Глава 9. Потрясенная Анита вечером говорила Сезару:

Потрясенная Анита вечером говорила Сезару:

– Можешь счесть меня кем угодно – клеветницей, злопыхательницей, – но мне кажется, что сеньора Лафайет не намерена заниматься своими детьми!

– Завтра мы пригласим на консультацию нашего врача‑психиатра, тяжелая послеродовая депрессия, как ты знаешь, совсем не редкий случай.

– Да, конечно. Я уже с ним поговорила. Он придет к ней в девять. Я‑то понимаю всю серьезность ситуации.

Сезар обнял Аниту. Кто как не они понимали всю серьезность ситуации – операцию ребенку Изабел нужно было делать завтра или никогда.

– Я пойду все приготовлю, – сказал Сезар. – Вот увидишь, завтра все уже будет в порядке.

Анита слабо улыбнулась и кивнула. Но она в это не верила. Сезар просто успокаивал ее. Она снова пошла в детскую палату и долго смотрела на крошечное существо, которое старательно боролось за свою жизнь, с хрипом добывая себе кислород, едва шевеля ручками и ножками.

Острое чувство жалости пронзило сердце Аниты. Они с Сезаром должны были помочь выбраться этому червячку на свет. Помочь укрепиться в жизни!

Неистощимые запасы любви, таящиеся в человеческом сердце под спудом, сейчас понадобились крошечному комочку, лишенному материнской помощи. Он был здесь для того, чтобы его любили. Чтобы помочь понять, как сладко каждому сердцу любить.

Если бы Анита могла, она прижала бы к своей груди этого крошку и перелила бы в него часть своей жизненной силы. Но малыш, видно, и сквозь стеклянный колпак почувствовал направленный на него поток жизнетворной энергии, он зашевелился чуть сильнее и приоткрыл мутные глазки.

– Мы тебя спасем, слышишь? Мы тебя спасем, – повторяла Анита, сидя рядом с малышом, готовя его к операции.

Психотерапевт, который час беседовал с Изабел утром, не нашел в ее психике никаких послеродовых отклонений.

– Типичный нарциссизм, человек, зацикленный на себе. Никакого положительного решения вы от нее не дождетесь. Она нисколько не сомневается в своем праве решать судьбу своего ребенка и решает ее исходя из собственного удобства. Ей удобно, чтобы этого ребенка не было.

– Спасибо, доктор Гонсало, – поблагодарила Анита и все же сделала еще одну попытку поговорить с Изабел.

В ответ она получила именно то, что и предполагала, – очередную отговорку.

– Медлить больше нельзя, – подвел итог Сезар. – Теперь каждая секунда ухудшает исход нашей операции. Еще два часа, и она будет бессмысленной.

Анита с глазами, полными слез, подошла к мужу.

– Сезар, – сказала она, – я обещала ему, что мы его спасем.

– Кому? – не сразу сообразил Сезар, занятый мучительной работой поиска решения и взвешивания последствий.

– Луисинью. Я назвала его Луисинью и разговаривала с ним всю ночь. Он все понял. Он хочет жить, Сезар.

– Анита, ты понимаешь, чем это нам грозит? Ты понимаешь, что мы становимся преступниками? У нас нет никаких законных оснований для того, чтобы заботиться о судьбе этого ребенка?

– Сезар! Однажды ты уже преступил из милосердия закон природы. Ты доверился материнской любви, которая посягнула на природный закон. Ты долго мучился. Твое решение далось тебе нелегко. Но теперь ты видишь, что тебе не в чем раскаиваться. Любовь притягивает к себе любовь, в семье Элены нет обездоленных и несчастных. Эдуарда стала любящей матерью. Любя, она стала более мудрой и более зрячей. Им всем стало легче друг с другом. Отказавшись от своего ребенка, Элена ничего не потеряла, наоборот, она приобрела любящую дочь, зятя, сына, внуков, мужа. Тебе не в чем себя винить. Последуй и сейчас милосердию, и ты увидишь, закон перед ним отступит.

Любящее сердце Сезара было согласно с Анитой, хотя решение далось ему нелегко – слишком живо было в его памяти состояние тоски и депрессии, когда он сомневался в своей правоте. В этом случае он в своей правоте не сомневался, он давал клятву Гиппократа, он обещал бороться за жизнь, но вот что будет с этой жизнью дальше?..

– Сейчас не время думать об этом, – ответила Анита, словно бы прочитав его мысли. – Твое дело – готовиться к операции.

Сезар кивнул, он был согласен с Анитой.

Анита решила еще раз поговорить с Изабел, она хотела добиться от нее хоть какого‑нибудь положительного решения. Может быть, она согласится оставить сына в клинике, отдать в детский дом или позволить усыновить.

Изабел ничего не отвечала на предложения Аниты. Она прекрасно понимала, что за ними стоит ее согласие на операцию, а значит, череда всевозможных хлопот и последствий. Со здоровым ребенком, если сдать его куда‑нибудь, и то меньше хлопот, чем с калекой. Изабел не хотела иметь дело до конца своих дней с опекунскими советами, клиниками и тому подобным. Сейчас она не ощущала никакого чувства вины перед жалким комочком мяса, но рано или поздно общество нагрузит ее этой виной. Она будет чувствовать, что она – плохая мать, что жалкий получеловек нуждается в ней, в ее заботах, и мало ли что еще она будет чувствовать. Но она этого не хотела. Она хотела быть свободной, и никто не имел права вмешиваться в ее жизнь и ее решения!

Анита поняла: от Изабел она ничего не добьется. Родив, она не стала матерью и хочет только одного: смерти собственного ребенка. Ну что ж, отрицательное решение – это тоже определенность.

Все это время Анита была на удивление собранна. Она существовала словно бы вне эмоций. Ни гнева, ни негодования, ни возмущения по отношению к Изабел она не испытывала. Она изучала, чего можно от нее ждать. И поняла, что если ее избавить от ребенка, она никогда не будет искать его, никогда о нем не вспомнит. Ну что ж, бывают ситуации, когда даже это благо.

Все было выяснено, и Анита заторопилась в хирургический корпус, она должна была ассистировать мужу.

Полчаса напряженнейшей работы, и операция была завершена. Сезар работал словно часовщик с тончайшим механизмом, и работал успешно. Он сделал все от него зависящее, но состояние ребенка было очень тяжелым.

– Он не выживет, – тихо сказал Сезар, глядя на безжизненное тельце. – Но мы сделали все, что могли.

Он вызвал заведующего педиатрическим отделением. Тот внимательно осмотрел ребенка и с печальным видом развел руками:

– Похоже, на этот раз ты опоздал, Сезар. Пойдем оформим документы. Где разрешение матери на операцию?

Пока тот выписывал свидетельство о смерти, Сезар ему объяснял, что все и получилось из‑за того, что мать тянула с разрешением.

– Если ты его не получишь, это грозит тебе самыми серьезными последствиями.

– Тюрьмой? – уточнил Сезар.

– До тюрьмы, я полагаю, не дойдет, ни одно учреждение не заинтересовано в скандале. Но увольнение – это точно. Все будет зависеть от матери. Как она отнесется к смерти ребенка. Мать может возбудить против тебя судебное дело. И даже упечь в тюрьму.

Сезар иронически усмехнулся – жизнь, как всегда, полна парадоксов, теперь его судьба в руках той, что так жестоко и неосмотрительно распорядилась судьбой своего ребенка.

Возле ребенка сидела Анита. Поглядев на мужчин, она взяла его и унесла в отдельный бокс.

– Отправляйся к сеньоре Лафайет, ознакомь ее с тем, что произошло, и постарайся уладить дело. Это в твоих интересах.

Сезар тяжело вздохнул. Неудачная операция для хирурга – это всегда тяжелейший стресс, а тут еще и дополнительные неприятности. Видеть сеньору Лафайет у него не было ни малейшего желания, и улаживать что бы то ни было – тоже. И вообще сообщать о летальном исходе не входит в его обязанности! Он уже хотел было отказаться от незапланированного визита, как вдруг сообразил, что в этом визите заинтересован только он. Что ему идут навстречу. Больше того, оказывают благодеяние. Сезар еще раз тяжело вздохнул и пошел.

Сеньора Лафайет, увидев его, насторожилась, напряглась – она ждала нового неприятного разговора. Но вместо всяких слов хирург протянул ей бумагу. Ознакомившись с ней, Изабел испытала величайшее облегчение, и оно не могло не отразиться у нее на лице. В эту минуту Сезар почувствовал к ней величайшее отвращение. Но превозмог себя и сказал:

– Если вы соблаговолите дать разрешение на уже сделанную операцию задним числом, мы будем считать все формальности улаженными.

Изабел соблаговолила. Она собственноручно написала просьбу, поставила число этого дня и даже час – вскоре после визита психотерапевта. Судьба была на ее стороне, можно было простить самовольство молодого хирурга.

– Свидетельство о смерти вы получите, когда будете выписываться из нашей клиники, – сказал Сезар и вышел. Он чувствовал себя совершенно опустошенным.

В его практике еще не было таких откровенно бездушных пациенток. Может, он и в самом деле не приспособлен к профессии врача, может, он слишком чувствителен?

Вернувшись в отделение, он отдал бумаги главному, тот, посмотрев на бледное лицо Сезара, посочувствовал:

– Все в жизни бывает, привыкнете, сеньор Андраду. У вас, кажется, нет больше сегодня операций, поэтому отдыхайте. К завтрашнему дню будьте, пожалуйста, в лучшей форме.

Сезар поблагодарил и пошел искать Аниту.

Он нашел ее в маленьком боксе с малышом на руках.

– Тише, – сказала она ему. – Он спит. У Сезара упало сердце. У Аниты и раньше бывали навязчивые идеи, но теперь это было что‑то гораздо более серьезное. Сезар даже остерегался дать происшедшему название. Он только стоял и смотрел на Аниту с ребенком. Смотрел, и из глаз его катились слезы. Вот итог его семейной жизни: лишившаяся разума жена с мертвым ребенком на руках! Он упал на колени возле сидящей Аниты, обнял свое уходящее счастье, словно мог удержать его, защитить, и, целуя руки жены, бормотал:

– Погоди, любимая, погоди, не отчаивайся. Вот увидишь, что‑то еще будет у нас с тобой, что‑то еще будет…

– Я не отчаиваюсь, Сезар, наоборот, – счастливым шепотом сказала Анита, и от этого счастливого шепота он похолодел.

– Пойдем, наверное, ты устала, дай я подержу ребенка, и мы с тобой подойдем к нашему психотерапевту, он даст тебе успокаивающее. То есть укрепляющее, я хотел сказать.

Сезар протянул руки, и Анита положила на них ребенка. Это был хороший признак. Сезар боялся, что Анита не захочет с ним расстаться. Как видно, сдвиг у нее произошел на почве материнства – она совместила себя со своей пациенткой, считает себя матерью, а ребенка живым.

– Сезар, не смотри на меня с таким испуганным видом, – улыбнулась Анита, – лучше посмотри на Луисинью, когда вы все думали, что он умер, он просто отдыхал.

– Да, да, отдыхал, дорогая. Просто отдыхал, – поспешно согласился Сезар.

Всю его усталость как рукой сняло. Он лихорадочно соображал, что ему делать дальше. Собственно, главное – найти хорошего врача, потом клинику. Он может быть хирургом и в неврологической больнице. Какие же операции он может делать, нужно сообразить…

– Сезар, посмотри на Луисинью, – настойчиво повторила Анита.

И Сезар мельком взглянул на лежащее у него на руках спеленутое тельце. Потом стал вглядываться в маленькое бледное личико – нет, черты не обострились. Нет и синюшного треугольника. Он прислушался и уловил еле слышное дыхание. Господи! Да что же это такое? Такого же не бывает! Господи!

Он поднял изумленный недоверчивый взгляд на Аниту.

– Да, да, Сезар, ты сделал чудо. Он просто такой слабенький, что не мог сразу справиться, вот и все. Ты слышишь, что он дышит и не хрипит? Скоро будет проходить наркоз, нужно позаботиться о питании.

– Погоди, Анита, что‑то я ничего не соображу… Что ты делала все это время? Я сам видел, что он не дышит. Не я один констатировал летальный исход. Мы не могли ошибиться.

– Могли, – сказала Анита, – но я, конечно, ему помогла, но только чуть‑чуть, потому что он не хотел умирать. Он хотел жить. Я это поняла еще вчера ночью.

– Но что ты делала? – в недоумении спросил Сезар.

– Говорила с ним, звала его к папе и маме, он просто заблудился впотьмах и выбрал не ту тропинку. Есть такая практика у индейцев‑чероки, они зовут назад заблудившегося младенца и поют ему древнюю песню. Я рассказала ему о нас с тобой, которые так ждут своего малыша, и спела ему эту песню. Он услышал.

– А сеньора Лафайет? Как нам быть с ней?

– Никак. Ты даже не упоминай у нас в доме про эту ведьму, а то малыш испугается и опять уйдет блуждать в потемках. Мы родили этого младенца, мы дали ему жизнь, ты и я. Он пришел к нам, он хочет жить с нами.

Наверное, жена у него была все‑таки сумасшедшей, но как же он любил ее, эту свою сумасшедшую!