Annotation 13 page

Девочки из лондонских трущоб. Рисунок Гюстава Доре из книги «Паломничество». 1877
Помимо содержательниц борделей, были и обычные сводни, которые поставляли девушек к клиентам на дом или в гостиничные номера. Они предпочитали вербовать проституток среди продавщиц, служанок, детей из работных домов, а также малолетних преступниц, только что вышедших из тюрьмы. Любимым местом охоты был Гайд-парк, где прогуливались помощницы нянек — девочки-подростки, катившие коляски с младенцами. Им было лестно, если к ним подходила богато одетая леди и давала шестипенсовик на чай. Через несколько дней такой дружбы леди предлагала девочке заработать сразу много денег. А кому в 14 лет не хочется красивых нарядов, особенно если хозяйка дома одевается в шелка и бархат, а сама ты носишь униформу с фартуком? Многие соглашались. Даже если девочка до последнего думала, что джентльмен просто-напросто хочет сыграть с ней в игру, когда ей предлагали раздеться, до нее наконец доходило, куда же ее заманили. Жертва могла закричать или оказать сопротивление. Этот момент особенно интересовал Уильяма Стэда. Ведь если слышны женские крики, неужели никто не вмешается? Но один из опрошенных ответил следующее: «— Представьте, что в соседнем доме насилуют девушку. Вы уже отходите ко сну, как вдруг раздаются ее крики. И что же, вы оденетесь, броситесь вниз по лестнице, и будете стучать в дверь, настаивая, чтобы вас впустили? Вряд ли. Но крики все не прекращаются. Вам становится не по себе, и вы уже начинаете думать, что, пожалуй, стоит что-нибудь предпринять. Но прежде чем вы успели одеться, крики стихли. Теперь вы чувствуете себя полным дураком, потому что зря старались. — А как же полицейский на дежурстве? — Он не вмешается, даже если будут кричать. Ведь если полицейский станет вламываться в дом каждый раз, как услышит громкий женский крик, он будет присутствовать при родах не реже доктора. Раз уж девушка попала в дом с дурной репутацией, на помощь ей не придет никто, так что ее можно насиловать в относительной безопасности» [41]. Лондонцы судачили о борделях, оборудованных комнатами с мягкими стенами, чтобы не слышны были стоны несчастных жертв. Но, как заявила владелица борделя в Западном Лондоне, такие меры предосторожности были бы излишними. В ее доме толстые стены, на полу постелено по два ковра, а на окнах ставни и тяжелые шторы. Звукоизоляция идеальная. Девчонка может себе хоть голос сорвать, никто ничего не узнает. «Но разве вы сами не вмешаетесь, если услышите крики девушки?» — поинтересовался Стэд. — «Ведь я могу ее и убить». «Ну что вы, — отмахнулась от него хозяйка, — с какой стати вам ее убивать? А так делайте, что хотите». Помимо владельцев борделей, в бизнесе участвовали и врачи с акушерками. Дело в том, что англичане отличались педантичностью. И если клиент требовал от сводника девственницу, она должна была явиться со справкой, подписанной врачом или акушеркой. На слово девочкам не верили. Ходили слухи о нечистых на руку акушерках, которые подделывают справки или же учат малолетних проституток разным трюкам, как выдать себя за девственницу. Знакомство начинающих проституток с акушеркой не ограничивалось первым обследованием. В случае серьезных повреждений девушек вновь привозили к ней уже на лечение. Кроме того, акушерки делали аборты. Расценки на малолетних варьировались от 5 до 40 фунтов. По словам двух сводниц, посуливших Стэду 9 девственниц, если клиент платил девушке 5 фунтов, они оставляли себе 1 фунт. В некоторых случаях они могли прикарманить всю выручку. Например, за некую Нэнси клиент заплатил 10 фунтов. По мнению сводниц, Нэнси была совсем дурочкой и тут же растранжирила бы деньги, накупив себе уйму одежды. Естественно, родители и хозяева сразу бы догадались, что дело неладно. Поэтому сводницы оставили деньги себе, а девушке подарили шляпку, платье и пару туфель. Это для ее же блага! Выступая в роли богатого распутника, Стэд договорился, чтобы ему привезли двух девственниц. Но вместо разврата девушек ждали дотошные расспросы журналиста. Одной из них уже исполнилось 18. Ее отец умер, мать запила, а сама она служила помощницей повара в отеле. Как заявила девушка, она знала, на что идет, и была полностью готова пасть. За ее услуги сводницы пообещали ей 2 фунта 10 шиллингов. Боли она не боялась и, кроме того, была уверена, что не забеременеет, потому что «после первого раза не беременеют». Во время беседы она успокаивала себя, повторяя, что честных девушек все равно почти не осталось. Второй оказалась милая, хотя и простоватая, девушка 16 лет. Ее отец был сумасшедшим, мать работала уборщицей, сама она подрабатывала шитьем, за что и получала 5 шиллингов в неделю. За потерю девственности ей посулили 2 фунта. Состоялся следующий диалог: «Стэд: Послушай, если я соблазню тебя, ты заработаешь 2 фунта, но в таком случае потеряешь девственность, согрешишь, запятнаешь свою репутацию. У тебя может родиться ребенок, на которого придется тратить все жалование. Но если ты откажешься, я дам тебе 1 фунт. Что ты выбираешь? Девушка: Пожалуйста, сэр, я согласна, чтобы вы меня соблазнили. Стэд: Но тогда тебя ожидает боль, и распутство, и стыд, и падение. Ты можешь даже закончить дни на улице — и все это из-за одного фунта? Девушка (в слезах): Да, сэр, мы очень бедны» [42]. Их этих двух девиц сенсации не сделаешь, ведь они приехали к Стэду добровольно. Но журналист задался целью доказать, что в благополучной, богатой и аристократической Англии можно купить девственницу за 5 фунтов, изнасиловать ее, а после продать в бордель на континент. Словом, решил пройтись по всем пунктам, которые так будоражили умы соотечественников. Джозефина Батлер и Брамвелл Бут, член «Армии спасения», познакомили Стэда с бывшей проституткой Ребеккой Джаретт. Именно она стала посредницей в «покупке» живого товара. Вместе со своей подругой, сводницей Нэнси Браутон, она отправилась к Элизабет Армстронг, жене трубочиста из лондонских трущоб. Когда ей предложили 5 фунтов за дочь, 13-летнюю Элайзу (в статье Стэд называет ее «Лили»), мать с радостью согласилась. Сводницы предложили ей стандартную ложь — девочка будет служить горничной у богатого пожилого джентльмена. Фактически, это был эквивалент современного объявления о «высокооплачиваемой работе заграницей», для которой не требуется ни виза, ни знание языка. Подразумевалось, что у миссис Армстронг не останется сомнений, как именно Элайза будет прислуживать своему хозяину. Тем не менее мать согласилась, и девочка уехала со сводницами. Следующей остановкой был домик акушерки. Обследовав девочку и выдав ей справку о девственности, акушерка покачала головой — совсем ведь маленькая и хрупкая, ей будет очень больно. Чтобы облегчить страдания Элайзы, Джаретт купила у акушерки хлороформ. Девочку она отвезла в бордель, усыпила и пошла за Стэдом. Тот нервничал так сильно, что выпил целую бутылку шампанского, хотя по жизни был трезвенником. В таком непотребном виде он вошел в комнату к Элайзе и стал дожидаться, когда она выйдет из ступора. Придя в себя, девочка увидела незнакомца и завопила. Журналист немедленно ретировался, посчитав, что символический акт насилия имел место быть. Элайзу передали с рук на руки Брамвеллу Буту, который увез ее во Францию и оставил на попечении знакомой семьи. Этот эксперимент, как и остальные свои встречи с проститутками и сводниками, Уильям Стэд описал в серии статей под заголовком «Детское жертвоприношение в современном Вавилоне». Первая часть была опубликована 4 июля 1885 года в «Пэлл-Мэлл». Покупатели буквально сметали газеты с прилавков. С самого утра толпы читателей стояли у редакции «Пэлл-Мэлл», чтобы первыми прочесть откровения лондонских сутенеров (а ушлые мальчишки-газетчики кричали проходившим мимо чинным барышням: «Купите газетку, мисс! Тут вам расскажут, как 5 фунтов заработать!»). В обществе назревал скандал, и министр внутренних дел сэр Уильям Харкурт, напуганный перспективой волнений и беспорядков, попросил Стэда приостановить публикацию. Стэд согласился, но при условии, что парламент немедленно примет билль о поднятии совершеннолетия до 16 лет. Этого Харкурт гарантировать не мог, и статьи продолжали выходить. По всему Лондону прокатились протесты против бездействия правительства. По Гайд-парку маршировали недовольные, включая девственниц, облаченных в белые одежды. Теперь даже члены парламента, ранее выступавшие против билля, начали его поддерживать. Кому нужна репутация растлителя невинных дев, тем более малолетних? После третьего слушания парламент принял билль 7 августа, а через неделю он официально вступил в силу. Отныне возраст согласия начинался с 16 лет. А в 1886 году евангеликов ожидал новый триумф — наконец-то были отменены Акты о заразных болезнях. Но скандал не закончился, наоборот, вышел на новый виток. Правда, это был уже другой скандал. На скамье подсудимых оказалось не правительство, допускающее насилие над детьми, а сам разоблачитель. Успех мистера Стэда раздосадовал его конкурентов из «Таймс», они начали собственное расследование и выяснили, кем же была та самая «Лили». Журналисты связались с матерью Элайзы, Элизабет Армстронг, которая заявила в полицию о похищении дочери. Якобы она знать не знала, ведать не ведала, что ее дочурку увозят на заклание. Кроме того, «нанимая» Элайзу, Ребекка Джаретт не спросила разрешения у ее отца, а ведь по закону жена не могла принимать такое решение единолично, без согласия мужа! Трубочист Чарльз Армстронг пошел в полицию, требуя справедливости.

Уильям Стэд
23 октября 1885 года Стэд и его помощники — Ребекка Джаретт и Брамвелл Бут, а также акушерка и еще две женщины, предстали перед судом по обвинению в похищении Элайзы Армстронг. От адвоката Стэд отказался. Как он признал во время своей речи, подвело его именно отсутствие документов. Ребекка Джаретт не только не спросила согласия отца, но и не удосужилась составить договор с матерью. А без подписей все и правда выглядело так, будто она ввела мать в заблуждение и насильно увела девочку. Хотя остальных «киднепперов» оправдали, сам журналист, Ребекка Джаретт и акушерка были признаны виновными в похищении и сводничестве. Обеих женщин приговорили к шести месяцам тюрьмы, Стэда — к трем. Срок он отбывал в тюрьме «Холлоуэй», где с ним обращались скорее как с почетным гостем, чем с заключенным. Отбыв срок, который Стэд называл «приятными каникулами», он вернулся к журналистской деятельности. Элайзу Армстронг вернули заботливым родителям, а Ребекка Джаретт продолжила работать в Армии спасения. Английский порок — садомазохизм в XIX веке

Услышав выражение «английский порок», европеец XIX века понимал, что имеется в виду отнюдь не привычка уходить не прощаясь. Именно так называли мазохизм, тягу к получению боли. Ратуя за отмену телесных наказаний в школах, тюрьмах, армии и флоте, общественные деятели XIX века намекали на связь порки и полового возбуждения. Постыдность заключалась не только в том, что тех же школьников хлещут розгами по обнаженным ягодицам (тут надо еще учесть, слово «зад» было неприлично даже публиковать в газетах). Гораздо страшнее была вероятность того, что порка разовьет в детях зачатки сексуальности. Вдруг им это понравится? Эротическую подоплеку телесных наказаний разглядели не в XIX веке, а гораздо раньше. Еще в XVII веке на нее указал немецкий доктор Иоаганн Генрих Мейбом, более известный под латинским псевдонимом Мейбомиус. Он вознамерился доказать, что порка розгами или крапивой благотворно воздействует на эрекцию. Лечить этим чудодейственным средством можно безумие, меланхолию, худобу и различные телесные недуги. А уж как порка от импотенции помогает — просто загляденье! Причину столь благотворного влияния порки на мужской организм доктор связывал с механизмом образования спермы. Мейбомиус полагал, что сперма образуется в двух семенных пузырях, расположенных в районе почек. Когда сперма нагревается, она резвее течет по семенным каналам в мошонку, а потом извергается через половой член. Собственно, порка и помогает разогреть всю область вокруг тех самых семенных пузырей. Выводы Мейбомиуса повлияли на трактат французского священника Буале «История флагеллянтов, или правильное и извращенное применение розог у христиан» (1700). Буале рассматривал два популярных вида флагелляции — по обнаженным плечам и по ягодицам. Хотя священник был не против самой идеи умерщвления плоти, порка по голому заду его настораживала. По мнению аббата, из-за близости к гениталиям такая флагелляция возбуждает низменные инстинкты. Еще более известную критику порки мы находим в сочинениях другого француза — Жан-Жака Руссо. В своей «Исповеди» Руссо предупреждал, что телесные наказания развивают у детей чувственность, и в качестве примера приводил собственный опыт. Но самым известным французом, чье имя прочно связано с эротической поркой, был, разумеется, маркиз де Сад. Столь известными были его сочинения, что фамилия маркиза и послужила основой термина «садизм», который в 1886 году ввел в употребление немецкий психиатр Рихард фон Краффт-Эбинг в научном труде «Psychopathia Sexualis». Чтобы обозначить стремление к получению боли, Краффт-Эбинг позаимствовал фамилию австрийского писателя Леопольда фон Захер-Мазоха, автора романа «Венера в Мехах». В романе описываются приключения Северина фон Кузимского, который так любил, чтобы над ним доминировали женщины, что напросился в рабы к роковой красавице Ванде фон Дунаевой. В качестве слуги юноша сопровождал ее во время путешествия в Италию. Поскольку и Северин, и Ванда — это условные славяне, в путешествие они прихватили самовар. Разъезжать по Европе с самоваром уже само по себе мазохизм, но на протяжении всего повествования Ванда также потчует раба хлыстом. Поначалу Ванде не нравилось увлечение Северина, но со временем она вошла во вкус. У хитрой женщины был свой план, о котором недотепа-Северин узнал только в конце их итальянской эпопеи. Как оказалось, Ванда хотела излечить Северина от мазохизма, причем метод выбрала радикальный: связала его, а после попросила своего нового любовника, красавца-грека, выпороть беднягу. Что и было сделано. Северину сразу полегчало: весь мазохизм как рукой сняло. Правда, с тех пор он ударился в садизм и начал хлестать своих любовниц. Казалось бы, роман как раз и есть воплощение садомазохизма в том виде, в котором мы его сейчас понимаем. Более того, в личной жизни автор тоже предавался таким утехам и даже совершил путешествие в Италию в качестве раба прекрасной аристократки. Но когда Краффт-Эбинг употребил его фамилию во благо науки, Захер-Мазох обиделся. Себя-то он считал не порнографом, а борцом за женские права! Потому что «Венеру в Мехах» можно интерпретировать и как критику общества, в котором отсутствует равноправие полов, а значит, один пол обязательно будет в рабстве у другого. Но как бы ни возмущался Захер-Мазох, его имя вошло в анналы психиатрии. Склонность к садизму или мазохизму Краффт-Эбинг связывал с дурной наследственностью. Иными словами, считал эту склонность врожденной, но способной проявляться при воздействии внешних факторов — например, если ребенок наблюдал за чьей-то поркой. Многие из его пациентов впервые испытали сексуальное возбуждение, читая описания телесных наказаний в романе Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома». Также он полагал, что садизм в большей мере присущ мужчинам, мазохизм — женщинам. Причем порку одного мужчины другим (например, ученика учителем) он рассматривал как замену полового акта с женщиной актом насилия.

Розги и станок для порки в английской тюрьме — вероятно, прообраз «лошадки Беркли». Рисунок из книги Генри Мэйхью «Криминальные тюрьмы Лондона и сцена тюремной жизни». 1862
Еще до того, как психиатрия всерьез взялась за теорию садомазохизма, англичане вовсю занимались практикой. Бордели для любителей экзекуций процветали как в XIX веке, так и ранее. Например, одна из гравюр в серии Уильяма Хогарта «Карьера проститутки» изображает комнату, на стене которой висит шляпа ведьмы и пучок розог. Последний предмет указывает, какие именно услуги оказывала своим клиентам блудница Молл. Гравюры Хогарта были напечатаны в 1732 году, а 16 лет спустя Джон Клеланд опубликовал порнографический роман «Фанни Хилл: мемуары любительницы развлечений». Как и Молл с гравюр Хогарта, наивная провинциалка Фанни Хилл попадает в Лондон, где начинает карьеру проститутки. Одним из ее клиентов оказывается мистер Барвилл, который получает удовольствие от порки. Он любит сечь проституток, но и сам не прочь отведать «березовой каши». Ради неизведанных ощущений героиня решает провести ночь с этим чудаком. Как потом отмечает Фанни, вначале порка показалась ей довольно неприятной процедурой, но вскоре девица возбудилась и тоже получила удовольствие. Все остались довольны. В XIX веке английских проституток, оказывавших подобного рода услуги, называли «гувернантками». Одной из самых известных лондонских «гувернанток» была миссис Тереза Беркли, содержавшая бордель по адресу Шарлотт-стрит, 28. Каких только орудий не было в ее гостеприимной классной комнате: розги, плетки-девятихвостки, некоторые из них утыканные иголками, ремни и трости, а летом — пучки крапивы, красиво расставленные по китайским вазам. Этой же достопочтенной даме человечество обязано изобретением «лошадки Беркли» — раздвижной лестницы с мягкой обивкой. Лошадка напоминает современный массажный стол, только поставленный вертикально. Клиента привязывали к лестнице, его голова выглядывала из одного отверстия, гениталии — из другого. Лестницу можно было наклонять для пущего удобства всех заинтересованных сторон. Таким образом, «гувернантка» хлестала клиента с одной стороны, а ее напарница ублажала его с другой. Сие затейливое устройство, изобретенное в 1828 году, к 1836 году принесло 10 000 фунтов дохода — баснословная цифра по тем временам! Флагеллянтские бордели скрывались и под вывеской массажных салонов. Одно из таких лондонских заведений, по адресу Мэрилбоун-роуд, 120, предлагало «лечение ревматизма, подагры, ишиаса и невралгии с помощью сухих воздушных ванн, массажа и дисциплины». Служившие там дамы назывались не «гувернантками», а «медсестрами», и одевались соответствующим образом. Не всегда отношения между проститутками и клиентами были такими полюбовными, как у Фанни Хилл и милейшего мистера Барвилла. По Лондону ходили слухи о том, что девушек насильно увозят в бордели, где над ними издеваются садисты. Писал о таких борделях и наш добрый знакомый Уильям Стэд. В 1863 году разгорелся скандал, связанный с заведением некой миссис Сары Поттер. Четырнадцатилетняя Агнес Томпсон обвиняла ее в том, что в течение 7 месяцев женщина удерживала ее в борделе, где Агнес избивали клиенты. По словам девочки, ее раздевали донага, привязывали так, что она не могла шевелиться, затыкали рот полотенцем и секли розгами. Помимо нее, в борделе содержались и другие девочки, с которыми обращались точно так же. Однажды утром миссис Поттер вышвырнула Агнес на улицу, без еды и денег. Тогда Агнес постучалась в соседний дом, где ее приютили и вызвали ей врача. Суд приговорил миссис Поттер к 6 месяцам каторжных работ. Процветала и порнография. Как и в случае «Фанни Хилл», любой уважающий себя порнограф считал нужным добавить в роман хотя бы одну сцену порки. Без нее повествование получалось пресным, как суп без соли. Выходили, разумеется, и романы садомазохистской направленности с такими названиями, как «Любвеобильный турок, или Распутные сцены в гареме», «Пирушки леди Бамтиклер», «Танец мадам Бечини», «Монастырская школа, или Ранние опыты юной флагеллянтки», «Желтая комната», «Розга в будуаре» и прочая, и прочая. Книги были щедро проиллюстрированы. Отдельным жанром шла флагеллянтская поэзия. Особенно на этой ниве преуспел английский поэт Алджернон Чарльз Суинберн. До относительно недавнего времени на вопрос о садомазохизме Суинберна биографы смущенно кашляли и невнятно бормотали. Что касается его садомазохистских стихов, они до сих пор публикуются с пометкой «приписывается А. Суинберну». Признать его авторство решится не каждый. Тем более что Оскар Уайльд называл его «хвастуном по части пороков, который сделал все возможное, чтобы убедить сограждан в своей гомосексуальности и скотоложестве, не будучи при этом ни гомосексуалистом, ни скотоложцем» [43]. Но садомазохистом Суинберн все-таки был, если судить по его переписке с друзьями, а также походам во флагеллянтские бордели, где он просаживал немало денег.

Алджернон Суинберн. Рисунок Уильяма Белла Скотта
Считается, что флагелломаном Суинберн стал еще в Итоне. Там он наблюдал за наказаниями однокашников, да и сам подвергался порке. Про своего наставника, преподобного Джеймса Лей Джойнса, он оставил неоднозначные воспоминания. В частности, Суинберн писал, что однажды перед поркой Джойнс обрызгал его одеколоном. В своих стихах Суинберн описывает итонскую порку с поистине эпическим размахом. Стихи он публиковал в порнографическом журнале «Зе Перл», который издавался в Лондоне с июля 1879 года по декабрь 1880-го. Помимо флагеллянтских фантазий, в журнале публиковали непристойные лимерики (юмористические пятистишия. — Ред.) и тексты вроде «Что сделает муж, застигнув жену с любовником?» Одним из самых интересных садомазохистских феноменов XIX века была переписка в прессе. Нередки были объявления, в которых любители экзекуций завуалированно предлагали друг другу встречи. Например, 31 января 1863 года журнал «Панч» перепечатал следующее объявление из ливерпульской газеты «Дейли Пост»: «Требуется молодая особа, примерно 20 лет, в качестве экономки в доме вдовца и наставницы для его сыновей, старшему из которых 10 лет. Должна обладать приятной внешностью и хорошими манерами; образованность не обязательна. Жалованье 25 фунтов. В письме указать адрес, возраст, а также согласны ли вы устраивать суровые телесные наказания». Журналисты «Панча» искренне посочувствовали «современному Соломону». Живи он век назад, мог бы пригласить в экономки саму миссис Браунригг — садистку, повешенную за убийство своей воспитанницы. Зато Алджернон Суинберн подумывал о том, чтобы переодеться в женское платье и подать заявку! Еще более заметным явлением была переписка садомазохистов в таких семейных журналах, как «Фэмили Геральд» и «Инглишвуманс Доместик Мэгэзин». В этих журналах давали советы по домоводству и хорошим манерам, а среди всего прочего обсуждали и дела семейные. Как и современные издания, журналы тех лет публиковали письма читателей, на которые потом отвечали другие читатели и так далее. Начать садомазохистскую дискуссию можно было так: «Мой муж любит сечь меня хлыстом. В остальном же он нежнейший из мужей и ни в чем мне не отказывает. Ах, что же мне делать? Быть может, у кого-нибудь найдется совет?» Советы находились. Популярны были и рассказы о телесных наказаниях в школах, в особенности в женских пансионах: за одним письмом следовали другие, в которых корреспонденты добавляли живописные детали к вопросу о порке девочек. От обычных разговоров о телесных наказаниях эти письма отличало изобилие таких клише, как «трепещущая плоть». Получался групповой эротический рассказ. Интересно, что редакторы спокойно публиковали эти эпистолы, не подозревая корреспондентов в неискренности. Хотя вполне возможно, что и подозревали, просто столь бурная переписка поднимала рейтинг журнала. Зато читатели, не имевшие склонности к садомазохизму, приходили в ужас и строчили опровержения. Дошло до того, что в 1870 году «Инглишвуманс Доместик Мэгэзин» начал выпускать садомазохистские письма отдельным ежемесячным приложением «ввиду необычайного интереса к этой дискуссии». Остальные читатели вздохнули с облегчением — наконец-то они могли листать журнал, не натыкаясь на сочные описания непристойностей. Да и садомазохисты были не в убытке, ведь хотя бы на некоторое время они получили отдельное издание. Ханна Каллвик — золушка которая не хотела стать принцессой

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему» [44], — писал Лев Толстой в первых строках «Анны Карениной». Но двое англичан, современники Толстого, могли бы и опровергнуть эту аксиому. Они были счастливы по-своему, не так, как другие счастливые семьи, а гораздо оригинальнее. Встречайте одну из самых необычных пар викторианской Англии — Артур Манби и Ханна Калвик, его жена, горничная и рабыня. Впрочем, по мнению мыслителя Джона Стюарта Милля, любая викторианская жена была одновременно рабыней своего мужа, ведь у замужних женщин не было практически никаких прав. Рабыней можно назвать и горничную, на которую взвалена вся работа по дому. Однако ни жены, ни даже горничные не носили ошейник. А Ханна его носила, причем с гордостью. Но не будем забегать вперед и проследим биографию неординарной викторианской служанки с самого ее рождения. Ханна родилась 26 мая 1833 года в Шифнале (Шропшир). После того как отец Ханны разорился, ее, старшую из дочерей, отправили на заработки. Сначала она работала в зажиточном доме по соседству, потом — на постоялом дворе, а когда ей стукнуло 14, поступила помощницей няни в многодетную семью. Можно представить, как несладко ей приходилось на первых порах. Однажды хозяева отозвали ее из детской и сообщили, что две недели назад скончались ее родители. Вернуться домой ей не разрешили, чтобы она не привезла с собой заразу. Еще долго Ханна рыдала в одиночестве, лежа на полу. Как она писала впоследствии, в тот момент ее покинуло всякое желание жить. Но она продолжала свой скромный и незаметный труд, не рассчитывая на благодарность, наслаждаясь самой работой, в которой она искала христианское спасение. Ведь Бог не может не оценить ее покорность и трудолюбие! В сказке скромную и терпеливую девицу ждала бы награда — танцы на балу, свадьба с принцем, жизнь при дворе. Но кроме своей любви к теплой золе, Ханна мало чем напоминала сказочную Золушку. Никакой хрустальный башмачок не налез бы на ее большие крестьянские ступни. Она была высокой и крепко сбитой, в 21 год весила 73 кг. У нее были крупные, очень сильные и мускулистые руки, которые она обожала обмерять со всех сторон. Когда хозяйки, морща носик, удивлялись ее огромным ручищам, Ханна сияла от гордости. В дальнейшем, именно руки сыграют ключевую роль в ее судьбе. В 1850-х Ханна служила в Лондоне. Как-то раз во время ничем непримечательного похода за покупками она поймала на себе восхищенный взгляд молодого джентльмена с курчавой бородкой. Посмотрела на незнакомца — и была сражена! Так начался роман, который продлился полвека, вплоть до ее смерти в 1909 году. Джентльмена звали Артур Манби. Он родился в 1828 году в Йорке, в семье адвоката и дочери пастора. Изящная и болезненная матушка почти не принимала участие в воспитании сына, о мальчике заботилась нянька, которую тоже звали Ханна. У Манби-старшего было достаточно средств, чтобы дать сыну хорошее образование. Юноша выучился на юриста и зажил респектабельной жизнью. В то же время его одолевала всепоглощающая страсть. Он не пропускал ни одной юбки… если она была грязной и рваной, а ее обладательница — бабой из народа. Женщины среднего класса не вызывали у мистера Манби ничего, кроме отвращения. Иное дело — молочницы, уличные торговки, проститутки и посудомойки. От них у молодого Артура кружилась голова. Проектом его жизни стало фотографирование работниц, которых он считал исчезающим видом. Хотя мистер Манби уверял, что этот проект сугубо социологический, его интерес был не таким уж бескорыстным. Все свободное время Манби посвящал поискам «Дульцинеи» из народа. Он захаживал в цирк, чтобы полюбоваться на акробаток в мужских трико. Ему ничего не стоило сняться с места и поехать за многие мили, чтобы пообщаться с шахтерками, которые в те годы еще надрывались в забоях. Его записные книжки были полны зарисовок — широкоплечие женщины в мужских штанах, с черными лицами и длинными руками. Грубые, отекшие от работы руки, и чем грязнее, тем лучше, были фетишем мистера Манби. Историки порою называют его мизофилом, человеком, приходящим в эротическое возбуждение от грязи и нечистот. Впрочем, фетиш Манби был более обширным — его привлекал любой тяжелый труд.

Грязь и тяжелый труд — фетиши мистера Манби. Рисунок из журнала «Панч»
А тут в Ханне Каллвик Манби обрел свой идеал. Его поразила ее внешность при первой же встрече. Простая посудомойка из провинции, она держалась с достоинством высокородной леди. Ее прекрасные руки были красными и загрубевшими от плеч до кончиков пальцев, и это обстоятельство сразило Артура наповал. Он заговорил с девушкой, они познакомились и стали тайно встречаться. По просьбе Артура Ханна начала вести дневник, который стал уникальным ресурсом для историков, изучающих повседневность. Свой распорядок дня она описывала в мельчайших деталях. Почти сразу у любовников начались тайные игры, которые несли на себе яркий отпечаток садомазохизма. Пока Ханна, стоя на коленях, отскребала копоть с крыльца, Артур прохаживался мимо нее. Потом, когда она служила в меблированных комнатах, он снимал номер, чтобы она обслуживала его, как любого другого постояльца. Когда выдавалось время, Ханна навещала его в своей грязной, пропахшей потом одежде и нарочно мазала лицо ваксой. Тем же вечером она переодевалась в элегантное платье и позировала для фотографии. Он фотографировал ее в образе простой служанки и знатной дамы, кающейся Магдалины и чернокожего раба. Как-то раз Ханна коротко постригла волосы и путешествовала по Европе в качестве камердинера мистера Манби, Впоследствии она вновь совершила европейский вояж, но уже в женском платье и под именем «миссис Манби». Служанка могла изображать кого угодно, но всегда выставляла напоказ свои руки, которые так любил Артур. Своего любовника Ханна называла «масса» — диалектное словечко от «master», т. е. господин, хозяин. В знак его власти над собой она начала носить кожаный браслет на правой руке. Фетиш стоил ей рабочего места: Ханна должна была прислуживать за столом, и хозяева потребовали, чтобы горничная сняла грязную кожаную повязку. Ханна отказалась наотрез. Хозяева пригрозили ей расчетом, и Ханна, пожав плечами, собрала вещи и ушла. Свой образ жизни, всецело связанный с Артуром, она ценила настолько, что ради него могла пожертвовать местом. В конце концов Ханна поселилась в доме Артура в качестве его горничной. Друзья не могли не догадываться о том, что они сожительствуют, хотя вряд ли подозревали, как именно они проводят время. Артур млел, когда Ханна мыла ему ноги и массировала ступни — она тоже наслаждалась этим занятием. Дело в том, что у Ханны был свой фетиш — обувь. Чистка обуви была ее излюбленным занятием, и она постоянно подсчитывала, сколько пар ботинок вычистила за месяц, за год, за всю жизнь. Иногда она вылизывала ботинки Артура и утверждала, что может на вкус определить, где он побывал. Иными словами, это была очень странная и очень счастливая парочка. Ханна была не безвольной рабыней, полностью подчинившейся мужчине. Она получала огромное удовольствие от этих отношений и тоже воплощала в жизнь свои фантазии. А вот попытки командовать собой против воли принимала в штыки. Уже после их свадьбы в дверь постучался мальчишка-посыльный. Манби потребовал, чтобы Ханна называла его «сэр» в присутствии чужого, но та обиделась и ушла к себе. Она осознавала себя рабыней лишь в контексте игры. Это отнюдь не означало, что ею можно помыкать в реальной жизни. Как-то раз она записала в своем дневнике о ссоре с хозяйкой: «Мисс М. сказала, что ей лучше знать, а я ответила — „Нет, мэм, не вам судить о моей работе“. Наверное, она заметила, что я обозлилась, так что сказала — „Ханна, ты забываешься“. А я ей — „Нет, мэм, не забываюсь“» [45]. В 1873 году их счастью наступил конец. Артур решил узаконить отношения с любимой женщиной. Он тайком приобрел свадебную лицензию, а потом уже поставил Ханну перед фактом. Она пришла в ярость. Стать законной женой, целиком и полностью зависимой от Артура, ей не хотелось. А ну как он всерьез начнет ею командовать? И деньги будет отбирать? Ведь прежде Ханна настаивала, чтобы Артур платил ей жалованье. Она сызмальства привыкла зарабатывать, самой пробиваться в жизни, а теперь Артур вознамерился отнять ее свободу. Но делать нечего, лицензия куплена, и родного человека не хочется обижать. Придется идти под венец. Брак был законным, но тайным. Гости, посещавшие апартаменты Манби, не подозревали, что скромная служанка, принимающая их шляпы, на самом деле и есть миссис. Более того, Ханна настояла на том, чтобы Артур продолжал платить ей жалованье. Несколько раз новоиспеченный супруг предпринимал попытки слепить из нее леди, но Ханне было неудобно в дорогих нарядах, а общество бывших господ ее тяготило: «Я могу работать в свое удовольствие. Уходить и возвращаться, когда захочу… Столько лет бродила по Лондону, а никто мне дурного слова не сказал. И не скажет, если одеваться по-простому и не лезть в чужие дела» [46]. Через 4 года после свадьбы ее терпению наступил конец. Она хлопнула дверью, уехала в Шропшир и вновь поступила в услужение. Оттуда она строчила мужу обиженные письма, хотя и признавала, что любит его по-прежнему. Мистер Манби терзался. Он считал себя Пигмалионом-неудачником. Якобы он так крепко вбил в Ханну подчинение, что она уже никогда не станет свободной женщиной. Если Ханна и слышала его причитания, то разве что крутила пальцем у виска. Она-то всегда знала, что их времяпровождение — всего лишь игра. А жить она будет, как ей захочется. Супруги помирились, и мистер Манби часто навещал Ханну на новом рабочем месте. Попыток жить вместе они уже не предпринимали, хотя и оставались добрыми друзьями. В июле 1909 года Ханна скончалась, а в следующем январе за ней последовал Артур. Свои фотографии, переписку и дневники Ханны он передал на хранение в Тринити Колледж, Кембридж. После смерти Манби стало известно о его тайном браке, и общественность была шокирована — фи, что за мезальянс! А когда в 1950 году был открыт доступ к его архиву, общественность вновь была шокирована, но уже по-другому. С тех самых пор имя простой служанки не сходит с уст историков, а ее отношения с Артуром Манби помогли переосмыслить сексуальность в викторианскую эпоху. «Любовь, что таит свое имя»: гомосексуализм в Англии XIX века

Date: 2015-10-19; view: 528; Нарушение авторских прав