Часть VII. ВИЗИРЬ 4 page

Когда‑то черные как смоль, ее волосы давно уже стали белоснежными, но темные глазки что две смородины не потеряли ни капельки остроты. Если бы Чира Хафиз была еще жива, то легко узнала бы старую подругу.

– Я, – сказала Эстер обеспокоенному внуку, – нанесу визит Латифе Султан. Если эта женщина действительно в гареме Чикалазаде‑паши, то принцесса должна знать. – Она сочно захихикала. – А уж если эта женщина хоть чем‑то похожа на Чиру… – И хихиканье перешло в радостный гогот. – А‑й‑й‑й! Да смилостивится Яхве над бедным визирем!

Этот разговор совершенно не убедил Эли Кира в правильности его поступка, но банкир был человеком чести, а семья его достигла процветания благодаря семье Эстер. Так что он был ее должником и расплатится сполна.

Латифа Султан встретила старую даму с восторгом.

– Вы так давно не показывались, – сказала принцесса, усаживая еврейку поудобнее и приказывая своей рабыне принести сладкого шербета и липкой пастилы, которую, как она помнила, Эстер обожала.

– Я живу уже по ту сторону времени, дитя мое, – отвечала гостья, – и совсем нечасто выбираюсь повидать друзей. Силы уже не те, что прежде.

Латифа склонила голову набок.

– Вы знаете, я ужасно рада видеть вас здесь, – начала она, – но я не обманываюсь, и вряд ли вы потратили ваши драгоценные силы на обычный светский визит.

Старушка кивнула:

– В гарем твоего мужа недавно была введена новая женщина.

– Много новых женщин, Эстер. Они прибывают каждую неделю.

– Не играй со мной в слова, дитя мое. Ты знаешь, о ком я говорю.

– Инчили, – тихо молвила Латифа. – Уверена, что вы подразумеваете Инчили.

– Что ты знаешь об этой женщине, моя принцесса?

– Очень мало, Эстер. Она была прислана моему господину его сестрой. И вскружила ему голову. – Здесь Латифа выдержала паузу. – Об этом еще мало кто знает, Эстер, но Чикалазаде‑паша – с моего разрешения, конечно, – взял Инчили своей второй женой.

Эстер Кира глубоко вздохнула:

– Тогда это, без сомнения, она. Ты можешь меня с ней познакомить, Латифа Султан?

– А кто она, Эстер? Откуда вы о ней знаете?

Поскольку они были одни, то старушка решила довериться принцессе. Помощь Латифы ей потребуется.

– Инчили родилась в своей стране знатной дамой.

Первый ее муж был великим тамошним вельможей, а второй – велик еще более. Но, на беду, их король ею прельстился и захотел сделать своей любовницей. Французский монарх тоже с удовольствием оставил бы при своем дворе женщину, которой восхищался. Однако это еще не все, Латифа Султан. Только слова мои должны остаться тайной даже от господина Чикалазаде. Соглашаешься?

Принцесса кивнула.

– Вторая жена твоего мужа – правнучка самой Чиры Хафиз. Восемьдесят лет назад я тайком вынесла младшего из сыновей Чиры и Селима I, принца Карима, из дворца Эски‑Сарай. Я спрятала его на корабле, который отплывал в Шотландию, и отправила вместе с ним моего брата Иосифа.

Принцу было всего шесть лет от роду, и он был последним из сыновей Селима. Чира боялась, что, когда муж умрет и на трон взойдет Сулейман, ребенок станет помехой. Она не хотела, чтобы его убили. Хотя Сулейман и любил своего братишку, ему в конце концов как‑то пришлось бы от него избавиться – иначе он не сумеет обеспечить себе безмятежное царствование.

В то лето город поразила эпидемия чумы, и мы с Чирой представили дело так, будто принц тоже заразился. Она никого к нему не пускала. А через несколько дней я тайком принесла в корзине труп мальчика такого же роста, а обратно вынесла живого ребенка. И те давно истлевшие кости, что покоятся в могиле принца Карима, принадлежат на самом деле совсем не ему.

И вот почему, дитя мое, когда султан Сулейман стал нашим правителем, Кира были освобождены от налогов.

Но ни он, ни его отец, равно как и никто другой в этой стране, не подозревал, что принц остался в живых. А дома у Чиры, в Шотландии, истинных родителей мальчика знали только его дед и дядя, а кроме них, мой брат Иосиф и еще один священник.

У Латифы изумленно раскрылись глаза, и старая Эстер засмеялась.

– И это еще не все, дитя мое! Интрига только начиналась. Потому что если бы ты пожелала открыть могилу самой великой Чиры Хафиз, то не нашла бы там ничего, кроме камней! Дважды пыталась любимая жена Сулеймана Хуррем – да проклянет Аллах ее память! – отравить мою дорогую госпожу. И Чира видела только два способа избежать гибели. Либо Хуррем придется уйти, либо придется уйти ей. Но слабостью Чиры было то, что она слишком любила своего сына. И ей пришлось тогда изобразить собственную смерть и вернуться на родину.

Но еще раньше она предупредила султана Сулеймана, что ему надо опасаться Хуррем. Сулейман уговаривал мать не бежать и даже плакал, но слов ее не послушал. Потом по злой воле Хуррем погибли двое его лучших сыновей – принц Мустафа и принц Баязет, и Османская империя досталась никчемному Селиму II.

И знаешь, когда на самом деле умерла Чира Хафиз?

В тот же самый день, что и Сулейман! А Инчили – ее правнучка и внучка принца Карима, подобно тому, как ты – правнучка Фирузи Кадим и султана Селима и внучка Гюзель Султан.

Тут старушка прямо задергалась от удовольствия и закивала головой.

– Общего у тебя с Инчили больше, чем один муж!

– Она осведомлена о своих высочайших предках, Эстер?

– Не знаю, моя принцесса, но полагаю, что ей известны хотя бы некоторые из них.

– Тогда почему она ничего не сказала?

– Возможно, просто не знала, как воспользоваться этими сведениями. Она, наверное, еще не решила, как отсюда убежит.

– Убежит! Боже, Эстер! Почему же ей отсюда бежать? Мой господин без ума от нее, и она имеет все, что можно купить за деньги.

– Но у нее нет свободы, дитя мое. В ее стране женщины вольны ходить туда, куда хотят. Что же до предметов роскоши, то дома она баснословно богата.

Но самое важное… Всего лишь за два месяца до того, как ее похитили, Инчили вышла замуж за человека, которого глубоко любила много лет. Он отвечает ей взаимностью, и если бы не мой неапольский племянник, то явился бы уже сюда с вооруженным отрядом освобождать жену. Ты должна помочь мне подготовить ее побег, Латифа Султан.

– Я никогда умышленно не причиню вреда моему господину Чикалазаде. Он любит Инчили так, как никого не любил прежде – даже меня. Как же я буду его огорчать?

– Послушай, дитя мое. Если Инчили хотя бы на одну десятую сделана из того же теста, что и ее прабабушка, то она попытается бежать. И предпочтет умереть в этой попытке, нежели навсегда быть разлученной со своим мужем. И разве не сильнее тогда огорчится твой господин? Визирь – гордый человек, и если женщина открыто отвергнет его, то он почувствует еще большую боль. До сего дня ты занимала почетное место и в доме твоего мужа, и в его сердце. Но если Инчили останется, то он скоро поставит ее выше тебя. Позор коснется всех твоих сиятельных родственников, а это значит, что вмешается султан. И кто знает, что он сделает?

На лице у Латифы появилось удрученное выражение. Затем она хлопнула в ладоши, и вошла рабыня.

– Поди к госпоже Инчили и скажи, что у Латифы Султан в гостях старинная подруга, с которой она хочет ее познакомить.

Когда рабыня вышла, принцесса снова повернулась к Эстер.

– Я встречала ее только раз, но она очаровательна.

Чика ни за что не примет за нее выкуп. Я никогда не видела, чтобы он вел себя так с другой женщиной. Ему в тягость каждая минута, когда ее нет рядом.

– А что, по‑твоему, чувствует она? – спросила старушка.

– На людях Инчили весьма сдержанна, но покорна.

Какова в своей спальне, не знаю. Она ни с кем не пыталась завязывать дружбу и требует, чтобы ей прислуживала только та служанка, которую привезли вместе с ней.

Другие женщины в гареме ужасно ревнуют. Она невероятно красива, Эстер. Даже я испытываю некоторую ревность.

Эстер улыбнулась слабой улыбкой и предалась воспоминаниям.

– Ее прабабушка была самым прекрасным созданием, какое мне доводилось видеть. Волосы Чиры имели просто волшебный золотисто‑рыжий оттенок, а глаза – золотисто‑зеленый! Султан Селим обожал ее, а другие его три жены, как ни странно, – тоже. Ах, дитя мое, то были славные времена! Четыре кадины султана заботились не столько о себе, сколько о сохранении династии и царства. Разве можно сравнить с ними этих плутовок, что живут сейчас в Кии‑Сарае и строят козни ради одной только собственной выгоды? А все началось, знаешь ли, с той недоброй памяти Хуррем и пошло до самой Сафийе, которая борется сегодня с фаворитками не только ее сына, но даже и внука. Когда‑то султаны были сильными и славились как великие воины, подобно твоему мужу Чикалазаде‑паше. Это злые жены и матери их погубили! – страстным голосом закончила старушка.

И в тот миг, когда слова ее затихли, дверь в покой открылась и вошла женщина. Она любезно кивнула принцессе.

– Добрый день, Латифа Султан. Я пришла по вашей просьбе и благодарю вас, что вспомнили обо мне.

Потом зеленые глаза вошедшей остановились на Эстер, широко раскрылись, а следом выразили недоумение. И она тихо сказала:

– Но этого не может быть!

– Но это есть! – возликовала старушка. – Мне сто восемь лет, а ты – правнучка Чиры Хафиз. Она, наверное, очень хорошо меня описала, если ты сразу поняла, кто перед тобой.

– Вы и в самом деле Эстер Кира?

– Да, дитя мое. А Латифа Султан – твоя кузина, ибо она правнучка любимой подруги госпожи Чиры, Фирузи Кадим, которая была второй женой вашего общего прадеда. Встаньте рядом, дочери мои, вы должны стать подругами – какими были они.

Молодые женщины переглянулись, а затем Латифа протянула руки Катрионе.

– Подойди, Инчили. Раз уж я буду помогать тебе, то мы должны подружиться и доверять друг другу.

Кат взяла эти руки в свои.

– Мне было очень страшно, – отвечала она, – но раз у меня есть друзья, то бояться уже не стоит.

Спасибо, Латифа, и вам также, Эстер Кира.

– Ax, дитя мое, – вздохнула старушка, – до чего же ты похожа на госпожу Чира, когда улыбаешься, но в остальном я бы тебя и не узнала.

– Да, говорят, я похожа на прабабушку, – подтвердила Кат.

Женщины уселись вокруг низенького столика, и Эстер наклонилась вперед.

– Ваш супруг, дорогая, все еще благополучно пребывает в Неаполе, хотя удерживать их там с его капитаном нелегко. Если вы согласитесь написать и успокоить мужа, то я позабочусь, чтобы письмо до него дошло. Нам еще только предстоит подумать, как вам лучше бежать.

Но проявите терпение. Мы найдем способ.

– Вместе со мной захватили мою горничную, Эстер.

Я не могу ее здесь оставить.

Еврейка философски пожала плечами.

– Если одной бежать невозможно, то двоим – невозможнее только слегка.

Внезапно двери комнаты распахнулись и вошел Чикалазаде‑паша. Его жены сразу поднялись и с изяществом поклонились.

– Эстер Кира, – прогудел визирь. – Мне сказали, что вы к нам выбрались, старая подруга. Что же привело вас в мой дом?

– Я пришла взглянуть на новую красавицу, которая завоевала ваше каменное сердце, мой господин. И Латифа Султан подтверждает те слухи, что бродят по городу.

Вы взяли вторую жену. И сегодня я очень приятно провела время с вашими благоверными. Они меня услаждали, и мы чудесно посплетничали.

Визирь засиял и с собственническим видом обнял обеих супруг.

– Даже султан позавидовал бы моему счастью, признайте, Эстер? Разве моя Латифа не нежна?

Принцесса не отрывала от мужа обожающего взгляда, но он глянул на нее только коротко, хоть и с лаской, а затем сразу перевел свои жадные глаза на Катриону.

– И разве моя Инчили – не редкостная драгоценность? Не само совершенство?

В улыбке, которую Кат обратила к своему господину и повелителю, Эстер Кира заметила нечто стальное, пышное тело напряглось. «Эта женщина способна выжить, – подумала еврейка. – И мы благополучно вернем ее мужу».

Она дала знак рабыне, и та помогла ей подняться на ноги.

– Мне пора, дорогие мои. Визит был очень приятным. – Эстер повернулась к визирю. – Вы ведь позволите вашим женам навестить меня дома, мой господин?

– Конечно, Эстер, конечно. Я даже думаю, что Инчили будет рада возможности выйти в город. Она прямо томится взаперти, не так ли, голубка?

– Немножко, мой господин Чика, – раздался в ответ тихий голос.

– Тогда я скажу Хаммиду, что у вас обеих есть мое позволение совершать в городе покупки и визиты в любое время, когда захотите. При условии, конечно, что поедете в закрытых носилках и с должным сопровождением.

Хотя визирь обращался к обеим женам, видел он только Кат. И ему уже не терпелось.

– Пойдем, Инчили, я желаю твоего присутствия. – Чика снова взглянул на Эстер:

– Вы почтили мой дом, друг мой. Спасибо, что пришли. Латифа позаботится, чтобы вам дали подобающий эскорт. Пойдем же, Инчили!

Они с Кат вышли, тогда Латифа тихо сказала Кира:

– Видите, Эстер? Он с ума сходит по ней. И теперь не оторвется от нее весь день и всю ночь. Только если придет вызов от султана.

– Она не любит его, моя принцесса. Только терпит, чтобы выжить и убежать. Она из той же стали, что и Чира Хафиз. Я вижу в ее глазах решимость, у нее тот же твердый рот, что был и у моей дорогой госпожи.

Латифа вздохнула:

– Инчили очень красива. Неудивительно, что Чика влюблен в нее.

– Красота – пфф! – фыркнула еврейка. – Красота – это цветок, который быстро вянет, дитя мое. Если визирь любит ее только за красоту, то тогда он глупец. Подобно своей прабабке, Инчили замечательна не только внешне.

К тому же ты – вылитая Фирузи Кадим, а ее считали столь же прелестной, что и Чиру Хафиз. А теперь, дорогая, старой Эстер и в самом деле пора. Помоги мне взойти в носилки. – И, опираясь на руку Латифы, гостья поковыляла во двор.

Будь то в его собственной спальне или в спальне его второй жены, великий визирь требовал, чтобы Инчили была совершенно голой. Ее золотистые волосы, зачесанные назад и завязанные в одну большую косу, переплетались с лентами драгоценных камней. Ей позволялось оставлять только на руках и лодыжках свои золотые и серебряные браслеты. Полагалось угождать визирю во всех его прихотях. Катриона так и делала, понимая, что в этом – залог ее выживания. Внешне нежная и спокойная, внутри она приходила в ярость от каждого унижения. Ее внезапно ввергли в тот век, где женщины ценились меньше лошадей, и это оказалось ужасным потрясением.

Когда Чикалазаде‑паша желал Инчили, все Другие немедленно отсылались. Визирь особенно любил, чтобы Кат прислуживала при омовениях. Надо было залезать к нему в теплую воду и ласково мылить его всего нежнейшими мылами. Потом они натирали тела друг друга душистыми маслами. Все заканчивалось вполне предсказуемо.

И такое внимание далеко не льстило Кат, наоборот, она чувствовала, как ее оскверняет ненасытная похоть визиря. Унизительна была и эта постоянная нагота. Ненасытный визирь часто овладевал ею три или четыре раза за ночь. Только неукротимый дух Катрионы и страстное желание бежать не давали ей сломаться.

Весьма важной оказалась и дружба с Латифой Султан. То, что они были кузинами, происходившими от Селима I, а их прабабушки души друг в друге не чаяли, сблизило и молодых женщин. Латифа рассказывала Кат истории, которые слышала от своей бабушки Гюзель.

Младые годы у той прошли на берегу Черного моря, во Дворце лунного света, где жили жены и дети принца Селима. В этих рассказах, овеянных любовью, присутствовала и Чира Хафиз.

– Жаль, что я не знала ее, – сокрушалась Латифа. – Бабушка Гюзель и ее сестра, тетушка Хали, всегда говорили о ней с такой любовью. Она обращалась с ними, как со своей дочерью, Нилуфер Султан.

– А я знала прабабушку, – поведала Кат. – Она умерла, когда мне было всего четыре года, но я помню эту красивую и властную старую даму. Внуки и племянники – числом не счесть! – всегда ее слушались. В замке Гленкерк, в фамильном зале, есть большой ее портрет, написанный незадолго до Турции. И мне никак не удавалось соотнести образ той красивой, гордой девушки с изысканной седовласой леди.

В глазах у Латифы появился озорной блеск. Она наклонилась вперед и зашептала:

– Наша религия запрещает рисовать людей, но Фирузи Кадим была художницей недюжинного дарования. Она написала много небольших портретов, где изобразила членов своего семейства, а перед смертью передала их дочери, моей бабушке Гюзель. А та, в свою очередь, передала мне. Сейчас я тебе их покажу! – Принцесса хлопнула в ладоши и сказала рабыне, явившейся на зов:

– В большом сундуке из кедра, обитом латунью, на дне лежит красный лаковый сундучок. Достань его и принеси сюда.

Сундучок тотчас доставили и осторожно положили принцессе на колени. Латифа открыла его с благоговением. Внутри было несколько подносов; она сняла бархатную подушечку с верхнего, где обнаружилось шесть овальных миниатюр – два мужских портрета и четыре женских. Кат сразу узнала не только свою прабабушку, но и ее лучшую подругу Фирузи Кадим, на которую Латифа походила как две капли воды. Принцесса улыбнулась.

– Красивые, не правда ли? Китаянка – это Зулейка Кадим, третья жена Селима I. Девочка бунтарского вида с глазами цвета янтаря – это Сарина Кадим, его четвертая. Тот из мужчин, что помоложе, – султан Сулейман, старший сын Чиры. Другой – султан Селим I.

Не отрываясь, Кат разглядывала этих людей и их отпрысков, чьи портреты лежали на нижних подносах. Особенно ее очаровал полнощекий малыш, который оказался принцем Каримом, или Чарлзом Лесли, первым графом Сайтен, и ее дедушкой. Рожденная и воспитанная как шотландка. Кат никогда и не задумывалась о своих восточных корнях. Однако у нее было столько же прав на титул «султан» после имени, сколько и у Латифы, но об этом никто никогда не узнает.

– Так странно думать, – заметила Катриона, – что некоторые из них одновременно и мои предки.

– Но, зная это, дражайшая Инчили, разве ты не счастлива с нами?

Кат вздохнула. Кузина была таким ребенком.

– Латифа, – начала она тихим голосом, – я не такая девочка, какой приехала на эту землю Чира. У меня дома – мой второй муж, ради которого я выказала неповиновение королю, а также девять моих детей. Я просто не могу выкинуть их всех из своего сердца. Я не люблю визиря. Я люблю моего настоящего супруга, лорда Ботвелла. Ты, которая любит пашу и которая жена ему уже столько лет, желаешь своему мужу только самого лучшего. Помоги же мне бежать, кузина! Помоги мне вернуться к моему господину! Как бы ты чувствовала себя, если бы тебя украли у Чика и принудили стать женой другого? Ты знаешь, что, когда мы с визирем наедине, он все время держит меня голой? Что мне дозволяется носить только ленты и побрякушки?

Латифа зарделась деликатным румянцем, и голос ее перешел в шепот:

– А мне и невдомек, Инчили. Он всегда был очень чувственным. Поэтому я и не возражала, чтобы он набрал себе огромный гарем. Лучше пусть уж другие удовлетворяют его аппетит! А я, после того как родились наши дети, оказалась относительно свободной от таких услад.

Мне они не особо нравятся. А тебе?

– Только с моим истинным господином. И тогда – нравятся очень. Всякий раз, когда я притворяюсь, будто покорна Чика, это причиняет мне страдание. Я чувствую себя уже не женщиной, а куклой, вещью.

Латифа кивнула, а затем доверительным тоном поведала:

– Как‑то раз Чика с моим кузеном султаном Мохаммедом устроили состязание, кто в один день лишит невинности больше девственниц. Выиграл Мохаммед, который обладал двадцатью четырьмя, но Чика отстал только на одну. Потом они решили, что настоящим победителем будет тот, у кого больше девушек забеременеют. Султан опять выиграл; у него понесли шестнадцать, а у Чика только девять.

– Пожалуйста, Латифа! – взмолилась Кат. – Пойдем к Эстер завтра. Я должна готовить себе побег, а иначе сойду с ума… И не поможешь ли ты нашему другу Хаммиду подыскать каких‑нибудь юных прелестниц, чтобы отвлечь Чика от моей постели? Хотя бы только иногда!

Принцесса сочувственно кивнула, и на следующий день обе супруги визиря почтили дом Кира своим визитом. Там Катриона смогла написать короткую весточку Френсису, заверив его в своей безопасности, в любви к нему и желании поскорее с ним воссоединиться. При Кат же письмо немедленно отправили, и тогда она спросила у старой дамы:

– А вы еще не придумали, как устроить мой побег, Эстер Кира?

– Возможно. Только твоему мужу придется приехать в Стамбул и помочь нам.

Старушка повернулась к Латифе:

– Иди погуляй по саду, дитя мое. Когда паша спросит тебя, знаешь ли ты, как бежала Инчили, ты честно ответишь, что нет.

Принцесса кивнула и удалилась.

– Я бы хотела, – начала Эстер, – чтобы твой муж приехал сюда тем же путем, каким вы вернетесь. Если он будет его знать, то потом вам придется легче. Вашим преследователям и в голову не придет, что вы можете двинуться по суше. Так что вы это и сделаете, хотя и не сразу.

Вы отплывете на небольшом судне и направитесь по Мраморному морю через Дарданеллы в Эгейское. Там.пройдете остров Лемнос и доберетесь до берегов Тессалии. Войдете в устье реки Пиньос и станете подниматься вверх по течению, пока это будет возможно. Затем пешком и перевалите через горы. На реке Аоос вас будет ждать вторая лодка. Спуститесь до самого моря, пересечете его и окажетесь уже в Италии. Обе реки текут по безлюдной местности, и есть только два городка на Пиньосе, так что вы никого не встретите. Однако опасность всегда существует, поскольку до самой Италии путь ваш лежит по землям султана. Поимка означает смерть.

– Лучше смерть с Ботвеллом, чем жизнь с Чикалазаде‑пашой! – с яростью отвечала Кат. – Когда, Эстер Кира, когда?

Старушка покачала головой:

– Никогда не думала, что встречу еще одну Чиру Хафиз. Чем они вас вскармливают в вашей дикой стране, отчего женщины становятся такими решительными?

По лицу Кат расплылась улыбка, озарившая его бунтарской радостью.

– Нас вскармливают свободой, Эстер Кира. Чистой свободой в больших дозах, опорой на себя и независимостью! А теперь… когда? Когда я смогу стряхнуть прах этой земли с моих туфель?

– Терпение, дитя мое! Прежде мы должны тайком привезти твоего мужа с другом в Константинополь. Потом их придется здесь прятать и ждать подходящего часа.

Когда же он пробьет, ты должна откликнуться сразу, а с собой не возьмешь ничего и никого, кроме служанки.

Все необходимое мы вам дадим.

– Вы сообщите мне, когда он появится здесь, Эстер?

– Нет, дитя мое, не сообщу. Если ты будешь знать, то уже не сможешь разыгрывать роль любящей жены визиря. Я свяжусь с тобой, когда придет день побега.

Веки у Катрионы защипало от слез, и в горле застрял комок.

– Вы правы. Я не стану подвергать его опасности. – А потом ей пришла в голову одна мысль. – Эстер, где жила моя прабабушка, когда ее сын стал султаном?

– В Эски‑Сарае, в Старом дворце. Но теперь он совершенно обветшал да к тому же поврежден пожаром. Со времен Селима II он пустует. А почему ты спрашиваешь?

– А комнаты, где жила прабабушка, сохранились?

– Да, дитя мое. Сын Чиры опечатал их после ее официальной смерти. Двадцать четыре года назад Эски‑Сарай поразил страшный пожар, но эти покои были в Лесном дворе, вдали от основного гарема, и огонь до них не дошел.

– Я схожу туда, Эстер Кира! Когда Чира тайно бежала, то в спешке позабыла нечто очень для нее дорогое. Я знаю, где эта вещь находится, и хочу ее взять!

Глаза старушки засверкали.

– Я сама отведу тебя в Эски‑Сарай, дитя мое. Я не видела Старый дворец со времен пожара, а в покоях Чиры Хафиз не была уже больше полувека. И прежде чем умру, навещу места своей молодости. Отправляйся в сад и приведи Латифу Султан. Без нее нам никогда не убежать от бдительного Османа. Ты не против, если она пойдет с нами?

– Нет, только пусть согласится, что, если я обнаружу то, что ищу, это будет мое.

– Согласится.

Услышав, что задумали Кат и Эстер, Латифа с воодушевлением захлопала в ладоши.

– Я никогда не была в Старом дворце, – сказала принцесса. – Бабушка ушла оттуда после замужества, и мой отец родился уже в доме Гюзель.

– А кто была твоя мать? – спросила Катриона.

– Аиша Султан, дочь Нилуфер, единственной дочери Чиры Хафиз, то есть сестры твоего деда.

– Так мы, оказывается, дважды кузины, – удивилась Кат. – Почему ты мне раньше не говорила? То, что я ищу, могло бы законно принадлежать тебе как правнучке Чиры.

– Нет, кузина. Что бы ты ни искала, у тебя более сильные права, потому что ты происходишь по мужской линии, а я – по женской. И к тому же, что бы то ни было… – прелестные бирюзовые глаза лукаво сверкнули, – мне почему‑то кажется, что Чира отдала бы это тебе. Ты, конечно, больше похожа на нее, чем я.

А теперь пойдемте, но прежде отделаемся от Османа, чтобы никто у нас не путался под ногами.

Во дворе носильщики уже стояли наготове. Эстер удобно устроилась в своем просторном паланкине, а Кат села в другой. Латифа подозвала назойливого евнуха.

– Господин Кира дает нам дюжину стражников, – сказала принцесса. – Мы с Эстер покажем Инчили, где жила наша прабабушка. Тебе идти нет нужды. Оставайся в гостях у своего друга Али.

Раздираемый между чувством долга и желанием приятно провести время с главным евнухом семьи Кира, Осман заколебался. И пока негр пребывал в растерянности, Кат выскользнула из носилок и шагнула к нему. Под кисейным покрывалом ее глаза угрожающе сощурились.

– Насекомое! – зашипела она. – Как ты смеешь ослушаться своей госпожи Латифы Султан? Если сию же минуту не пойдешь обратно в дом, то я расскажу моему господину Чика, как дерзко ты вел себя с его первой женой! За твое непослушание он прикажет забить тебя до смерти!

И, повернувшись спиной, она плутовски улыбнулась Латифе, которая едва сдерживала смех. Испуганный евнух, лицо которого стало пепельно‑серым, убежал в дом.

Когда молодые женщины рассаживались в паланкине, Латифа захихикала:

– Ты, может, и родилась шотландкой, моя западная кузина, но в тебе есть и османская кровь. Это дает себя знать.

– Когда враг колеблется, Латифа, никогда не позволяй ему собраться с мыслями или с силами. Старая боевая мудрость горцев.

Паланкины быстро двигались по шумным улицам.

Когда снаружи стало тише. Кат почувствовала, что носильщики с напряжением идут в гору. Наконец они остановились. Латифа наклонилась и открыла занавески.

Шагнув наружу, она подала руку кузине.

Перед ними возвышались обугленные руины великого дворца, который увенчивал когда‑то один из семи холмов Константинополя. Внизу, сверкая в лучах заходящего солнца, лежал Золотой Рог. Отсюда был виден весь город, а вдали, где угадывались очертания Ени‑Сарая, голубел Босфор. Все три женщины замерли, очарованные этой величественной картиной. Затем Эстер Кира сказала:

– Пойдемте, дети мои, я покажу вам Лесной двор, где некогда жила Чира Хафиз. – И она дала знак двум стражникам идти следом. – Они все услышат, но ничего не расскажут, – пояснила старая дама с хитрой улыбкой. – Они немы.

Эстер повела своих спутниц вокруг обвалившихся стен Старого дворца, и вскоре они подошли к небольшим железным воротам, совершенно заросшим. Здесь еврейка остановилась и кивнула своим людям:

– Вырубите кусты лишь настолько, чтобы нам пройти, но чтобы никакой прохожий не заметил.

– А что, если ворота заперты?

– Так и должно быть, дорогая. Но когда‑то мне доверили ключ, который, возможно, еще их откроет.

С этими словами Эстер шагнула к замку, опутанному паутиной, и осторожно попыталась его открыть. После небольшой встряски ключ со скрипом повернулся.

Скрипя ржавыми петлями, ворота медленно открылись.

– Оставайтесь здесь, – велела Эстер немым, а сама неспешно вошла туда, где когда‑то был сад Чиры Хафиз.

Папоротники, сорные травы и осенние цветы росли по пояс. Они давно презрели некогда четкие границы клумб и теперь лезли даже на замшелые кирпичные стены. До самого пожара 1574 года за садом тщательно ухаживали. Живые изгороди, не подрезавшиеся в течение этих двадцати четырех лет, высились вдоль гравийных дорожек подобно зеленым стенам. Поразительно, но фонтаны все еще били и полнились не только одичалыми водяными лилиями, но и огромными золотыми рыбками.

– А откуда приходит вода? – спросила Кат.

– Ее качают из‑под земли по одному из римских или византийских акведуков. До того как Мохаммед Завоеватель взял город у византийцев, это был императорский дворец. А вот и Лесной двор Чиры Хафиз.

Катриона поежилась. Никогда, даже в самых дерзких своих грезах, она не думала, что попадет в Стамбул, и уж тем более в тот самый дворец, откуда ее прабабка – та властная старая женщина – скрытно правила целой империей. Вот одно из тех мест, где Мэм была молодой и красивой, где ее страстно любил великий султан. Прежде Кат никогда так не думала о ней, потому что образ старой женщины был в ее памяти слишком силен. И когда Эстер открыла дверь и шагнула в комнату, то шотландка вошла следом, исполненная благоговения.

Внутри царили тишина и неподвижность. Повсюду лежала пыль, висела паутина. Кат снова поежилась, ощущая вокруг себя духов прошлого. Подле нее стояла Эстер Кира, погруженная в воспоминания.

Постепенно глаза Кат привыкли к темноте, и ей не составило труда обнаружить изразцовую стену у камина.