Глава 10. Всю неделю, последовавшую за объявлением феерических результатов общественного опроса, Кэй и Салливан – любимцы радиостанции – купались в лучах победы и

Всю неделю, последовавшую за объявлением феерических результатов общественного опроса, Кэй и Салливан – любимцы радиостанции – купались в лучах победы и счастья. Они проводили вместе все дни и ночи.

Только теперь Салливан понял, Как одинок был без этой женщины, чей звонкий смех музыкой звучал в ушах. Стоило протянуть руку – а случалось это часто, – как Кэй отбрасывала все, чем бы ни занималась, и кидалась ему в объятия. Его славная, его обожаемая, его бесценная Кэй.

И так будет всегда.

Высокий рейтинг означал приток рекламы, а стало быть, увеличение доходов станции. Значит, Салливану и Кэй полагалась надбавка. Сэм Шалтс тоже понимал это. Он как‑то намекнул на сумму, которую собирается предложить. Салливан лишь спокойно улыбнулся, зная, что для начала шеф всегда предлагает меньше. Торговля входит в правила игры, и Уорд в этим деле был большой дока.

Закончив очередную передачу, Салливан и Кэй сидели в его кабинете и обсуждали, сколько запросить при заключении нового контракта. То есть говорил в основном Уорд, а она, перебирая фотографии, сделанные на Багамах, просто кивала головой.

– Салливан, Кэй у вас? – Возбужденный голос Шерри Джонс заполнил, казалось, всю комнату. – Отлично. Скажите, что ей звонят из Эй‑би‑си. – Шерри перевела дыхание. – Это в Нью‑Йорке, знаете? – Да, приходилось слышать.

Салливан положил трубку, не глядя на Кэй.

– Полагаю, ты все слышала. Может, из своего кабинета хочешь поговорить?

– Это еще зачем? От тебя у меня секретов нет. Кэй перегнулась через стол и нажала на мигающую кнопку:

– Кэй Кларк.

Салливан, небрежно откинувшись на спинку и заложив руки за голову, напряженно смотрел на любимую. Нервно теребя прядь волос, Кэй некоторое время слушала, потом заговорила, и голос ее дрожал от волнения.

Салливан даже не пошевелился; тем более поразила Кэй его реакция, когда, повесив трубку, она сказала, что программный директор Эй‑би‑си приглашает ее в Нью‑Йорк на переговоры об участии в одной из их популярных программ.

Салливан с мрачным выражением лица медленно опустил руки на колени.

– Ну и когда отправляешься? – В глазах его застыл холод.

– Отправляюсь? – рассмеялась Кэй. – А разве я сказала, что…

– Твои глаза все за тебя говорят. – Лицо Салливана невольно перекосилось, он вскочил со стула и, сунув руки в карманы, отошел к окну.

Кэй испугалась. О Боже, какая ярость в этом взгляде! Надо немедленно объяснить, что это просто недоразумение, иначе она снова его потеряет. Кэй положила руки Салу на плечи и сказала:

– Слушай, я не… Он круто обернулся.

– Я и так уже все слышал. Каждое слово слышал, и, по‑моему, с твоих губ не слетело ни одного “нет”.

– Но ведь и “да” тоже. – Кэй овладел страх. – О Господи, неужели ты мне ни чуточки не веришь?

– “Не веришь”, – передразнил он. – Ну как же тебе не поверишь, дорогая? Ты ведь у нас королева эфира, Нью‑Йорк! Этого ты всегда хотела. Здорово, Кэй, просто замечательно!

– Да не собираюсь я никуда, Сал, просто…

– А почему, собственно, нет? – прорычал он. – Разве не этого ты все время ждала? – Нет. – Кэй тоже начала терять терпение. – И ты это отлично знаешь.

– А кто мне говорил, что мечтает попасть в Нью‑Йорк? – Только однажды и то лишь потому… что ты меня сам вынудил.

– Я тебя не вынуждал! Когда ты наконец научишься отвечать за свои поступки?

– Ты бы лучше себя о том же самом спросил! – Стиснув зубы и сжав кулаки, Кэй попыталась успокоиться. – Не надо, Сал. Не дай этому случиться опять…

– Ах вот как? Случиться чему? Можешь ты мне ответить на этот простой вопрос? Случиться тому, что ты позвонишь своему очередному напарнику? Это ты хочешь сказать?

– Не верю, что ты всерьез так думаешь, Салливан. – Кэй покачала головой.

– В таком случае, крошка, этот забег ты мне проиграла, потому что я как раз тебе вполне верю. – Он грустно усмехнулся. – Да, славная моя, еще как верю! И если тебе кажется, что я хоть в чем‑то виню тебя, можешь успокоиться. – Салливан направился к выходу.

Кэй порывисто схватила его за руку.

– Нет, только не уходи! Да какого черта, я и сама никуда тебя не отпущу. – Лицо ее раскраснелось, руки дрожали. – Ни за что! А ну‑ка остановись, посмотри мне в глаза и скажи, чтобы я никуда, ни в какой Нью‑Йорк не уезжала!

– А вот об этом забудь. Такого подарка ты от меня не дождешься.

– Подарка?.. Да о чем это ты? Мне нужно только услышать, что ты и помыслить не мог, будто я тебя оставлю.

– Не услышишь! – Лицо Салливана побагровело.

– А почему, собственно? – Кэй, чувствуя, что дело оборачивается совсем худо, почти кричала. – Ну пожалуйста, Сал, прошу тебя. Ну почему ты всегда такой упрямый, такой слепой?

– Это ты слепа, Кэй. Жаль, что ты не видела себя, когда говорила с этим парнем по телефону. Но я‑то видел, и мне этого вполне достаточно.

– Ты все не так понял. – Теперь Кэй чуть ли не умоляла его. – Конечно, приятно, когда тобой интересуется крупнейшая радиостанция страны, но…

– Да все я понимаю, Кэй. Кого бы не прельстило такое предложение? Я рад за тебя, дорогая. – Уорд улыбнулся.

– Сал, – вздохнула Кэй, чувствуя, как наваливается на нее какая‑то страшная усталость, – не надо, не надо так говорить. Вели же мне остаться. Скажи, что никуда меня не отпустишь.

Салливан долго – казалось, целую вечность – смотрел на нее, и Кэй, затаив дыхание, молилась, чтобы он произнес те слова, которые так жаждало услышать ее сердце. Но стояло оглушительное молчание. Они смотрели друг на друга, и мир на двоих, с таким трудом ими выстроенный, готов был вот‑вот рухнуть.

– Нет, Кэй, не могу, – ответил наконец Салливан.

– Ну что ж, значит, так тому и быть. – В голосе Кэй прозвучали и гордость, и разочарование, и решительность, она даже попыталась весело улыбнуться, хотя губы ее предательски дрожали. – Заставить тебя я не могу, но вот что скажу напоследок: на сей раз ты сам во всем виноват. Если ты настолько горд и высокомерен, что не можешь попросить меня остаться, то мы оба в проигрыше, потому что в таком случае я отправляюсь в Нью‑Йорк. Я буду работать там как лошадь и в конце концов сумею забыть о тебе. Ведь другого выбора ты мне не оставляешь.

Кэй увидела в его глазах такую невыразимую тоску, что на мгновение засомневалась в правильности сделанного выбора, но, решительно тряхнув головой, направилась к двери.

Салливан по‑прежнему стоял на месте, застыв как изваяние. Он не мог поверить, что старая история повторилась снова. Только еще больнее, еще печальнее, еще обиднее…

Кэй вернулась в свой кабинет и, хлопнув изо всех сил дверью, прислонилась к стене. Ощущая какую‑то странную вату в ушах и дрожь в коленях, она буквально упала на стул. Перед глазами у нее все еще стоял Салливан: молчит, рта не раскрывает.

И все‑таки Кэй надеялась, что вот‑вот распахнется дверь, ворвется Салливан, скажет, что все не так, что разлуки он не вынесет.

Но дверь оставалась закрытой. Прошел час. Шестьдесят минут боли, тоски, разочарования и в конце концов – смирения. Дрожь унялась. Сердце билось размереннее. Ее охватила бесконечная усталость.

Кэй оттолкнула стул, взяла из нижнего ящика стола сумку и, не обращая внимания на вопросительный взгляд Шерри, сидевшей в приемной, вышла на улицу.

Зимнее солнце клонилось к закату. Кэй сидела у себя в квартире и думала о последних семи днях, которые она жила в роскошных апартаментах Салливана.

За минувшую неделю Кэй узнала, что закат – любимое время Салливана. В этот час он неизменно выключал свет во всех комнатах и, обняв Кэй, устраивался вместе с ней на мягком ковре перед высоким окном.

Кэй вынула руки из карманов и, медленно опустившись у окна на колени, устремила взгляд на запад. Острая боль пронзила сердце, и Кэй безудержно расплакалась. Плечи ее вздрагивали от рыданий. Слезы приносили облегчение, и Кэй их не сдерживала.

Весь этот долгий одинокий вечер Кэй ожидала звонка Салливана и даже в полночь, уже ложась спать, все еще не теряла надежды.

Утром Салливан встретил ее в студии с холодной вежливостью. До начала передачи они общались друг с другом как чужие, хотя и вполне корректно. Передача отличалась, как обычно, высоким профессиональным уровнем. Они весело перебрасывались репликами, смеялись, без труда заставляя слушателей верить в то, что их любимцы пребывают в прекрасном настроении.

В десять утра, перед началом новостей, Салливан отодвинул микрофон и, не сказав напарнице ни слова, вышел из студии.

Кэй направилась прямиком к себе в кабинет и позвонила в Нью‑Йорк. Положив трубку, она глубоко вздохнула и решительно направилась к Салливану. Постучав в дверь и услышав “войдите”, Кэй переступила порог и с ходу сказала:

– Мне нужно два свободных дня. Лучше всего понедельник и вторник. – В ожидании ответа Кэй смотрела на Салливана, скрестив руки на груди.

– Ну разумеется, Кэй, – с неожиданной легкостью согласился он, – какие проблемы! – Видишь ли, дело в том, что…

– Да не надо ничего объяснять. Ты же раньше никогда отгулов не брала, так что имеешь полное право. – И Салливан вернулся к своим бумагам.

– Спасибо. – Кэй безо всякой нужды откашлялась. – Да, и вот еще что. Нельзя ли к тебе зайти вечером и… словом мне нужно взять свои вещи.

– Разумеется. – Салливан даже головы не поднял.

Кэй никак не могла избавиться от какой‑то глупой надежды на то, что Салливан оттает и попросит ее никуда не уезжать. А Кэй, задыхаясь от счастья, бросится к нему в объятия и торжественно пообещает быть рядом с любимым всегда‑всегда.

Через полчаса она была дома у Салливана. На звонок он откликнулся сразу, точно ждал этой встречи с таким же нетерпением. Кэй радостно улыбалась, но стоило хозяину открыть дверь, как улыбка ее тут же угасла.

– Привет, – равнодушно сказал он, глядя на Кэй из‑под полу прикрытых век. – Заходи.

– Добрый вечер. – Кэй старалась, чтобы голос ее звучал ровно.

Она ожидала увидеть Сала в потертых джинсах и свитере. Перед ней же стоял элегантный мужчина в темном дорогом костюме, белой сорочке и безупречно завязанном шелковом галстуке. Кожаные итальянские туфли сверкали так, словно начищены были только что. На запястьях блестели золотые запонки, а обычно растрепанные густые волосы были гладко зачесаны назад. Салливан явно куда‑то собрался.

– У меня со временем туго. – Кэй покраснела. – Да и ты, похоже, торопишься? Салливан с улыбкой взял у нее сумку, поставил на пол и помог снять пальто.

– Никуда я не тороплюсь. То есть да, я сегодня кое с кем ужинаю, но у меня еще целый час.

Кэй с трудом подавила желание броситься на Сала и дернуть его за волосы, сорвать галстук, крикнуть, что нельзя выглядеть так убийственно спокойно и неотразимо.

– Я быстро. – И направилась в спальню.

– Сама знаешь, где все лежит.

Салливан не сделал ни малейшей попытки последовать за ней. Это и к лучшему, а то еще увидит, как у нее руки дрожат. Но оказалось, волноваться было не о чем. Войдя в спальню, Кэй обнаружила, что вещи аккуратной стопкой сложены на кровати.

– Давай помогу. – Подошедший Салливан взял у нее дорожную сумку.

– В этом нет нужды. – Услышав, как звенит от напряжения собственный голос, Кэй поняла, что она на пределе, вот‑вот сорвется.

– Нет уж, позволь, – непреклонно заявил Салливан. – Надень‑ка лучше пальто.

Спорить не было сил. По дороге они не обменялись ни единым словом; Кэй села за руль, но не могла ни поблагодарить его, ни попрощаться. Резко тронув машину с места, она бросила взгляд в зеркало заднего вида.

Ссутулившись, Салливан медленно шел к подъезду.

Дженел Дэвис потерла виски и выдвинула средний ящик стола, где лежал аспирин. Доносившийся из кабинета шум уже начал изрядно действовать ей на нервы.

Была среда, вторая половина дня. Пробило десять, Салливан влетел к себе и сразу начал упражняться на перекладине. Вот уже третий день как из кабинета доносится его сердитое пыхтение. Вот уже третий день как, доведя себя до изнеможения, он с грохотом соскакивает с перекладины, чтобы через несколько минут снова начать подтягиваться.

Дженел прекрасно понимала, что его тяготит. Слухи разносятся быстро. Шерри хватило нескольких минут, чтобы всех оповестить о звонке из Нью‑Йорка.

Из кабинета Салливана донесся оглушительный грохот, за ним шум воды: хозяин пустил свой персональный душ на полную мощность. Дженел закатила глаза. Интересно, это последняя водная процедура на сегодня или еще предстоят? Она бросила взгляд на часы. Нет, если Салливан пойдет домой, как обычно, в шесть, то еще одного душа ему не миновать.

Неделя для Кэй тянулась бесконечно. И в то же время летела с необыкновенной скоростью. Все это время известная радио ведущая цеплялась за слабую надежду, что Салливан все‑таки скажет: “Не оставляй меня, родная”.

Наступила пятница. День отлета. Четыре часа утренней передачи пролетели быстро. Затем Салливан и Кэй монтировали рекламный ролик обувной компании. Составлен он был весьма умело, с юмором. Реплики, которые им предстояло произнести, оказались такими смешными, что Салливану и Кэй приходилось то и дело прерываться и начинать сначала.

В конце концов работа, на которую собирались потратить не более тридцати минут, заняла два часа. Но они и не заметили, как пролетело время. Кэй поднялась, взглянула на часы и сказала:

– Пойду, надо еще собраться.

– Ну конечно, – небрежно откликнулся Салливан, – беги.

– Спасибо тебе за все. Я уезжаю, Сал, – едва слышно заговорила Кэй, – но пока… – В горле встал предательский комок, и она оборвала себя на полуслове.

Взгляд у Салливана был тяжелый и холодный, в худощавой фигуре чувствовалась напряженность. Он и шагу не сделал ей навстречу.

Кэй поняла, что все безнадежно.

– Ну что ж, Кэй Кларк, удачи тебе, процедил Салливан и вышел из студий.

Он сразу же направился к перекладине. Около трех – за это время он успел провести несколько энергичных тренировок и дважды постоять – в дверь постучала Дженел Дэвис. У нее раскалывалась голова.

Дженел вошла и, скрестив на груди руки, прислонилась к стене. Обнаженный до пояса, весь блестящий от пота, Салливан спрыгнул на пол.

– Она летит в семь. Я узнавала, места на этот рейс есть. – Дженел улыбнулась и, не говоря более ни слова, вышла из кабинета.

Одетая в отлично сшитый шерстяной костюм кремового цвета и бежевую шелковую блузку, Кэй выглядела женщиной спокойной и уверенной в себе.

Рассеянно улыбнувшись стюардессе, Кэй направилась к своему месту в салоне первого класса, разглядывая по пути уже сидящих пассажиров. Было их немного. Первый ряд занимала пожилая пара. Позади них устроились двое усталого вида бизнесменов с кейсами на коленях. Один из них уже задремал. В последнем ряду виднелись только ноги в серых фланелевых брюках, лицо пассажира было закрыто журналом.

Кэй устроилась у окна, туго пристегнулась ремнем и сразу же почувствовала, как в желудке противно заныло. Закрылась дверь, отъехал трап, и большой самолет медленно пополз к взлетной полосе. Кэй нервно вытерла вспотевшие ладони и прислушалась к стуку собственного сердца. Убедившись в последний раз, что ремень застегнут надежно, она облизала пересохшие губы и изо всех сил вцепилась в ручки кресла.

Неожиданно на ее побелевшие от напряжения пальцы уверенно легла широкая ладонь. Рядом сидел Салливан Уорд.

– Вспомнил, что ты всегда немного трусишь при взлете.

Никогда еще этот низкий ласковый голос не звучал в ушах Кэй такой сладостной музыкой, как сейчас. Салливан оторвал ее пальцы от ручки кресла, прижал к своей груди и, заметив, как Кэй тщетно старается что‑то сказать, с улыбкой приложил палец к губам:

– Погоди, взлетим, тогда и наговоримся. Все нормально, родная. Я здесь, с тобой. Все будет хорошо.

Кэй с благодарностью посмотрела на Салливана, доверчиво положила ему голову на плечо и глубоко вздохнула.

– Тебе, наверное, любопытно знать, как я здесь оказался.

– Вообще‑то да, но в любом случае я рада, что ты рядом.

– Правда? Тогда мне будет легче все объяснить. – Салливана отвлекла подошедшая за заказами стюардесса. – Шампанского, – коротко бросил он и продолжал:

– Только пообещай, что, когда я закончу, ты честно скажешь, что обо всем этом думаешь.

– Ну конечно.

– Я люблю тебя, Кэй, и хочу, чтобы ты оставалась со мной. Но только в том случае, если ты твердо уверена, что не пожалеешь.

– Единственное, о чем я могу пожалеть, Сал, так это о том, что снова потеряю тебя. Неужели ты сам не понимаешь?

– Тогда почему ты летишь в Нью‑Йорк?

– Наверное, потому, – вздохнула Кэй – что я такая же упрямая, как и ты.

– А ты уверена, что действительно не хочешь работать в Нью‑Йорке? – Салливан смотрел на нее так, что у Кэй сердце заныло. – Спрашиваю, потому что хочешь верь, хочешь не верь, но для меня главное, чтобы тебе было хорошо.

– Да наплевать мне на Нью‑Йорк! Больше всего я хочу, чтобы мы по‑прежнему работали с тобой в Денвере и по‑прежнему любили друг друга.

– Правда? Ты в этом уверена? – Абсолютно.

– А через год не пожалеешь, что…

– Ни через год, ни через десять лет. Никогда.

– В таком случае, – расплылся в широкой улыбке Салливан, – я заказал люкс в “Пирре”. Как насчет того, чтобы провести в Нью‑Йорке медовый месяц? Кэй словно онемела.

– Так как понимать твое молчание? Да или нет?

– Сал, – наконец выдохнула Кэй, – неужели ты не шутишь? Но как же? Не понимаю…

– Кэй, я жить без тебя не могу. И не хочу. Поняв это, я понял и другое: придется послать свою гордость куда подальше и последовать за тобой. И вот я здесь. И хочу немедленно на тебе жениться. И хочу, чтобы медовый месяц мы провели в Нью‑Йорке. Я сказал Сэму, что нам с тобой нужна неделя отгулов. Теперь слово за тобой.

–Да!

– Неужели не хочешь подумать хотя бы день– другой? – рассмеялся Уорд.

– Сал, ты уже сказал мне, чего хочешь. Может, послушаешь теперь меня?

– Весь внимание, дорогая.

– Я хочу выйти за тебя, и как можно скорее. Я хочу, чтобы мы провели неделю, не выходя из отеля. Я хочу работать с тобой в одной команде на радио в Денвере как минимум ближайшие двадцать лет. Я хочу, чтобы у нас были дети, и еще…

– Счастье мое, тебя не слишком шокирует, если я сейчас поцелую тебя? Вместо ответа Кэй слегка приоткрыла губы, и Салливан, притянув ее к себе, прошептал:

– И ты поцелуй меня. Так, словно здесь никого нет!

– А разве кто‑то есть? – выдохнула Кэй, забрасывая ему руки за шею.

Забыв обо всем на свете, Салливан покрывал ее лицо поцелуями, а Кэй страстно отвечала. Послышалось деликатное покашливание стюардессы.

– Извините, видите ли…

– Видите ли, – с улыбкой подхватил Салливан, забирая у стюардессы бокалы с шампанским, – эта женщина минуту назад согласилась стать моей женой, и я решил, что такое событие достойно скромного поцелуя.

– Совершенно с вами согласна, – кивнула стюардесса. – Примите мои поздравления.

– Сал? Может, снова поцелуемся? – Извини, не выйдет. Разве ты не знаешь, до чего меня доводят твои поцелуи.

– Сал, ты хоть представляешь, насколько я люблю тебя?

– Если твоя любовь равна хотя бы половине моей, то с меня этого вполне достаточно.

Кэй разлепила глаза. По огромному почти во всю стену, окну колотил дождь. Кэй медленно повернула голову.

И встретила улыбку Салливана.

– Славная моя женушка, красавица. Я знаю, что ты, проснувшись, разговаривать не любишь. Ну и молчи себе на здоровье. Я люблю тебя, и к тому же беседа тоже пока не входит в мои планы.

– Доброе утро, муженек, – пробормотала Кэй и подставила ему губы для поцелуя.

Салливан притянул ее к себе и зашептал:

– Вообще‑то я многое на сегодня задумал. – Музеи, галереи, статуя Свободы. Но этот чертов дождь…

– Действительно, какое ужасное разочарование! – Кэй счастливо вздохнула и закрыла глаза. – Может, какое‑нибудь другое развлечение придумаешь? Салливан провел кончиком языка по ее шее.

– В таком случае мне понадобится твоя помощь.

– Всегда готова.

Он целовал ее страстно, самозабвенно, и Кэй все острее ощущала жар его тела.

– Пообещай мне что‑то, Сал, – оторвавшись от него на мгновение, попросила Кэй.

– Все что угодно.

– Пообещай не водить меня по музеям и на Бродвей.

– В этом ты можешь быть уверена. Культурную программу отложим до следующего приезда в этот замечательный город.

Салливан и Кэй Уорд, популярнейший радио дуэт из Денвера, штат. Колорадо, наслаждались в Нью‑Йорке полным уединением. И они были совершение счастливы.