Глава шестая. Царствование Императора Павла 1

Я надеюсь, что потомство отнесется ко мне беспристрастнее. Император Павел

ПАВЕЛ l и МАСОНСТВО Павел еще в раннем возрасте был намечен масонами как орудие в достижении своих целей.

Во главе масонской партии был главный воспитатель и наставник Павла граф Никита Иванович Панин, который, по словам масонов, <в храм дружбы сердце царское (Павла) ввел>, а также брат его Петр Иванович Панин, поместный мастер масонского ордена в России. Правой рукой Панина при воспитании Павла был также известный масон Тимофей Иванович Остервалед. Большим значением при Павле пользовался и родственник Паниных князь Николай Васильевич Репнин, преданный масонам <до глупости>. Репнин и Петр Панин пользовались неограниченным доверием Павла. После Репнина вниманием Павла пользовался другой родственник Паниных, князь А. Б. Куракин, занимавший после И. П. Елагина одну из высших степеней в русском масонстве. Куракин двадцати одного года поступил в масонский Орден Тамплиеров. Он, несомненно, посвятил Павла в таинство масонства и содействовал окончательному обращению его в вольные каменщики. Ближайшим помощником Куракина в этом деле явился друг великого князя – Сергей Иванович Плещеев, капитан флота, принятый в масоны в Ливорно и рекомендованный своим покровителем князем Репниным Павлу Петровичу.

С 1769 года между Павлом и Паниным возникает усиленная переписка, в которой обсуждаются основные очертания желательного государства, прежде всего военного строя. Военный социализм в виде военных поселений, намеченный князем Щербатовым в его утопии <Путешествие в землю Офирскую>, составляет видное место в этой переписке.

Масоны ведут кампанию против Екатерины и поддерживают претендента в лице Павла, а также ищут международной и дипломатической опоры. <Отрицательное отношение значительной части масонов к Екатерине и симпатии к Павлу Петровичу, - говорит Вернадский, - выясняются вполне определенно в конце 1770-х годов. 3 сентября 1776 года, при соединении Елагина с Рейхелем, великим на местным мастером сделан был граф Н. И. Панин. Не прошло двух месяцев после того, как и внучатый племянник Панина и близкий друг Павла князь А. В. Куракин был отправлен в любимую Паниным Швецию составлять истинную масонскую партию. Елагин целый год думал, примкнуть ему к новой системе или нет, составил даже примерный список своих масонов применительно к новой системе, но в конце концов отказался. Тогда шведскую систему окончательно захватили в свои руки приверженцы и друзья цесаревича: князь Г. П. Гагарин, князь А. В. Куракин, князь Н. В. Репнин, О. А. Поздеев (перед тем служивший при графе П. И. Панине); сам Н. И. Панин не выступал на первый план. Шведское масонство вызвало острые опасения Екатерины. Об этом свидетельствует и комедия Императрицы - первая из целой серии, направленной против масонства, - <Тайна противонелепого общества>, появившаяся в 1780 году. Одновременно с литературными мерами Екатерина приняла и административные. В Национальной Ложе два раза был петербургский полицмейстер П. В. Лопухин>*. Осенью 1781 года цесаревич Павел Петрович, сопровождаемый А. В. Куракиным и С. И. Плещеевым, отправился в заграничное путешествие. <Поездка Павла Петровича за границу вызвала длинные предварительные обсуждения с дипломатической точки зрения; Екатерина решительно настаивала на "австрийской ориентации" этой поездки и запретила своему сыну ехать в Берлин; граф Н. И. Панин выражали свое сомнение и недовольство по поводу плана Екатерины>. Поездка Павла Петровича, несомненно, связана была с масонством. Весной 1782 года цесаревич принял участие в масонской ложе в Вене; по поводу роли Павла в ордене Шварц обменивался какими-то письмами с принцем Карлом Гессен-Кассельским. <Письмо герцога Гессенассельского, в оригинале писанное к Шварцу в 1782 году, доказывает их братскую переписку - из него видеть можно, что князь Куракин употреблен был инструментом к приведению великого князя в братство>**. Масоны неустанно плетут паутину по уловлению Павла в орбиту своего влияния.

*Г. В. Вернадский. Русское масонство в царствование Екатерины II.

**Там же.

В 1783 году при организации VIII провинции ордена звание провинциального великого мастера оставлено было для царевича Павла. В 1784 году происходит первая поездка из Москвы в Петербург от московских розенкрейцеров архитектора Баженова, друга Павла. После подготовки состоялось принятие Павла в масонство сенатором И. П. Елагиным в присутствии графа Панина. Масоны торжествовали. Они были уверены, что в России будет сидеть на троне свой брат масон, который беспрекословно будет выполнять все предписания ордена. В честь Павла слагались масонские песни и гимны. В 1784 году известный масон И. В. Лопухин пишет восторженную песнь, где расточает ему похвалы и выражает уверенность видеть в лице Павла истинного масонского императора:

Залог любви небесной

В тебе мы, Павел, зрим;

В чете твоей прелестной

Зрак ангела мы чтим.

Украшенный венцом,

Ты будешь нам отцом!

Судьба благоволила

Петров возвысить дом

И нас всех одарила,

Даря тебя плодом.

Украшенный венцом,

Ты будешь нам отцом!

С тобой да воцарятся

Блаженство, правда, мир;

Без страха да явятся

Пред троном нищ и сир.

Украшенный венцом,

Ты будешь нам отцом!>*

Сношения масонов с Павлом продолжаются. Это не могло ускользнуть от внимания Екатерины. На московский кружок Новикова в 1785 году открывается гонение. Благородный Павел сначала не видел ничего предосудительного и опасного в масонстве. Он верил в порядочность людей. Люди, которые говорили ему о Боге, о морали и справедливости, не могли внушать опасений. В одно из посещений Павел спрашивал Баженова, не преследуют ли масоны худых целей, на что Баженов клятвенно уверял, что в масонстве нет ничего худого, и Павел закончил разговор словами: <Боге вами, только живите смирно>.

* Е. С. Шумигорский. Император Павел 1 и масонство. - Масонство в его

прошлом и настоящем. Т. II. С. 144.

Но разразилась подготовленная и проведенная масонами революция во Франции в 1789 году. Антихристианское направление революции вызывало ужас и отвращение глубоко религиозного Павла. Когда зимою 1791/92 года Баженов в третий раз явился из Москвы к Павлу, то нашел его в великом гневе на мартинистов, о которых великий князь запретил ему и упоминать, сказав: <Я тебя люблю и принимаю как художника, а не как мартиниста; о них же и слышать ничего не хочу, и ты рта не разевай о них говорить>. По разборе дела Новикова все масонские ложи повелением Екатерины были закрыты. Новиков попал в Шлиссельбургекую крепость. Все масоны были удалены от двора цесаревича. Были удалены граф Панин и князь Гагарин. Князя Куракина выслали в Саратовскую губернию, в имение свое Надеждино. При дворе Павла из масонов остался один Плещеев. Плещеев делал попытки повлиять на супругу Павла, великую княгиню Марию Феодоровну, но безуспешно.

Оставался равнодушным к просвещению в масонском духе и Павел. Как истинный сын русской православной церкви, глубоко религиозный, Павел не мог найти никакого удовлетворения для своей чистой души в письмах и масонских моральных сентенциях Плещеева. Ужасы французской революции произвели крутой переворот в сознании и душе Павла Петровича, и он, будучи всегда религиозным человеком, усилил свое молитвенное настроение. Он молился в своем Гатчинском дворце часами и простаивал на коленях, обливаясь слезами: паркет был положительно вытерт в этих местах. Масонству делать было нечего. Вокруг Павла появились люди антимасонского направления, два больших русских патриота - граф Растопчин и Аракчеев, и затеянная игра масонов подчинить своему влиянию и руководству Павла была окончательно проиграна. Правда, первое время по восшествии на престол Павел оказал покровительство масонам, особенно тем, которые, по его мнению, пострадали за его. На другой день после смерти Екатерины он освободил Новикова и всех замешанных в дело мартинистов. Князь Куракин, князь Репнин, Баженов, Лопухин были вызваны ко двору и щедро вознаграждены. Затем был освобожден от надзора И. В. Лопухин, князю И. И. Трубецкому и И. П. Тургеневу*разрешено выехать из деревень, куда они были сосланы, и жить где пожелают. Вышел указ о возвращении из Сибири сосланного туда в 1790 году Радищева. Повышены и отличены орловские масоны 3. Я. Карнеев и А. А. Ленивцев. Отличены М. М. Херасков, И. П. Тургенев. Князь Н. В. Репнин произведен в фельдмаршалы на третий день по воцарении Павла. Масоны торжествовали, но не надолго.

Враг масонства граф Растопчин сумел открыть Императору глаза на вредные цели и деятельность масонов и внушить ему отрицательный взгляд на представителей этого таинственного ордена. <Я воспользовался случаем, - рассказывал впоследствии граф Растопчин, - который мне представила поездка наедине с ним, в карете, в Таврический дворец. Возразивши на одно его замечание, что Лопухин был только глупцом, а не обманщиком, как товарищи его по верованиям, я затем распространился о многих обстоятельствах, сообщил о письме из Мюнхена, об ужине, на котором бросали жребий (убить Императрицу), об их таинствах и прочем и с удовольствием заметил, что этот разговор нанес смертельный удар мартинистам и произвел сильное брожение в уме Павла, крайне дорожившего своей самодержавной властью и склонного видеть во всяких мелочах зародыши революции. Лопухин, успевший написать всего один указ о пенсии какой-то камер-юнгфере, отправлен в Москву сенатором; Новиков, которого по освобождении его из тюрьмы Император полюбопытствовал видеть, был затем выслан из Петербурга и отдан под надзор; священник Матвей Десницкий, впоследствии митрополит Петербургский, остался при своем церковном служении; но многие лишились прежнего влияния, потеряли всякое значение и стали жертвами весьма язвительных насмешек Государя>*. Масонство было осуждено.

ПАВЕЛ 1 КАК НАРОДНЫЙ ЦАРЬ истинный Император-рыцарь, один из величайших русских монархов, не мог быть на поводу интернациональной безбожной организации вольных каменщиков.

Павел имел все задатки и был подготовлен к тому, чтобы быть достойным звания монарха. Императрица Елизавета, по духу своему чисто русская, приложила большие заботы к тому, чтобы единственный ее внук получил чисто русское воспитание. В обществе нянь и мамушек Павел с раннего детства научился живому русскому языку, здесь у него зародилось в этой среде истинное благочестие и любовь к русскому народу: настолько сильно было это влияние, что его не могла поколебать та обработка, которую старался привить своему воспитаннику граф Никита Иванович Панин и в особенности один из его воспитателей - Семен Андреевич Порошин, который обращал внимание своего воспитанника на сочинения Монтескье и Гельвеция и читал с ним похвальную речь Монтескье и д'Аламбера.

* Записка о мартинистах, представленная в 1811 году графом Растопчиным великой княгине Екатерине Павловне // Е. С. Шумигорский. Император Павел 1 и масонство. - Масонство в его прошлом и настоящем. Т. II. С. 149-150.

Даровитый от природы и получивший хорошее воспитание и образование, вступивший на престол в зрелом возрасте, Павел имел отличную подготовку, чтобы управлять обширной Российской империей. Это был самый подготовленный к званию правителя из русских государей. Он имел определенный план и прекрасно был осведомлен, что нужно русскому народу и государству. Благо государства им почиталось высшим законом. <Если бы мне надобно было, - писал он в 1776 году, - образовать себе политическую партию, я мог бы молчать о беспорядках, чтобы пощадить известных лиц, но, будучи тем, что я есмь, - для меня не существует ни партий, ни интересов, кроме интересов государства, а при моем характере мне тяжело видеть, что дела идут вкривь и вкось и что причиною тому небрежность и личные виды. Я желаю лучше быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за дело неправое. Верховная власть вверяется государю для единого блага подданных. Государь, подобие Бога, преемник на земле высшей Его власти, не может равным образом ознаменовать ни могущества, ни достоинства своего иначе, как постановя в государстве своем правила непреложные, основанные на благе общем и которых не мог бы нарушить сам, не перестав быть достойным государем. Державшийся правоты и кротости, просвещенный государь не поколебался никогда в истинном своем величестве, ибо свойство правоты таково, что самое ее никакие предубеждения, ни дружба, ни склонности, ни самое сострадание поколебать не могут>. По восшествии на престол Павел получил тяжелое наследство. Постоянные войны и мотовство вельмож екатерининского времени расшатали финансово-экономическую систему государства. Расходы на армию поглощали значительную часть бюджета и были в большей части непроизводительны. Наличный состав армии далеко не совпадал с ее численностью по спискам: масса рекрутов не попадала даже в армию, а поступала в крепостное владение высших военных чинов; деньги, отпускавшиеся на довольствие солдат, шли в карманы командиров. Дисциплина в гвардии находилась в крайнем упадке. Офицеры почти совсем не занимались фронтовой службой. Рекрутов разворовывали и обращали в собственность, в своих крепостных. По словам Безбородко <растасканных> разными способами из полков людей было в 1795 году до 50 000 при 400 000 армии! Роскошь гвардейских офицеров превосходила всякое воображение. При Екатерине гвардейский офицер должен был иметь четверик или даже шестерку лошадей, новомодную карету, много мундиров, модных фраков, жилетов, шелковых чулок, башмаков, шляп и т. д. Офицеры щеголяли в дорогих шубах и на руках носили муфты. Появлялись в сопровождении егеря или гусара, <облитого золотом и серебром>.

Злоупотребления в гражданской администрации и в судах также достигли апогея; бездеятельность правительственных учреждений достигла поразительного успеха. Даже в Сенате к началу царствования Павла было до II 000 нерешенных дел в производстве, накопившихся годами. Более всего страдало от произвола властей крестьянство, большею частью закрепощенное и несшее на себе всю тягость государственных и земских повинностей. Духовенство было унижено морально и разорено экономически. Разгул вольнодумства и атеизма вошел в государственную систему. Гонимое и нищее духовенство бессильно было бороться с антихристианским движением и возвысить свой голос на защиту поругаемого православия. Все теневые стороны царствования Екатерины II уже давно были осознаны ее сыном Павлом. <По вступлении на Всероссийский престол, - свидетельствует сам Император Павел в одном из своих указов, - входя по долгу нашему в различные части государственного управления, при самом начальном их рассмотрении увидели мы, что хозяйство государственное, невзирая на учиненные в разные времена изменения доходов, от продолжения чрез многие годы беспрерывной войны и от других обстоятельств, о которых, яко о прошедшем, излишним считаю распространяться, подвержено было крайним неудобствам. Расходы превышали доходы. Недостаток год от года все возрастал, умножая долги внутренние и внешние; к пополнению же части такового недостатка заимствованы были средства, большой вред и расстройства за собой влекущие. В трудном сем положении предпочли мы, однако ж, искать поправления подобных вредных средств и преграды им на будущее время, а потом уже положить предел и достаточнейшее основание государственному хозяйству>.

ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА ИМПЕРАТОРА ПАВЛА В отношении армии принимаются радикальные меры.

Многим офицерам гвардии предложено было подать в отставку. Проживающим в отпуску приказано было немедленно вернуться к месту службы. По повелению Павла и при самом его деятельном участии были составлены воинские уставы для строевой, гарнизонной и лагерной службы; выработаны новые положения для хозяйственного управления и инструкции для должностных лиц армии. Особенное внимание обращено было Павлом на усовершенствование артиллерии. Политиканствующих и бездельничающих гвардейских офицеров заставили служить и работать. Главным инспектором был назначен Аракчеев, верный слуга своего Государя, глубокий патриот и один из блестящих организаторов военного дела. Павла окружали преданные, усердные и исполнительные офицеры, которые умели служить не за страх, а за совесть и не были заражены <французской заразой> и <якобинством>. Изданием уставов дана была армии прочная организация и улучшен быт солдат, которые обожали Императора. От офицеров и солдат требовалось беспрекословное исполнение дисциплинарных требований и уставов и безоговорочное повиновение. Крутые меры диктовались необходимостью. Гвардейское офицерство было распущено. Военную казну опустошали воровством и злоупотреблениями. Дисциплина в армии упала. Техническая и строевая подготовка стояла ниже всякой критики. Русская армия, благодаря трудам Павла, достигла высокого развития. В конце 1797 года Растопчин так отзывался о ней в письме к С. Воронцову: <Нельзя себе представить, не видевши, чем сделалась наша пехота в течение одного года. Я видел ту, которая стоила стольких трудов покойному прусскому королю, и уверяю вас, что она уступила бы нашей>.

Эта русская армия в 1799 году под командой фельдмаршала Суворова вписала в военные летописи легендарную страницу своей славы.

Само собою разумеется, что суровые, но необходимые меры в отношении гвардии настроили против Павла высшее столичное общество. Обнаружившийся в связи с этим массовый уход дворянства в гражданскую службу из военной не изменил их положения. Император стал энергично противодействовать этому течению. 14 июля 1799 года повелено было сенату оставить только 50 юнкеров коллегии, находившихся при нем, а остальных отправить в военную коллегию. 5 октября 1799 года определено дворянских детей в гражданскую службу не записывать без доклада Государю, и это правило затем распространено было и на детей личных дворян. Наконец, 12 апреля 1800 года вышедшие из военной службы в отставку лишены были права вступать в статскую, а указом от 1 мая того же года это право сохранено было лишь за теми, кто выбыл из военной службы до вступления Императора Павла на престол. Дворянам, уже находившимся на военной службе, преграждена была возможность выйти из нее по своему желанию. 31 октября 1798 года воспрещено было дворянам уходить в отставку до производства в первый офицерский чин, а 6 октября 1799 г. повелено было не увольнять, а исключать из службы тех из них, кто пожелает выйти в отставку, не выслужив года в офицерском звании. Дворян не служивших, но уклонявшихся от должностей по выбору ведено было предавать суду. Удар по сословным привилегиям дворянства создал среди этого сословия сильную оппозицию Императору.

Это недовольство усилилось еще и потому, что политика Павла в крестьянском вопросе наносила новый удар привилегиям дворянства. От проницательного ума Павла не скрылось бедственное положение крестьян. Будучи еще цесаревичем, он помогал бедствующим крестьянам деньгами и прирезкой земли; в то же время, чтобы дать гатчинским крестьянам заработок в свободное от земледельческих занятий время, цесаревич содействовал устройству там стекольного и фарфорового завода, суконной фабрики, шляпной мастерской и сукновальни. Свой взгляд на ненормальное положение крепостных крестьян Павел высказывал неоднократно.

По вступлении на престол Павел стал открытым защитником крестьян. Прежде всего Павел повелел привести к присяге себе крестьян, чего раньше не делалось. 10 ноября отменен был чрезвычайный рекрутский набор по 10 человек с тысячи, объявленный незадолго до кончины Екатерины. 27 ноября <людям, ищущим вольности>, предоставлено было право апеллировать на решения судебных мест, а 10 декабря последовала отмена хлебной повинности, крайне разорительной для крестьян; взамен ее был установлен особый сбор по 15 копеек за четверик.

<Нельзя изобразить, - говорит Болотов, - какое приятное действие произвел сей благодетельный указ во всем государстве и сколько слез и вздохов благодарности выпущено из очей и сердец многих миллионов обитателей России. Все государство и все концы и пределы оного были им обрадованы, и повсюду слышны были единые только пожелания всех благ новому государю>. 10 февраля 1787 года повелено было <дворовых людей и крестьян без земли не продавать с молотка или с подобного на сию продажу торга>. Губернаторам вменялось в обязанность следить за отношением помещиков к крестьянам и о злоупотреблениях помещичьей властью доносить Государю. В день коронования, 5 апреля 1797 года, вышел следующий знаменитый указ, в котором объявлялись милости крестьянству:

<Объявляем всем Нашим верноподданным. Закон Божий, в десятисловии Нам преподанный, научает Нас седьмой день посвящать Ему; почему в день настоящий, торжеством Веры Христианской Православной, и в который Мы удостоились восприять священное миропомазание и Царское на Прародительском Престоле Нашем венчание, почитаем долгом Нашим пред Творцом всех благ Подателем подтвердить во всей Империи Нашей о точном и непременном сего закона исполнении, повелевая всем и каждому наблюдать, дабы никто и ни под каким видом не дерзал в воскресные дни принуждать крестьян к работам, тем более что для сельских издельев остающиеся в неделе шесть дней, по равному числу оных, вообще разделяемые, как для крестьян собственно, так и для работы в пользу помещиков следующих, при добром распоряжении достаточны будут на удовлетворение всяким хозяйственным надобностям>.

Целым рядом узаконении облегчена была в своих тягостях масса крестьянского населения уменьшением натуральных повинностей, установлением цен на предметы первой необходимости и введением льготной продажи соли; все казенные крестьяне получали надел по 15 десятин на душу и особое крестьянское управление. Возвышение подушной подати на 23 копейки с души и переоброчка казенных крестьян после 15-летнего промежутка времени сопровождались, по указу от 18 декабря 1797 года, сложением недоимки по 1 января этого года по этим же статьям в сумме до 7 миллионов рублей. Для облегчения судьбы выпущенных в отставку нижних чинов из крестьян также были приняты меры. Казенные крестьяне получили право пользоваться в некоторых случаях казенными лесами, со всех крестьян сложены были недоимки по земельным сборам за 15 лет; крестьяне, приписанные к горным заводам, в большинстве освобождены были от заводских работ и поступили в число государственных. Будучи религиозным, Павел желал возвысить значение в государстве пастырей церкви. Духовное сословие обратило на себя особенное внимание Государя. Для нравственного и религиозного подъема общества Павел считал необходимым придать более значение церковной жизни в России, возвысить в глазах общества духовное сословие, которое в то время в лице и низших, и высших своих представителей находилось в печальном нравственном и материальном положении. Особенно заботился Павел о просвещении духовенства. Указом от 18 декабря 1797 года учреждены были в Петербурге и Казани духовные академии, а на содержание духовных училищ ассигнованы особые суммы.

<Раскольники> наконец получили свободу: в начале 1798 года в Нижегородской губернии разрешено было старообрядцам иметь свои церкви и священнослужителей. Состояние финансов и государственного хозяйства также обратило на себя внимание Государя. Совету при высочайшем дворе повелено было изыскать средства к повышению курса обесцененных ассигнаций, признанных Императором <истинными и священнейшими общенародным долгом на казне нашей> и вообще <к уплате внутренних долгов действительными деньгами>, так как <воля Государя Императора есть перевесть в государстве всякого рода бумажную монету и совсем ее не иметь>. Вслед за тем по приказанию Павла сожжено было перед Зимним дворцом ассигнаций на сумму свыше пяти миллионов рублей, а масса придворных серебряных сервизов переплавлена была в монету. При рассмотрении в Совете росписи государственных доходов и расходов на 1797 год Император приказал обсудить и ведомость о государственных расходах, <которая была учинена примерно по предположениям Его Императорского Величества>, но <по надлежащем соображении действительных государственных расходов с содержащимся в оной ведомости расписанием>. Уменьшить расходы Павел старался пресечением злоупотреблений, вкоренившихся в разных частях управления, особенно в военной и придворной, а также прямым сокращением расходов по этим частям и в то же время для развития торговли и промышленности восстановил Берг- и Мануфактур-коллегии и издал новый тариф. Так как общее государственное оскудение отзывалось крайней дороговизной хлеба, то для понижения цен Император приказал продавать хлеб из казенных запасных магазинов; последствием этой меры было понижение цены хлеба до двух рублей за четверть.

Гражданское управление подверглось такой же быстрой реформе, как и военная часть. По экономическим соображениям установлено было новое распределение губерний, уменьшавшее число их до 41, из которых 30 управлялись общими для всей Империи законами, а- <по особым по правам и привилегиям их основаниям>, которым Павел оказывал уважение. Чиновникам предписано было являться к 6 утра, занимаясь скорейшим исправлением и решением всех дел, бывших в производстве. Для пополнения их состава знающими людьми учреждены были при сенате две школы для молодых дворян, не моложе 12 лет, которые должны были обучаться <сверх канцелярского делопроизводства прочим наукам, способствующим искусству в штатских должностях и приличным достоинству дворянина>.

Хаотическое состояние законодательства вызвало 16 декабря повеление давно бездействовавшей екатерининской комиссии для составления проекта нового уложения <собрать доныне изданные узаконения и извлечь из оных три законов российских книги:

1) уголовную;

2) гражданскую и

3) казенных дел, показав в оных прямую черту закона, на которой судья утвердиться может>; самая комиссия переименована была в Комиссию для составления новых законов.

Наконец, желая <открыть все пути и способы, чтобы глас слабого угнетенного был услышан>, Государь приказал поставить в окне нижнего этажа Зимнего дворца железный желтый ящик с прорезанным отверстием, куда просители могли опускать свои прошения. В случае злоупотреблений Павел был непреклонен и принимал самые строгие и решительные меры. Система Павла оказалась жизненной, она была принята, и в последующее время при Александре 1 и Николае 1 Россия управлялась <по-гатчински>. Император Павел дал направление русской государственной жизни на полстолетия вперед. Народ обожал этого истинно русского Государя Императора Павла. Одна масса простого народа в несколько месяцев его царствования получила большее облегчение в тягостной своей доле, чем за все царствование Екатерины, и солдаты, освободившиеся от гнета произвольной командирской власти и почувствовавшие себя на <государской службе>, с надеждой смотрели на будущее; их мало трогали <господские> и <командирские> тревоги. <Все сознавали, однако, что государственный корабль идет по новому курсу, и все напряженно старались угадать его направление>*.

* Е. С. Шумигорский. Император Павел 1.

Конечно, все распоряжения Павла, направленные на улучшение народной доли, не могли нравиться аристократическому дворянскому обществу. Представители этого общества, развращенные просветительной <масонской> философией, стали в резкую оппозицию самодержавному Императору, который твердой рукой обуздал все вольности российских якобинцев. Историки с большой иронией и чуть не со смехом обычно осуждают распоряжения Павла против круглых шляп и фраков, которые надели русские дворяне... Ничего неразумного в этих действиях Павла нет. Этими распоряжениями только объявлялась война масонам-аристократам, которые устраивали демонстрации своему Императору. Фрак - это костюм <гражданина>, который появился в результате масонской революции, а круглая шляпа, - говорит Т. Соколовская, <символ вольности>.

Фрак и круглая шляпа были вызовом со стороны высшего общества, которое было заражено масонским вольнодумством, своему Царю.

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ПАВЛА При Павле наша внешняя политика подвергается резкой перемене.

По мнению Павла, которое он высказывают, будучи еще наследником престола, вся внешняя политика России должна быть направлена исключительно лишь к <обороне государственной>, а не на захваты и территориальные приращения. Россия, раскинувшись на громадном пространстве и заключая в себе самые разнородные народности, имела насущную потребность устроить свои дела внутренние: установить на твердых началах законодательство, развить промышленность и торговлю, организовать ответственную перед законом администрацию, которая была бы выражением власти <для всех одинаково доброго> монарха, а не господствующего в государстве сословия. Павел прекрасно понимал все недостатки предшествующей политики, он видел, что <Россия истощена беспрерывными наборами, силы государства израсходованы в постоянных войнах>, и потому нужно было отыскать <способ к исправлению своего недостатка и к приведению армии в надлежащую пропорцию в рассуждении земли>. Под влиянием супруги, императрицы Марии, Павел отчасти изменяет своему принципу невмешательства вдела Европы, меняет направление своей политики; он выступил на поддержание легитимного принципа в Европе. Возникает союз с Австрией и Англией против Франции. Вступая в союз с этими державами, Павел не преследовал никаких эгоистических целей, а желал остановить развитие <революционной заразы>. Розенбургу предписано было внушать повсюду, где будет находиться его корпус, что русские войска выступают не ради завоеваний, а исключительно в целях помощи своему союзнику Австрии. Поручая ведение войны Суворову, Император предоставил ему полную свободу и сказал ему: <Веди войну как знаешь> - и предписал корпусным командирам не писать Императору ничего помимо фельдмаршала.

Император возложил на Суворова орден св. Иоанна Иерусалимского, а Суворов при этом упал на колени и воскликнул: <Боже, спаси царя!> - а Павел отвечал ему: <Да спасет Бог тебя для спасения царей!>

Перед отъездом Суворова в Вену Павел писал ему 1 марта: <Мы молим Господа Бога нашего: да благословит ополчение наше, даруя победу на враги веры христианской и власти, от Всевышнего поставленной, и да пребудут воины российские словом, делом и помышлением истинными сынами отечеству и нам верноподданными>. Для Павла борьба с революционной Францией была борьбой чисто идейной - борьбой за веру христианскую и Богом помазанную монархическую власть. Но тогдашним союзникам - Австрии и Англии - были чужды эти благородные и возвышенные мотивы; ими руководили корысть, эгоизм и расчет, что неизбежно должно было привести к распадению союза и провалу коалиции. Мечта Павла быть <восстановителем потрясенных тронов и оскверненных алтарей> уже охладела, а терпение его истощилось; Павел понял, что он был только орудием в руках своих союзников - Австрии и Англии, делавших только вид, что сочувствуют рыцарским, возвышенным его намерениям, а на самом деле думавших только о своих собственных интересах. Во всех столкновениях с венским гофкригератом Император держал сторону своего полководца Суворова. Союзники действовали коварно и эгоистично. Освобожденная от французов Италия была порабощена Австрией. Австрийские власти не только не оказывали русским войскам должного содействия, но вредили им и наконец при взятии Анколы нанесли оскорбление русскому знамени. Англичане захватили о. Мальту, которую Павел, как магистр Мальтийского ордена, взял под свое покровительство.

РАЗРЫВ с АНГЛИЕЙ Это привело к разрыву с Англией.

Граф Воронцов, русский посол в Лондоне, был отозван, а английскому послу в Петербурге, лорду Уитворту, было предложено в мае 1800 года оставить Россию. В результате интриг и вероломства происходит разрыв с Англией и Австрией и намечается сближение с Францией.

В это время во Франции 18 брюмера происходит государственный переворот: генерал Бонапарт делается первым консулом и весной 1800 году наносит австрийцам поражение при Маренго, после которого они вновь потеряли всю Италию. Вскоре Кобенцель и Уитворт должны были выехать из России. Павел соединяется с первым консулом Бонапартом для обуздания английского правительства. Создается план северной коалиции нейтральных флотов - идея, лелеемая Екатериной. Соединение флотов Франции, России, Дании и Швеции угрожало бы морской гегемонии Англии.

Союз Павла и Наполеона, России и Франции, и Северная Лига флотов нейтральных держав представляли грозную опасность для Англии, которой особенно следовало бодрствовать в Египте, где экспедиция Наполеона и французская колония, овеянная трехцветным знаменем, были этапом дальнейших выступлений в Индии. Приходилось Англии бодрствовать и в Балтийском море, потому что именно там под высокою рукою Российского Самодержца состоялся вооруженный северный нейтралитет, столь угрожавший морским правам Англии.

12 января 1801 года Павел отдает приказ атаману войска Донского Орлову идти с донскими казаками в Индию и <атаковать англичан там, где удар им может быть чувствительнее и где меньше ожидают>. <Имеете вы, - писал Павел атаману Орлову, - идти и завоевать Индию>. Казаки 18 марта 1801 года переправились уже через Волгу и в этот момент получили известие о кончине Императора.

ЗАГОВОР ПРОТИВ ПАВЛА АНГЛИИ и РУССКИХ МАСОНОВ Внутренняя политика Павла не совпадала с расчетами и планами русских масонов, а внешняя политика, направленная против Англии, создает ему врага в лице английских масонов.

Всеми своими действиями и распоряжениями Павел показал, что масонство при нем ничего не достигнет. Павел показал себя православным самодержавным царем, для которого национальные интересы России стояли на первом плане. Он не только не унизил церковь, но ее возвысил. Никаких надежд на <конституцию> не оставалось. Своим указом о престолонаследии Павел утверждал легитимный принцип и отнимал у масонов возможность устраивать дворцовые перевороты и ловить рыбу в мутной воде...

В день коронования в Москве, 5 апреля 1797 года, в день Светлого Христова Воскресения Император объявил себя главою Церкви и с высоты трона сам прочел в храме во всеуслышание акт о престолонаследии по прямой линии по мужскому колену, составленный им со своею супругою еще в 1788 году, затем царскими вратами вошел в алтарь и положил этот акт в особом ковчеге на Св. Престоле для хранения на вечные времена. Вслед за тем прочитаны были новые узаконения: <Учреждение об Императорской фамилии>, определявшее права и обязанности членов царствующего дома, и <Установление о Российских орденах>. Намеченный удар в Индию привел английское правительство к решению во что бы то ни стало устранить Павла с престола. Толчок заговору дал представитель политических интересов Англии при русском дворе сэр Чарльз Уитворт. Среди придворных английские деньги сделали свое дело. Многое приближенные к Павлу за чужие деньги его продавали и предавали.

Даже Нелидова, самый близкий друг Императора, была подкуплена: она получила триста тысяч. <Лопухин, сестра которого была замужем за сыном Ольга Александровны Жеребцовой, утвердительно говорил, что Жеребцова получила из Англии уже после кончины Павла 2 миллиона рублей для раздачи заговорщикам, но присвоила их себе. Спрашивается, какие же суммы были переданы в Россию раньше? Питт, стоявший тогда во главе английского министерства, никогда не отказывал в субсидиях на выгодные для Англии цели на континенте, а Наполеон, имевший, бесспорно, хорошие сведения, успех заговора на жизнь Императора Павла прямо объяснял действием английского золота>*. Английское коварство и золото и подлость русских масонов привели к гибели одного из лучших и благородных монархов России. Создается заговор для устранения Павла от престола, установления регентства в России. Эта мысль о государственном перевороте была высказана вице-канцлером графом Паниным в беседе с английским послом, который в мае 1800 года должен был оставить Россию.

<Давно яд уже начал распространяться в обществе. Сперва испытывали друг друга намеками; потом обменивались желаниями; наконец открывались в преступных надеждах. Несколько способов извести Императора были предпринимаемы. Самым верным считалось фанатизировать несколько отчаянных сорванцов. Было до тридцати людей, коим поочередно предлагали пресечь жизнь Государя ядом или кинжалом. Большая часть из них содрогалась перед мыслью совершить такое преступление, однако они обещали молчать. Другие же, в небольшом числе, принимали на себя выполнение этого замысла, но в решительную минуту теряли мужество.

Но отравление не было единственною опасностью, которая ему угрожала. На каждом вахт-параде, на каждом пожаре (например, в доме Кутузова), на каждом маскараде за ним (Императором Павлом) следили убийцы. Однажды на маскараде в Эрмитаже один из них, вооруженный кинжалом, стоял у дверей, через которые несколько ступенек вели в залу, и ждал Государя с твердою решимостью его убить. Государь появился. Убийца пробрался к нему, но вдруг потерял присутствие духа, скрылся в толпе и бежал домой, как будто преследуемый фуриями>**.

* Е. С. Шумигорский. Император Павел 1. С. 199.

** Записки Августа Коцебу. цареубийство II марта 1801 года. СПб., 1908. С. 368-369.

В заговоре участвовала Ольга Александровна Жеребцова, любовница Уитворта, которую по миновании надобности этот англичанин бросил. Жеребцова и граф Панин привлекли к участию в заговоре вице-адмирала Рибаса масона хитрого и продажного, уволенного Павлом от заведования лесным департаментом за воровство, но составившего в России карьеру. Рибас вскоре умер.

Главой и душой всего заговора становится Пален Граф Пален пытался привлечь к участию в заговоре бывшего петербургского военного губернатора генерала Свечина. Граф Пален обратился к нему со следующими убедительными словами:

<Группа наиболее уважаемых людей страны, поддерживаемая Англией, поставила себе целью свергнуть жестокое и позорное правительство и возвести на престол Наследника - Великого Князя Александра, который по своему возрасту и чувствам подает всевозможные надежды. План выработан, средства для исполнения обеспечены, и заговорщиков много. Дело идет о том, чтобы окружить Михайловский дворец, как только займет его Император, и потребовать от него отречения в пользу сына. Император будет объявлен государственным пленником, заключен в крепость и окружен всеми заботами, какие приличествуют титулу Государева Родителя;

мы нс можем, однако, отвечать за те случайности, какие могут произойти при переезде через Неву во время ледохода, во мраке ночи. Важно знать, на чью сторону вы станете в этом национальном событии>.

Свечин решительно уклонился от всякого участия. На предложение, сделанное Паленом вторично, Свечин ответил, что он останется верен чести и долгу. <В результате, - рассказывает Свечин, -два дня спустя я был утром назначен сенатором, а вечером уволен в отставку>. Пален развивает усиленную деятельность по подготовке к перевороту. Дом Жеребцовой на Английской набережной Новы сделался центром, где собирались руководители заговора и сочувствовавшие. Панин, сосланный за свое англофильство в свое подмосковное Дугино, не оставался праздным, а вел деятельную переписку с Паленом и Зубовыми и настаивал на скорейшем исполнении своего предложения. Пален осуществляет адский план усилить общее ожесточение против Императора Павла. В первую голову повели пропаганду в гвардии и вызвали глухое недовольство. Борьба с <распущенностью в службе и нравах> не могла нравиться гвардейскому офицерству, которое за время дворцовых переворотов считало себя солью земли. <Люди знатные, - говорит Саблуков*, - конечно, тщательно скрывали свое неудовольствие, но чувство это иногда прорывайтесь наружу и во все время коронации в Москве. Император не мог этого не заметить. Зато низшие сословия с таким восторгом приветствовали Императора при всяком представлявшемся случае, что он приписывал холодность и видимое отсутствие привязанности к себе дворянства лишь нравственной его испорченности и якобинским наклонностям>.

Как военный губернатор, имея в своем распоряжении гвардию, полицию, заставы, и как министр иностранных дел, заведуя внешними сношениями и перлюстрацией почты, причем вообще все повеления Государя шли через его руки, Пален систематически пользовался всякой вспышкой Павла и так грубо, безжалостно приводил немедленно в исполнение его приказы, чтобы создавать недовольство всюду и размножить врагов Павла. Именем Государя правил Пален, и правил так, что действительно и за границей, и внутри России создавалось представление, что правит сумасшедший деспот. Паленом все делалось, чтобы требования Государя выполнялись с бессмысленной жестокостью, последовательностью, крайностью. Коварная провокация Палена сделала то, что недовольство против Павла стало всеобщим. Палену в этом направлении помогали и другие должностные лица. Петербургский губернатор Архаров", якобы по повелению Императора, отдал приказ перекрасить все дома и заборы в цвет шлагбаумов. Со всех сторон неслись крики негодования. Росло открытое недовольство против Государя, который в данном случае был совершенно не виноват.

Императрица Мария Феодоровна" писала по этому случаю Нелидовой:

<Все это падает на нашего доброго Императора, который, несомненно, и не думал отдавать подобного приказания, существующего, как я знаю, по отношениям к заборам, мостам и солдатским будкам, но отнюдь не для частных домов. Архаров - негодяй!> И подобных фактов имелось довольно много. Однажды Император, стоя у окна, увидал идущего мимо Зимнего дворца пьяного мужика и сказал без всякого умысла и приказания: <Вот идет мимо царского дома и шапки не ломает!> Прошло некоторое время, и незадолго до кончины Павел, находясь уже в Михайловском дворце, заметил, что толпа на морозе стоит без шапок. Император осведомился о причине. <По Высочайшему повелению Вашего Императорского Величества>, - был ответ. <Никогда я этого не приказывал!> - возразил. Император. Генерал Котлубицкий рассказывает также о негодовании Павла, когда он узнал о странном приказе полиции переменить русскую упряжь на немецкую на основании якобы личного желания Государя.

Против Павла вооружили даже Суворова, которого Павел любил, уважал и осыпал царскими почестями. Не было человека, заслуги которого были бы признаны Павлом в такой степени, как заслуги Суворова, не было отличия, какого бы он не дал ему, как писал он в рескрипте: <За великие дела верноподданного, которым прославляется царствование Наше>. Суворов получил титул князя Италийского, сан Генералиссимуса; приказ об отдавании ему почестей, присвоенных лишь Императору; памятник, воздвигнутый при жизни, - все это служило мерилом признательности Государя к увенчанию славой полководца. Призывая Суворова в Петербург, Павел предполагал отвести ему покои в Зимнем дворце и устроить триумфальную встречу; на самом же деле Суворов, больной физически и подавленный нравственно, приехал в Петербург в апреле 1800 года как бы тайком, ночью, остановился у своего племянника графа Хвостова; говорят, что он умер, так и не быв удостоен посещением Императора. Но пусть Павел и не проводил тела своего полководца до последнего его жилища, он выехал на путь, по которому шла печальная процессия, и поклонился гробу, уронив несколько сердечных слез; целый день он был невесел и ночью плохо спал, часто повторяя: <Жаль!> После смерти Рибаса Пален стремится удалить от Павла преданных ему людей. По его проискам был удален Аракчеев, преданный Павлу и способный разрушить план заговорщиков. Затем был удален умный, энергичный, преданный престолу граф Растопчин. Опала Растопчина результат интриги Палена, которого Растопчин характеризовал как <настоящего демона интриги и истинного сына Маккиавели>.

Все сторонники Павла, таким образом, были удалены. Нужно было склонить на свою сторону графа Кутайсова", и этого достигли, уверив его, что будто бы князь Зубов хочет жениться на его дочери. Первою посредницей в этом деле была госпожа Шевалье, которая подкуплена была за большие деньги. Между нею и госпожою Жеребцовой начаты были переговоры у генеральши Е. И. Голенищевой-Кутузовой, рожденной Бибиковой, жены Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова. Нужно заметить, что последний, как злостный масон, играл видную роль в убийстве Павла, знал об этом убийстве и помогал убийцам - как лично сам, так и его жена и дочь, которая была фрейлиной при дворе Императора Павла и благодаря постоянной и ежедневной близости оказывала большие услуги заговорщикам. Предприятие по обработке Кутайсова увенчалось успехом. Кутайсов стал желать предложенного брака и что для этой цели его сестра, госпожа Закревская, должна была съездить в Берлин. Зубовы были возвращены. Масоны постепенно осуществляют план полного окружения Императора. Граф Пален, оставаясь петербургским военным генералгубернатором, сосредоточил в своих руках все нити государственного управления. Генерал-прокурором был назначен масон П. В. Лопухин. Были приближены ко двору масоны Голенищев-Кутузов, обер-гофмаршал Нарышкин и обер-камергер граф Строганов. Масон Кочубей, друг детства наследника Александра Павловича, в 1798 году был назначен вице-канцлером и возведен в графское достоинство. В 1801 году по удалении графа Растопчина по-прежнему вице-канцлером стал князь А. Б. Куракин. Генерал-прокурор Обольянинов, член масонской шайки, в 1800 году был назначен заведующим Тайной экспедицией. Это назначение было громадным завоеванием масонов. Рожерсон в письме к графу Воронцову писал: <...Теперь, слава Богу, у нас есть свой>. Павла окружили лица, из которых самый честный, по выражению Растопчина, <заслуживал быть колесованным без суда>.

<Составилось общество великих интриганов, - писал Растопчин в феврале 1801 года графу Кочубею, - во главе с Паленом, которые желают прежде всего разделить между собою мои должности, как ризы Христовы, и имеют в виду остаться в огромных барышах, устроив английские дела>. Все сторонники Павла были удалены. Преследуя цель полной изоляции Павла, Пален настроил его против супруги и сыновей Александра и Константина, делая намеки, что будто бы против особы Государя существует заговор, в котором участвует царская фамилия. С другой стороны, чтобы оказать давление на решение Александра согласиться на переворот, Пален распространял слух, что у Павла есть намерение заточить свою супругу Императрицу в монастырь, а Александра и Константина посадить в Петропавловскую крепость. После подготовки Пален употребил все усилия, чтобы убедить Александра в необходимости низложения с престола отца.

<Я, - говорит Пален, - старался разбудить самолюбие Александра и запугать альтернативой - возможностью получения трона, с одной стороны, и грозящей тюрьмой или даже смертью, с другой. Таким образом мне удалось подорвать у сына благочестивое чувство к отцу и убедить его принять участие в обсуждении вместе со мной и Паниным способов, как ввести в эту перемену, необходимость которой он и сам не мог не признавать. Сперва Александр был видимо возмущен моим замыслом. Он сказал мне, что вполне сознает опасности, которым подвергается Империя, а также опасности, угрожающие ему лично, но что он готов все выстрадать и решился ничего не предпринимать против отца. Я не унывал, однако, и так часто повторял мои настояния, так старался дать ему почувствовать настоятельную необходимость переворота, возраставшую с каждым новым безумством, так льстил ему или пугал его насчет его собственной будущности, предоставляя ему на выбор или престол, или же темницу и даже смерть, что мне наконец удалось пошатнуть его сыновнюю привязанность и даже убедить его установить вместе с Паниным и со мною средство для достижения развязки, настоятельность которой он сам не мог не сознавать. Но я обязан в интересах правды сказать, что великий князь Александр не соглашался ни на что, не потребовав от меня клятвенного обещания, что не станут покушаться на жизнь его отца. Я дал ему слово: я не был настолько лишен смысла, чтобы внутренне взять на себя обязательство исполнить вещь невозможную; но надо было успокоить щепетильность моего будущего Государя, и я обнадежил его намерения, хотя был убежден, что они не исполнятся>*. Все приготовления к свержению Павла 1 были закончены. Нужно было действовать быстро и решительно. Заговор принял такие размеры, что дальнейшее промедление грозило опасностью для него. В дело были посвящены многие. Нельзя долго было хранить тайну, о которой знало так много людей, среди которых было много молодых повес и сорвиголов. Павел предчувствовал свою кончину насильственным способом. Рассказывают, в последние месяцы своей жизни Павла преследовала боязнь, что его могут отравить. Он обратился поэтому к одному английскому купцу, с давних лет жившему в Петербурге, и просил рекомендовать ему хорошую буржуазную кухарку. Обер-шталмейстер Муханов за несколько дней до катастрофы рассказывал полковнику Саблукову следующую историю. Император катался верхом в туманную погоду по парку, расположенному у замка, и вдруг стал жаловаться на удушье. Он рассказал об этом тотчас же обер-шталмейстеру и заметил: <Я почувствовал, что задыхаюсь; мне не хватало возможности, и мне казалось, что я сейчас умру; меня, может быть, удавят?> Муханов старался успокоить монарха, объясняя его нездоровье сырой погодой. Павел умолк, покачал головой и казался очень задумчивым. Известный генерал М. И. Кутузов, ярый масон и один из участников подлого заговора, рассказал Ланжерону следующее: <Мы сидели II (23) марта вечером за ужином у Императора. Нас было двадцать человек за столом. Он был очень весел и много шутил с моей старшей дочерью, придворной фрейлиной, сидевшей напротив Императора. После ужина он беседовал со мной. Посмотрев в зеркало, которое неверно показывало, он, смеясь, сказал: "Удивительное зеркало! Когда я смотрюсь в него, мне кажется, что у меня шея свернута". Через полтора часа он был уже трупом>. Эти волнения Императора Павла показывают, что у него зародилось подозрение в существовании заговора. За несколько дней до убийства Растопчин получил от Императора депешу, в которой второпях были нацарапаны слова: <Вы мне нужны. Приезжайте немедленно. Павел>. Растопчин приехал, но ничем не мог помочь Императору, которого заговорщики уже задушили. В последнюю ночь своей жизни Павел находился среди одних врагов. Из присутствующих на упомянутом ужине у Императора большинство догадывалось, что должно что-то произойти, а граф Пален, граф Строганов и Кутузов знали, что в эту ночь Павла не будет.

* Из записок графа Ланхерона.

Наконец наступил решительный момент. <Когда наступил этот день, - рассказывал Беннигеен в разговоре с Ланжероном, - мы все собрались у Палена. Я нашел там Зубовых, Уварова, многих гвардейских офицеров, возбужденных выпитым в большом количестве вином. Пален запретил мне пить, сам он также не пил. Всего нас было 60 человек>. Полковник Измайловского полка Бибиков, блестящий офицер, вхожий во все лучшие дома, высказал, говорят, за ужином мысль, что недостаточно устранить одного Павла и что в России жилось бы всем гораздо лучше, если бы заодно освободились от всех членов Императорской фамилии. К участию в заговоре из командующих генералов удалось привлечь следующих: Талызина, командира преображенцев; Депрерадовича, командира семеновцев, шефом которого был цесаревич Александр и у которых в 1-м батальоне посвящены были вдело все офицеры до последнего юнкера; Уварова, командира кавалергардов; к ним же нужно присоединить братьев Зубовых, генерала Мансурова, полковника Яшвиля из конно-гвардейской артиллерии, генерал-адъютанта Аргамакова, майора Татаринова, поручика Скарятина и целый ряд молодых офицеров. Сюда же относятся и сенаторы Трощинский, Орлов, Толстой и Чичерин.

ЗЛОДЕЯНИЕ 1 МАРТА 1801 ГОДА Наступила решительная минута.

После попойки заговорщики двинулись по направлению к Михайловскому дворцу. Потом произошла страшная сцена зверского убийства. <Убийцы, - пишет Ланжерон, - набросились на Павла, который слабо защищался, молил о пощаде и просил дать ему времени, чтобы прочесть молитву. У заговорщиков не оказалось ни веревки, ни полотенца, чтобы удавить его. Мне рассказывали, что Скарятин предложил для этой цели свой шарф, который и послужил орудием для убийцы. Неизвестно, кто может претендовать на страшную честь этого ужасного убийства: все заговорщики принимали в нем участие; ответственность больше всего, по-видимому, падает на князя Яшвиля и Татаринова. Вполне вероятно также, что этот мужик Николай Зубов, озверевший и набравшийся смелости от выпитого вина, ударил Императора по лицу и поранил ему левый глаз острым краем табакерки, которую он держал в руке>.

Особенное, зверское жестокосердие проявил руководитель убийства граф Беннигеен. Он нашел Павла, спрятавшегося за ширмами со шпагой в руке, и вывел его из засады. В начале этой гнусной, отвратительной сцены Беннигеен вышел в предспальную комнату, на стенах которой развешаны были картины, и со свечой в руке преспокойно рассматривал их>*.

* Из записок Фонвизина.

Пален во время этого происшествия держался вдали. Он явился во дворец, когда все уже было кончено. Пален медлил, хотя по плану он должен был в сопровождении Уварова пробраться в покои Императора во главе батальона гвардейцев по главной лестнице дворца. Среди современников существовало мнение, что Пален в случае неудачи мог предать всех своих сообщников. <Действительно, - замечает Бернгарди, - среди тех, которые хорошо знали Палена, было распространено мнение, что он замышлял в случае неудачи переворота арестовать великого князя Александра вместе со всеми заговорщиками и предстать перед Павлом в роли его спасителя>. Масонская революция восторжествовала. <В 9 часов утра на улицах была такая суматоха, какой никогда не запомнят. К вечеру во всем городе не стало шампанского. Один не самый богатый погребщик продал его в этот день на 66 000 руб. Пировали во всех трактирах. Приятели приглашали в свои кружки людей вовсе незнакомых и напивались допьяна, повторяя беспрестанно радостные клики в комнатах, на улицах, на площадях. В то же утро появились на многих круглые шляпы и другие запрещенные при Павле наряды; встречавшиеся, размахивая платками и шляпами, кричали им <браво!>. Весь город, имевший более 300 000 жителей, походил на дом умалишенных>*. Один народ не разделял этой масонской радости. Войска, которые были на стороне Павла, встретили весть о перевороте недружелюбно. Когда появился Александр и генерал Талызин призвал солдат крикнуть: <Да здравствует Император Александр!> - солдаты ответили недружелюбным молчанием. Пришли Зубовы и пытались повлиять на войска, но мрачное молчание продолжалось. Только при приближении к Семеновскому полку молодого Императора приветствовали криками <ура>. Другие полки последовали этому примеру. Солдаты ворчали и не хотели верить, что Павел умер, и принесли присягу только тогда, когда убедились в этом.

<Для нас он был не тиран, а отец>**.

* Записки А. И. Вельяминова-Зернова.

** Записки Августа Коцебу.

На первом параде, когда солдаты собрались в экзерциргаузе, офицеры пошли между ними ходить, поздравляя их, и говорили:

Народ выражал убитой горем вдовствующей Императрице свое сочувствие. Со всех концов русской земли Императрица получала иконы. Старообрядцы поднесли вдовствующей Императрице икону, которую она отдала церкви Воспитательного дома. На этой иконе была надпись, которая воспроизводила место из Второй Книги Царств, 31-й стих IX главы: <Хорошо ли жил Симри, который удавил своего господина?> Вероятно, место из ГУ Книги Царств:

<Когда Инуй вошел в ворота, она сказала: мир ли Замврию, убийце государя своего?> (IX, 31) <Публика, особенно же низшие классы и в числе их старообрядцы и раскольники, - пишет Саблуков, - пользовались всяким случаем, чтобы выразить свое сочувствие удрученной горем вдовствующей Императрице. Раскольники были особенно признательны Императору Павлу, как своему благодетелю, даровавшему им право публично отправлять свое богослужение и разрешавшему им иметь свои церкви и общины>.

Такое отношение народа вполне понятно: Павел действительно был его благодетелем. <Народ был счастлив, его никто не притеснял, вельможи не смели обращаться с ним с обычной надменностью, они знали, что всякому возможно было писать прямо государю и что государь читал каждое письмо. Им было бы плохо, если бы до него дошло о какой-либо несправедливости, поэтому страх внушал им человеколюбие. Из 36 миллионов людей по крайней мере 33 миллиона имело повод благословлять императора, хотя и не все сознавали это>*.

Неизбежность переворота оправдывалась государственной необходимостью. По мнению масонов, Павел был невменяем и своим деспотическим характером вел государство к гибели. Панин, Пален и Беннигсен, непосредственные убийцы Павла, и идейно с ними связанные Воронцовы, Кочубей, Новосильцевы – вот от кого шла мысль, что Павел ненормален и что за благо для государства и народа необходимо устранить его от престола. Масонская камарилья пустила эту чудовищную клевету у себя дома и за границей, чтобы оправдать свое гнусное злодейство. Это масоны Пален и Панин убедили Александра, что его Государь-отец ведет государство и народ к гибели.

Безусловно, Павел имел вспыльчивый и раздражительный характер, допускал резкости в припадке гнева и раздражения, но он никогда не был ни деспотом, ни тираном, как его изображали масоны. Вот что по этому поводу пишут честные и беспристрастные наблюдатели, как, например, в своих воспоминаниях князь Павел Петрович Лопухин, записанных князем А. Б.Лобановым-Ростовским в 1869 году. <Государь (Павел), - по его словам, - вовсе не был сумрачным и подозрительным тираном, каким его умышленно представляют. Напротив того, природные его качества были: откровенность, благородство чувств, необыкновенная доброта, любезность и весьма острый и меткий ум. Когда он был в хорошем расположении духа, нельзя было найти более приятного и блестящего собеседника, никто в этом отношении не мог сравниться с ним, не исключая Императора Александра Павловича, об уме и любезности которого так сильно говорят.

* Записки Августа Коцебу.

Раздражительность происходила не от природного его характера, а была последствием одной попытки отравить его. Князь Лопухин уверял меня с некоторой торжественностью, что этот факт известен ему из самого достоверного источника. Из последующих же моих разговоров с ним я понял, что это сообщено было самим Императором Павлом княгине Гагариной. К какому году должна быть отнесена эта попытка отравления, князь Лопухин не мог определить>.

По мнению Шильдсра, некоторые соображения позволяют допустить возможность этой попытки в первой половине 1778 года. На отравление покушались Орловы, которые хотели устранить наследника и управлять русским государством по своему произволу и усмотрению. <Когда Павел был еще великим князем, он однажды внезапно заболел; по некоторым признакам доктор, который состоял при нем, угадал, что великому князю дали какого-то яда, не теряя времени, тотчас принялся лечить его против отравы. (Шильдер указывает имя, это был лейб-медик Фрейганг.) Больной выздоровел, но никогда не оправился совершенно; с этого времени на всю жизнь нервная его система осталась крайне расстроенною: его неукротимые порывы гнева были не что иное, как болезненные припадки, которые могли быть возбуждаемы самым ничтожным обстоятельством>.

Князь Лопухин был несколько раз свидетелем подобных явлений:

<Император бледнел, черты лица его до того изменялись, что трудно было его узнать, ему давило грудь, он выпрямлялся, закидывал голову назад, задыхался и пыхтел. Продолжительность этих припадков нс всегда одинакова. Когда он приходил в себя и вспоминал, что говорил и делал в эти минуты, или когда из его приближенных какое-нибудь благонамеренное лицо напоминало ему об этом, то не было примера, чтобы он не отменял своего приказания и не старался всячески загладить последствия своего гнева. К несчастью, - продолжал Лопухин, - были около Императора люди злонамеренные, которые пользовались его раздражительностью, а в последнее время даже возбуждали ее, чтобы для своих целей сделать Государя ненавистным>*.

Беспристрастные и честные современники рисуют нам образ Императора Павла с самой положительной стороны. Во время заграничного путешествия Павел и его супруга были центром внимания и восхищения. Путешествовали они под именем графа и графини Северных, и всем хорошо известно, что <остроумие графа, красота графини и обходительность обоих оставили самое благоприятное впечатление в странах, которые они посетили>**.

* Н. К. Шильдер. Император Павел 1. СПб., 1901. С. 580-582.

** Саблуков.

Он был добродетелен как по убеждению, так и по намерениям. Он ненавидел распутство, был искренне привязан к своей прелестной супруге и не мог себе представить, чтобы какая-нибудь интриганка могла когда-либо увлечь его и влюбить в себя без памяти. Павел получил прекрасное образование, был воспитан и отличался нравственной чистотой. <Павел Петрович, - пишет Саблуков, - был одним из лучших наездников своего времени и с раннего возраста отличался на каруселях. Он знал в совершенстве языки: славянский, русский, французский, немецкий, имел некоторые сведения в латинском, был хорошо знаком с историей и математикой; говорил и писал весьма свободно и правильно на упомянутых языках>*.

<Хотя фигура его была обделена грацией, - пишет княгиня Дивен*, - он далеко не был лишен достоинства, обладал прекрасными манерами и был очень вежлив с женщинами; все это запечатлевало его особу изяществом и легко обличало в нем дворянина и великого князя. Он обладал литературной начитанностью и умом бойким и открытым, склонным был к шутке и веселию, любил искусство; французский язык и литературу знал в совершенстве, любил Францию, а нравы и вкусы этой страны воспринимал в свои привычки. Разговоры он вел скачками, но всегда с непрестанным оживлением. Он знал толк в изощренных и деликатных оборотах речи. Его шутка никогда не носила дурного вкуса, и трудно себе представить что либо более изящное, чем краткие милостивые слова, с которыми он обращался к окружающим в минуты благодушия. Я говорю это по опыту, потому что мне не раз до и после замужества приходилось соприкасаться с Императором. Он нередко наезжал в Смольный монастырь, где я воспитывалась: его забавляли игры маленьких девочек, и он охотно сам даже принимал в них участие. Я прекрасно помню, как однажды вечером в 1798 года я играла в жмурки с ним, последним королем Польским, принцем Конде и фельдмаршалом Суворовым. Император тут проделал тысячу сумасбродств, но и в припадках веселости он ничем не нарушил приличий. В основе его характера лежало величие и благородство - великодушный враг, чудный друг, он умел прощать с величием, а свою вину или несправедливость исправлял с большою искренностью>**.

<Павел подражал Фридриху Прусскому и введенной им военной системе, кто этим не увлекался; но он сохранил полную самостоятельность своих взглядов и религиозных убеждений>. <К счастью Павла, - говорит Саблуков, - он не заразился бездушной философией этого монарха и его упорным безбожием. Этого Павел не мог переварить, и, хотя враг насеял много плевел, доброе семя все-таки удержалось.

Саблуков. Из записок княгини Ливен.

В своем рассказе я изобразил Павла человеком глубоко религиозным, исполненным истинного благочестия и страха Божия. И действительно, это был человек, в душе вполне доброжелательный, великодушный, готовый прощать обиды и повиниться в своих ошибках. Он высоко ценил правду, ненавидел ложь и обман, заботился о правосудии и беспощадно преследовал всякие злоупотребления, в особенности же лихоимство и взяточничество. Нет сомнения, что в основе характера Императора Павла лежало истинное великодушие и благородство, и, несмотря на то, что он был ревнив к власти, он презирал тех, кто раболепно подчинялис