История про то, как Сайта клаус набил морду Арию

Радуйся, Отцу равночестна Сына проповедавый; радуйся, Ариа возбесившагося от собора святых отгнавый.

Из акафиста святителю Николаю архиепископу Мирликийскому Чудотворцу

Он поставил в сушку вымытую тарелку, а губку положил на бортик раковины. Сжатая его рукой губка постепенно возвращалась к прежнему объему. Но тень ее на белом кафеле стены увеличивалась быстрее. Прочитавший эти строки сразу поймет, что автор – женщина, которая скрашивает мытье посуды разнообразными наблюдениями. Не стану отпираться, я действительно женщина. Но ведь мог и мужчина заметить разницу в скорости тени и тела. Как это заметил мой герой, носящий имя Арик – уменьшительное от Арий, что любым ономастиконом переводится как храбрый.

Арик, храбрец и мойщик вечерней посуды, мог бы быть моим знакомым, но не стал им. Он всего лишь как‑то вечером подвез меня на своем сером «фольксвагене». Меня подвозили многие, но запомнила я только его, потому что он не взял с меня денег. Вероятно, Арик проникся сочувствием ко мне, стоящей у края дороги женщине с сумками. Лишь одна деталь выгодно отличала меня от этого классического персонажа – из моего пакета торчал не хвост селедки, а хвост ананаса.

Арик подвозил многих – он так дорожил своим автомобильным комфортом, что охотно делился им с другими. А однажды ему довелось подвезти Деда Мороза, о чем Арик потом многократно, громогласно и нецензурно сожалел.

На новогоднем утреннике в детском саду Арик стоял в толпе разнообразных женщин – технически оснащенных женщин с видеокамерами, фотоаппаратами и сотовыми телефонами, заботливых женщин – с сумками, бутербродами и пакетиками сока, просто женщин – без ничего, даже без косметики на лице.

Дочка Вера, как это водится, была Снежинкой.

После утренника Арик подержал несколько секунд ладонь на горячей макушке дочери. Верино счастье поднималось вверх по руке Арика и уже готово было ударить ему в голову, но он попрощался и вышел на улицу.

Арик боролся с примерзшей дверцей машины, когда услышал: «Папаша, подвезешь до метро?» – и дверь сразу же открылась. Это был Дед Мороз без бороды и в одежде обычного парня, каких много, – джинсы, кожаная куртка, толстый шарф. Арик обрадовался. Подумал, что вечером удивит дочку, когда скажет, что вез в своей машине Деда Мороза. «Садись. На другой утренник едешь?» – «Ну да, сейчас такое время – только успевай». – «Потом отдыхать будешь?» – спросил Арик. «Не, я без работы не сижу», – ответил Дед Мороз.

Если бы Арик только знал, что этот тип с бородой в сумке имел в виду. Но Арик, наивная душа, довольно кивал головой, как будто он был послушным оленем, а его «фольксваген» – санями, где ехал важный Сайта.

«Слушай, а ты хороший Дед Мороз, я даже не ожидал. Не пьяный. И дети были просто счастливы!» – «Ну, во‑первых, я на работе не пью. А, во‑вторых, что дети… Им одну бороду и мешок с подарками покажи, они уже от счастья сами не свои. Я для мамаш старался. Видел, как они на меня смотрели?!»

Арик мысленно вернулся в душный зал, украшенный разнообразными блестящими предметами, означающими праздник. Дед Мороз был прав – все эти технически оснащенные и источающие заботу мамаши смотрели на Дедушку с вожделением. Каждая из них, и недотраханная, и по лени еженощно уклоняющаяся от непосредственных супружеских обязанностей, с радостью отдалась бы Деду Морозу здесь же, за пыльным занавесом, куда заведующая детсадом велела положить мешок с подарками.

Они мечтали, чтобы он овладел ими, не отклеивая своей пропитанной противопожарной дрянью бороды. Не снимая красной хламиды с ватной опушкой. И даже не разувая валенок. Всего лишь приспустив брюки. Хотя какие могут быть у Деда Мороза брюки и тем более трусы. Под шубой у него нет ничего – только горячий красный член в противовес холодному красному носу.

В жадных объятиях Деда Мороза каждая из этих женщин испытывала бы снаружи холод, а изнутри жар. А вечером звонила бы подруге и срывающимся от волнения голосом шептала: «Никому не говорила, тебе одной скажу: ты представляешь, сегодня меня трахнул Дед Мороз». И подруга умирала бы от восхищения и зависти. Куда там Арику с его нелепой гордостью по поводу того, что он подвез Деда Мороза в своей машине.

Им оказалось по пути. Дед Мороз попросил разрешения закурить и молча дымил в окно. Около бензоколонки Арик остановился, подождал, пока его заправили, вышел на пару минут расплатиться и они поехали дальше. В центре города Дед Мороз поблагодарил и простился, а подъезжая к офису, Арик заметил пропажу мобильного телефона.

Так что дочку обрадовать не получилось. Вместо этого Арик с горечью и непролитыми слезами в голосе пожаловался жене: «Подвозил Деда Мороза, и гад украл у меня сотовый». А эта дрянь Марина, вместо того чтобы пожалеть, стала хохотать как ненормальная. И вместо слов утешения Арик услышал он нее: «Дедульке мобильный нужнее. Ему будут детишки звонить. Вера, – крикнула Марина дочери, – ты бы хотела Дедушке Морозу позвонить?» «Да, – отозвалась дочка, – я бы его к нам в гости пригласила». Арику вдруг почудилось тайное вожделение в невинных детских речах, и он затаил злобу.

Папа Арика, Петр Васильевич, был инженером‑конструктором мостов. Почему, спрашивается, простой советский инженер по имени Петр назвал сына столь странно? Ответ прост. Имя Арику придумал не папа, а я. Неважно, что в мире сем я младше и беспомощней Арика до такой степени, что ему приходится подвозить меня со всеми моими бедами, радостями и ананасами в сумке. В мире же потустороннем именно я для него и мама, и папа, и путеводная звезда, и автор всей его жизни, а не только нелепого имени.

Не все нелепое случайно, как и не все случайное нелепо. И я не слепо тыкала пальцем в ономастикой, попав в результате на храбреца. Я назвала Арика в честь пресвитера Александрийского, автора арианской ереси, увлекшего этой самой ересью 70 дев, 12 диаконов, 7 священников и нескольких епископов.

И, как всегда, дев оказалось значительно больше. Я легко могу представить себе этих 70 дев, ни черта не понимавших в доводах и умозаключениях болтливого Ария, но слушавших его с раскрытыми ртами и затуманенными мечтою глазами. Думаю, девы эти, хоть и жили в Александрии начала нашей эры, мало чем отличались от полоумных дев начала перестройки, исправных посетительниц оккультных лекций и астрологических курсов. Те же мутные глаза, полуоткрытый рот, жадное внимание и неустроенная личная жизнь. Арий с хорошо подвешенным языком и ярко выраженной харизмой пришелся очень кстати. И неважно, хорош он был собой или нет. История всемирная скептически относится к самому факту существования Ария, история же церковная ничего не сообщает о его внешности. А если бы и сообщала, то, скорее всего, наделила бы его омерзительными чертами лица и страшным, исходящим от его многогрешной плоти зловонием. Церковная история лишь рассказывает о характере Ария, о его способе вести беседу и добиваться своего: «Облекая свои мысли тонкими отвлеченными выражениями, при помощи диалектики, он из своих и других суждений выводил обоюдные и двусмысленные следствия. Так действовал Арий в частных прениях со своим епископом, в присутствии клира; между тем, под видом дружеской откровенности, в беседах со своими сверстниками, он тайно разливал яд тонкого злоречия».

«Было время, – говорил Арий, – когда Сына Божия не было. Он сотворен из несуществующего, а отнюдь не рожден из сущности Отца. Рожден во времени, а не от вечности, не как истинный Бог от Бога истинного, но сотворен из ничего. Он ниже Отца и по природе и воле изменяем». Вот такой дайджест арианской ереси, которую сам же он и излагал, рта не закрывая ни днем ни даже ночью.

Арик, в отличие от Ария, говорил совсем немного, но дев он все же в соблазн ввести умудрился. Вот каким образом.

Конечно, первым делом Арик позвонил на свой собственный сотовый и ничуть не удивился, когда приятный женский голос сообщил, что «телефон отключен или находится вне зоны действия». Не такой дурак этот Дед Мороз, чтобы сперва украсть сотовый, а потом оставить его включенным. Наверное, уже давно SIM‑карта вынута, трубка продана, а сам бородатый козел находится вне зоны действия Арикового гнева. Ну это еще как сказать.

После изрядно подпорченных новогодних праздников Арик явился в кабинет заведующей Вериным детским садиком с требованием выдать ему анкетные данные Деда Мороза. Но совершенно неожиданно дама с хорошо поставленным добрым голосом промямлила уникальную в своей невразумительности историю. О том, что будто бы их регулярный, из Нового года в Новый год приходящий в садик Дед Мороз – человек проверенный, во всех отношениях респектабельный, отличный семьянин, сотрудник умирающего конструкторского бюро, и прочая, и прочая – выиграл сумасшедшую сумму денег в телешоу «О, счастливчик» и вместо того, чтобы потеть на утренниках в красной хламиде, предпочел потеть в купальных трусах на пляже Шарм‑Эль‑Шейха в окружении благодарного семейства.

А вместо себя в садик послал какого‑то совершенно случайного типа. Причем случилось все так быстро, что ни фамилии, ни адреса новенького узнать так и не пришлось. Он позвонил и, назвавшись Николаем, сказал, что сам от такого‑то (от счастливчика), предложил услуги и договорился о времени. Потом приехал, отработал, взял деньги и смылся на Ариковой машине, между прочим. «Да, я понимаю, что не имела права приглашать к детям кого попало, – оправдывалась заведующая, – но у меня выхода другого не было. К тому же все обошлось. Может, это еще и не он взял ваш сотовый».

Арику стало горько оттого, что даже и тут ему не верят. Но все же чего‑то он добился – узнал, что этого типа звали Николаем. Значит, он был не Дедом Морозом, а Санта Клаусом.

Что общего между суровым епископом из ликийского города Миры и толстопузым Санта Клаусом с бутылкой рождественской колы в руке? Оба очень любили делать подарки, и поэтому первый выбрался из‑под сурового иконного оклада и превратился во второго.

Св. Николай, как и нечестивый Арий, тоже имел дело с девами, но с девами совсем иного рода. Не с экзальтированными искательницами сомнительных откровений, а с девушками практичными до неприличия. Девушками, которые понимали, что в этой жизни им ничего не светит, а потом собирались искать богатых любовников или даже, хуже того, продаваться в публичный дом. Чудесным, на то он и святой, образом узнав об их намерениях, Николай не стал лезть к ним ни с занудными, ни с пламенными нравоучениями. Он кинул им в окно три золотых яблока, чтобы девушки справили себе приличное приданое и нашли корыстных, но приличных женихов. О том, как на самом деле эти девушки поступили с подарками, история умалчивает, но я очень надеюсь, что эти брошенные в окно деньги не оказались выброшенными на ветер.

Если бы кому‑то пришла в голову самонадеянная идея снять фильм о св. Николае, получился бы сериал почище, чем посвященный подвигам бессмертного сына гор Дункана Маклауда. Серия первая. Страшная буря. Тонет корабль, моряки в молчаливой мужской истерике прощаются с жизнью. Прямо из смеси грозовых туч и грозных волн материализуется св. Николай, отстраняет перепуганного штурмана и спокойно становится к штурвалу – happy end.

Серия вторая. Палач собирается казнить невиновного, заносит меч над покорно склоненной головой. И тут прямо на место казни влетает св. Николай, бесстрашно выхватывает из рук заплечных дел мастера меч – happy end.

Ну и конечно, подарки, подарки, подарки – в двери, в окна, в печные трубы. Но главный подарок сделал св. Николай всем христианам, когда набил морду Арию на Первом Вселенском соборе в 325 году в Никее, где собрались отцы Церкви именно затем, чтобы разобраться наконец, верить Арию или нет.

Как скудоумие отличается от святой простоты, так и наглая самоуверенность отличается от истинной веры. Арик был уверен в своей правоте ничуть не меньше, чем в подлости Деда Мороза. Уже и сотовый он другой себе купил, легче и краше прежнего, и подключение сделал прямое вместо позорного федерального, и снег уже почти совсем растаял, а дочка давно уже съела и поломала все новогодние подарки, а Арик все никак успокоиться не мог. В пальцах у него появился нехороший тремор, а в душе странные интересы. Чем еще, кроме нервного срыва, можно, например, объяснить странное поведение Арика, когда он субботним вечером сел вместе с женой смотреть по телевизору ток‑шоу «Родня», вместо того чтобы, как всегда, глумиться над бородатым Капраловым и его убогими героями. Но, видимо, не расшатанная нервная система, а шестое чувство посадило в тот вечер Арика задницей на диван перед телевизором, потому что на экране он увидел своего злейшего врага – Николая Деда Мороза.

Тот сидел за столом, естественно, без бороды, но с мерзкими и явно накладными усишками и рассказывал до отвращения слезную историю. Что будто бы три года назад ехал он в поезде к себе домой и что долгую дорогу скрашивало быстрое знакомство с хорошенькой проводницей, которая обслужила путешественника по полной программе. Так что домой приехав, он ее не забыл, а женился и даже родил с ней вместе ребеночка. Но страдающая дромо– и нимфоманией мамаша спокойной семейной жизнью довольствоваться не захотела. Как, по справедливому библейскому замечанию, собаку тянет на свою блевотину, так и жену усатого подставного героя тянуло на многогрешную полку служебного купе скорого поезда. И вот она уже и сына с мужем бросила, и домой заходила, только чтобы переодеться, а все дни и ночи проводила в своем купе. А ее сослуживицы, эти бляди, вместо того чтобы сказать подруге образумься, мол, вернись к материнским и супружеским обязанностям, они покрывали ее грешки и прятали от мужа. «Что же мне делать? – вопрошал бедный муж. – Ведь ребенку нужна мать, подскажите, дорогие слушатели». И слушатели, а особенно сентиментальные и доверчивые слушательницы, кивали и возмущались и давали разнообразные, хотя и совершенно бессмысленные советы.

А Арик, глядя на самозванца, сначала потерял дар речи, а потом обрел и завопил, уставившись засиявшими от злости глазами на жену: «Марин, это он!» «Кто?» – удивилась Марина. «Дед Мороз, который спер мой сотовый».

Марина нехорошо посмотрела на мужа. С жалостью и тревогой. «Кризис среднего возраста, – подумала она, – оказывается, бывает и таким. Уж лучше бы бегал за молоденькими девушками». А сама сказала: «Зайчик, ты бы успокоился». При слове «зайчик» Арик сразу же вспомнил утренник в Верином садике, где девочки были Снежинками, а мальчики Зайчиками. Вспомнил, как ему самому в свое время от старшего брата перешли по наследству замусоленные, сшитые из натянутого на картон куска простыни уши и свалявшийся, вырезанный из старой цигейковой шапки хвост. Арик понял, что Новый год навсегда перестал быть для него праздником, что теперь – это черный день его календаря. Не найдя у жены понимания, Арик решил действовать самостоятельно. Он дождался конца ток‑шоу, увидел в титрах телефон редакции программы и позвонил.

Никто из поклонников и поклонниц родственного ток‑шоу и представить себе не мог бы, в каких условиях оно делается. Маленькая комната, заставленная дешевыми, расшатанными столами с исцарапанными поверхностями. Огромный бумажный мешок с издевательской наклейкой «Слезные письма» на боку. Продавленный диван, на котором перед съемками нетерпеливо ерзают интервьюируемые настоящие герои и уныло дремлют нанятые за пятьсот рублей подставы. Гудящий от чрезмерной натуги компьютер – собственно мое рабочее место. В свободное от придумывания имен героям время я сочиняю реплики для ведущего программы Андрея Григорьевича Капралова. Вот он выходит к гостям студии в своем шикарном костюме 65 размера и в ботинках 49. Мало кто знает, что под пиджаком, на попе, у него висит рация, от которой телесного цвета проводок тянется прямо в капраловское ухо. Это и называется работать с ухом. Суфлер – Божий одуванчик – Семен Семенович вполголоса читает в передатчик, а Андрей Григорьевич слышит все это в своем ухе и тут же звучно и с выражением повторяет на всю страну: «Знаете ли вы, что причина мужских измен в женском милосердии, в желании наших добрых женщин делиться самым ценным, что у них есть. У нас в студии редкая, абсолютно нежадная женщина – Тамара Сергеевна Лаврентьева из Барнаула». Любопытным открою, что пресловутая Тамара Сергеевна готова была подложить своего мужа под каждую желающую. В общем, эту ахинею писала я, за небольшие, но стабильные деньги.

В тот день я как раз придумывала подводки к недавно образовавшимся героям. И тут зазвонил телефон. Он звонил долго, настойчиво, перекрывая редакторский бубнеж, но подходить к нему никто не хотел. И я взяла трубку, хотя это и не входило в мои прямые обязанности – я принадлежала к элитарной части сотрудников, – как и вообще в своей жизни с живым материалом не работала, только с текстами. Взяла трубку и нарвалась на Арика. Иногда это происходит – встреча героя с автором, когда оба, неожиданно узнав друг друга, впадают в восторженный, а иногда и трагический ступор. В этот раз все произошло иначе. Арик, ослепленный, во‑первых, собственной злобой, а во‑вторых, предполагаемой близостью к жертве, естественно меня не узнал. Я его, конечно, узнала и в ступор, безусловно, впала, но не от восторга, а от замешательства. Это неправильно, когда герои застают автора на рабочем месте и отрывают пусть от абсолютно бессмысленной, но все же неплохо оплачиваемой работы. И уж совсем нехорошо, когда герои требуют от автора нарушения корпоративной этики. Арик потребовал, чтобы я назвала ему фамилию и адрес того самого, с приклеенными усишками, псевдомужа псевдобляди. Я прекрасно поняла, о ком идет речь, но ничем помочь не могла. Программа «Родня» не сдает своих героев! Во как! Даже если бы в программе под условным названием «Преступление без наказания» выступил бы маньяк, размозживший череп пожилой банковской служащей, и потом сотрудники МВД потребовали выдачи героя, редакция все равно этого бы не сделала. Хотя бы потому, что герой, скорее всего, был бы подставой – нанятым за смешные деньги выпускником театрального училища, считающим серьезной жизненной и творческой удачей возможность сняться в рекламном ролике продукции, изготовляемой Обществом Глухих. Ни проповеди, ни отповеди я Арику читать не стала, была с ним довольно резка и предельно кратка. «Да, герой уехал к себе на родину, нет, адресов не даем. Не отрывайте меня от работы, кричать бессмысленно, до свидания».

Естественно, Арик, уже наделав столько глупостей и вложив душу в такое количество бессмысленной пока злобы, отступиться не мог. И все же, надо отдать ему должное, он принял единственно верное в этой ситуации решение – не суетиться и ждать. Ведь судьба дважды уже устраивала ему встречу с Санта Клаусом, значит, будет и третья. Третья произошла недели через три после звонка на телевидение. У Арика что‑то такое произошло с «фольксвагеном», и он вынужден был спуститься в метро. Как оказалось, не зря. Отрезок пути на работу приходился по кольцевой линии – хорошо известной москвичам как супердешевый мотель для маргинален. Редко в каком первом или последнем вагоне не встретишь отдыхающего бомжа, да и в срединных встречаются те еще экземпляры – продавцы швейных иголок для слабовидящих, гибких карандашей, которые хоть и не ломаются, но и писать ими невозможно, батареек, не способных оживить даже самое маломощное устройство.

Вслед за представителями так называемого «Русского торгового дома», молодыми людьми с квадратными лицами и южным акцентом, в кожаных куртках, надетых поверх тренировочных костюмов, вошел представитель божественного торгового дома – молодой человек в кожаной куртке поверх рясы, с маленькой бородкой и деревянным ящиком на груди. На ящик была приклеена бумажная иконка Николая Угодника, а сам носитель ящика оказался Дедом Морозом – Санта Клаусом – Мужем проводницы, чему Арик не слишком даже удивился, потому что все время находился в состоянии ожидания.

«Братья и Сестры, – хорошо поставленным голосом заладил человек с ящиком, – да благословит вас Господь за добрые дела, да хранит вас ваш Ангел‑Хранитель и Пресвятая Богородица Дева Мария. Подайте Христа ради на восстановление храма Николая Чудотворца!» – и пошел вдоль сидений. Несколько плохонько одетых старушек, как благочестивые вдовы из евангельской притчи, кинули свою жалкую лепту, да зачтется им на том и этом свете. Две девчонки с бутылками пива в руках громко хихикнули, на что привычный проситель и бровью не повел. Поезд въехал на «Добрынинскую», лжерясоносец двинулся к выходу, а Арик подобрался и прыгнул. Создав на несколько мгновений пыхтящую толчею в дверях, двое вывалились на станцию, и там между ними произошел, надо сказать, на повышенных тонах, следующий разговор: «Ну, сука, попался наконец!» – сквозь зубы шипел Арик, вцепившись Деду Морозу сперва в рясу, а потом, передумав, в бороду – он подумал, что сия растительность на лице пойманного такая же фикция, как и его монашеский наряд. Но поскольку содрать с мошенника рясу прямо здесь в вестибюле казалось проблематичным, Арий решил разделаться с бородой. К его великому замешательству, последняя оказалась настоящей. «Окстись, богохулец!» – не выходил из роли Дед Мороз. «Ты что, не помнишь меня? – не унимался Арик, – так я тебе напомню». И он вкратце и нецензурно напомнил про утренник с Дедом Морозом и сердобольным папашей, который подвез на своем «гольфе» подлого Санта Клауса, а тот, вместо того чтобы дать ему, по своему обыкновению, пару золотых или хотя бы какой другой подарок, украл практически новый сотовый. Николай слушал, недоумение на его лице сперва сменилось подобием озарения, а потом самым натуральным возмущением. Он все вспомнил и все понял. «Да, пусть я не монах, – в конце концов признался Николай, – но я не вор и никогда им не был. Я актер и зарабатываю на жизнь актерским мастерством, где могу и как могу. Могу в детском саду, а могу и в метро». «Ты мне зубы не заговаривай», – с этими словами и не дожидаясь, пока Николай дойдет до хрестоматийного «Что наша жизнь театр…», Арик сделал попытку взломать фанерный ящик. Чужого он брать не хотел, только свое – должен же он был хотя бы частично компенсировать стоимость украденного сотового. Такого надругательства над собой, искусством и своим святым тезкой Николай не вынес, он со всего размаха дал Арию затрещину и, растолкав столпившихся вокруг изумленных граждан, вскочил в подоспевший поезд. Арик остался потирать разбитую скулу и общаться с милицией. Поскольку рассказ потерпевшего был невероятно нелеп, молоденький мент дела заводить не стал, лишь нетактично покрутил пальцем у виска и посоветовал Арику обратиться к врачу, тактично не уточняя, к какому именно.

После этого случая Арик окончательно спал с лица и почернел душой. С близкими не разговаривал, от отцовских, не говоря уже о супружеских, обязанностей уклонялся, переговорами с деловыми партнерами манкировал. Неизвестно, насколько бы плачевно сложилась его дальнейшая жизнь и судьба, если бы не один случай, который смело можно отнести к разряду чудес. И пускай чудо это произошло уже ближе к лету, не побоюсь назвать его рождественским, то есть находящимся под непосредственной юрисдикцией святителя Николая.

Однажды вечером в квартире Арика зазвонил телефон. Арик поднял трубку и услышал женский голос, который, многократно извинившись, неожиданно произнес: «Скажите, а вы случайно не теряли сотового телефона? Siemens S35, темно‑синего цвета в черном кожаном чехле?» «Терял, – срывающимся голосом ответил Арик, – а что?» «Вы извините нас, но я только что нашла его в вещах сынишки. Он у меня в пятом классе учится, нашел, видно, где‑то на улице, а показать побоялся. Решил, что мы подумаем, что украл. Сейчас я к Пасхе квартиру прибирала и в его игрушках нашла. А у меня у мужа такой же, так я ваш зарядила. Думаю, как бы хозяина найти, он же переживает – вещь дорогая. Стала записную книжку смотреть и смотрю написано: „дом“, я и нажала, и попала на вас. Не знаю, как вас зовут». Арик представился, а потом договорился о встрече. За находчивость и добросердечие мать шалуна, оказавшаяся милой домохозяйкой средних лет, получила букет цветов. Арик получил обещание всыпать сыну по первое число и свой сотовый.

На этом наша история могла бы и закончиться, если бы Арик был человеком бессовестным, он же, напротив, оказался на редкость совестливым. Напомню, что совесть суть орган богообщения, так что неудивительно, что, терзаемый ее муками, Арик стал захаживать в церковь. Зашел раз, другой, а в третий попал как раз на молебен в честь святителя Николая. Пожилой человек с бородкой и в красивой, расшитой золотом хламиде читал акафист святому. Под малопонятный церковнославянский бубнеж Арик впал в подобие транса, но на словах заключительной молитвы: «…помози мне грешному и унылому, в настощем житии, умоли Господа Бога, даровати ми оставление всех моих грехов, елико согреших от юности моея, во всем житии моем, делом, словом, помышлением и всеми моими чувствы» неожиданно очнулся. Уж не он ли должен твердить эти слова с утра и до вечера? Уж не он ли согрешил во всем житии своем, делом, словом, помышлением и всеми своими чувствы – зрением, слухом, осязанием, обонянием и даже тем спорным шестым чувством (какое пятое Арик забыл) под названием интуиция? Разве не это многогрешное шестое чувство, которое, к слову сказать, сыграло презлейшую шутку и со злочестивым пресвитером Александрийским, убеждало Арика, что именно Николай украл у него телефон, разве не оно толкнуло его на бессмысленную и нелепую войну? Оно. Что ж, Арик сделал вывод: отныне он будет верить не предчувствиям, но одним лишь только фактам. Таким образом Арик сформулировал для себя новый символ веры. А поскольку вера без дел мертва, он от апологетики сразу же перешел к делам.

Арик опять позвонил в редакцию «Родни» и опять попал на меня. Надо сказать, что второй его звонок был совершен в более удачное время, чем первый. Очередные съемки ожидались еще не скоро, в редакции царило затишье, да и я там оказалась чисто случайно – так, зашла по личному делу, по какому не скажу, поскольку к теме нынешнего повествования оно не имеет никакого отношения. На этот раз я терпеливо выслушала Арика и его нравоучительную историю про веру и неверие, преступление и покаяние. Не хватало только прощения. За тем Арик и звонил – хотел узнать телефон и адрес Николая, чтобы встретиться с ним и попросить прощения. Телефон я знала, адрес – нет, а даже если бы и знала, то не дала бы ни первого, ни второго – не было у меня на то полномочий. Но кое‑что для своего героя я все же сделала. Убедитесь сами – номер редакции он набирал в состоянии сокрушенном, а трубку клал уже воодушевленным. Растроганная рассказом, я подсказала ему, как найти Николая. Коля, артист и мой давний приятель, помимо шастанья с фанерной коробкой по метро, пения в подземных переходах и прочих подобных делишек, работал еще и по прямой своей специальности – играл в маленьком, но заметном театре и был там, не побоюсь этого слова, звездой и средоточием надежд и чаяний режиссера. Я рассказана Арику, когда будет ближайший спектакль и объяснила, как театр найти.

Не без труда Арий нашел л Замоскворечье тот укромный дворик, где в еще более укромном подвале прятался маленький, но заметный театрик. Зажимаясь от собственной тут неуместности, а еще и от волнения, Арик купил билет и пробрался на место. Он решил сперва посмотреть спектакль, а потом уже найти артиста и извиниться. Будь это женщина, он подарил бы цветы. А так, не сотовый же дарить, не бутылку… Впрочем, Арик надеялся, что когда все важные слова будут сказаны, а недоразумения разрешены, обиженные утешены, обидчики прощены, они с Колей поедут куда‑нибудь, посидят, поговорят обо всем по‑мужски, посмеются, а потом, размечтался Арик, расстанутся друзьями, чтобы друзьями же встретиться не раз и не два…

Но дальше все пошло как‑то наперекосяк. Готовый к переживанию самого важного катарсиса, Арик пережил жестокое разочарование. Он‑то ожидал, что спектакль прольет миро и елей на его исстрадавшуюся душу, а Коля сыграет если не мирного ангела во плоти, то кого‑нибудь вроде Алешеньки Карамазова с тихими проникновенными словами и плавными движениями. Нет, нет и нет. Спектакль оказался из разряда тех самых авангардных действ, где сам черт не разберет, что происходит на сцене. Артисты кривлялись хуже поджариваемых в аду грешников, а Николай кривлялся яростнее других. И не только кривлялся, но и выкрикивал щедро пересыпанную непристойностями невнятицу, и заигрывал с девицами в зале, и скакал по каким‑то железным конструкциям, а в конце, к великому ужасу Арика, заплакал самыми натуральными слезами. Когда спектакль наконец кончился, у Арика было только одно желание – убежать отсюда, и подальше. Но, отогнав (а зря) прочь сие постыдное намерение, Арик пошел в гримерку – извиняться.

И что бы вы думали там произошло? Нет, не пошлая в своей трогательности сцена примирения. Коля повел себя примерно так же, как поступил бы святой Николай, вздумай гнусный ересиарх Арий прийти к нему со своими ненужными извинениями – послал его на хуй.

Date: 2015-10-19; view: 285; Нарушение авторских прав