Часть VII. ВИЗИРЬ 5 page

Приблизившись, она стала внимательно искать ту плитку с чертополохом, о которой говорил сын. Найдя, мягко на нее нажала, и та упала ей на ладонь. Ни секунды не колеблясь, Катриона просунула руку в отверстие и улыбнулась: ее пальцы нащупали истлевший бархатный мешочек с каким‑то твердым предметом внутри. Вытянув мешочек наружу и раскрыв, она извлекла подвеску и торжествующе подняла ее вверх.

– Ваши старые глаза узнают это, Эстер Кира?

И Кат, пританцовывая, пошла к старой даме, приглашая ее посмотреть находку. Эстер кивнула и улыбнулась.

– Подвеска, которую сделал сам Селим I, чтобы отметить рождение его первого сына, султана Сулеймана!

Посмотри на обратную сторону. Вот туда. Почему Чира не взяла эту драгоценность с собой, Инчили? Она ценила ее выше всех других.

– В спешке оплошала юная Рут. И обнаружилась пропажа только уже в Шотландии. На этот Новый год мой старший сын подарил мне копию, и раз уж я здесь, то захотелось забрать и оригинал. Хорошо было бы оставить его при себе, но еще лучше, наверное, если вы, Эстер, пошлете эту вещь в римский банк Кира на хранение.

Когда подойдет день побега, то мне не хотелось бы обременять себя такой драгоценностью.

– Ты поступаешь мудро, Инчили, Если ее найдут у тебя, то это будет трудно объяснить. Готова спорить, что денег, какие визирь дает тебе на безделушки, не хватит на столь дорогое приобретение.

– Позвольте мне взглянуть, – тихо сказала Латифа.

Она почтительно взяла реликвию из узловатых рук старой дамы. – Это прекрасно! Как он ее любил! Он ставил ее выше всех женщин. Как прекрасно быть столь любимой! Но это счастье выпадает совсем немногим из нас.

И принцесса со вздохом отдала подвеску обратно Эстер, которая снова вложила ее в мешочек, а тот спрятала где‑то в своих необъятных юбках.

Еще несколько минут женщины бродили по покоям давно умершей Султан‑валиде, которую звали Чира Хафиз. Кат не покидало чувство, будто она вторгается сюда без приглашения. Вернув на место плитку с чертополохом, шотландка пожалела, что не пригласила с собой горничную. Бабушка Сюзан, Рут, провела свою юность в этом самом дворце.

Наконец они пошли по саду в обратный путь. В паланкине и Кат, и Латифа были странно молчаливы. На дворе у Кира они обнялись на прощание со старой дамой и, не жалея слов, поблагодарили за прогулку. Осман стоял и все время дергался. По дороге во дворец визиря дамы тихо говорили о тайнах, которые теперь их связывали еще сильнее.

Чикалазаде‑паша поджидал жен с нетерпением. Его хмурый вид и прищуренные глаза должны были их насторожить. Но Кат с Латифой все еще не покидало радостное возбуждение.

– Где вы были? – спросил визирь. – Я вернулся из Ени‑Сарая и обнаружил, что мой дом пуст.

– Мы ездили в гости к Эстер Кира, мой господин, – весело ответила Латифа. – А она пригласила нас в старый Эски‑Сарай, и мы показали Инчили, где жила великая Чира Хафиз. Прогулка была восхитительной, и спасибо вам за разрешение пойти.

– Я провел полдня в одиночестве.

– Мой господин Чика, – задиристо начала принцесса, подняв к нему лицо и торжествующе улыбаясь, – у вас самый знаменитый гарем во всей империи после моего кузена султана, конечно. И я не могу поверить, что вы томились чем‑либо иным, как не выбором.

Безо всякого предупреждения рука визиря взметнулась и ударила Латифу по лицу. Ошеломленная, принцесса только охнула, и глаза ее наполнились слезами.

Невозмутимые рабы затаили дыхание: ведь было известно, что Чикалазаде никогда не бьет свою жену. И только Кат налетела на визиря, принявшись яростно колотить его по груди.

– Как вы смеете ее трогать! – кричала она. – Латифа вам ничего не сделала! Вы жестоки и несправедливы!

Теперь уже по‑настоящему испугавшись, принцесса попыталась было оттянуть Кат назад.

– Нет! Нет! Инчили, ты должна попросить прощения у моего господина Чика! – И она попробовала опустить шотландку на колени. Кат отвернулась от визиря и нежно тронула щеку подруги. На покрасневшей коже белел отпечаток руки.

– Никогда! У него нет права бить тебя!

– Он имеет полное право, – заявила Латифа, отчаянно пытаясь успокоить гнев, который уже закипал в серо‑голубых глазах Чикалазаде, – Он наш господин и повелитель. Мы ничто, кроме того, чем он нас делает, Инчили.

– Неужели ты и в самом деле в такое веришь? – вскричала Кат.

Латифа повернулась к визирю и встала на колени.

Он протянул ногу, и голова принцессы коснулась носка его сапога.

– Простите дерзость мою, господин. И простите также и вторую вашу жену. Инчили плохо еще знакома со здешними обычаями, и знаю, она не хотела ничего дурного.

Чика ласково погладил ее по голове.

– Прощу ее ради тебя, дорогая. Но все‑таки она должна быть наказана, а иначе и остальные в моем доме посчитают меня слабым хозяином. – Он коротко кивнул, и двое евнухов ухватили Кат под руки. – Отведите ее к столбу наказаний и приготовьте к порке.

– О мой господин! – зарыдала Латифа, поднимая залитое слезами лицо. – Пожалуйста, не стегайте Инчили. Она моя подруга!

Визирь кивнул еще одному евнуху.

– Отведи госпожу Латифу в ее покои, – негромко приказал он.

В испуге принцесса подчинилась. Евнухи вытащили Кат на середину двора и, стянув с нее жакетку, привязали цепью между двумя столбами. Кисейную блузу тоже сорвали, обнажив не только длинную прелестную спину, но и полные груди. Визирь неспешно приблизился и молча встал радом. Казалось, прошла вечность. Затем, безжалостно ухватив Катриону за волосы, он оттянул ее голову назад и тихо сказал:

– На этот раз наказание будет нестрогим, но никогда больше не смей меня ослушиваться, будь то прилюдно или нет. Я обожаю тебя, драгоценная, но не дам подвергать себя позору. Поэтому сегодня наказывать стану сам лично. Если согласишься попросить прощения, то я сразу закончу. Иначе получишь все двадцать плетей.

Посмеиваясь, он склонился и яростно ее поцеловал.

Она закусила губу до крови.

– Сучка.

Паша отпустил ее голову, и Кат услышала, как он пошел обратно. Осман с орудием кары уже стоял наготове.

– Дурак! – отругал его визирь. – Сложи кнут. Я не хочу, чтобы кожа у нее стала как у крокодила.

Ждать было ужасно, и сердце Кат неистово колотилось от страха и ярости. Визирь несколько раз попробовал хлыст в воздухе, и от каждого щелчка внутри у нее все переворачивалось. Затем раздался резкий свист, и на спину лег первый удар. Она снова закусила губу до крови. Третий удар извлек из нее тихий стон, а пятый – слабый крик. Наконец Кат завизжала, не в силах выносить жестокую боль. Ибо паша вовсе не церемонился, спина у нее горела огнем, каждый удар усугублял страдания. Однако она не желала просить прощения. Наконец Катриона лишилась чувств. Но сразу подбежал Осман и замахал над ней жженым пером, чтобы снова вернуть к страшной действительности.

– Несчастная женщина, – ликовал он, – ты не избежишь наказания!

С трудом очнувшись, Кат встретила его ледяным взглядом. Донесся голос Хаммида:

– Ты зря ее злишь, Осман. Госпожа Инчили не вышла из милости и вряд ли выйдет. Она просто проявила непослушание.

Затем лицо главного евнуха оказалось у нее перед глазами.

– Уступи ему, дочь моя.

Кнут снова впился в ее горящую спину.

– Никогда! – только и сумела выдохнуть Катриона, и вновь тьма беспамятства поглотила ее.

Хаммид покачал головой, а затем крикнул:

– Она жаждет вашего прощения, мой господин.

Встретив взгляд главного евнуха, Осман побоялся опровергать эти слова.

– Освободить, – велел Чикалазаде‑паша, – и пусть немедленно позаботятся о ее спине. Сегодня я жду Инчили у меня.

Кат отнесли в ее покои, где уже ждала Латифа вместе с Сюзан. Лицо служанки было белее полотна. Она осторожно сняла с измученного тела остатки одежды, и непокорную уложили на постель животом вниз. Спина ее превратилась в месиво кровавых рубцов. Сюзан заплакала.

– Как он мог? Как он мог? Никто никогда не обращался так с моей госпожой! Никто!

– Не плачь, девочка, – ласково сказала Латифа. – Это только выглядит страшно. Посмотри, кнут был сложен, и кожа не повреждена. Шрамов не будет, а через несколько дней исчезнут и боль, и рубцы.

Сама принцесса бережно омыла раны прохладной водой и, едва касаясь рубцов, втерла в них бледно‑зеленую мазь.

– Это особый бальзам, – объяснила она Сюзан, – который несколько снимет боль. Теперь посиди рядом со своей госпожой, пока я не вернусь.

Латифа побежала по дворцовым коридорам в покои мужа.

– Прошу позволения поговорить с вами наедине, – смиренно молвила она.

Отослав рабов, визирь жестом пригласил ее сесть рядом.

– Я сама обработала раны Инчили, господин, но ваша вторая жена не сумеет услужить вам по крайней мере два‑три дня. К ней все еще не вернулось сознание, и ее слегка лихорадит. Наказать так жестоко, Чика! Если бы кнут не был сложен, то ты бы мог забить ее до смерти.

– Она оправится? – с тревогой спросил паша. Лицо его сразу стало озабоченным, и сердце у Латифы сжалось. «Эстер Кира права», – подумала принцесса. – Я не хотел причинять ей страдания, но она вела себя так дерзко! Не захотела просить прощения, пока ей не отвесили одиннадцать ударов.

– А что ты ожидал, Чика? – негромко спросила Латифа. – Ты же не какую‑то нежную девушку взял. Это гордая европейская дама, которая привыкла говорить что думает. Я пытаюсь научить ее нашим порядкам, но на это нужно время. Так что будь с ней терпелив.

– Тебе она нравится. Я рад! Рад, что вы подружились.

– Да, мы подружились, Чика. А теперь, пожалуйста, мой господин, дайте ей несколько дней, чтобы залечить и спину, и душу. Боюсь, что на этот раз вам придется довольствоваться своим гаремом. С тех пор как появилась Инчили, он у тебя в постыдном забвении, и там зреет нешуточный бунт. Хаммид тебе расскажет!

– Очень хорошо, – согласился визирь с кислым видом. – Даю ей три дня. Потом я жду ее у себя в постели, послушную и покорную моей воле.

Латифа закусила губу, чтобы не улыбнуться.

– Будет так, как вы пожелаете, мой господин муж, – тихо сказала она и возвратилась в спальню Катрионы.

Верная Сюзан не отходила от постели своей госпожи.

– Как она?

– Все еще не пришла в сознание. И немного беспокойна, моя госпожа принцесса.

– Отправляйся спать, Мара. Твоя хозяйка подучила это наказание за то, что попыталась защитить меня. И будет только справедливо, если сегодня с ней посижу я. Но прежде чем уйти, принеси мне мою вышивку.

Несколько часов Латифа Султан усердно занималась рукоделием. Она дважды подрезала фитили у ламп и подливала масла и один раз снова намазала раны Кат зеленым бальзамом. От бесконечных узоров на полотне глаза принцессы утомились, линии уже казались расплывчатыми. Она восхищенным взором окинула прекрасное тело кузины, проследила изящные очертания спины и ягодиц. В самом ли деле Инчили нравились ласки мужчин?

Или она ненавидела их, подобно Латифе?

Принцесса знала, что в гареме некоторые женщины любили друг друга. Это запрещалось, но евнухи предпочитали тут закрывать глаза, поскольку довольная жизнью женщина приносит меньше хлопот, чем недовольная.

Латифа стояла выше обитательниц гарема как по крови, так и по положению. Никто из, них не посмел бы приблизиться к ней, и такого никогда не случалось. Теперь она подумала, будет ли женщина‑любовница столь же груба, как Чикалазаде.

Кат застонала, не приходя еще в сознание, а потом перевернулась на спину и закричала:

– Френсис! Френсис!

До чего же красивы были груди у кузины! Какой безукоризненный, кремового оттенка стан! Ошеломленная, Латифа наклонилась и мягко сказала:

– Тише, Инчили! Теперь все хорошо, дорогая моя!

Но Кат закричала снова:

– Френсис! Френсис! О, да, любимый! Да!

Принцесса не поняла слов незнакомого языка, но по лицу Инчили догадалась об ее грезах. Кузина переживала миг наслаждения с мужчиной, которого обожала. Вот она слегка забилась. Побоявшись, что в беспамятстве подруга повредит себя, Латифа протянула руку, чтобы ее успокоить, и коснулась выпуклой груди.

Сосок мгновенно отвердел, а женщина отозвалась стоном. Не в силах более сдерживаться, Латифа обласкала этот шар мягкой плоти и почувствовала трепет, когда прекрасное тело напряглось и выгнулось навстречу ее прикосновению.

Охваченная дрожью, принцесса встала со стула и разделась. Она легла на постель рядом с Инчили и трясущимися ладонями принялась поглаживать ее, старательно избегая больной спины. Кузина закорчилась, не приходя, однако, в сознание. Латифа наклонила голову и стала жадно облизывать ее соски. Инчили снова простонала, и принцесса перевернулась на живот, начав раздражать руками уже свои женские органы. Ее бедра двигались навстречу ее собственным пальцам, пока она не рухнула на простыни с глубоким вздохом облегчения.

Несколько минут Латифа так и лежала, зардевшись и прерывисто дыша. Затем она поднялась, оделась и снова принялась за свою вышивку, ошеломленная содеянным.

В начале их супружеской жизни Чика нередко требовал от нее ласк, и она это возненавидела. Но трогать Инчили оказалось приятно. Женская кожа была гладкой и нежной. Принцесса задремала и проснулась, когда ее коснулась легкая рука Сюзан.

– Позвольте теперь посидеть мне, госпожа, – тихо сказала девушка.

Поблагодарив служанку кивком, Латифа Султан с удовольствием отправилась в свои покои. Там ее ждала недавно купленная девушка‑рабыня, хорошенькая, но одинокая и напуганная. Пару раз, неловко задевая женские прелести своей хозяйки, она нежно краснела и просила прощения. Латифа об этом прежде не задумывалась.

Теперь, однако, девушка ответит на ее милость и доброту, надо только соизволить их проявить. Пусть Чикалазаде‑паша берет хоть десяток женщин за ночь. Его жена Латифа Султан больше не собиралась жить в одиночестве.

Три дня спустя, когда ее спина почти зажила. Кат снова очутилась в постели у Чикалазаде‑паши. Вернулась она туда угрюмой и непокорной, но визирю уже надоели покорные красавицы, чередой проходившие через его спальню, и он предпочел обратить все в шутку.

Именно строптивость и привлекала его в этой женщине.

А Катриона, хоть и сумела понять своего мучителя, простить все‑таки не смогла.

Начался новый, 1599 год по христианскому календарю. Стоя в одиночестве на террасе у Латифы и созерцая воды Босфора, Кат обнаружила, что напрягает слух, пытаясь услышать звук гленкеркской волынки. По щеке у нее покатилась одинокая слеза, и она подумала, был ли Френсис уже у Кира.

Зима шла, а страсть визиря не утихала. Кат уже больше с ним не боролась, решив, что надо принимать свою судьбу, прежде чем удастся ее изменить. На Новый год она чутьем поняла, что Ботвелл рядом. Итак, побег состоится! А потом настала весна, и ухудшилось положение на границе с Австро‑Венгрией. Султан решил послать туда Чикалазаде‑пашу.

Мохаммед отличался крупными формами, кожа его была светла, волосы черны, взгляд карих глаз глубок. Дополняли портрет борода и усы. Добротой султан превосходил многих, а жестокостью – любого на свете. По восшествии на престол четырьмя годами ранее он при казал казнить всех своих братьев, числом девятнадцать, старшему из которых исполнилось всего одиннадцать лет.

Заодно велел утопить семерых наложниц отца, имевших несчастье забеременеть.

Чувственные аппетиты этого правителя вошли в пословицу. А его очаровательная мать – венецианка Сафийе, стремясь удержать сына в своих руках, потакала всем его желаниям.

Но у султана была все‑таки одна черта, достойная подражания. Он не бросал тех, кто верно ему служил, и проявлял к этим людям немалую доброту и щедрость. И вот, заметив унылое лицо визиря, Мохаммед спросил:

– Что же сдерживает твое воодушевление, Чика? Год назад ты бы с радостью взялся за подобное дело.

– Вы посчитаете меня глупцом, мой падишах, но в прошлом году я взял вторую жену, и теперь меня печалит мысль о разлуке с ней.

Глазенки у султана заблестели.

– Я слышал, это дивное создание. Правду, значит, говорят?

Чикалазаде‑паша снова вздохнул:

– Она вытягивает из меня все силы своей красотой!

– Тогда возьми ее с собой в поход. Что необычного в том, что военачальника в кампании сопровождает женщина?

– Спасибо, мой падишах, но лучше не надо, – отвечал визирь с нескрываемым сожалением. – Если я повезу Инчили с собой, то уже не смогу наилучшим образом заботиться об интересах моего господина и повелителя.

Султан довольно засмеялся.

– Благодарю тебя, что ставишь мои интересы выше своего вожделения. Но скажи, Чика, неужели ты не боишься оставлять Латифу с твоей новой женой одних? Без тебя они же в клочья раздерут друг друга, да и весь твой дом.

– Нет, господин. Удивительно, но они словно сестры. Однажды, несколько месяцев назад, мне пришлось наказать Латифу, так Инчили налетела на меня, словно бешеная лисица, и попыталась защитить свою подругу.

Конечно, я отстегал ее за такую дерзость.

Султан понимающе кивнул.

– Ты поступил мудро, друг мой. Женщины годятся только для одного. И им все время нужно показывать, кто хозяин. – Он похлопал визиря по плечу. – Взбодрись, мой друг! Ты едешь всего на несколько месяцев. Подумай, с каким нетерпением Инчили будет тебя ждать.

Мужчины дружески рассмеялись, а потом султан сказал:

– Если Латифа с Инчили такие подруги, то почему бы, Чика, тебе не уложить в свою постель обеих вместе?

Поиметь сразу двух женщин – такое наслаждение. – Он понизил голос, чтобы его слышал только визирь.

Глаза паши сощурились и он ответил:

– Когда вернусь домой, то непременно попробую.

Выглядит очень заманчиво.

Взор Мохаммеда затуманили грезы.

– Да, друг мой. Очень заманчиво. – Затем султан снова перешел к делу. – Я прикажу Якуб‑бею позаботиться о подготовке войска. Он станет твоим заместителем. Поезжай с Инчили на свой остров, побудь там несколько дней. Но будь готов выступить через неделю.

Да хранит тебя Аллах.

К полудню Чикалазаде возвратился к себе во дворец.

– Сегодня пополудни отправишь Инчили на остров Тысячи Цветов, – приказал он Хаммиду. – На остров пусть завезут фрукты, орехи, кофе, шербеты, яйца и сладости. Каждый день к вечеру должна доставляться горячая еда. Прислуживать нам будут только двое. Пошли служанку Инчили и молодого евнуха.

Пару часов спустя лодка паши уже скользила по водам Босфора. Напротив Кат сидела недоумевающая Сюзан, а на носу устроился молодой евнух.

– Почему нас так поспешно везут на остров? – спросила служанка.

– Потому что визиря отсылают на границу, и он вернется только через несколько месяцев. – Кат понизила голос и заговорила на шотландском диалекте:

– Еще немножко, Сюзан, и я освобожусь от него на более долгий срок, Она не сказала горничной, что перед самым отплытием на остров в гарем явилась торговка драгоценностями и тайком сунула ей в руку записку от Эстер Кира:

«Когда визирю придет время уезжать, придумай предлог, чтобы остаться на острове».

Кат сожгла бумажку в жаровне, пораженная, что Кира знала о намерениях визиря, когда ей едва только стало о них известно.

Она еще не привыкла к Востоку и не знала, сколь важно здесь знать последние слухи. В то время, когда визирь был у султана, Эстер Кира навещала Сафийе. Но вот визирь покинул дворец, и султан пришел выпить кофе с матерью и ее престарелой подругой. Он принес забавный рассказ о, том, как не хотелось его доброму другу Чика оставлять свою новую жену. Все трое от души посмеялись над влюбленным. А вернувшись домой, Эстер сообщила Френсису Стюарту Хепберну, что через несколько дней он воссоединится со своей супругой.

Замысел и в самом деле был очень простой. Ботвелл с Коноллом подождут, пока визирь со своей армией не удалится от города на несколько дней пути, а потом нападут на остров и перебьют рабов. Отсутствие Инчили с Марой в доме обнаружат лишь через несколько дней, а тогда беглецы уже будут в Эгейском море.

Но Катриона обо всем этом ничего не знала. На острове она с удовольствием водила Сюзан по саду. С ними был один лишь белый евнух Фейсал, потому что лодка сразу отправилась обратно. Кат показала слугам два малюсеньких закутка, где им надлежало пребывать, когда явится господин и повелитель. Полагалось ухаживать за хозяевами, не надоедая своим присутствием.

Едва прибыв на остров, визирь сразу же приказал Катрионе раздеться. Она возмутилась:

– Я столько денег трачу на платья и драгоценности, чтобы понравиться вам, мой господин Чика, а вы так редко позволяете мне их носить.

– Носи их перед своими подругами. Я люблю тебя такой, какой создал Аллах.

Надув губы, она повиновалась, снимая одежды медленными дразнящими движениями. Глаза его заблестели. Сюзан подала горячий ужин. Кат обнаружила там всяческие пряности и приправы, которые, считалось, помогали в любви. Она незаметно поежилась, осознав, что эти три дня отдыхать не придется. Когда блюда были расставлены, визирь отослал Сюзан:

– Можешь идти спать, Мара. Но скажи Фейсалу, чтобы он не дремал у себя в спальне.

– Слушаюсь, повелитель, – ответила девушка и вышла.

Теперь Чикалазаде обратил свой взор на Кат:

– Подойди сюда, Инчили.

Обогнув низенький столик, она приблизилась. Визирь усадил ее к себе на колени и, начав ласкать, довольно вздохнул.

– Посмотри на меня, – велел он. Кат подняла свои зеленые глаза навстречу его серо‑синим и увидела то, чего боялась. Зрачки у Чика расширились, в них плясали золотистые огоньки. Он явно наглотался любовных зелий и теперь будет совсем ненасытен. Она вздрогнула, а визирь засмеялся, словно угадав ее мысли. Задушевен и тих был густой мужской голос:

– Нам некуда спешить, любовь моя. Да мы и не будем.

И свободная его рука скользнула к ней между ног, начав ласково поглаживать. Кат сразу ощутила, что силы уходят, а накатывается знакомое томное чувство.

А эти прикосновения, вначале нежные, вскоре стали, раздражать. Она попробовала увернуться, но визирь крепко ее держал.

Там, где он притрагивался, Кат обдавало жаром, у нее вырывался стон. Сама тому не веря, она быстро теряла власть над собой, улетая в какой‑то радужный мир, где одно за другим сменялись изысканнейшие ощущения, и вот она уже едва дышала, не в силах совладать со своей страстью. Ей пришло в голову, что визирь накормил ее теми же снадобьями, какие принял сам.

В ужасе Катриона закричала и попыталась слезть с его коленей, но он бережно поднял ее и уложил на подушки, бархатные и атласные, где белое тело ослепительно выделялось на фоне густых, насыщенных оттенков. Чика возвышался над ней каким‑то колоссом; он снимал свои широченные шаровары. При виде его длинных, гладких, мускулистых ног сердце Кат неистово забилось. Визирь встал на колени и, закинув ее бедра себе на плечи, нашел губами то место, где не так давно побывали его пальцы. Убедившись вскоре, что привел женщину в исступление, он спустил ее ноги, вполз на нее и вонзился во влажную плоть. Кат облегченно зарыдала.

Он безжалостно втискивался внутрь и шел обратно, намеренно причиняя ей боль, однако эта боль составляла часть неистового чувственного ощущения, и Кат наслаждалась ею. Он поймал зубами ее сосок и резко укусил.

Она завизжала и попыталась вывернуться, но раненое место уже яростно облизывал горячий язык, унимая раздражение.

Ее всю затрясло. Не в состоянии более сдерживать себя, Катриона готова была отчаяться. Только бы ускользнуть от мужчины, виновного в ее бессилии! Но страсть визиря разгоралась неудержимо, его уже ничем не пронять. Кат все‑таки стала бороться, хотя волны желания, бившие ее и трепавшие, превосходили по силе все, что она знала прежде, и сопротивление ни к чему не приводило. Внезапно эта сладостная мука закончилась, и она уже падала, падала куда‑то в бархатистую тьму забытья.

Она пришла в себя, ощутив мягкие поглаживания, но глаза открывать не захотела и даже не шевельнулась. Все ее существо восставало против этого чувственного мужчины, который называл ее женой, однако держал за вещь, служившую ему для удовольствия.

– Открой глаза, Инчили.

Она повиновалась, скрывая под опущенными ресницами смесь отвращения и страха.

– Пора тебе искупать меня.

– Слушаюсь, мой господин Чика.

Поднявшись с постели. Кат прошла в ванную комнату.

Она поразилась тому, что еще держалась на ногах. На ее зов пришел евнух и приготовил воду. Она понюхала бутылки с благовонными маслами, выбрав наконец розовое.

Отлив его в чан, отослала слугу и позвала визиря.

– Ваша ванна готова, мой господин.

Чикалазаде вошел совершенно голый. Он тихо стоял, пока женщина омывала его теплой водой, а затем, легко касаясь, размазала мягкое мыло по широкой спине и груди. Опустившись на колени, она стала намыливать ему ноги, и могучий член задрожал. Кат быстро схватила щетку из свиной щетины и принялась ею работать. Потом еще раз облила визиря теплой водой.

– Так, мой господин, – бодро улыбнулась она, – можете теперь отмокать.

В ответ прозвучал довольный голос:

– Спасибо, любовь моя. Быстро мойся и приходи ко мне.

С этими словами визирь плюхнулся в большой квадратный бассейн, выложенный зелеными изразцами.

Кат медленно намылилась, оттягивая тот миг, когда придется пойти к нему. А Чика наблюдал за своей Инчили из‑под полуприкрытых век, зная почти в точности ее мысли и наслаждаясь ее затруднением. Для того он и держал эту женщину голой, принуждая к лакейским обязанностям, чтобы укротить и приручить. Одновременно визирь испытывал сладостное ощущение власти.

Удовольствие, какое он получал от беспрерывной битвы с упрямой чужестранкой, не шло ни в какое сравнение с легким завоеванием пусть даже целой дюжины других красавиц.

Наконец, не в состоянии больше оттягивать, Кат спустилась в бассейн. Чика немедленно протянул руку и привлек ее к себе. Прижатые к мужской груди, округлые выпуклости напряглись, а нежные соски затвердели, раздраженные волосками. В первый раз за вечер визирь припал к ее рту: этот неуемный, щупающий язык показался Катрионе кляпом. Взяв ее руки, паша обвил их себе вокруг шеи. А затем своими ладонями взял ее под водой за ягодицы, прижал к стене и, приподняв, пронзил. Она только изумленно охнула, но этот звук был заглушен его губами. Впиваясь короткими яростными рывками, Чика излил свою страсть, а затем прижал Кат уже ласковее, потому что она почти лишилась чувств.

Довольный тем, что показал свое превосходство, визирь с ухмылкой выскочил из бассейна и, наклонясь, вытащил Катриону. Несмотря на расслабление от теплой воды и мужских ласк, Инчили помнила о своем долге. Взяв с кафельной печи теплое полотенце, она обернула мужа и, усадив, другим полотенцем вытерла, не забыв протереть между пальцами ног. Потом уложила лицом вниз на мраморной скамейке и растерла розовым маслом. Ее руки умело массировали твердое тело, а Чикалазаде урчал, словно большой холеный кот.

Наконец он сказал: «Хватит», – и поднялся, выказывая свой опять налившийся член. А увидев ее лицо, усмехнулся:

– Ночь едва началась, Инчили, и мне еще только предстоит тобой насытиться. Раз уж я должен уехать на несколько месяцев, то надо как‑то остудить огонь, который ты зажигаешь в моих чреслах.

А Кат уже шаталась. Она простерла к нему руки и взмолилась:

– Пожалуйста, мой господин муж, больше не надо. Пока не надо!

Но визирь словно ее и не услышал. Схватив Катриону за руки, он принудил ее лечь ничком на ту же мраморную скамейку, а сам, взгромоздившись сверху, раздвинул ей бедра и нежно вошел сзади. Руками же слегка ее приподнял, чтобы ласкать груди. Большие ладони Чика сдавливали эту теплую плоть, теребя соски так, что Кат вскрикивала.

В тот миг терпение шотландки лопнуло. Визирь пользовался ею как животным, не думая, что происходит в ее душе. И она не завопила от ярости только из‑за мысли о скорой свободе. А в висках уже стучала кровь.

Хрюкнув от удовольствия, Чика наконец‑то отпустил ее и поднялся, воскликнув:

– Я уже так славно потрудился этим вечером, что чувствую жажду. Принеси мне шербет, моя голубка!

Кат постояла на трясущихся ногах, а затем направилась в спальню, к столу, где стояли графины с шербетом.

Смешивая любимые напитки визиря, она с опаской глянула назад и обнаружила, что Чика лежит, развалясь на кровати, и созерцает в стеклянном куполе ночное небо.

И тогда ногтем большого пальца покорная супруга осторожно открыла крышечку своего бирюзового кольца и ссыпала в чашу щепоть белого порошка. Это сонное зелье дала Катрионе Эстер Кира, но прежде у нее не хватало духу им воспользоваться. Сегодня, однако, ей уже больше не выдержать, а те возбуждающие средства, каких он наелся, в любом случае помрачат его сознание.

Она с улыбкой прошла по комнате и подала напиток. Визирь с жадностью выпил до дна и, небрежно отшвырнув чашу, притянул Катриону к себе.

– Ты такая красивая, – начал он задушевно. – Как же ты меня услаждаешь, Инчили! Ты чудесно меня услаждаешь! Ты знала это, моя драгоценность? Я ценю тебя выше всех женщин. Никогда еще простая смертная не приносила мне такого блаженства.

Она прижалась к его плечу.

– Как счастлива я, что приношу вам удовольствие, мой господин муж.

Визирь ощупью нашел ее груди, принялся их мять, но его движения стали неуклюжими. Внезапно он начал похрапывать. Кат высвободилась из его хватки и легла отдельно, наблюдая, будет ли это замечено. Порошок подействовал, и одурманенный Чика крепко спал. Утром она подсыплет ему в кофе другой, который уравновесит действие возбуждающих средств и почти полностью скует его похоть. Несколько часов можно будет тогда отдохнуть.

Date: 2015-11-13; view: 299; Нарушение авторских прав