Про Веру, Надежду, Любовь

… Сергеев бросил окурок под ноги, придавил ботинком. Окурок застрял в толстой рифленой подошве, запахло жженой резиной. Сергеев выругался, запрыгал на одной ноге, пытаясь выковырнуть окурок рукой, чуть было не упал и выругался еще раз. Андреев в это время лежал на краю крыши, прильнув щекой к прикладу снайперской винтовки, и периодически почесывал левую ногу правой.

– Черт… Муравьи здесь откуда‑то…

– Развели свинарник, вот и муравьи… – Сергеев злобно пнул ногой пустую пивную банку, банка брякнула, прокатилась по крыше и улетела вниз. – Мы будем уже сегодня стрелять или нет? Из трех – одну обязательно, но только одну, понял?

– Понял, понял… Ну, давай посмотрим…

Андреев повел плечами, отчего в его шее что‑то хрустнуло. Он зажмурил левый глаз, правым три раза моргнул, дернул щекой – и заглянул в оптический прицел. Далеко внизу, на скамейке рядом с детской площадкой, под грибком, сидели три женщины примерно двадцати пяти лет, о чем‑то беседовали и пили пиво.

– Так которую из них?

– Давай рассказывай, что видишь. – Сергеев ловко выхватил зубами последнюю сигарету из пачки, чиркнул зажигалкой, пачку скомкал и сбросил в вентиляционную трубу.

– Видно… Видно… Ну, посмотрим… Так. Та, что в центре. Любовь. Любка. Три мужчины, один аборт, сейчас живет одна, так… Подожди… В двух кварталах отсюда. Однокомнатная квартира, санузел совместный, в квартире прибрано, но в раковине на кухне у нее сейчас две грязные чашки и тарелка. Из‑под супа… Суп в холодильнике. – почти целая кастрюля. Кран на кухне слегка подтекает. Горячая вода капает.

– Она варит суп?! Живет одна – и варит суп?

– Да. Живет сейчас одна. Выкуривает по семнадцать сигарет в день.

– Суп… Суп… Что‑то тут не так… Суп… Как тебе это нравится?

– Никак.

Андреев опять почесал левую ногу правой и повел плечами, не отрываясь от прицела.

– Дальше. Та, что слева. Надежда. Надюха. Шатенка. Хороша. Годовой абонемент в фитнес. Через три месяца должен случиться приступ аппендицита. Удалят. Уже четыре года живет с мужем. Любит мороженое. Любит заниматься сексом в ванной. Ребенку полтора года.

– Где ребенок?

– Дома. Под нами, тремя этажами ниже. Трехкомнатная квартира. Ребенок спит. Муж сидит в кресле и читает газету. «Московский Комсомолец».

– Стоп. Сколько лет мужу?

– Двадцать восемь.

– Что‑то тут не так. Зачем он читает «Московский Комсомолец»?

– Воскресенье – вот и читает… А может, просто мудак…

– Понятно… А третья? – Сергеев уже подошел к самому краю крыши, встал рядом с лежащим у карниза Андреевым и теперь пытался рассмотреть происходящее внизу, во дворе.

– Третья… Вера. Верка. В попе дверка. Тридцать седьмой размер обуви. С мужчинами не везет. Квартиру снимает. Образование высшее. Специальность, кажется, «Социология», но я могу ошибаться. Любит животных. Боится детей и старости. У нее сегодня вечером свидание. Потом – секс. Ха.

– Что?

– У него опять ничего не получится. Бедная девочка…

– М‑да… Пить нужно меньше… Про нее все?

– Все пока…

– Давай подумаем…

Сергеев зачем‑то показал сам себе три пальца на правой руке. Немного полюбовался ими, покрутил ладонью и так и эдак, задумался, потом резко сложил фигу – и спрятал в карман:

– Ладно. Стреляем Веру.

– За что Верку‑то? – Андреев оторвался от прицела и непонимающе глянул на Сергеева снизу вверх.

– Хобби? Увлечения? Смысл жизни?

– Ну… Отсутствуют.

– Будущее?

– Будущего – нет… А у кого оно сейчас есть…

– Так… Проездной на метро?

– Билет на двадцать поездок. Восемь уже израсходовано.

– Совесть?

– Слушай, что ты придираешься? Нет у нее совести… Откуда у Верки совесть? Все хорошо у нее. Все у нее хорошо…

– Вот и стреляй. – Сергеев глянул вниз, смачно плюнул, проследил за тем, как его плевок медленно падает, переваливаясь в воздухе, разделяясь сначала на две, потом на четыре части… Потом он отошел от края крыши, похлопал себя по карманам, но вспомнил, что сигареты кончились, и просто прислонился к какой‑то стенке. За стенкой тут же заурчал двигатель лифта.

– Стреляй же, не тяни.

Андреев поерзал животом по пыльной кровле, улегся поудобнее. Прицелился, вдохнул. В самом конце медленного выдоха плавно нажал на курок…

Выстрела не было – винтовка только сухо щелкнула, внутри лязгнул боек, и тихо скрипнула какая‑то пружина. Сергеев ахнул:

– Ну еб твою мать! Осечка?

– Конечно осечка – ты что, слепой? – Андреев отбросил винтовку, проворно поднялся, пошатнулся от ударившей в голову крови, с трудом размял затекшие ноги, засучил правую штанину и с нескрываемым наслаждением почесал искусанную муравьями щиколотку рукой. – С тебя, между прочим, пол‑литра. Проспорил.

– Ну не может же быть осечки? Ну нам же обещали: не бывает же осечек?

– Проспорил, проспорил, не отмазывайся…

– Черт…

… Внизу, на скамеечке рядом с детской площадкой, в это время три подруги допили свое пиво и стали прощаться. Усталая Люба пошарила рукой под скамейкой, извлекла оттуда пластиковый хрустящий пакет с продуктами, тяжело поднялась и побрела в глубь двора. Яркая шатенка Надя вздохнула, посмотрела на часы и полезла в сумочку за мобильником. Кому‑то позвонила, сказала пару слов – и легким шагом отправилась в ближайший подъезд. Вера, невзрачная девушка в песочного цвета туфлях тридцать седьмого размера, еще немного посидела на скамейке в одиночестве, потом легко вскочила на ноги, ловко поправила прическу и побежала по направлению к метро…

* * *

P. S.

Через пять минут из подъезда вышли двое мужчин. Остановили прохожего, стрельнули сигарет, пошли дальше. Темнело.

– Слушай, но отчего же осечка?

– Ох, достал… Пол‑литру жопишь?

– Да ты не понимаешь… Так не должно быть… Осечки – не должно было быть…

Андреев хмыкнул и зашагал быстрее. Сергеев тоже было прибавил ход, но вдруг остановился как вкопанный, хлопнул себя по лбу и крикнул в спину стремительно удаляющемуся Андрееву:

– Э, чувак! А ты в какую целился? Слышь! Ты в которую из трех стрелял‑то?

Андреев не стал оборачиваться, чтобы Сергеев не увидел, как он тихо улыбнулся непонятно чему… Сергеев еще какое‑то время постоял, но не дождался ответа, махнул рукой и догнал Андреева уже за углом.

– Что? В кабак?

– Ага. В кабак.

ИЗ ЦИКЛА «ГОРОДСКИЕ СКАЗКИ»