Снабжение

Вопросами провиантского и вещевого довольствия всех войск занимались два департамента Военного министерства: комиссариатский и провиантский. Согласно положениям «Учреждения для управления Большой Действующей Армии», при главном полевом штабе армии создавалось интендантское управление, подчиненное Генерал-интенданту армии. Это управление по функциям также делилось на два управления: полевое провиантское под руководством полевого Генерал-кригскомиссара и полевое комиссариатское под руководством полевого Генерал-провиантмейстера.

Основные заботы службы вещевого снабжения в 1812 г. касались обеспечения многочисленных резервов, с чем в целом отечественная промышленность и справилась, правда, перейдя к концу года на ряд более дешевых заменителей положенных по табелю материалов.

В действующей армии главной проблемой оставался быстрый износ обуви, с чем справились, приказав еще в начале 1812 г. построить по дополнительной паре сапог для всех строевых чинов. «Дабы не нуждаться обувью при быстрых движениях», «лишние» сапоги носили при себе, заматывая их в скатку [13].

Снабжение вещами происходило по срочной системе. Каждый предмет обмундирования, снаряжения и вооружения имел установленный срок ношения и заменялся после минования этого срока. Все внеплановые замены оговаривались специальными распоряжениями. Большинство суконных вещей имели 2-летний срок службы, кожаные вещи — 8-летний срок, а металлические — 20-летний. Почти вся одежда «строилась» непосредственно в полках; для изучения новых фасонов в Санкт-Петербург от дивизий регулярно высылались закройщики [11, л. 2]. Остальные вещи заготавливались Комиссариатским департаментом.

Поставки провианта в условиях военных действий приобретали стратегическое значение, зачастую оказывая влияние на общую боеспособность войск. По положению мирного времени каждому солдату полагалась ежесуточная «Петровская дача» — 2 фунта 40 золотников (или по объему 16/30 гарнца) ржаной муки и 24 золотника (по объему 1/20 гарнца) крупы. Мука могла заменяться 3 фунтами печеного хлеба или 1³/₄ фунта сухарей. Основной «приварок», то есть, как правило, мясные продукты, закупался самими солдатами за счет артельных средств, а в ряде случаев поставлялся обывателями. Нередко мясную или рыбную порцию полки получали за отличия на парадах, смотрах или маневрах. В марте же 1812 г. вдобавок к обычной выдаче провианта были назначены регулярные мясная (1/2 фунта мяса) и винная (1/80 доля ведра) порции в следующем соотношении: по 2 мясные и 2 винные порции в неделю армейским полкам и по 3 мясные и 4 винные порции в неделю гвардии [143, с. 418]. Суточный рацион подъемных лошадей составлял 2,5 гарнца овса и 20 фунтов сена.

Для снабжения солдат готовыми сухарями полки высылали в тыл команды хлебопеков, которые присоединялись к своим частям по мере выполнения своих функций. В 1812 г. единственной в своем роде стала одиссея команды хлебопеков 40-го егерского полка. В приказе по 1-й армии от 20 июля объявлялось: «40-го Егерского полка поручик Гнилокишков, оставленный от полка с 25-ю человеками нижними чинами для хлебопечения, на всем расстоянии от Диены до Велижа, неоднократно встретившийся с неприятелем, несколько раз им атакованный, с потерей только 6-ти человек прибыл к Армии. Шефу полка, полковнику Сазонову, не заботящемуся о собрании отделяемых им от полку людей и утаившему потерю поручика с 25-ю человеками, отказывается от командования полка, который сдать старшему по себе» [44, с. 439, 440]. История имела совершенно счастливое завершение: поручик «за отличие» был произведен в штабс-капитаны, а на следующий день «во уважение просьбы генерал-майора графа Палена» Сазонову возвратили командование полком.

Обоз каждого гренадерского и пехотного полка состоял из 6 лазаретных и 12 провиантских фур, 12 патронных ящиков, 12 ящиков с палаточными принадлежностями, 2 фур для полковых дел и казны, фуры для полковой церкви, фуры для слесарного инструмента и аптечной фуры. Кроме того, во вновь сформированных в 1811 г. полках обоз был еще более сокращен: на полк полагалось 12 патронных ящиков, 12 провиантских, 3 лазаретных и 3 полковых (для казны и письменных дел, для казначейства, для инструментов) фур. Егерские полки, кроме тех, которые несли службу на Кавказе и в Молдавии, не имели палаток, а следовательно, и палаточных ящиков.

Во время кампаний для облегчения подвижной части армии, как правило, старались избавиться от палаточных ящиков, оставляя их на квартирах. Так, в марте 1812 г. был разослан официальный приказ, запрещающий брать в поход палаточные ящики. При этом артельные котлы, по штату перевозимые вместе с палатками, подвешивали на патронные ящики, к которым припрягали третью лошадь [27, л. 26]. Котлы в походах довольно быстро изнашивались, а потому всегда числились среди предметов первой необходимости. Поэтому понятна радость солдат, которым удавалось заполучить эти котлы тем или иным способом. По воспоминаниям офицера 26-го егерского полка А.И. Антоновского, «10-го августа арьергард наш находился в Белом. Перед обедом солдаты, купаясь в озере, нашли клад, именно — железные котлы по тому образцу какие встречалось видеть у Баварцев… Выкупались прекрасным образом и запаслись котлами, которых более сотни вытащили из озера и роздали в полк» [78, с. 128,129].

Состав остальной подвижной части также значительно сократили в начале апреля. В приказе по 1-й Западной армии от 4 апреля прежде всего строго ограничивался обоз старшего командного состава. Теперь полному генералу и начальнику корпуса полагалось иметь 3 повозки в 4 лошади, генерал-лейтенанту — 2 повозки в 4 лошади, генерал-майорам на должности начальника дивизии — 1 повозку в 4 и 1 повозку в 2 лошади, остальным генерал-майорам — 1 повозку в 4 лошади, полковникам в должностях шефов или командиров полков — 1 повозку в 3 лошади, прочим полковникам, подполковникам, а также майорам в должности полковых командиров, корпусному штаб-доктору и дивизионным докторам — 1 повозку в 2 лошади. Всем прочим чиновникам предлагалось иметь «токмо вьючных лошадей». Далее в приказе речь шла о полковом обозе: «Полкам иметь при себе священников; но церквей в каждой дивизии как пехотной, так и кавалерийской иметь по одной. Артельных повозок и лошадей отнюдь никому иметь не позволяется. Верховых же по положению; но дабы нижние чины не были принуждены продавать артельные свои повозки и лошадей за бесценок, то подать корпусным начальникам немедля рапорт, сколько у них в полках артельных повозок и лошадей имеется налицо; и что они стоят. Деньги им заплачены будут из экстраординарной суммы, а лошади и повозки возьмутся в подвижной магазейн». Предвидя возможные злоупотребления, командование декларировало, что «сверх… положения сего строго запрещается иметь излишнее» [44, с. 393-395].

В дальнейшем полковой обоз еще более сократился; часть повозок была отправлена к тяжелым обозам, двигающимся впереди армии. В составе этих обозов перемещением запасов продовольствия занимались подвижные «магазейны». Из приказов по армиям можно понять, каким именно образом происходил оборот продовольствия в войсках. 24 июня П.И. Багратион отдал следующий приказ: «Провиантские фуры и повозки подвижного магазейна останавливаются на время в Мире для раздачи полкам сухарей. Когда они будут проходить чрез оное местечко, гг. генералам-шефам тотчас по получении сего разобрать запасные свои повозки и если на людях нет на 4 дня сухарей, то оные дополнить из сих повозок. В провиантских фурах, которые идут с полками, то есть при каждом батальоне по одной фуре непременно иметь полное число сухарей на 6 дней. Естьли будут пустые повозки, то оные изломать и бросить, а остающихся от них лошадей припрягать к тем фурам, которые идут с армиею, волов же обратить на порцию людям.

^{Русский обоз. И.А. Клейн. 1815 г. Городской исторический музей г. Нюрнберга. Германия.}

^{Офицерская повозка. И.А. Клейн. 1815 г. Городской исторический музей г. Нюрнберга. Германия.}

В Колках и в Мире имеется большое заготовление фуража, почему кавалерийским и пехотным полкам запасти себя нужным фуражом, на сие позволяется употребить их запасные фуры, если они где есть» [35, с. 177].

Часть фуража в пехотных полках использовалась для кормления крупного рогатого скота, за счет которого обеспечивалась выдача мясных порций. Во время же отступления солдатам нередко удавалось добывать продовольствие из намеренно уничтожаемых запасов. С особенной радостью воспринимались дополнительные винные порции, что нередко отмечалось в воспоминаниях очевидцев. Так, например, при открытии боевых действий 16 июня солдатам 26-го егерского полка на привале была выдана двойная винная порция, а часть вина из бросаемых бочек было разрешено взять с собой. По словам офицера полка, «приволье вина переродило наших солдат. Забыв тяжесть ноши, изнурительный поход, пренебрегая… предстоявшею опасностью, в рядах наших затянули песни. Затейщики подняли пляску; потешаясь сами, и других веселили» [78, с. 12,13]. Не всегда злоупотребления приводили к столь безобидным последствиям. Расположенная вблизи города Поречье 2-я бригада 17-й пехотной дивизии испытала немалые волнения из-за шума в городе, где стояла Главная квартира 1-й армии. По словам П.А.Тучкова, «ночью услышали мы непомерный крик в городе, где расположена была главная квартира, и даже громкое ура! раздавалось в ночной тишине. Я не знал, к чему сие можно было отнести, а потому, приказав моему отряду стать к ружью, послал адъютанта моего узнать о причине сего крика. Чрез полчаса возвратился он ко мне и донес, что это ничто иное было, как то, что разных полков люди, найдя оставленные откупщиками винные подвалы и выкатя из оных бочки с вином, праздновали счастливую свою находку; но шум был скоро прекращен…» [150, с.1928-1968].

В целом все очевидцы отмечают очень неплохое качество продовольственного снабжения русской армии в начале кампании, достигшего своего пика в Тарутинском лагере.

Основные же проблемы со снабжением начались во время преследования неприятеля, особенно после Смоленска. Офицер лейб-гвардии Финляндского полка Ртищев вспоминал о тяготах победоносного похода: «Находясь в резерве, простояли мы двое суток в лесу, по колено в снегу и без куска хлеба. Наконец вспомнили об нас, прислали к нам бочку ячменных круп и бочку горелки. Горелку мы разделили по ротам манерками, и с ней расправа была скорая; но что делать с крупой? Котлов нет, варить не в чем, есть ее сухую нельзя, — давай подниматься на хитрости, — стали сдирать с елей кору и в этих лубках варить крупу — как же варить? А вот как: лубок согнув в виде кузова, положим в него крупу, снегу и давай на огне жечь; и лубок горит, и крупа горит — и выйдет что-то вроде горелого комка, который мы и ели с жадностью. Тут мы дошли от голода до величайшего бедствия… Но ни мы, ни солдаты не унывали и по получении провианта распевали песенки» [70, с. 255]. Ему вторил и Ф.Н. Глинка: «…Трофеев у нас много, лавров девать негде, а хлеба — ни куска… По причине крайне дурных дорог и скорого хода войск обозы наши с сухарями отстали, все окрестности сожжены неприятелем, и достать нигде ничего нельзя. У нас теперь дивятся, как можно есть! и не верят тому, кто скажет, что он ел» [62, с. 95].

К каждому полку приписывались маркитанты — купцы, члены их семей или нанятые работники, которые следовали за своими частями во время похода и осуществляли торговлю необходимыми товарами.