партии.

Уже после гибели летчика известный в то время предсказатель Сар‑Даноил опубликовал в петербургских газетах расчеты, «основанные на цифровых комбинациях с именем, отчеством и фамилией» Петра Аркадьевича Столыпина. Из расчетов следовала точная дата убийства премьер‑министра. Это должно было произойти в 1911 году, через год после трагического полета Льва Мациевича. Так что смерть Мациевича, если она, конечно, как это утверждает фольклор, произошла из‑за Столыпина, оказалась напрасной. Столыпин, по Сар‑Даноилу, в 1910 году не должен был погибнуть.

К 1914 году ценой невероятных усилий и многочисленных человеческих жертв, смертных казней, тюремных заключений, ссылок в Сибирь и других карательных мер с индивидуальным террором в России удалось справиться. Никто не мог предположить, что через несколько лет он возродится и приобретет новые качества как инструмент нагнетания страха, слепого подчинения и безропотной покорности уже не в индивидуальном, а в государственном масштабе. Террор будет поставлен на службу государства, начнет год от года совершенствоваться и в самое короткое время достигнет форм и размеров, невиданных и даже немыслимых ранее.

До 1917 года большевики во главе с Лениным отвергали и даже неоднократно публично осуждали индивидуальный террор. Однако после Октября, в ответ на убийство эсерами видных деятелей партии Урицкого и Володарского, в стране объявили «красный террор», открыто ставивший своей первоочередной задачей физическое уничтожение политических противников. Так, они фактически взяли на вооружение программные положения прокламации известного уже нам Петра Зайчневского, в которой революционный террор провозглашался единственным методом переустройства мира.

В декабре 1917 года в Петрограде была создана печально знаменитая Всероссийская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК). Комиссия разместилась в доме № 2 на Гороховой улице, построенном в 1788–1790 годах по проекту архитектора Джакомо Кваренги для президента Медицинской коллегии лейб‑медика Екатерины II И.Ф. Фитингофа. С 1804 года в особняке Фитингофа располагались губернские присутственные места. С 1877 года на Гороховую улицу, 2, вселилось знаменитое Охранное отделение, ведавшее политическим сыском в России. После переезда в марте 1918 года Всероссийской чрезвычайной комиссии в Москву в доме на Гороховой, вплоть до окончания строительства Большого дома на Литейном проспекте, размещалось петроградское, а затем ленинградское отделение ВЧК и ОГПУ.

История дома на Гороховой неотделима от истории русского индивидуального террора. Именно здесь 24 января 1878 года террористка Вера Засулич стреляла в петербургского градоначальника генерала Трепова. И, по одной из версий, в подъезде того же особняка Фитингофа 30 августа 1918 года эсер Канигиссер застрелил председателя Петроградского отделения ВЧК Урицкого.

Если верить фольклору, вселению Чрезвычайной комиссии в дом на Гороховую предшествовали загадочные мистические события столетней давности. В свое время в этом доме жила дочь действительного статского советника И.Ф. Фитингофа, известная в Петербурге писательница баронесса Юлия де Крюденер. После смерти своего мужа она неожиданно для всех впала в мистицизм. Обладая незаурядной силой внушения, баронесса решила попробовать себя в качестве пророчицы, и даже преуспела на этом поприще. В столице ее называли «Петербургской Кассандрой». К ней обращались за помощью самые известные и влиятельные люди. Крюденер так уверовала в свой пророческий дар, что сочла возможным и даже необходимым последовать за Александром I во Францию. Она долгое время жила в Париже. Говорят, именно она предсказала Александру I бесславный конец его царствования. В 1818 году Юлия де Крюденер вернулась в Петербург. Однажды, подходя к своему дому на Гороховой улице, 2, она увидела через окна кровь, стекавшую по стенам квартиры. Потоки крови заливали подвалы, заполняя их доверху. Очнувшись от видения, побледневшая Юлия де Крюденер будто бы проговорила, обращаясь к своим спутникам: «Через сто лет в России будет то же, что во Франции, только страшнее. И начнется все с моего дома».

Прошло ровно 100 лет. Один из ближайших сподвижников Ленина Феликс Дзержинский был назначен председателем ВЧК по борьбе с контрреволюцией. Говорят, он был осведомлен о давнем пророчестве баронессы Крюденер. И то ли собирался опровергнуть его своей деятельностью, то ли хотел доказать миру, что речь в пророчестве шла всего лишь о «кровавом царском режиме», но именно вспомнив о ее зловещем предсказании, будто бы решительно заявил: «Здесь, в этом доме и будет работать наша революционная Чрезвычайная комиссия». Впрочем, если верить городскому фольклору, в подвалах дома на Гороховой кровь и в самом деле рекой не лилась. Здесь только допрашивали, ну, разве что пытали, добиваясь признательных показаний. Затем арестованных перевозили в Чесменский собор и там расстреливали. Там же, на Чесменском военном кладбище, трупы предавали земле.

Сколько судеб было искалечено в подвалах и кабинетах «Чрезвычайки», до сих пор остается неизвестным. Одно название этого зловещего учреждения сеяло ужас и страх среди горожан. Аббревиатуру ВЧК расшифровывали: «Всякому Человеку Конец», а саму Чрезвычайную комиссию называли «Чекушки», от чекуш – старинного инструмента, которым разбивали подмоченные и слипшиеся мешки с мукой. Иногда меняли всего одну букву, и «Чекушки» превращались в «Чикушки». О «Чрезвычайке» слагали запретные частушки:

Эх, раз, еще раз

Спела бы, да что‑то

На Гороховую, два,

Ехать неохота.

Впрочем, чекистов побаивались не только законопослушные обыватели, но и обыкновенные уголовники:

В одну квартиру он ворвался,

На комиссара там нарвался,

С печальным шумом обнажался

И на Горохову попал.

Напомним, что с 1918 по 1927 год старинная Гороховая улица называлась Комиссаровской. Затем ее переименовали в улицу Дзержинского. Оба топонима тесно связаны с деятельностью пресловутой ВЧК. Страх перед «Чрезвычайкой» был настолько велик, что обывателям чекисты мерещились всюду. Говорят, однажды, много лет спустя, на вывеске «Сад Дзержинского» отвалилась первая буква. В Ленинграде долго говорили про «ад Дзержинского». В обязанности Чрезвычайной комиссии была вменена борьба с новым опасным социальным явлением – беспризорщиной. Это странное на первый взгляд сочетание карательной деятельности с воспитательными функциями вполне объяснимо. Всем было хорошо понятно, что беспризорность чекисты породили сами, расстреливая направо и налево взрослое население и оставляя детей бездомными сиротами, лишенными родительской опеки. Цинизм ситуации состоял в том, что на чекистов возлагалась забота о детях убитых ими родителей. После этого фольклор переименовал ЧК в ДЧК, то есть «Детскую Чрезвычайную комиссию», или «Детскую чрезвычайку». В стране появилась едва ли не первая советская страшилка, которой очень долго пугали детей:

Мальчик просит папу, маму:

«Дайте сахар и чайку». –

«Замолчи, троцкист поганый!

Отведу тебя в ЧеКу».

После ареста родителей всех детей репрессированных «врагов народа» чекисты распределяли по интернатам. Перед отправкой их свозили в специальные распределители, один из которых находился на улице Академика Павлова. От страха ребята плакали, и, говорят, от такого тихого плача сотен детей в подушку «стояло какое‑то напряжение – шум как у моря». Другой детский распределитель располагался в Невском районе, в казармах бывшего завода Максвел ля на улице Ткачей. Этот распределитель запомнился ленинградцам по страшному фольклорному адресу: «Улица Ткачей, дом палачей».

Чрезвычайная комиссия стремительно превращалась в пугающий символ новой России. Казалось, туда сходились все дороги, а оттуда выхода не было никакого. В арсенале городского фольклора сохранилось огромное множество частушек на мотив популярной матросской плясовой песни «Яблочко». Героем абсолютного большинства из них стала в те годы Чрезвычайная комиссия в ее многочисленных столичных и периферийных ипостасях: ВЧК, ЧК, Губчека и так далее:

Эх, яблочко,

Куда катишься?

В Ве Че Ку попадешь –

Не воротишься.

Прозвище «чекисты» приросло к сотрудникам Чрезвычайной комиссии сразу и навсегда. Их так называли вне зависимости от того, какое название в дальнейшем носила эта пресловутая организация: ГПУ, НКВД или КГБ. Чекистам принадлежит ведущая роль в развязывании террора против собственного народа.

Между тем чудовищный шквал репрессий, обрушившийся на Ленинград в 1930‑х годах и оставивший в душах и сердцах ленинградцев незаживающие и саднящие раны, на самом деле не был чем‑то неожиданным и непредсказуемым. В ленинградском фольклоре зафиксирована формула, в которой сконцентрировано ясное и недвусмысленное понимание ленинградцами неумолимой логики происходивших в стране процессов: «Выстрел „Авроры“ – начало террора». Но если послереволюционный, так называемый красный террор был все‑таки обусловлен непримиримой классовой борьбой, а затем и Гражданской войной между противниками и сторонниками советской власти, то зримых причин к репрессиям в мирное время люди не видели.

Принято считать, что массовый террор в Ленинграде был спровоцирован убийством в коридоре Смольного первого секретаря обкома ВКП(б) С.М. Кирова 1 декабря 1934 года. Это действительно так. Однако ленинградский фольклор свидетельствует о том, что опыт бессудных расправ приобретался давно. Среди верующих ленинградцев долгое время бытовала страшная легенда о заживо погребенных на Смоленском кладбище сорока священниках Ленинградской епархии. В 1920‑х годах их якобы привезли сюда, поставили на краю вырытой ямы и велели «отречься от веры или ложиться живыми в могилу». Священники веру не предали и молча легли на дно траншеи. Три дня после этого, рассказывает легенда, шевелилась земля над могилою заживо погребенных, и в ветвях кладбищенских деревьев слышался скорбный плач по погибшим. Затем люди будто бы видели, как упал на то место божественный луч, и все замерло. Этот участок Смоленского кладбища до сих пор привлекает внимание необычным убранством. Здесь можно увидеть зажженные свечи, бумажные цветы, ленточки, записки и «нарисованные от руки плакаты».

В городе жива легенда о некой фигуре монаха в черном, который появляется по ночам у расстрельной стены на Никольском кладбище Александро‑Невской лавры, где также казнили священников. «Один из доцентов института имени Герцена, считавший подобные рассказы байками, на спор согласился провести ночь на кладбище. На следующий день доцента нашли мертвым у самой стены. Он был совершенно седым, и на его теле не было никаких следов насилия».

В 1920‑е годы, после ареста по заведомо сфабрикованным обвинениям деятелей ленинградской гуманитарной науки, в том числе работников Центрального бюро краеведения, в фольклоре появился «архитектурный» термин «репрессанс», который недвусмысленно намекал на неизбежную эволюцию всей послереволюционной жизни: «От палаццо до палатки, от барокко до барака». Пока еще это были только бараки на Соловках, куда отправляли на перевоспитание по хорошо инсценированным заранее решениям судебных органов.

Седьмого марта 1934 года вышел указ об уголовном преследовании гомосексуалистов. Будто бы сразу после выхода указа были организованы массовые облавы и бессудные убийства подозреваемых в нетрадиционных половых связях – так называемых «голубых». Одновременно было решено раз навсегда покончить в обеих столицах и с бандитизмом, неискорененным еще со времен революции и Гражданской войны. Действовали по тому же революционному принципу. По Ленинграду на милицейских машинах разъезжали гэпэушники и если натыкались на подозрительную группу людей, тут же в ближайшем дворе брали подписи нескольких случайных свидетелей, составляли протокол, ставили людей к стенке и на глазах прохожих расстреливали. Трупы грузили в машину и уезжали. Так что к трагическому для Ленинграда дню 1 декабря 1934 года опыт был уже вполне достаточным.

Убийство Кирова, осуществленное в этот день, стало одним из самых громких террористических актов довоенного времени в Ленинграде.

Настоящая фамилия Сергея Мироновича Кирова – Костри‑ков. Партийный псевдоним Киров образован им от имени Кира Великого, легендарного персидского полководца, жившего в VI веке до н. э. Киров родился в маленьком городке Вятской губернии Уржуме. После октября 1917 года возглавил борьбу за советскую власть на Кавказе. С февраля 1926 по декабрь 1934 года был первым секретарем Ленинградского обкома ВКП(б), считался «любимцем партии». Так его называли в стране. Согласно официальным советским источникам, которые, кстати, не противоречат многочисленным свидетельствам самих ленинградцев, время руководства городом Кировым было одним из самых ярких периодов в жизни социалистического Ленинграда. Киров заботился о горожанах, любил город, много сделал для его восстановления после хозяйственной разрухи 1920‑х годов. «Наш Мироныч» – с уважением называли его ленинградцы.

Являясь членом Политбюро ЦК ВКП(б), Киров в партийной иерархии считался одним из главных претендентов на руководство партии и государства. Злодейское убийство Кирова, которое произошло в коридоре Смольного, фольклор связывает в первую очередь именно с этим обстоятельством. Как известно, Сталин конкурентов не жаловал.

То, что убийство Мироныча было санкционировано и организовано Москвой, городской фольклор сомнению не подвергал. С мрачным юмором в тесных ленинградских коммуналках рассказывали анекдот.

...

На следующий дет после убийства, на заседании президиума ЦК ВКП(б) Сталин невнятно и с сильным грузинским акцентом проговорил: «Товарищи, вчера в Ленинграде убили Кирова». Вздрогнув от неожиданности и ничего не расслышав, Буденный спросил: «Кого убили?» – «Кирова», – так же невнятно повторил Сталин. «Кого, кого, Иосиф Виссарионович?» – «Кого, кого, – передразнил Сталин, – Кого надо, того и убили».

Согласно фольклору, этот криминальный эпизод политической жизни Ленинграда начался после того, как Киров перевел «красивую жену» инструктора обкома Леонида Николаева, Мильду Драуле, к себе в аппарат. Пронесся слух об их связи. Николаев учинил скандал, за что тут же был арестован. Через некоторое время его выпустили, но лишили права свободного посещения Смольного. Затем, согласно одному из преданий, произошла таинственная встреча Николаева со Сталиным, который будто бы сказал оскорбленному Николаеву: «Вы ведете себя правильно. Вы должны вести себя как мужчина. То, что Киров большой человек, ничего не значит. Вы имеете право на месть, и мы поймем вас, как мужчину».

После этого разговора Николаев будто бы снова получил свободный доступ в Смольный. 1 декабря 1934 года он разрядил в Кирова свой пистолет, сказав при этом: «Так будет с каждым, кто захочет спать с моей женой».

Так это было или иначе, но в Ленинграде истинным виновником смерти любимца города считали вовсе не Николаева. В этом можно легко убедиться по частушке, которую, озираясь по сторонам и понижая голос до шепота, передавали друг другу ленинградцы. Вариантов этой частушки множество. Но все они об одном и том же:

На столе стоят

Два стаканчика.

Убили Кирова

Из наганчика.

Эх, девочки –

Помидорчики.

Убили Кирова

В коридорчике.

Самолет летит,

Под ним проталина.

Убили Кирова.

Убьют и Сталина.

Сохранился любопытный анекдот.

...

Милиционер задержал пьяного, распевающего частушку:

Огурчики

Да помидорчики.

Сталин Кирова убил

В коридорчике.

Сердобольная старушка вступилась: «Отпустите его. Разве вы не видите, что он сумасшедший?» – «Не мешайте, гражданочка. Может, он и сумасшедший, но поет правильно».

Обратим внимание и на поразительную осведомленность питерского фольклора. Киров действительно был убит не в огромном – на всю длину здания – коридоре Смольного, а в его боковом ответвлении – тупиковом коридорчике. Это официальная версия.

Если верить тому же фольклору, Сталин убил Кирова из мести. Известно, что на XVII съезде партии многие коммунисты предлагали Кирову выдвинуть свою кандидатуру на пост первого секретаря ВКП(б). Преданный Киров отказался и в порыве братской любви к Сталину рассказал ему об этом. Сталин обнял его, прижал к груди и будто бы прошептал на ухо своему любимцу: «Я тебе этого никогда не забуду». И не забыл.

В последнее время появилась еще одна версия убийства Кирова. Правда, смахивает она, скорее, на легенду. Согласно этой версии, 1 декабря Киров не должен был быть в Смольном. Он и в самом деле остался дома и готовился к докладу, с которым должен был выступить вечером в Таврическом дворце. Однако днем ему будто бы позвонила Мильда Драуле и они договорились немедленно встретиться в смольнинском кабинете Кирова. Об этом каким‑то неведомым образом узнал Николаев. Он срочно бросился в Смольный, ворвался в кабинет первого секретаря и застал‑таки любовников в самый неподходящий момент. Его жена возлежала на кабинетном столе, рядом лежал Киров. Николаев выстрелил почти в упор. Эту версию, по утверждению ее авторов, доказывает и вычисленная в процессе следствия траектория полета пули, которая была бы иной, если бы тот роковой выстрел был произведен не в лежащего, а в идущего по коридору Смольного Кирова.

По малодостоверному преданию, Николаев погиб во время одного из допросов. Якобы его лично застрелил Сталин.

Буквально сразу после трагической смерти Сергея Мироновича Кирова в Ленинграде начались массовые аресты. Террор в рамках «Кировского дела» приобрел невиданный размах. Тысячи людей были расстреляны, сосланы, приговорены к тюремному заключению. «Кировская высылка», «кировцы», «убийцы Кирова» – такими мрачными определениями пополнился ленинградский фольклор того времени.

Чтобы не показалось, будто городской фольклор был однозначен в оценках деятельности последовательного большевика‑ленинца, каким был на самом деле Киров, приведем еще одну легенду. В начале 1930‑х годов Ленинградскому обкому партии совместно с управлением ОГПУ было поручено поставить точку в вопросе о месте захоронения сердца великого русского полководца М.И. Кутузова. Согласно легендам, оно было погребено отдельно от тела полководца, вблизи одной из военных дорог, где Кутузов скончался, в Силезии, на местном кладбище Тиллендорф. Было решено вскрыть могилу Кутузова в Казанском соборе и либо подтвердить, либо опровергнуть эти легенды. Участников акции вызвали в кабинет к Кирову. И они будто бы услышали следующее напутствие: «Надо вскрыть склеп и решить важнейший научный вопрос: где захоронено сердце Кутузова. А заодно и пошарить кругом, и если там окажутся ордена и регалии фельдмаршала, то их изъять». Видимо, любимец партии и народа, в конечном счете, был обыкновенным порождением необыкновенного времени. Говорят, когда на Кавказе узнали об убийстве Кирова, то изменили свое отношение к Сталину. Любовь к нему стала еще большей, так много зла натворил в тех краях «мальчик из Уржума», как любили ласково и нежно называть Кирова в советских школьных учебниках.

Только в одном 1935 году по так называемому «Кировскому делу» было вывезено из Ленинграда более 200 тысяч человек. На сборы давали три дня. Затем всех грузили в такназываемые «эшелоны слез», каждый из которых состоял из двух паровозов и шестидесяти вагонов. Иногда эти поезда называли «Дворянская стрела», по социальному составу отправляемых в ссылку ленинградцев дворянского происхождения. «Кировская высылка», или «Кировский поток», тянулся на Север, в лагеря, расположенные в пустынных заснеженных районах Коми АССР. «Здесь жили сто пятьдесят тысяч комиков и гораздо больше трагиков», – горько шутили сосланные ленинградцы. Другим местом ссылки была Сибирь. Название города Омска в то время расшифровывали как «Отдаленное Место Ссылки Каторжников».

Иногда ссылка в лагеря заменялась правом жить в других городах страны, за исключением семи крупнейших промышленных и административных центров, среди которых Ленинград стоял на почетном втором, после Москвы, месте. В народе это наказание получило название «Минус семь». Многие репрессированные остаток своей жизни должны были провести на Соловках, где советские методы социалистической перековки достигали наивысшей степени цинизма. Обреченные на советское перевоспитание, академические профессора, бывшие царские офицеры и священнослужители под музыку духовых оркестров, состоящих в основном из уголовников, ворочали огромные бревна (на блатном жаргоне – б аланы), подготавливая их к сплаву:

Соловки на Белом море,

Пароход, Нева.

Там грузят одни валаны

И пилят дрова.

Музыка и спорт.

Чем же не курорт.

Город давних культурных традиций Ленинград шел к объявленному с невиданным лицемерием государственному «празднику» – 100‑летию со дня гибели A.C. Пушкина, который должен был состояться в январе 1937 года. Ленинградцы особенно остро чувствовали фарисейский подтекст этого мероприятия. «Пушкин был первым, кто не пережил 37‑го года», – говорили они и вкладывали в уста лучшего друга поэтов всего мира товарища Сталина короткую фразу с известным акцентом: «Если бы Пушкин жил не в XIX, а в XX веке, он все равно бы умер в 37‑м». Согласно одному из анекдотов, Пушкин пришел однажды на прием к Сталину. «На что жалуетесь, товарищ Пушкин?» – «Жить негде, товарищ Сталин». Сталин снимает трубку: «Моссовет! Бобровникова мне! Товарищ Бобровников? У меня тут товарищ Пушкин. Чтобы завтра у него была квартира. Какие еще проблемы, товарищ Пушкин?» – «Не печатают меня, товарищ Сталин». Сталин снова снимает трубку: «Союз писателей! Фадеева! Товарищ Фадеев? Тут у меня товарищ Пушкин. Чтобы завтра напечатать его большим тиражом». Пушкин поблагодарил вождя и ушел. Сталин снова снимает трубку: «Товарищ Дантес! Пушкин уже вышел». По окончании всесоюзных пушкинских «торжеств» в интеллигентской среде родилась новая замогильная шутка: «Какая жизнь, такие и праздники».

Проблемы были не только у Пушкина. Если верить фольклору, известный пианист, профессор Ленинградской консерватории Владимир Софроницкий, играя однажды на рояле, с силой захлопнул крышку и воскликнул: «Не могу играть! Мне все кажется, что придет милиционер и скажет: „Не так играете“».

Рассказывают, что как‑то во время гастролей в Ленинграде любимый цирковой клоун ленинградской детворы М.Н. Румянцев, выходивший на арену под именем Карандаш, появился на манеже с мешком картошки. Сбросил его с плеч и устало сел на него посреди арены. Оркестр оборвал музыку, зрители настороженно притихли, а Румянцев молчал. Сидел на мешке и молчал. «Ну, что ты уселся на картошке?» – прервал затянувшееся молчание напарник. «А весь Ленинград на картошке сидит, и я сел», – в гробовой тишине произнес клоун. Говорят, на этой реплике и закончились его ленинградские гастроли.

Не успели ленинградцы оправиться от потрясений войны и блокады, как городу был нанесен еще один удар, нацеленный на этот раз на хозяйственный, административный и партийный актив Ленинграда. В 1948 году началось сфабрикованное в Москве «Ленинградское дело». Арестованы были почти все крупные партийные и хозяйственные руководители города, еще совсем недавно возглавлявшие жизнь и деятельность Ленинграда во время Великой Отечественной войны и блокады. Обвиняемым инкриминировалось возвеличивание роли Ленинграда в победе над фашистами в ущерб роли Сталина, в попытке создания компартии РСФСР и в желании вернуть столицу страны в Ленинград. Только в Ленинграде и области по этому «делу» были репрессированы и расстреляны десятки тысяч человек, в том числе около 2000 высших и средних партийных работников. Суд над главными обвиняемыми происходил в Доме офицеров. Как вспоминают очевидцы, в конце процесса произошла «страшная и какая‑то мистическая сцена». Сразу после оглашения смертного приговора в зале появились сотрудники госбезопасности. Они молча «набросили на приговоренных к расстрелу белые саваны и на руках вынесли их из зала». Приговор тут же был приведен к исполнению.

«Ленинградское дело» поставило крест на кадровой политике Ленинграда, сводившейся к выдвижению на высшие партийные и хозяйственные посты наиболее ярких, деятельных и активных членов партии, способных принимать самостоятельные решения. На их место пришли послушные исполнители воли Сталина, а он, как известно, боялся «города трех революций», и незаурядные, выдающиеся «хозяева» Ленинграда ему были не нужны.

За четверть века после «Ленинградского дела» сменилось около десятка первых секретарей и председателей Ленгорисполкома, и все они канули в Лету, не оставив после себя ничего, кроме фамилий в архивах новостных лент, да одного‑двух анекдотов в городском фольклоре, характеризующих их далеко не с лучшей стороны. Все они являли собой образцы ограниченности, невежества, кичливости и высокомерия. В фольклоре сохранился анекдот, как первый секретарь обкома КПСС Василий Сергеевич Толстиков на вопрос иностранного журналиста о смертности в Советском Союзе ответил, что «у нас смертности нет». Он же вызвал на ковер создателей фильма «Проводы белых ночей» и, брызгая слюной, кричал: «Я вас сотру в порошок! У вас на глазах гуляющих молодых людей поднимается бетонный мост. Что это за символ?» Другой «хозяин» города, председатель Ленгорисполкома Николай Иванович Смирнов привел иностранных гостей в Эрмитаж и, остановившись у статуи Вольтера, хвастливо воскликнул: «А это наш генералиссимус!» Еще один первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Борис Вениаминович Гидаспов, согласно городскому фольклору, оказался в компании «трех злых демонов» Ленинграда: Гестапова, Неврозова и Кошмаровского. Так ленинградцы безжалостно окрестили его, тележурналиста Александра Невзорова и телевизионного лекаря, шарлатана Анатолия Кашпировского. Наиболее запоминающимся среди первых секретарей обкома был Григорий Васильевич Романов. Да и того, как мы уже знаем, его же сотрудники за глаза безжалостно называли Гэ. Вэ.

Память о репрессиях в Ленинграде настолько жива, что всякие изменения в политическом строе страны вызывают чувство смутного страха и недоверия. При всеобщем одобрении политики демократизации общества в конце 1980‑х годов можно было услышать и нотки определенного сомнения: «Был Берия, стала мэрия». Ассоциации, связанные с мрачным именем всесильного и беспощадного начальника сталинской полиции, не покидают петербуржцев до сих пор. О нем рассказывают самые невероятные небылицы, вплоть до московских легенд о том, что в кремлевском кабинете Лаврентия Павловича в специальных шкафах стояли «заспиртованные головы царя и членов его семьи в качестве символов окончательной победы коммунизма». Вряд ли нормальные ленинградцы в эти фантастические вымыслы верили, но то, что символы его мрачной деятельности до сих пор преследуют и поражают, можно не сомневаться.

Одним из самых страшных символов эпохи Большого террора стал в Ленинграде «Большой дом» – комплекс административных зданий, построенных на месте сожженного в феврале 1917 года восставшим народом и затем разрушенного одного из символов свергнутой монархии Окружного суда. За несколько дней до этого по Петрограду пронесся слух, что некая дама видела во сне Окружной суд, охваченный пламенем. Развалины суда долгое время так и стояли, напоминая о разрушительном красном пламени революции. Рядом с Окружным судом на Литейном проспекте стоял собор преподобного Сергия Радонежского, возведенный в конце XVIII века в память о национальном герое Древней Руси Сергии Радонежском, в народе его называли Артиллерийской церковью. В начале 1930‑х годов собор взорвали. В 1931–1932 годах на месте этих двух зданий вдоль Литейного проспекта в квартале между улицами Воинова (ныне Шпалерная) и Чайковского (в прошлом Сергиевская) были выстроены два административных здания: № 4 – по проекту архитекторов А.И. Гегелло, H.A. Троцкого и A.A. Оля, и № 6, спроектированное И.Ф. Безпаловым. Решенные в монументальных формах конструктивизма, выходящие сразу на три транспортные магистрали, они заняли ведущее положение в окружающей городской среде и давно стали архитектурными доминантами всего Литейного проспекта.

Оба дома, объединенные общими переходами и коридорами, были также соединены еще с одним зданием – старинной царской тюрьмой, расположенной на участке № 25 по Шпалерной улице. Это так называемый Дом предварительного заключения (ДПЗ), знаменитая в свое время «Шпалерка» – внутренняя тюрьма, или «Глухарь», на языке заключенных, в которой сидел еще сам

Владимир Ильич, и где, по местным преданиям, он неоднократно «ел чернильницу, изготовленную из хлеба, и запивал чернилами из молока». В мрачном фольклоре советского периода истории тюрьмы ее аббревиатура ДПЗ хорошо известна расшифровкой: «Домой Пойти Забудь» и пресловутыми «шпалерными тройками», – внесудебными органами из трех человек, назначенными от КГБ и ВКП(б). Через эти «тройки» прошли десятки тысяч расстрелянных и замученных в советских тюрьмах и лагерях людей. О «Шпалерке» пели песни, слова которых до сих пор с содроганием вспоминают пережившие ужасы заключения питерцы:

Шпалерка, Шпалерка,

Железная дверка…

Поэтическое творчество мало чем отличалось от песенного. Темы были столь же болезненными и тягостными:

На улице Шпалерной

Стоит высокий дом.

Войдешь туда ребенком,

А выйдешь стариком.

Литейный четыре,

Четвертый подъезд.

Здесь много хороших

Посадочных мест.

Внутренний коридорчик между тюрьмой и административным зданием известен по имени «Таиров переулок». Он такой же криволинейный, как и подлинный переулок, что находится вблизи Сенной площади. Здесь заключенные, ведомые из камер на допросы и обратно, могли случайно встретиться друг с другом. Переход из одного здания в другое среди арестантов назывался «Мостиком вздохов». Согласно тюремным правилам, при такой встрече одного из арестантов останавливали и поворачивали лицом к стене, пока другой заключенный не пройдет мимо. Легкий, едва уловимый вздох был единственным способом отметить свое присутствие и обратить на себя внимание собрата по несчастью. Этим приемом широко пользовались. О нем хорошо помнят многие петербуржцы, прошедшие дорогами шпалерного ада.

С 1932 года во всех трех зданиях расположилось управление НКВД – зловещая организация с более чем мрачной репутацией. В народе она имела соответствующие прозвища: «Жандармерия», «Девятый угол», «Девятый вал», «Мусорная управа», «Черная сотня». Деятельность этого ненавистного народом карательного института советской власти оставила неизгладимый след в судьбах сотен тысяч ленинградцев.

Характерными были фольклорные наименования и всего комплекса этих сооружений. Его называли: «Большой дом», «Литейка», «Белый дом», «Серый дом», «Собор Пляса‑на‑крови» или «Дом на Шпалерной» – по ассоциации со старинной тюрьмой «Шпалеркой», и даже «Малой Лубянкой» – по аналогии с печально знаменитой московской Лубянкой. «Большой дом» стал страшным символом беззакония и террора, знаком беды, нависшей над городом.

В 1950‑х годах, когда деятельность НКВД впервые была предана осторожной и весьма выборочной огласке, начали появляться первые оценки, которые народ формулировал в анекдотах.

...

Приезжий, выходя из Финляндского вокзала, останавливает прохожего: «Скажите, пожалуйста, где здесь Госстрах?» Прохожий указывает на противоположный берег Невы:

«Где Госстрах не знаю, а госужас – напротив».

...

Армянское радио спросили: «Что такое комочек перьев, а под ним ужас?» – «Это воробей сидит на крыше Большого дома».

Согласно одной из легенд, Большой дом под землей имеет столько же этажей, сколько над ней. В фольклоре это легендарное обстоятельство превратилось в расхожий символ, зафиксированный в огромном количестве анекдотов. Вот только некоторые из них:

...

«Какой самый высокий дом в Ленинграде?» – «Административное здание на Литейном. Из его подвалов видна Сибирь».

...

В трамвае стоит гражданин, читает газету и говорит вполголоса: «Доведет он нас до ручки». Его тут же забирают. В «Большом доме» допрос: «Так что вы сказали? Кто доведет нас до ручки?» – «Как кто? Конечно, Трумен»! – «A‑а так! Ну ладно, идите в таком случае». Он выскочил. Потом вернулся, просунул голову в дверь: «Скажите, а вы кого имели в виду?

...

Вы знаете Рабиновича, который жил напротив «Большого дома»? Так вот, теперь он живет напротив.

...

«Что выше – ОГПУ или Исаакиевский собор?» – «Конечно ОГПУ. С Исаакиевского собора виден Кронштадт, а из ОГПУ – Соловки и Сибирь».

Напомним, что ОГПУ – аббревиатура Объединенного Государственного Политического Управления, в функции которого в советские времена входила охрана государственной безопасности, в народе расшифровывалась: «О Господи, Помоги Убежать». И наоборот: «Убежишь – Поймают, Голову Оторвут».

Ленинградцы со знанием дела уточняли: «С Исаакиевского собора виден Кронштадт, хотя до него 30 километров, а из подвалов „Большого дома“ видны Соловки, хотя до них – 300».

Говорят, первоначально подвалы «Большого дома» были разделены на три отсека, в одном из которых и производились расстрелы. Сейчас он будто бы замурован. Правда, среди сотрудников самого «Большого дома» ходят легенды о том, что в «Большом доме» будто бы велись только допросы, а расстрелы якобы производились в «Крестах» на противоположном берегу Невы. Действительно, есть легенда, согласно которой между «Большим домом» и «Крестами» существовал подземный ход. Сохранились легенды и о самих допросах. Будто бы в кабинетах следователей стояли большие книжные шкафы, которые на самом деле были пустыми внутри и служили для изощренных пыток над заключенными.

По воспоминаниям ленинградцев, во время блокады в городе рассказывали о том, что даже в то жуткое время в секретных подвалах «Большого дома» днем и ночью не прекращалась работа специальной электрической мельницы по перемалыванию тел замученных и расстрелянных узников сталинского режима. Ее жернова прерывали свою страшную работу, только когда электричества не хватало даже для освещения кабинетов Смольного. Но и тогда, утверждает легенда, не прекращалось исполнение расстрельных приговоров «шпалерных троек». Трупы казненных просто сбрасывали в Неву.

Для удобства энкаведешников из подвалов «Большого дома» была проложена специальная сливная труба, по которой кровь замученных и казненных стекала прямо в Неву С тех пор ленинградцы уверены, что именно поэтому цвет воды в Неве напротив «Большого дома» навсегда приобрел красновато‑кирпичный оттенок. Убедить их в том, что необычная окраска воды в этом месте Невы зависит от природной особенности донного грунта, невозможно.

Известно, что за все время блокады в дом на Литейном не попала ни одна немецкая бомба и ни один вражеский снаряд. Легенды утверждают, что немецкие летчики и артиллеристы знали о живом щите, устроенном советскими чекистами. В верхнем этаже «Большого дома» якобы содержались пленные гитлеровские офицеры. И немецкие летчики будто бы знали об этом. Подозрительная осведомленность фашистов вызывала у блокадников странное ощущение. Они были уверены, что утечка информации была намеренной. До сих пор жива и другая легенда. Согласно ей, в башенках над крышей «Большого дома», которые на самом деле предназначались для соляриев, будто бы во время войны были размещены зенитные орудия, направленные в сторону Литейного моста. Так гэпэушники собирались отражать возможное нападение немцев со стороны Финляндского вокзала.

На фоне этих кошмаров родилась легенда о том, что жизнь большинства строителей этого одиозного дома трагически оборвалась в его пыточных камерах. Новые хозяева, утверждает легенда, позаботились о том, чтобы тайна бесчисленных секретных застенков НКВД была навеки сохранена теми, кто о них знал.

Петербургский фольклор до сих пор обращается к зловещей деятельности одного из самых страшных учреждений советской власти, которая сумела вовлечь в безумную пляску смерти, наряду с откровенными противниками режима, ее верноподданных апологетов и просто законопослушных граждан. Не нам с вами, с высоты наших знаний и информированности, судить или осуждать их. Фольклор этим не занимается. Он просто констатирует. И каждый, даже самый ничтожный штрих той жизни, сохраненный для нас, важен как бесценное свидетельство очевидцев и участников событий нашей истории:

...

Надпись на дверях «Большого дома»: «Посторонним вход воспрещен». Двое останавливаются. Читают. «А если бы было разрешено, ты бы сам вошел?»

...

Объявление у входа в «Большой дом»: «Звонок не работает.

Стучать по телефону».

...

Еще одно объявление: «Прием граждан круглосуточно».

Такая была жизнь. Она добросовестно отражалась в зеркале фольклора.

В заключение интересно напомнить, что еще в начале XX века на Литейном проспекте, перед зданием «Арсенала» стоял целый ряд старинных пушек. Они украшали старинное здание, построенное специально для промышленного производства этих боевых орудий. Дула пушек смотрели на противоположную сторону проспекта, где высилось здание Окружного суда. Петербургские умники того времени злословили: «Пушки направлены на правосудие». Затем на месте Окружного суда появился «Большой дом», и пушки долгое время были «нацелены» на него. Что при этом говорили ленинградцы, нам неизвестно. Но пушки убрали. Это произошло после смерти Сталина.

С его смертью в Советском Союзе прекратилось и дьявольское безумие государственного террора. Это напоминание тем, кто и сегодня пытается доказать, что в массовых репрессиях против собственного народа виноват кто угодно, только не «лучший друг и любимый учитель всего человечества».

Date: 2015-11-13; view: 380; Нарушение авторских прав