Борьба за новую повповщицкую идеологию

Завершение исканий священства ставило перед старообрядчеством две задачи: выработать правильную церковную организацию, которая заменила бы временные чрезвычайные нормы, и определить содержание своей идеологии и отношение к синодской церкви соответственно изменившимся условиям. Первая задача была разрешена быстро, ибо тут у старообрядцев был уже готовый образец в виде проекта Рязанова. Распорядительным органом остались, как и прежде, съезды делегатов от старообрядческих общин, ведавшие всей административной и хозяйственной частью; сверх того стали созываться «освященные соборы» из клириков для разрешения только специальных вопросов вероучения и культа, но и в них принимали участие выборные от мирян. Текущие дела были поручены духовному совету, состоявшему из архиереев и избранных священников; этот совет всецело зависел от старообрядческих съездов и был послушным орудием в руках московских капиталистов. Старообрядцы с гордостью говорили, что их организация вполне согласуется с канонами, по которым участие в церковных делах предоставляется не только клиру, но и мирянам, в то время как официальная церковь отклонилась от канонов и стала «цезареанистской». Но в действительности каноническая правильность старообрядческой организации была, конечно, под большим сомнением. По существу же старообрядческая церковь, несомненно, отличалась от синодальной тем, что она основывалась на свободном вступлении в нее членов и явилась организацией враждебной крепостному строю силы капитала, в то время как синодская церковь была принудительной организацией, служившей крепостническому реакционному государству.

Вторая задача была много сложнее. Мы видели, что раскол в XVII в. носил догматический характер: магические формулы культа были для человека XVII в. догмой, и, когда Никон заменил старые формулы новыми, он действительно переменил старую веру на новую веру. Двести лет спустя настроение переменилось. Традиция и мученичество освятили старые книги и старые формулы; /330/ они стали чем-то родным, с чем сжилось сердце старообрядца и что стало знаменем его веры. Но вместе с тем религиозное сознание не могло остаться на прежней анимистически-фетишистской основе, хотя пережитки ее держались цепко и стойко. То, что было непререкаемой истиной для московского лавочника или ремесленника XVII в., не выезжавшего за пределы окрестностей Москвы и бившегося в тщетной борьбе с треклятыми англичанами, для капиталиста XIX в. казалось суеверием и празднословием. Несмотря на всю живучесть некоторых элементов старого мировоззрения, сквозь толщу таганских и рогожских стен и кафтанов понемногу просачивалась мысль, что, по существу, догматы старообрядчества те же, что и догматы синодской церкви. Несмотря на редакционные разночтения, у них одно и тоже писание, один и тот же основатель; разница между ними касается только обрядности и точек зрения на отношение церкви к государству. Мы знаем, что центр тяжести различия лежал только в этом последнем пункте, зависевшем от различного социального состава той и другой церкви. Работа по разрешению вопроса о содержании веры и отношении к синодской церкви и к другим старообрядческим толкам затянулась, и только 24 февраля 1862 г. появилось знаменитое «Окружное послание единыя, святыя, соборныя, древлеправославно-кафолическия церкви». Оно было составлено первоначально мирянином Ксеновым и затем санкционировано духовным советом. Этот документ был напечатан и разошелся не менее как в 800 000 экземпляров — цифра, которая гораздо лучше свидетельствует о численности поповщины в 70-х годах, чем официальная статистика: согласно последней, по переписи 1897 г., в России было якобы только 447 000 поповцев...

«Окружное послание» прежде всего окончательно и торжественно порывает со старой старообрядческой идеологией XVII в. Оно предает анафеме десять «тетрадей», наиболее распространенных в раскольничьей массе, в которых обосновывалась вся эсхатология конца XVI — начала XVIII в., цари и патриархи провозглашались антихристами или антихристовыми слугами, а церковь и священство — прекратившимися. Эта эсхатология уже давно потеряла всякое значение в глазах буржуазных верхов поповщины; теперь устами «освященного собора» всей пастве, пасомой из Рогожского кладбища, объявлялось, что вся эта эсхатология кощунственна и богопротивна, император есть лицо боговенчанное и богохранимое, а /331/ церковь будет существовать вечно, ибо врата адовы ее не одолеют. Эта истинная церковь есть старообрядческая церковь; православная синодская церковь тоже не еретическая, ибо она верует в того же самого бога и Иисуса Христа, служит им правильным культом, имеет таинства и святыни, хотя и отличающиеся по внешности от старообрядческих. Ее грех не в обрядовых различиях, а в отношении ее к старообрядцам. Никон изменил древнецерковные предания, освященные именами патриархов Иова, Гермогена, Филарета, Иоасафа и Иосифа, и насильственно заставлял служить новым чином; собор же 1667 г. закрепил его дело, произнеся клятву и анафему на святое имя Иисуса и двуперстное сложение, и с тех пор официальная церковь не перестает мучить и гнать старообрядцев, не виновных ни в какой ереси, а только в преданности старым обрядам. В этом-то и заключается «важная и богословная вина» отделения старообрядческой церкви от синодальной. Антихрист же, вспоминает опять «Окружное послание», еще не пришел, а когда придет, то, по писанию, будет из рода еврейского, из колена Данова, родится от блуда; о дне и часе его пришествия, страшного суда и кончины мира никто не знает, кроме самого Иисуса Христа. Таким образом, «Окружное послание» твердо и решительно определяло вероисповедную и социальную позицию поповщинской церкви. Феодальной церкви буржуазная церковь говорила, что, пока феодальное государство борется с буржуазией, между обеими церквами не может быть примирения. Эксплуатируемой массе она указывала, наоборот, на вершину враждебной ей пирамиды и учила почитать ее и бояться ее. Так фарисейская буржуазия общины второго храма, с брезгливостью сторонившаяся языческого Рима, говорила стонавшему под нею гам гаарецу (народу земли): «Молись о благополучии правительства; ибо если бы не страх перед ним, то один другого пожрал бы живьем».

Однако «Окружное послание» не сразу достигло цели; вместо того оно сначала внесло в старообрядческую церковь жестокие раздоры, продолжавшиеся почти в течение трех десятилетий. В борьбе, разгоревшейся вокруг «Окружного послания», сказались двоякого рода противоположности: двойственность социального состава поповщинской церкви и соперничество гуслицкого капитала с московским. Для серой массы, эксплуатировавшейся буржуазными верхами поповщины, все еще не потеряли значения мотивы антихристологии: императорское правительство, /332/ которое объявлялось в «Окружном послании» богохранимым и богоустановленным, по-прежнему было для нее Левиафаном, хуже всякого антихриста. Эта непримиримая позиция была выдвинута прежде всего низями клинцовских и гуслицких раскольников. Протест последних был сейчас же использован гуслицкими капиталистами, понявшими, какую огромную выгоду они могут для себя извлечь из зарождающейся смуты, если правильно учтут ее значение. Гуслицкие капиталисты и явились руководителями долгой и жестокой борьбы против «Окружного послания» и вместе с тем против московских капиталистов. Как раз в это время первый московский епископ, Софроний, был низложен с кафедры за разные неблаговидные поступки; он сейчас же перешел на сторону гуслицких раздорников и отправился на Волгу, повсюду заявляя, что московский духовный совет предал древлеправославную веру греко-российской церкви. Эти заявления были приняты сочувственно в некоторых общинах Поволжья, кроме более крупных; в 1864 г. Софронием было сформулировано в противовес «Окружному посланию» учение раздорников, резюмирующее отличие старообрядческой церкви от синодской. Синодская и раскольничья церкви расходятся не только в способе написания имени одного и того же господа, но под разными именами чтут и разных богов: подлинный бог — Исус Христос; Иисус же, которого чтит никонианская церковь, есть антихрист, родившийся от той же девы Марии спустя восемь лет после Исуса. Этот своеобразный домысел, изобретенный еще в XVII в. каким-то фанатиком полемистом, в XIX в. уже не мог импонировать верхам старообрядчества, но последние прекрасно понимали, что учение Софрония вполне в духе тех «тетрадок», которые так хорошо были известны старообрядческой массе и пользовались в ее среде прочным и старинным авторитетом. Поэтому московские старообрядческие капиталисты попробовали замять дело, боясь, как бы спор из-за «Окружного послания» не разрушил с таким трудом налаженную организацию. Духовным советом в ответ на все возражения и недоразумения было издано постановление, которое, не касаясь учения, изложенного в «Окружном послании», объявляло его не обязательным для руководства. Однако эта полумера не достигла цели; противоокружники, или «раздорники», как их прозвали окружники, ставили необходимым условием примирения официальное осуждение «Окружного послания». /333/

На это окружники никогда не могли согласиться, и началась внутренняя смута в поповщине. Вращаясь видимым образом вокруг «Окружного послания», смута. в сущности, была сложною борьбою различных социальных групп в поповщине: командующих верхов и эксплуатируемой массы, с одной стороны, и различных групп среди командующих верхов, с другой стороны; в нее вмешался и вновь созданный епископат, пытавшийся поставить «духовный меч» выше «светского».

Силы количественно и качественно не были равны с самого начала. За «Окружное послание» выступила самая влиятельная и авторитетная часть поповщины, громадное большинство влиятельных городских общин. Московская община во главе с Морозовым, Бутиковым, Царским, Свешниковым, Лазаревым и другими стала почти вся целиком на сторону «Окружного послания». К ней присоединились общества Одессы, Кишинева, Новочеркасска, Кременчуга, Петербурга, Воронежа, Казани, Нижнего, Самары, Саратова, Тулы, Боровска, Хотина. Против послания целиком были Гуслицы и Клинцы, где фабрикантам приходилось считаться с противоокружническим настроением рабочих, а также некоторые общины Поволжья. Прочие общины держались нейтрально, но ясно было, что в конце концов они подчинятся Москве. То обстоятельство, что борьба затянулась и с самого начала пошла даже удачно для раздорников, объясняется совпадением ее с борьбою московской общины или, вернее, ее руководителей против белокриницкого митрополита Кирилла.

Белая Криница была нужна руководителям поповщины только до тех пор, пока не были поставлены первые епископы для России. Как только это было достигнуто, роль Белой Криницы в глазах московских руководителей поповщины была сыграна. Дальнейшая связь с нею создавала, по мнению рогожцев, своего рода раскольничий Рим, белокриницкого «папу», которому Рогожа должна платить дань и слушать его «буллы» [1]. Это было и невыгодно, и опасно, и, что всего важнее, ограничивало самым существенным образом влияние руководителей поповщины из мирян. Дело еще обострялось тем, что сменивший Амвросия Кирилл был полуграмотный монах, грубый и невежественный, стремившийся к роли ничем не ограниченного распорядителя делами поповщинской церкви, но /334/ в то же время легко поддававшийся всяким влияниям я даже подкупу. Легко себе представить, как хотелось московским руководителям поповщины скорее избавиться от такого владыки. Случай сделал так, что им пришлось разорвать с ним сразу и круто. В 1863 г. тотчас после издания «Окружного послания» Кирилл приехал в Москву для суда над проворовавшимся Софронием. Приезд его не остался тайной для правительства, и дело грозило принять самый неблагоприятный оборот, вплоть до дипломатического конфликта с Австрией. Московская община поспешила поэтому от Кирилла избавиться и воспользовалась его деспотическим поведением в Москве, которым он возбудил против себя и мирян и епископов. Он не согласился на замещение московской кафедры Антонием Владимирским, как того хотели в Москве, и назначил временным заместителем Софрония саратовского епископа Афанасия; затем он вмешался в лоставление причетников и священников и рукоположил в епископы некоего архимандрита Сергия, который не раз попадался в воровстве и мошенничестве, который, будучи арестован однажды русскими властями, признал даже себя православным, наконец, был изгнан из монастыря и лишен сана за распутную жизнь. Московский духовный совет в очень резких выражениях перечислил Кириллу все эти его деяния и пригрозил ему судом епископов, а когда Кирилл в ответ прислал грамоту, написанную в самом резком и повелительном тоне, Московский духовный совет по приказу рогожских тузов указал ему путь из Москвы в таких характерных выражениях: «Не отягощая более вашим здесь беспотребным и даже опасным для мирных христиан сей столицы пребыванием, сейчас же выезжайте. Изгнанный митрополит со священнокорчемниками (!) Сергием и Филаретом, отправляйтесь в Белую Криницу... Наконец, решительно вам подтверждаем, что со времени здешнего вам нашего отзыва, никакие ваши распоряжения, ни письменные, ни словесные, в непринадлежащей вам области вопреки церковных правил учиненные, нами приняты отнюдь не будут. Аще же вы, после сего окончательного извещения, не явясь лично в собор епископский для принесения покаяния в ваших незаконных поступках, по свойственному вам буйству (!), будете присылать какие-либо папские буллы, то оные обращены будут не распечатанными». Казалось, разрыв был полный. Кирилл, рассерженный и опозоренный, уехал из Москвы. Поле сражения осталось за московским духовным советом; /335/ он не принял на московскую кафедру Афанасия, а поставил Антония. Но дело было не так просто. В руках Кирилла осталось страшное оружие: проклятие «Окружного послания» и всех его приемлющих.

Кирилл вовсе не хотел остаться только белокриницким митрополитом. Это был совершенно беспринципный, но крайне корыстолюбивый человек; получая огромные доходы из России, он готов был пойти на что угодно, чтобы только сохранить за собою хотя бы номинальную власть над русским старообрядчеством. Это очень хорошо поняла партия раздорников; и, как только Кирилл, рассорившись с московскими верхами, уехал в Белую Криницу, она вступила с ним в сношения. Раздорникам удалось сразу поправить дела Кирилла и вместе с тем добиться осуждения «Окружного послания». В Белой Кринице в июне 1863 г. был созван собор из заграничных архиереев и с участием пресловутого Сергия, который был назначен Кириллом в ожидании победы на тульскую кафедру. На соборе было постановлено подтвердить уничтожение «Окружного послания», отдавать под суд всех епископов, которые будут стоять за сохранение «Окружного послания», и, наконец, утвердить все постановления Кирилла в бытность его в Москве. Под этим определением удалось достать подпись сидевшего в тюрьме в Цилле митрополита Амвросия. Это придавало определению обязательную силу и в глазах окружников, не ссорившихся с основателем белокриницкой иерархии. Прослышав о событиях в Белой Кринице, окружники смягчили тон и послали Кириллу грамоту, в которой, умалчивая обо всем происходившем в Москве, просили его утвердить постановления московского духовного совета, принятые после отъезда Кирилла, в том числе и поставление на московскую кафедру Антония. Кирилл оказался вдруг человеком нужным и для той, и для другой стороны. Он повел двойную игру, лишенную всякой порядочности и даже всякого здравого смысла: утвердил Антония окружникам, но в то же время поставил гуслицким раздорникам другого Антония также московским митрополитом; соглашался с постановлением Московского духовного совета и в то же время собирал соборы, на которых проклинал «Окружное послание». Оба московских митрополита Антония обменивались грозными грамотами, в которых предавали друг друга проклятиям; Антоний гуслицкий составил около себя также духовный совет. В довершение распада в 1865 г. два раскольничьих епископа, Онуфрий /336/ и Пафнутий, а потом и пресловутый Сергий добровольно перешли в православие, сложили с себя свое звание и остались простыми монахами.

Наконец в конце 1865 г. положение стало как будто яснее: московские окружники сделали последнюю попытку к примирению. 11 октября были подписаны уполномоченными членами окружнической партии следующие условия, на которых предлагалось раздорникам примирение: «Окружное послание» уничтожается, как будто его не бывало, а духовный совет в Москве пополняется 20 мирянами по выбору окружников и раздорников, без которого духовенству ничего не делать. Но раскол зашел уже слишком глубоко. В гуслицкой раскольничьей массе, работавшей на фабриках старообрядческих капиталистов, появилось новое течение, развивавшее и дополнявшее старые взгляды. Проповедники его стали доказывать, что звериное число 666 соответствует слову «хозяин». Таким образом, капиталистической раскольничьей буржуазии грозила опасность быть объявленной орудием антихриста. Гуслицкие фабриканты в такой роли фигурировать не хотели и попробовали отвести грозу на Москву. Поэтому в ответ на условия московских окружников раздорники добились от Кирилла издания новой грамоты, в которой он оставлял наконец свою двойственную политику и решительно становился на сторону раздорников. Все окружники были преданы в грамоте проклятию как еретики; принимать обратно их разрешалось только третьим чином, а пока они коснеют в своих заблуждениях, с ними запрещалось иметь общение в ястии и питии; единственным законным московским митрополитом объявлялся Антоний Гуслицкий, Антоний Московский подвергался запрещению. Не останавливаясь на этом, раздорники организовали два собора: в 1867 г. — в Гуслицах и в 1868 г. — в Белой Кринице, где искусственным образом было составлено раздорническое большинство, после того как часть окружнических депутатов принуждены были уйти с соборов из-за раздорнической обструкции и невозможного поведения Кирилла. Эти соборы предали анафеме «Окружное послание» и всех его приемлющих и утвердили все распоряжения Кирилла.

После этого все попытки к примирению окружниками были оставлены. Огромное большинство поповщинских общин во главе с Москвою прекратило всякие сношения с Кириллом и с раздорниками. Оставалось устроить управление церковью так, чтобы вытеснить раздорников с /337/ тех немногих позиций, которые оставались за ними в самой Москве. Не было никакой надежды вернуть в подчинение Москве Гуслицы; это было хотя и печально, но еще терпимо. Величая капиталистов антихристами, гуслицкие древнеправославные христиане все-таки не могли без них обойтись и волей-неволей шли работать на их фабрики. Гораздо хуже было другое обстоятельство. Цитадель поповщины, Рогожское кладбище, оказалась к этому времени в руках раздорников. До 1866 г. им управляли два попечителя, купцы Досужев и Бочин, из которых последний был раздорник. Но в 1866 г. Досужев отказался от должности и попечителем остался один Бочин. Это обстоятельство было крайне неприятно и невыгодно для окружников. Бочин сейчас же воспользовался своею властью единоличного попечителя, чтобы использовать капиталы Рогожского кладбища на надобности раздорнической агитации. Из них он заимствовал суммы на подарки Кириллу и на вклады в Белую Криницу; а когда эти заимствования были замечены, то Бочин устроил симуляцию кражи из рогожской конторы одного денежного сундука с 68 000 руб. Сундук исчез бесследно, а деньги достались раздорникам. На все предложения произвести ревизию или сложить должность Бочин отвечал отказом. Дело тянулось до 1869 г., когда окружники наконец нашли возможность обойти формальные препятствия и в мае выбрали двух новых попечителей из среды окружников, а Бочин был смещен. При этом не было соблюдено правило об официальном извещении властей о выборах, так как окружники боялись, что Бочин соберет на выборы гуслицких крестьян и крестьян из подмосковного села Котлов, которые терроризируют собрание. Раздорники воспользовались этим формальным дефектом, чтобы хлопотать в Петербурге об отмене выборов. Но министерство внутренних дел стало на сторону окружников и утвердило выборы. Тогда раздорники, не желая упускать из своих рук капиталы Рогожского кладбища, единственный имевшийся у них источник денег, предложили окружникам примирение на условиях 1865 г. Но на этот раз окружники не согласились заводить вновь прежнюю канитель и отказались наотрез. Раздорники были вытеснены с последних позиций, занимавшихся ими в Москве. За ними остались Гуслицы, Клинцы и некоторые приволжские и приднепровские округа, приблизительно около трети всей поповщинской территории, с тремя епископами из десяти. /338/

Когда иссяк золотой ключ, находившийся в распоряжении у раздорников, Кириллу не было никакого смысла иметь с ними дело. Злой гений раздора, переходивший бессчетное число раз то на одну, то на другую сторону, он закончил свою скандальную карьеру окружником. В 1869 г. он разорвал все связи с раздорниками, а в 1870 г. выпустил грамоту, в которой предал противоокружников анафеме. Окружникам эта грамота была совершенно не нужна, как не нужен уже был и сам Кирилл. Но они оказывали ему знаки внешнего почтения вплоть до его смерти, последовавшей в 1873 г. Этим моментом воспользовались московские руководители старообрядчества, чтобы покончить наконец все счеты с Белой Криницей. Они за-, ставили преемника Кирилла, Афанасия, отречься от всяких прав на старообрядческую церковь в России. Таким образом, призрак белокриницкого папы, столь ненавистный московским старообрядцам и столь долго их мучивший, отошел в область преданий. Епископы, не имевшие более возможности находить вовне опору против влияния мирян, стали послушным орудием в руках светских заправил поповщины. Желаемая цель была наконец достигнута.

Однако она была достигнута дорогою ценою. Вопрос об «Окружном послании» вскрыл наличность в поповщине двух противоположных течений соответственно ее двойственному социальному составу. Поповщинские верхи, крупная буржуазия не могли по самому существу своему признать государство и синодскую церковь орудиями антихриста. Но вполне было очевидно, что для рабочих и крестьянства различие между старообрядчеством и синодской церковью было глубже, чем только различие в обрядах. Буржуазия боролась с правительством для того, чтобы сделать его своим орудием, рабочие и крестьяне боролись с государством потому, что оно порабощало их, защищая власть помещика и права фабриканта, и хотели его свергнуть. Отсюда между идеологией официальной церкви и идеологией массовика-раскольника должна была вырасти непроходимая пропасть. Внутреннее единение не могло быть крепко и между поповщинской массой и поповщинскими верхами. Как только обнаружилась разница целей борьбы буржуазии и борьбы трудящихся с крепостническим государством, разделение сейчас же произошло и вновь спаять разделившиеся части было трудно. Уступка, которую делали окружники, предлагая предать забвению «Окружное послание», сейчас же вызвала со /339/ стороны противников ядовитый вопрос: почему вы это предлагаете? Что вы в нем нашли несправедливого? — спрашивали раздорники. Худого в нем ничего не находим, отвечали окружники, но оно препятствует церковному миру и единению. На это раздорники резонно отвечали, что если в нем нет ничего противного постановлениям святых отцов, то для чего же его уничтожать, а если есть в нем какая-либо погрешность, то надо не только уничтожить его, но и принести чистосердечное покаяние, что и было бы весьма полезно и для всей церкви, и для всех православных христиан. И начиналась бесконечная полемика, после которой обе стороны уходили с сознанием, что пропасть не только не уменьшилась, но еще более расширилась. Окружники могли отказаться только от признания официального значения послания, но не от его доктрины; раздорники находили, что если уничтожается послание, то этим ниспровергается и все содержащееся в нем учение.

Между тем с падением крепостного права обстоятельства для старообрядчества складывались необыкновенно благоприятно. Ранее крестьянство не всегда осмеливалось уходить в раскол, так как за православным священником стоял барин. Но уже одна эта связь, помимо вымогательств сельского духовенства, отталкивала крестьянство от синодского православия. Реформа 1861 г. разорвала формальную связь между крестьянином и помещиком и развязала крестьянству руки. Долго искусственно сдерживаемый поток покатился с неудержимой силой, приводя в ужас наблюдателей раскола. По официальной статистике, в середине 60-х годов в Симбирской губернии обратилось в раскол разом более 25000 человек; в 1867 г. перешла в раскол половина жителей города Петровска Саратовской губернии—всего около 5000 человек, в том же году перешли в раскол 3000 человек из жителей села Богородского Горбатовского уезда Нижегородской губернии. Целыми тысячами переходили в раскол крестьяне Тверской губернии (1865 г.). В 70-х годах поголовно перешло в раскол село Кряжим Вольского уезда Саратовской губернии (1600 человек); жители деревень Губинская и Язвиши Покровского уезда Владимирской губернии также приняли попов от белокриницкой иерархии. В 1879 г. пожелали перейти в раскол 8000 человек из Пермской и Оренбургской губерний не только православных, но и язычников и магометан. В Суздальском уезде Владимирской губернии, в Верейском уезде /340/ Московской губернии, в Нижегородском уезде начиная с 60-х годов раскол растет настолько быстро, что все население к концу 70-х годов делится почти поровну между православием и расколом. Такие же известия сообщались в 60-х и 70-х годах из Костромской губернии, где отдельные села, до 1861 г. бывшие поголовно православными, после 1861 г. поголовно переходили в раскол.

Эти массовые переходы объясняются не только тем, что, в сущности, добрая половина отпавших уже ранее тайно придерживалась раскола. Раскол был вообще наиболее близкой и понятной для великорусского крестьянства религиозной организацией. Крестьянин, переходя в раскол, не должен был ничем поступаться, ни в чем не должен был изменять своих религиозных убеждений. Он находил в поповщинской церкви те же посты, те же праздники, тот же богослужебный чин, только более благолепный, тех же святых, те же молитвы. Но он вместе с тем как будто выигрывал необыкновенно много. Вместо того чтобы зависеть от священника, священники зависели от него; он знал, что священник над ним не начальник, а должен служить своему делу, в противном случае должен уходить. Крестьянин избавляется в лице православного священника от одного из многих агентов правительственной власти, тяготевших над его судьбою и достоянием. Из данника своего прихода он становился участником в решении его дел. Эта «демократическая» формальная внешность искусным образом вуалировала социальную сущность поповщинской организации, в которой поп в конечном счете все же зависел от старообрядческих верхов и был их идеологическим агентом.

Существование разделения из-за «Окружного послания» отравляло, однако, верхушке поповщины радость этих побед. Окружники не хотели половинчатого успеха и сделали еще две попытки к воссоединению раздорников. Первая из этих попыток заключалась в создании промежуточного буфера между той и другой половиной. Образовалась группа полуокружников-полураздорников, составившаяся из наиболее умеренных элементов раздорников. Эту группу Московский духовный совет стал поддерживать всеми силами, надеясь, что она приобретет влияние в раздорнической партии и поможет выработать приемлемые для обеих сторон условия для примирения. Однако надежды на этот буфер оказались напрасными, и соглашение не было достигнуто. Тогда в 1884 г. Московский духовный совет попытался еще раз засвидетельствовать /341/ открыто перед всем старообрядчеством, что он вовсе не стоит безусловно за «Окружное послание». Постановлением от 1 декабря 1884 г. Московский духовный совет объявил «Окружное послание» лишенным какой бы то ни было силы и значения. Однако раздорники посмотрели на это постановление теми же глазами, как и раньше. Они хотели осуждения послания, одного признания его недействительным для них было мало. Оставалось возложить надежду на то, что время изменит настроение раздорников. Эта надежда имела основание, ибо старообрядческие низы не могли долго оставаться при нелепой теории двух сынов Марии—Христа Исуса и антихриста Иисуса. Рано или поздно эта теория должна была исчезнуть, а вместе с ней исчез бы основной пункт разногласия, осталось бы договориться только о второстепенных обрядовых вопросах и о слиянии организаций. Но как туго и медленно пробивал себе дорогу рациональный взгляд на дело среди раздорников, видно из того, что массовое присоединение раздорнических организаций к окружническим началось только в 900-х годах. В 90-х годах еще царствовало разделение, так что в одной и той же епархии бывало по два архиерея, из окружников и раздорников (в 1891 г. было 13 окружнических и 6 раздорнических архиереев).

Ко времени революции 1905 г. старообрядческая церковь окончательно залечивает рану раздора. В 1906 г. раздорнических общин осталось уже очень немного, и в этом году был созван примирительный собор. На нем, чтобы окончательно покончить с раздором, окружники согласились объявить «Окружное послание» не имеющим силы. Уступка эта немногого стоила, так как спор для верхов давно утратил свою остроту, в особенности после манифеста 1905 г. о веротерпимости. Но с начала 900-х годов в рабочей среде Гуслицкого района средневековая идеология быстро стала терять свой авторитет, заменяясь идеологией классовой борьбы. Поэтому для гуслицких капиталистов уже не было смысла стоять за раздор, и раздорнические общины быстро тают.

Date: 2015-10-19; view: 274; Нарушение авторских прав