Лягушка

Жил охотник, у него было две жены, друг другу они приходились сёстрами. У младшей недавно родился сын. Каждый день муж уходил в лес. Если ему удавалось подстрелить дичь, он всегда жарил её тут же на месте. В то утро все шло как обычно.

– Вернусь к вечеру, – обещал муж.

Однако солнце зашло, а охотника не было. Лишь поздно ночью послышались его шаги.

– Вот мясо, – сказал человек, заходя в хижину. – Сумерки застали меня, поэтому задержался. Вы поешьте, а я лягу, устал; мальчика положите ко мне в гамак.

Жены поднялись, положили ребёнка рядом с отцом и раскрыли корзину с мясом. Поверх всего лежал жареный мужской член.

– Узнаешь, сестра, это ведь пенис нашего мужа! – воскликнула старшая.

– Да, злой дух убил его и зажарил, это злой дух, а не муж лежит в гамаке. Хватаем ребёнка и скорее бежим! – отвечала ей младшая.

Сестры зажгли огонь и стали рассматривать спящего человека. Грудь его покрывали густые чёрные волосы.

– Это не муж! – убедились женщины ещё раз. – Это злой дух!

Они взяли полено и положили вместо ребёнка в гамак Схватив малыша в охапку, сестры выбежали на улицу, надеясь добраться до дома бабушки.

– У тебя растут волосы на лобке, сестричка? – обратилась по дороге старшая сестра к младшей.

В ответ та выдернула два волоска и бросила на тропу.

– Превратитесь в колючий кустарник! – воскликнули женщины.

Подумав, младшая выдернула ещё волосок.

– А ты стань гнилой ямой! – велели сестры.

Побежав дальше, они увидели огород, а за ним дом.

– Открой нам, бабушка! – забарабанили женщины в дверь.

Лягушка впустила их. Злой дух между тем шёл по пятам беглянок. Он хотел войти в дом лягушки, но та зарубила его топором.

– Ну, вот и все, внучки, не бойтесь, злому духу конец, – успокаивала лягушка сестёр.

Обессиленные, те тотчас заснули.

– Пора идти работать на огороде! – с трудом разбудила их утром хозяйка. – Мальчика оставьте со мной, чтоб он вам не мешал.

Едва сестры ушли, как лягушка склонилась над младенцем и стала осторожно вытягивать его тело.

Некоторое время спустя до женщин донеслись звуки флейты.

– Что это значит? – недоумевали они. – Ведь на флейте имеют право играть одни только мужчины.

Прибежав с огорода, они увидели молодого человека. Он сидел перед домом, наигрывал на флейте и мастерил стрелы.

– А где наш младенец, бабушка? – спросили сестры.

– Какой младенец, вы что‑то путаете, – удивлённо отвечала хозяйка. – Здесь со мной один Хабури.

Между тем юноша взял стрелы и ушёл в лес. Вечером он вернулся с дичью. Птиц пожирнее и потяжелее он положил перед лягушкой, а маленьких небрежно швырнул матери. Лягушка стала готовить юноше ужин.

На следующий день Хабури вновь отправился на охоту. Он шёл по тропе, когда заметил сито для муки, корзину с крахмалом и горшок для приготовления пищи. Хабури остановился, залез на дерево, нависшее над тропой, и оттуда справил свои дела прямо в горшок. Подошёл владелец горшка и муки.

– Кто‑то справил нужду прямо в кухонный горшок, – произнёс он. – Это наверняка Хабури – тот, что сидит на дереве, свесив свой зад!

– А ну, слезай, Хабури! – продолжил он, глядя вверх. – Я тебе что‑то скажу!

Хабури слез.

– Тут прошёл слух, – сказал человек, – что ты больших птиц отдал лягушке, а маленьких женщинам. Так знай же: лягушка тебе не мать. Она тебя вытянула, сделала взрослым, чтобы иметь в доме мужчину. Твои матери те две женщины, оставшиеся без мужа.

– Вот оно что! – задумчиво произнёс Хабури.

Вечером, войдя в дом, он отдал лягушке самых маленьких птичек.

– Сын мой, сынок, Хабури, ты изменился! – заплакала хозяйка.

А Хабури наутро решил: «Надо сделать лодку!»

Это была первая поразительная мысль, ибо до Хабури никто никогда лодок не делал. Первую лодку Хабури выдолбил из кости. Он спустил её на воду, и она утонула. Тогда попробовал делать челноки из коры деревьев. В конце концов лодка перестала переворачиваться и пропускать воду. Подумав ещё, Хабури догадался положить в лодку весла. На рассвете следующего дня он сказал женщинам:

– Там у заводи стоит лодка. Садитесь в неё и ждите меня.

– Я пойду вперёд, мать моя, – крикнул Хабури лягушке, выбегая из дому.

Лягушка бросилась следом. Был момент, когда она потеряла Хабури из виду, но попугай подсказал нужное направление. Вот и река. Хабури прыгнул в лодку и оттолкнулся от берега.

– Сын мой, вернись, я твоя мать! – звала лягушка.

– Ты мне не мать, ты меня вытянула, сделала взрослым, – отвечал Хабури, гребя, что есть силы. – Моя мать младшая из этих двух женщин.

– Нет, нет, – упорствовала лягушка, – я вынула тебя из своего лона!

А Хабури продолжал грести, хотя плохо.

– Не круглым концом, а плоским, не круглым, а плоским! – раздалось сверху.

Хабури поднял глаза: это пролетевшая утка учила грести. Он взялся за другой конец весла, и они поплыли быстрее.

А лягушка все плакала на берегу. Появился муж её дочери и дал тёще медовые соты.

– У тебя во рту горечь, пососи этот мёд! – сказала лягушкина дочь.

Мать послушалась, но из сот потекла какая‑то чёрная жидкость. Настала ночь. Лягушка сосала соты и плакала:

– Вах, вах, вах!

Вскоре она превратилась в настоящую древесную лягушку.

Между тем, Хабури и две женщины продолжали своё путешествие. Охотясь на птиц, юноша наткнулся на череп. Тот взглянул на Хабури пару раз, что‑то промолвил, а затем подпрыгнул и приклеился к шее человека. Видя, что добром череп не слезет, Хабури сбросил его на тропу и побежал. Череп покатился следом. Из кустов выскочил заяц‑агути. «Вот он, поймал!» подумал череп и впился зайчику в шею. «Пересчитаю‑ка я ему пальцы, – решил череп, осматривая убитую дичь. – Раз, два, все? Значит не человек!». Череп оставил зайца и продолжал погоню. Снова хвать! Зубы впились в горло, кровь брызжет в стороны. Череп опять считает и надо же, снова только два пальца! К этому времени Хабури успел перебраться на другой берег реки. Череп бросился в воду и стал крокодилом.

Дальше Хабури повстречался с Верной Рукой.

– Птиц постреляем? – спросил тот.

– Давай, – отвечал Хабури.

Верная Рука убил птицу, а Хабури промахнулся. Он стал искать стрелу, но её нигде не было.

– Вот ведь, хорошая стрела, – бормотал Хабури, озираясь, и тут оба увидели: упав на землю, стрела пробила её насквозь.

Ножами люди расширили отверстие и заглянули вниз. Там виднелась земля, росли пальмы. В листве одной из них и застряла стрела. Между пальмами бродили стада диких свиней.

– Друзья! – воскликнул Хабури. – Я вижу землю и она изобильна едой!

– Он видит землю! – отозвались хором собравшиеся вокруг Хабури индейцы. – Спустимся же туда!

Призывы спуститься слышались отовсюду, даже старики были готовы отправиться вместе со всеми. Через отверстие просунули верёвочную лестницу и люди один за другим полезли вниз. Одна беременная женщина опустила ноги в дырку и застряла. Уж её и тянули назад и толкали вперёд, все напрасно: её плотно заклинило в небосводе. То, что мы называем Утренней Звездой, есть на самом деле зад беременной женщины. Так и мерцает с тех пор. По её вине половина индейцев осталась на небе и среди них все самые сильные шаманы. Жаль, что так случилось. Не сумевшие спуститься вредят теперь индейцам варрау.

Дела на земле вначале шли лучше, чем ныне. Под пальмой индейцы нашли кусочек крахмала. Пальму срубили, вернулись на пятый день на том месте стоит большая корзина готовой муки. Надрали лыка гамак сплёлся сам. А звери? Черепаха в те дни бегала быстро, зато тапир и кабан медленно. Люди выкопали ров и погнали к нему животных. Черепаха свалилась, а тапир и кабан перепрыгнули и убежали. На этом хорошие дни закончились, все изменилось, все стало таким, как сейчас.

128. Чёрная краска и красная краска

Две сестры заглянули в хижину. Молодого хозяина не было дома, девушек встретила его мать.

– Сын отправился воевать. Он у меня храбрец и красавец. Скоро вернётся и непременно возьмёт вас в жены, – обещала она.

Девушки остались. Осмотревшись, они решили, что будущий муж человек достойный, умеющий хорошо и красиво жить. По стенам были развешаны браслеты и ожерелья, на полу стояли расписные горшки и кувшины. Одна беда: куда подевался жених?

– Скоро, скоро придёт, – уверяла мать, – быть может, он уже на пути к дому!

Все это было сплошное притворство. Нантатай и не собирался никуда уходить, а сидел в большом сосуде на помосте под крышей. В первую ночь, едва девушки заснули, мать достала сосуд, вынула сына, сняла с него рубашку и вымыла. Затем посадила на скамеечку и стала кормить. Кормила и приговаривала:

– Нантатай‑тай‑тай!

Он ей отвечал то же и ничего больше. Затем показала лежанку, где спали девушки.

– Вот твои жены, – объяснила она.

– А что с ними делать? – спросил сынок.

Мать подробным образом объяснила, что и как должен мужчина делать с женщинами. Тогда Нантатай приблизился к лежанке.

Пенис у Нантатая был большой, чёрный, пугающего размера: он носил его, закинув через плечо. Да и весь Нантатай был уродлив и отвратителен. Но так как сочетался он с жёнами исключительно ночью, те не имели представления о его облике.

– Кто наш муж и почему свекровь до сих пор делает вид, что сын не вернулся с войны? – размышляли сестры.

Однажды они притворились, будто спят, а сами стали подсматривать. Вот мать достала сосуд, вынула сына, направила его к лежанке. Нантатай подошёл, дёргаясь и гримасничая, а женщины пихнули его в грудь ногами.

– Они меня не хотят, потому что я сразу двоих обнимаю, – пробурчал сын, а мать поскорее запихала его обратно в сосуд и вернула на полку.

– Удивительное дело, – обменивались впечатлениями молодые женщины, – мать так гордится сыночком, а ведь он карлик, урод и ничего больше!

Отныне по утрам женщины с восторгом рассказывали свекрови, какого красавца видели во сне – это ведь был твой сын, не правда ли? А ночью пинали беднягу ногами. Глупая мать верила невесткам и соглашалась: сын мой воистину смел и хорош собой!

– Послушай, – предложили сестры, – давай наловим рыбы на случай, если твой сын сегодня придёт: угостим его, как положено!

Мать, конечно же, согласилась. По дороге к реке женщины спрятались, пропустили мимо хозяйку, а сами побежали назад. Обыскали весь дом – безрезультатно.

Тут вспомнили и крикнули:

– Нантатай‑тай‑тай!

– Нантатай‑тай‑тай! – откликнулся дурачок из сосуда на полке.

Сестры достали сосуд, вынули затычку: Нантатай сидел, как обычно, гримасничая и нелепо размахивая ручонками.

Женщины тут же поставили на огонь воду. Они сняли с Нантатая его рубашку, а самого бросили в кипяток. Он затрепыхался, но скоро затих. Сестры его выудили, подсушили, надели рубашку снова и водворили на полку, а сами побежали на реку.

Возвращаясь, сестры ещё издали услышали всхлипыванья: мать Нантатая оплакивала сыночка.

– Несчастье, несчастье случилось, – встретила она женщин, – сын мой пал в битве с врагом!

– Какой ужас! – поддакивали те.

– Что нам делать теперь? – спросили они утром.

– Идите к Наяпу, здесь вам больше не за кого идти замуж. Этот Наяп мил и умен, да и рыбу умеет отлично ловить. Он вас возьмёт с удовольствием.

Сестры вышли на тропу. Вот и развилка, о которой предупреждала мать Нантатая.

– Тропа направо выведет вас к дому Наяпа, на ней лежат перья из хвоста попугая. Тропа налево выведет к дому опоссума Цуны, на ней лежат перья из хвоста дикой курочки.

Все было бы хорошо, но только Цуна подслушал этот разговор и подменил перья. Сестры свернули налево и пришли к опоссуму, полагая, что это Наяп. Обманщики и соблазнители женщин и в наши дни поступают подобно Цуне, он первый увёл невест из под носа у жениха.

Когда сестры подошли, опоссума дома не было. Их встретила мать хозяина и его приятель обезьяна‑капуцин.

– Вы пока принесите воды, мой сын скоро вернётся с охоты, будем готовить ужин, – сказала старушка.

Цуна явился в полночь. Сестры уже легли спать. С важным видом опоссум стал вынимать из сумки какие‑то листья и приговаривать:

– Вот жирный лесной индюк! А вот и ещё один, и ещё!

Порезав листья, он поставил горшок на огонь. Когда суп был готов, Цуна вытащил черенок листа и торжественно протянул матери:

– Индюшачью спинку отдай, пожалуйста, моим жёнам!

Сестры поднялись и подошли к огню. Черенок они выбросили, попробовали бульон – гнилая вода! Цуна и его мать не могли нахвалиться ужином, а женщины отправились спать голодными. Цуна лёг между ними.

Та же история стала повторяться ежевечерне. Сестёр разбирало любопытство, почему муж уходит так рано и возвращается поздно, всегда в темноте. Дело же было в том, что у Цуны гноились глаза и он стеснялся их показывать. Мать собирала гной и делала из него что‑то вроде паштета, а другим говорила, будто кушанье готовится из арахиса. Сам Цуна паштет и ел.

Однажды жены незадолго перед рассветом затеяли с Цуной любовные игры. Все трое утомились и проспали до позднего утра. Тут‑то сестры и увидели, наконец, лицо мужа, его маленькие гноящиеся глазки.

– Ой, как мне стыдно! – закричал Цуна, выскакивая на улицу.

Он так смутился, что даже забыл свой колчан. Уже на краю леса обернулся и стал просить:

– Эй, капуцин, захвати мой колчан!

Капуцин принёс колчан, а Цуна ему говорит:

– Сверни трубочки из коры, чтобы можно было натянуть на них кишки этих женщин: потроха ведь чистить придётся!

Капуцин все понял и, вернувшись в дом, стал свёртывать трубочки. Сестры допытывались, чем это он занимается, но капуцин отмалчивался.

– Иди за водой, – велела старшая сестра младшей. – Если останусь одна, он будет поразговорчивее.

Женщина без долгих церемоний предложила обезьяне свою любовь, правда та обезьяна ещё не была настоящей, но и вполне человеческими её повадки трудно было назвать. Обезьяньи ласки пришлись старшей сестре не слишком по вкусу, но цель оказалась достигнута: капуцин признался, что Цуна замыслил съесть своих жён. Когда вернулась младшая сестра, пришлось и ей лечь с обезьяной.

Узнав, что им грозит, сестры спешно покинули дом. Хозяин вернулся и сразу же понял, кто разболтал секрет. Он, однако, не стал выяснять отношения с другом, а схватил топор и погнался за женщинами.

Сестры добежали до дома дятла, и тот спрятал их внутри огромного сигнального барабана. Появился Цуна, а дятел ему кричит:

– Эй, приятель, давай отсюда подальше, а то знаешь поверье: если кто недавно женат и взглянет на барабан, инструмент трещину даст; а у тебя две молодые жены!

Цуна послушался и пробежал мимо. Сестры снова пустились в путь, и тогда Цуна опять напал на их след. В этот раз женщины попросили крокодила помочь им. Крокодил спрятал обеих у себя во рту и перевязал пасть, будто зуб болит. Взгляд новобрачного преумножает зубную боль, поэтому Цуне пришлось удалиться.

Теперь на пути оказалась река. Паук‑водомерка обещал женщинам их переправить, но с середины вернулся. Превратившись в букашку, он забрался на камень, а сестры не знали, что делать. К счастью, подошёл человек‑жаба: красивый, сильный, уверенный в себе парень, густо раскрашенный чёрной краской. Женщины ухватили его одна за правую, другая за левую ногу и вскоре были на другом берегу.

– Вы бы хоть одежду свою постирали, – посоветовал человек‑жаба, – а то от вас до сих пор опоссумом пахнет!

– А можно к тебе пойти?

– Что вы, у меня слишком мокро. И так чуть не захлебнулись, пока я вас на тот берег– тащил. Ищите Наяпа, вот кто для вас подходящий муж!

Тут к берегу подбежал Цуна. Увидев на камне паука‑водомерку, он начал махать топором. Увёртываясь, паук оправдывался: мол, через реку женщин перевозил не он. Потом опоссум долго бегал вдоль берега, ища переправы, но пришлось ему вернуться ни с чем.

Так и сейчас: стоит женщине убежать от мужа, всегда найдутся приятели, готовые ей помочь.

И вот сестры пришли, наконец, к дому Наяпа‑ласточки. Хозяин показал им лежанку: спите здесь,, пока из вас вонь не выветрится! К ужину Наяп приволок большущий кукан рыбы, вручил матери, а мать женщинам. С тех пор сестры каждый день ели столько жареной рыбы, сколько душе угодно.

Однажды Наяп велел:

– Вернётся мать с огорода – выкупайте её. Но только следите, чтобы вода была не слишком горячей!

Сестры поставили воду греться, а сами начали прибирать в доме. То да се, вода успела закипеть. Пришла свекровь, и невестка, не проверив, годится ли ванна, опустили старушку в чан. Мать Наяпа была сделана из пчелиного воска, поэтому мгновенно растаяла. Впрочем, чего там: невестки свекровь специально сварили. Ведь им не нравилось, что та отбирает себе самых жирных и вкусных рыбок. «Теперь, – думали они, – нам достанется все, что Наяпа наловит!».

Их образ мыслей не удивителен: отношения между невесткой и свекровью и в наши дни редко бывают хорошими. Случается, муж принесёт дичь, а жена чуть не плачет, если надо и матери отрезать кусок. Воистину, прежде чем замуж идти, женщины должны хорошенько подумать.

– А где моя мама? – поинтересовался Наяп, вернувшись с рыбалки.

– Ещё с поля не пришла.

– Что такое? Она в жизни так не задерживалась!

Наяп побежал, обыскал огород – никого!

– Может, вы убили её? – догадался он, но жены все отрицали.

Тогда Наяп встал посреди пола и крикнул:

– Мама!

Женщины тщательно собрали весь воск, однако крохотный кусочек завалился под скамейку.

– Шии! – раздалось оттуда.

Наяп стал прислушиваться, нагнулся.

– Вы уморили мою мамочку! – завопил он, сжимая в кулаке кусочек воска.

Наяп бросился к лежанке в углу, занавесился разными тряпками, достал запас воска, хранившийся на полке, и вылепил мать заново. Старуха вышла из‑за занавески.

– Твои скверные жены меня губили! – произнесла свекровь, указывая на невесток.

Наяп метнул в них копьё, но оно не задело женщин, вонзившись в столб. Сестры бросились к лесу.

– Не вздумайте сюда ещё раз прийти! – неслось им вслед. Женщины опять побрели неизвестно куда и шли, не останавливаясь, до самого жилища человека‑белки.

Хозяин их принял любезно. Некоторое время сестры бездельничали, а затем человек‑белка отправил их за кукурузой.

– Но не забудьте, – предупредил он, – сорвите лишь три початка, а сверху положите цветок. Затем поставьте корзины на землю и обойдите поле вокруг. Только потом несите корзины домой.

Белкин огород находился у большого упавшего дерева.

– Что это за участок такой? – удивились сестры, дойдя до полянки. – Тут всего‑то три кукурузины. Соберём все, что есть!

Обойдя поле, как им велели, сестры с удивлением уставились на оставленные корзины: кукурузы стало больше, чем было, початки пересыпались через край. По дороге домой кукуруза продолжала вываливаться. Корзины то и дело лопались. Женщины их едва тащили и проклинали белку. Хозяин слышал ругательства и сразу же догадался, что женщины не сделали так, как он их просил.

– Я вашей кукурузы не хочу – можете обезьяне отдать! – обиженно проговорил он.

Обезьяне так обезьяне. За едой обезьяна‑ревун корчил смешные рожи, сестры давились от смеха, а человек‑белка сидел, насупившись, и прял пряжу. На все предложения присоединиться к трапезе отвечал отказом.

– Как вы меня назвали? Тупой зуб? Вот‑вот, я тупой зуб, некрасивый урод, а ревун красивый, его и кормите!

Солнце зашло. Хозяин вышел из дома и стал рыться в земле у столбов, на которых держалась крыша жилища.

– Что ты здесь делаешь? – спросили женщины.

– Ищу семена, которые ещё дедушка мой посеял!

В действительности человек‑белка колдовал. Когда все уснули, он велел столбам шагать прочь. Дом пришёл в движение и переместился на другой берег реки, а вокруг лежанки, где спали сестры, выросла густая крапива. Хлынул дождь, но сестры даже не смогли встать – боялись обжечься.

С трудом дождавшись рассвета, женщины принялись думать, во что бы им превратиться.

– В камни?

– Ни в коем случае: люди станут ходить, а мы им мешать: вот стыдно‑то будет!

– Тогда в большую поросшую лесом равнину!

– Ещё чего выдумала! Начнётся охота с собаками и люди заблудятся.

– В две реки!

– Которые будет трудно переплыть, люди станут ругать нас!

– В две горы!

– Но ведь на них будет трудно подняться, опять один вред!

Наконец, счастливая мысль:

– Мы персоны не столь уж значительные, превращаться в леса и горы нам неприлично. Лучше стать чем‑то таким, что служит для украшения. Представляешь, как будет великолепно, когда на празднике отрубленных и сушёных голов‑трофеев мужчины станут разрисовывать себе лица красными и чёрными пятнышками!

– А если чёрной краской смазать волосы, как они хороши!

Сестры пришли в восторг от своего решения и превращение началось.

Одна сестра вытянулась вверх, раздалась вширь и превратилась в огромное дерево генипу, из плодов которой индейцы делают чёрную краску. Женщина не ожидала, что станет такой высокой, и даже заплакала.

– Ты лучше встань на колени, – посоветовала она сестре, – а то просто страшно, какая я теперь высоченная!

Сестра послушалась и превратилась в куст ачиоте, из плодов которого делают красную краску.

Вокруг генипы и ачиоте немедленно собрался народ. Паукообразная обезьяна полезла на генипу, а та вымазала ей морду и превратила в животное. Потом человек‑белка полез. Его тоже вымазали и спустили вниз. Он пытался что‑то сказать, да не мог, белкой стал. Явился Наяп.

– И ты здесь теперь? А где ты был раньше, почему довёл нас до того, что нам пришлось стать деревьями?

Наяп сделался ласточкой. Потом пришла обезьяна‑ревун. И её раскрасили, превратив в обезьяну. А муж‑солнце благословил метаморфозы и говорил:

– Пусть отныне все сохраняют своё новое обличье!

Так мужчины превратились в зверей, а две сестры в генипу и ачиоте.

129. Как черно‑белый мир стал цветным

Васулумани живёт на четвёртом небе. С ним были там одни старички, которые вечно мёрзнут. Только Васулумани и способен их немного согреть. Васулумани Красный Попугай, такой ослепительно яркий, что на него невозможно смотреть. А если выстрелить в Васулумани, из его продырявленного живота выльются все небесные и земные огни и мир исчезнет в языках пламени. В те времена, когда солнце с луной ещё не было, лишь от Красного Попугая исходил единственный в мире свет.

Все предметы тогда были белыми или чёрными. Зелёный, синий, жёлтые цвета оскорбляли достоинство Васулумани, который не терпел пестроты и безвкусицы. И сейчас ещё мудрый индеец не станет раскрашивать тело в кричащие тона или обвешиваться пёстрыми перьями. Лишь тот, чей строгий наряд состоит из одних только белых и чёрных перьев, приятен Красному Попугаю.

Черно‑белый мир существовал уже долго, так что земля переполнилась и больше людей не вмещала. Её обитатели совсем забыли правила пристойного доведения, пренебрегая заветом Васулумани. Они пошли в лес и настреляли там множество птиц самой чудовищной, яркой расцветки. А вернувшись, принялись исполнять священный танец охоты. Ноги и головы, спины и грудь, руки и бедра охотников сплошь покрывали роскошные блестящие украшения. Небо и лес засияли радужным светом, разноцветные блики заиграли в кронах деревьев, отразились в водах ручьёв. Красный Попугай долго смотрел на все это и думал: они нарочно хотят меня оскорбить, ведь знают же, что подобные краски мне отвратительны!

И Васулумани не выдержал. Он спустился в лес, сел на ветку и спросил проходивших мимо охотников:

– А что, табак у вас есть?

– Да, возьми! – любезно отвечали мужчины.

И как бы издеваясь над Попугаем, они принялись накладывать друг другу на спину все новые тушки убитых птиц, превращаясь в переливающиеся всеми цветами горы перьев. Васулумани молчал, а внутри у него все кипело.

Глядя вслед охотникам, Васулумани долго и медленно жевал свой табак. Наконец, взмахнул крыльями и полетел на запад. Уже почти скрывшись из глаз наблюдавших за ним людей, Красный Попугай веером выпустил из‑под хвоста струи помёта и выплюнул из клюва табак.

– Слышите! – разнеслось по земле.

Охотники остановились в тревоге, следя за брызгами, которые рассеивались от горизонта до горизонта. Везде, где капли помёта достигали земли, начинало бушевать пламя, так как вещество, исходящее из чрева Васулумани, горячее любого человеческого огня. Раскалённые частицы опускались на деревья и хижины, пожар занимался с разных концов. Через несколько минут мир сгорел.

Лишь два человека избежали собственной смерти: Поотили и его супруга Ваипили‑шома. Поотили не стрелял на охоте в многоцветных птиц, не украшал себя пёстрыми перьями. Увидев несущийся на них вал огня, индеец с женой юркнул в нору броненосца. Жар настиг бы их и здесь, не успей броненосец замазать отверстие глиной.

Огонь отбушевал, пожрав все вокруг, гул его стих. Запас воздуха под землёй тоже иссяк. Не в силах больше терпеть, Поотили и Ваипили‑шома выскочили наружу, но не нашли облегчения: смрадный дым поднимался до неба, волны горячих газов перехватили дыхание. Среди головешек и обугленных стволов валялись остовы людей и животных, источавшие запахи жжёной кости и палёного мяса.

Вдруг грянул гром, сверкнула молния, тучи закрыли небо. Хлынул ливень, реки забурлили и вышли из берегов. Это рыба сахели взмахнула хвостом, заметалась и отворила плотины, ограждавшие запасы мировых вод. Уже по колено в воде, под струями дождя, Поотили сумел связать плот и побросать на него лесные плоды, принесённые мутным потоком. А его жена побежала к высокой горе. В правой руке она держала тлеющую головешку, в левой мешочек с плодами. Вода же все поднималась и вскоре покрыла вершину горы. На ней росло дерево уйван – священное дерево индейских шаманов, которого не уничтожить ни огню, ни воде. Вечно зелены его листья, они не сохнут и не опадают. Ваипили‑шома вскарабкалась по стволу, забралась в дупло и замазала отверстие глиной.

А поток бушевал. Вот уже дупло и нижние ветви дерева ушли под воду. В тот момент, когда лишь самая последняя веточка ещё оставалась над поверхностью моря, на неё сел лесной петушок паухиль, птица индейских шаманов. Он опустил в воду хвост и запел. Его пронзительный крик разнёсся по всему миру. Как только бурлящие струи коснулись перьев, поток успокоился, вода начала убывать. Все больше гор выступало над поверхностью моря, все больше птиц летало над ними. Птицы кричали и пели, а на земле вновь вырастали леса, расцветали цветы, наливались плоды, появлялись животные.

Плот Поотили опустился у подножья священного дерева. Индеец поднял голову и увидел дупло. Оттуда доносился голос жены. Выломав перемычку из глины, Поотили выпустил Ваипили‑шома наружу.

Жизнь потекла своим чередом, у мужчины и женщины родились сын и дочь. Они выросли, поженились, от них произошли все индейцы. Но случиться такое могло лишь однажды, в начале времён. Если брат и сестра поженятся когда‑нибудь снова, потоп и пожар опять уничтожат мир.

Красный Попугай все реже спускается на землю со своего четвёртого неба. В мире появился новый свет, исходящий от солнца и от луны. Черно‑белые предметы стали цветными. Но хотя цвет разрешён, не злоупотребляйте терпением Красного Попугая!