ГЛАВА 17. «Нет ничего хуже, чем пригреть на груди змею

«Нет ничего хуже, чем пригреть на груди змею. А еще хуже, если эта змея – самка, а уж если эта гадина – янки…»

Это говорила Мама Тэсс, когда принесла на заднюю веранду поднос с кофе и поставила его на стол. Она посмотрела на Летти с ненавистью, а ее нижняя губа была воинственно и угрюмо выпячена.

– Простите, – сказала Летти уже, наверное, в сотый раз. – Я не хотела, чтобы схватили Рэнни.

– Вашим «простите» дела не поправишь. Вот что я скажу…

– Пожалуйста, Мама Тэсс! – попросила тетушка Эм. Повариха сжала губы. С высоко поднятой головой, расправив плечи, полная гнева и оскорбленных чувств, она, качая широкими бедрами, как штормящее море, отправилась на кухню. Оттуда послышались крики и грохот кастрюль и сковородок. Через секунду в открытую дверь пулей влетел пестрый кот с поджатым хвостом, но печеньем в зубах. Ему вслед полетело полено. Крики затихли, на смену им снова пришло ворчание, и слышно было, как что‑то беспрерывно и яростно размешивали.

На задней веранде еще приятно ощущалась прохлада, но по краям уже начало припекать яркое безжалостное солнце. Наступал еще один знойный день.

– Не обращайте внимания на Маму Тэсс, – сказала тетушка Эм. – В Рэнни она всегда души не чаяла. Иногда мне кажется, что она любит его больше родного сына.

Летти, откинувшись в кресле, посмотрела на нее.

– Не имеет значения. Думаю, я этого заслуживаю. Вы не считаете, что будет лучше для всех, если я перееду в гостиницу в город? Только скажите, и я сделаю это. Я все понимаю.

– Глупости. Вы сделали то, что считали правильным. Просто, на беду, схватили именно Рэнни. Не думаю, что полковник Уорд долго его задержит.

– Пусть только попробует, – вступила в разговор Салли Энн. Она сидела по другую сторону стола, на котором стоял поднос с кофе. В Элм Гроув известие пришло на рассвете. Салли Энн приехала сразу, как раз вовремя, чтобы успеть в федеральную тюрьму вместе с тетушкой Эм. Отец и мать Салли Энн должны были подъехать позже.

– Дорогая, он только выполняет свои обязанности. Он очень разумный человек. Ты знаешь, что полковник позволил мне увидеться с Рэнни еще до восхода солнца и не очень усердно обыскивал корзины и свертки, которые я принесла.

– Он идиот, если серьезно считает, что Рэнни может быть виновен. Я так ему и сказала.

– Уверена, это очень помогло! – бросила ей тетушка Эм несколько резко.

Салли Энн мрачно посмотрела в ее сторону:

– Это помогло мне прийти в себя, только это. Я никогда в жизни не была в такой ярости.

– Мы должны набраться терпения.

– Но только подумайте, что скажут люди!

– Ну, это не имеет никакого значения, – впервые тетушка Эм показала свое раздражение.

– О, я не имею в виду глупые слухи. Я просто думаю, что придется вынести Рэнни, когда на него станут показывать пальцем и шептаться у него за спиной. И так многие избегают его. Представьте только, если будут думать, что он опасен.

– Никто из тех, кто его знает, ни на минуту не поверит, что он способен на эти убийства.

– Люди, – сказала Салли Энн, бросив быстрый взгляд в сторону Летти, – поверят чему угодно.

Если Летти и допускала мысль, что тетушка Эм и Салли Энн считали возможным то, что Рэнни мог совершить преступления во время приступов безумия, она быстро от нее отказалась. Так горячо обе дамы его защищали и таким деликатным было ее положение, и как человека со стороны, и как бывшего противника в войне, что на это нельзя было и намекнуть. Летти еще ночью, в оставшееся до утра время после разговора с тетушкой Эм пыталась убедить себя, что это невозможно. Эта мысль упрямо не выходила из головы, доводила до исступления. В эту теорию легко вписывались все известные ей факты, и такую возможность нельзя было исключать.

Тетушка Эм проявила неожиданную терпимость. Летти не удивилась, если бы ей велели собрать вещи и указали на дверь еще до рассвета. Может быть, для нее так было бы и лучше. Чувствовалось, что, хотя ее хозяйка и кузина Рэнни не говорили об этом по причине благовоспитанности и из беспокойства за него, они расценивали попытку Летти заманить Шипа в ловушку как предательство. Может, они и сочувствовали ее стремлениям найти убийцу брата и отдать его в руки закона, но только не тогда, когда это грозило опасностью человеку, которого они считали своим защитником.

– Они не будут держать Рэнни долго, – повторила тетушка Эм, в глазах ее была боль. – Настоящий Шип обязательно объявится с новой вылазкой. И все увидят, как глупо держать под арестом Рэнни, и все кончится.

– Надеюсь, он скоро что‑нибудь сделает.

Летти тоже на это надеялась. Ей так хотелось убедиться, что Рэнни был таким, каким она его знала: хорошим, нежным и славным.

– Полагаю, бесполезно оставлять для него записку в дупле и просить появиться где‑нибудь на публике? – В голосе тетушки Эм была надежда.

Салли Энн взглянула на Летти. Летти подумала: как все‑таки странно, обе они считали ее одновременно и вероятной сокрушительницей Шипа и большим знатоком всего, что касалось этого человека. И все же Летти произнесла как можно искренне:

– Думаю, если он прошлой ночью слышал шум и узнал, что случилось, он будет держаться от пруда Динка подальше.

Разумеется, если только он не сидел в тюремной камере в городе.

– Конечно, он узнает об этом, как же я сразу не подумала? Я не могу представить, что он захочет, чтобы Рэнни, страдал за то, что приписывают ему. Через день‑два мы услышим о какой‑нибудь его новой проделке.

Летти повернулась, чтобы лучше увидеть пожилую женщину.

– Вы говорите так, словно уверены, будто он живет среди нас.

– А ведь похоже на то, разве нет? Это должен быть кто‑то, кому известно, что происходит в округе и кто нуждается в помощи. Он должен жить где‑то в двух десятках миль или около того вблизи Накитоша и хорошо знать окрестности, чтобы водить за нос солдат. Он должен где‑то жить, иметь какое‑то убежище здесь же. А иначе как же удается словно сквозь землю проваливаться? А если нет убежища, то должны быть два‑три человека, которые разрешают ему прятаться у них, пока не кончится погоня.

Эти рассуждения были слишком хорошо знакомы Летти.

– Если уж вы все это знаете, кто, по‑вашему, это может быть?

Воцарилось напряженное молчание. С горечью Летти осознала, что, если они и знали что‑то, ни тетушка Эм, ни Салли Энн не собирались произносить имени человека в ее присутствии.

– Пожалуйста, забудьте, что я об этом спрашивала, – сказала Летти.

– Ах, Боже мой, какие тяжелые времена! Когда я думаю, какой простой и приятной была наша жизнь раньше, мне хочется плакать.

– Сейчас происходят страшные вещи, – согласилась, Салли Энн.

Летти ухватилась за малейшую возможность перевести разговор на волновавший ее вопрос:

– Действительно страшные. Не думали вы о том, что во всех этих убийствах есть что‑то… безумное?

– Безумное?

– Ну, например, вспомните, как тому несчастному сломали шею или как варварски спрятали тело Джонни.

– Это скорее напоминает животных, – заявила тетушка Эм. – Животных, для которых убить человека и прихлопнуть муху – одно и то же. Мне не раз приходилось сворачивать головы курам. Я делаю это потому, что так быстрее, меньше крови и шума, чем если это делать по‑другому. Думаю, так было и с человеком, которого убили. Может быть, кто‑то подходил или рядом было жилье и люди могли услышать выстрел и прийти на шум. А что касается Джонни, останки животных и другой мусор нередко сбрасывают в заброшенные колодцы. Сейчас, когда люди часто собирают вещи и переезжают с места на место, таких много. Думаю, так просто было удобно. Удивительно, что его вообще нашли.

– Так, вы полагаете, все это дело рук бандитов?

– Бандитов, джейхокеров, называйте их как хотите.

– И вы все же думаете, знак Шипа оставляют на трупах, чтобы свалить вину на него?

– Другого объяснения нет.

– А вам не кажется, что это слишком удобное объяснение?

– Но все другие кажутся мне маловероятными. Чего ради человек, который, рискуя жизнью, спасает других, будет вдруг убивать?

– Например, чтобы спасти себя, если его разоблачили.

– Вы не хотите согласиться с этим, потому что это означало бы, что вы неправы, что ваш брат ошибался, – голос пожилой женщины звучал непреклонно.

– Ну, хорошо, – сказала Летти напряженно, – допустим, между Шипом и бандитами, которых знал Джонни, нет никакой связи. Предположим, кто‑то хочет бросить подозрения в содеянном бандитами на Шипа. Но зачем?

– Думаю, вначале это нужно было, чтобы о существовании бандитов в округе узнали как можно позже. Может быть, впервые этим воспользовались, когда был убит ваш брат. И пока все бросились на поиски Шипа, у бандитов и их осведомителя было достаточно времени, чтобы избавиться от золота. Это сработало один раз, а потом опять и опять.

Летти слушала пожилую женщину, напряженно размышляя. Это было похоже на правду.

– А кто этот человек – осведомитель?

– Я об этом тоже думала. Это наверняка кто‑то, кто знает Шипа, догадывается, когда он появляется и исчезает. Поэтому, если что‑то делали, прикрываясь именем Шипа, не было случая, чтобы нашлись свидетели, которые видели бы его в это же время совершенно в другом месте.

– Кто же это?

Тетушка Эм всплеснула руками:

– Понятия не имею!

– Кто‑то, кто изменяет внешность так же, как Шип, – ответила на вопрос Салли Энн.

– Может быть, – сказала тетушка Эм. Именно эта возможность вызывала дурные предчувствия, о которых Летти не хотелось думать. А вдруг человек, с которым она занималась любовью, был не Шип, а этот осведомитель?

Нет. Какое‑то внутреннее чувство не допускало такой мысли.

А мог ли быть этим осведомителем Рэнни?

У него в эти прошедшие недели было много возможностей слышать разговоры офицеров федеральной армии, многие из которых дневали и ночевали у них в доме. Кроме того, он часто ездил в город, возил тетушку Эм, Салли Энн, да и ее саму. В его присутствии люди говорили обо всем, не опасаясь, хотя Летти часто казалось, что он слышал и понимал гораздо больше, чем все думали.

А если осведомителем был сам Шип? Если все его добрые дела были лишь прикрытием для других, более прибыльных преступлений?

Возможных вариантов было слишком много. Летти очень хотелось просто верить тетушке Эм во все ее объяснения. Их простота была такой соблазнительной. Зло и добро были очевидны, и каждое на своем месте. Шип представлял правое дело, бандиты были слугами дьявола, а Рэнни – несчастной жертвой. Однако, как выяснила Летти, все было гораздо сложнее.

Добро и зло. Ангел и дьявол.

Ее преследовали эти слова, как будто в них был тайный смысл, который нужно было расшифровать. И этот смысл все время ускользал от нее.

По знаку тетушки Эм Салли Энн взяла кофейник, о котором забыли, и стала разливать по чашкам горячий крепкий кофе.

– Думаю, нам придется подождать. Я просила Томаса, но он намерен задержать Рэнни. Наверное, это связано с тем, что завтра должен прийти еще один груз с золотом для армии. Когда он придет, а потом будет отправлен дальше, в Монро, Томас, возможно, станет более благоразумным.

– Он сказал вам о грузе? – Летти не могла сдержать удивления.

– Боюсь, я была слишком настойчива, а он знает, что может доверять мне. Он даже сказал мне, что будет еще один груз: во вторник, в четыре тридцать, в сопровождении двух человек.

– Если кто‑то попытается напасть… – начала тетушка Эм.

– Тогда Рэнни будет спасен.

Все это время Питер играл во дворе с Лайонелом.

Лайонел не подходил близко к веранде и держался подальше от Летти. Она то и дело замечала, как мальчик бросал в ее сторону гневные взгляды. Странно, но отступничество Лайонела ранило больше всего. Летти ожидала, что он, как никто другой, поймет, что она меньше всего хотела причинить вред Рэнни, и очень сожалела, что именно Рэнни попал в ее ловушку. Больше того, она надеялась, что Лайонел немного привязан и к ней тоже.

Сейчас младший мальчик бежал к ним от другого конца дома и вверх по ступенькам.

– Посмотрите! – кричал он. – Смотрите, что я нашел!

– Н е спеши так, а то шею свернешь, – поругала его Салли Энн, не отрывая глаз от чашки., в которую наливала кофе. Когда Питер перешел на быстрый шаг и, прижавшись к спинке ее стула, протянул к ней свой сжатый кулачок, она свободной рукой пригладила его светлые волосы, упавшие на лицо. – Тебе нужно причесаться.

– Да, ма, но посмотри. Он разжал кулак.

Салли, Энн вскрикнула. Кофейник с грохотом выпал из ее рук на стол. Тетушка Эм подалась вперед. Летти застыла.

Питер был так поражен их реакцией, что отпрыгнул. Панцирь саранчи выпал из его ладони, скатился вниз по юбкам Салли Энн, свалился на пол и лежал там как, опавший лист. Он лежал перед ними на освещенной ярким солнцем полоске пола, переливаясь словно золотой.

Тетушка Эм пришла в себя.

– Где ты это взял?

Питер был бледен и озадаченно озирался по сторонам.

– Там, у магнолии. Я не убивал ее. Панцирь был уже пустой. Рэнни говорит, что они остаются висеть на деревьях, когда больше саранче не нужны.

– Да, так и бывает каждый год, как раз в это время, – сказала тетушка Эм. – Помню, как я это рассказывала Рэнни, когда он был таким, как ты.

– Можно я это оставлю у себя?

– Разумеется, эту и другую такую же ерунду, какую найдешь.

Питер поднял панцирь, нацепил его себе на нос и вприпрыжку убежал. Салли Энн, прижимая руку к груди, вновь села.

– Я решила, это… это знак.

– Я тоже, – сказала тетушка Эм. – Жаль, что это не так.

Солнце медленно сползло по стене дома, заставив их перейти на переднюю веранду еще до приезда Тайлеров, матери и отца Салли Энн. Миссис Тайлер привезла с собой слоеный торт, покрытый ежевичным желе. Она сама, его испекла. К торту подали еще кофе, и они сидели и разговаривали мягкими негромкими голосами о Рэнни и его проделках в детстве и юности. Они не то чтобы игнорировали Летти, это было бы слишком очевидно, но им нечего было ей сказать. Летти обдумывала подходящий предлог, под которым можно было уйти к себе в комнату, когда приехал Мартин Идеи.

– Тетушка Эм, – сказал он, поднимаясь по ступенькам, держа шляпу в руке, – не могу выразить, как я сожалею о том, что случилось с Рэнни.

Тетушка Эм раскрыла руки, чтобы он подошел и обнял ее.

– Хорошо, что ты приехал, – сказала она.

– Я уже виделся с ним. Я сделал все, что в моих силах, чтобы убедить полковника Уорда в том, что он совершает ошибку. Но полковник так настроен найти козла отпущения, каким бы нелепым ни казался выбор, что и слушать меня не захотел.

– Не думаю, что это подходящее выражение в отношении Рэнни! – заметила ему Салли Энн.

– Извините, тетушка Эм. Я только хотел сказать, что…

– Неважно, Мартин, – прервала его пожилая женщина. – Я понимаю, что ты имел в виду.

– Могу ли я что‑нибудь сделать для вас или Рэнни?

– Спасибо. Ничего не нужно. Не сегодня.

– Я подумал, с собой ли у него гармоника. Это могло бы его развлечь.

– Сейчас подумаю. По‑моему, нет. Нет, он ее не взял. Я поищу ее, и ты сможешь ему передать.

– Хорошо. Мне будет легче, если я что‑нибудь сделаю для него, пусть самую малость. Ведь меня не будет в городе день‑два.

– Дела, Мартин? – спросила Салли Энн.

– Да, к сожалению.

– Федеральные дела, а впрочем, думаю, тебе приходится прыгать всякий раз, когда хозяева щелкают кнутом?

– Да, именно так, – сухо согласился он. – Жаль.

– Отчего же? Ты хотела о чем‑то меня попросить? – Он склонил голову в исключительно очаровательном поклоне.

– Я‑то думала, ты мог бы сделать что‑нибудь, чтобы освободить Рэнни, а не просто передать гармошку, – вызывающе бросила Салли Энн.

Мартин улыбнулся:

– Не хочешь ли ты сказать, что сомневаешься в способности своего полковника‑янки сохранить объективность?

– Оставь Томаса в покое. Он только выполняет свои обязанности.

– И в этом деле тоже?

– Что ты хочешь этим сказать? – Салли Энн подалась вперед.

– Ничего, ничего, – Мартин поднял руки, показывая, что сдается.

– Кроме того, это вовсе не мой полковник, – Салли Энн вновь откинулась к спинке кресла.

– Рад слышать это. Но какое чудо я должен совершить, чтобы Рэнни освободили?

– Не знаю. Что‑нибудь. Что угодно. Используй свои связи.

– Сомневаюсь, что это поможет. Дело в руках армии, и шериф не станет вмешиваться. Губернатор тоже вряд ли будет этим заниматься, если здесь для него нет выгоды, – его лицо приняло лукавое выражение. – Конечно, я всегда могу попытаться дать взятку полковнику.

– Это не смешно!

– Да, он в любом случае богаче меня, не так ли? Что же остается?

– Рыцари?

Летти показалось, что, когда кузина Рэнни говорила это, она тайком бросила взгляд в сторону своего отца. Он стоял у перил и смотрел вдаль, как будто мысли его были далеко отсюда.

– Они не занимаются освобождением заключенных из тюрьмы.

– Может быть, и так, – согласилась Салли Энн, не сводя с Мартина глаз, – но это мог бы сделать Шип.

На веранде воцарилась тишина. В эту минуту все смотрели на Мартина. Он выглядел ошеломленным.

– Моя дорогая, я не тот, кто тебе нужен.

– Я и не ждала, что ты согласишься, но если тебе не безразличен Рэнни…

– Нет, – сказала Летти.

Мартин не был уже в центре внимания.

– Что значит «нет»? – спросила Салли Энн. Летти спокойно посмотрела на нее.

– Из этого ничего не выйдет. Тот, кто попытается освободить его, погубит и Рэнни, и себя.

– Совсем не обязательно, – попыталась возразить Салли Энн.

– Но даже если это получится, что будет с ним дальше? Он не сможет вернуться с Сплендору. Он мог бы, конечно, жить в Техасе или еще западнее, но он будет несчастлив вдали от всех вас.

Мартин Идеи посмотрел на нее сверху вниз.

– Я не намерен совершать глупости, мисс Мейсон. но мне кажется, вам не пристало решать судьбу Рэнни.

– Возможно, но я думаю, для него будет лучше положиться на то, что полковник разберется и справедливость восторжествует.

– Даже после обыска Сплендоры, который он и его люди собираются произвести?

– Вы намекаете на то, что они могут здесь что‑то найти?

– А вы уверены, что нет? Что полковник не сфабрикует улики, если ничего не найдет?

Что на самом деле скрывалось за этим улыбающимся фасадом его красивого лица? Понять было невозможно.

– Я поражена вашими словами, поражена, что вы не хотите понять преимуществ нынешнего положения Рэнни.

– Вас многое в нас поражает, вы многого не понимаете, не так ли? Взять хотя бы Рэнни или Шипа. Вы вмешались, и посмотрите, что вышло. А теперь вы будете говорить нам, что для него лучше? Возможно, мисс Мейсон, вам лучше всего вернуться на Север, к своим.

Никто не произнес ни слова. Никто не упрекнул Мартина в плохих манерах, никто не возразил ему. Похоже, он выразил в словах то, что все они чувствовали. Они молча сомкнули ряды, чтобы противостоять ей – предательнице, проникшей в их лагерь.

Летти встала:

– Возможно, вы правы, мистер Идеи. Возможно, вы совершенно правы.

Она пошла в дом. В неподвижной духоте спальни сидеть не хотелось, и она прошла дальше по коридору к заднему выходу. Летти пересекла заднюю веранду и, шурша юбками, спустилась вниз. По тропинке, выложенной кирпичами, миновала грядки с травами и кухню. Чем дальше она удалялась от дома, тем быстрее становились ее шаги. Быстрее, еще быстрее. Когда Летти добралась до хижины, где проходили занятия, она почти бежала. Она влетела внутрь и захлопнула за собой дверь. Опершись о дверную ручку, она закрыла глаза и стояла, прислонившись к двери.

Мартин прав. Она должна уехать. Оставаться здесь, где все желали ее отъезда, было бы епитимьей, наложенной самой на себя. Ей хотелось, чтобы все закончилось и осталось для нее позади. Но Летти не могла заставить себя всерьез думать о сборах и хлопотах об отъезде, пока судьба Рэнни оставалась неясной.

Без него Сплендора казалась опустевшей. Как ни странно, присутствие тихого и непритязательного Рэнни ощущалось везде. Все и всё в той или иной степени зависели от него. Он был солнцем, вокруг которого вращалась вся жизнь в доме. Без него все было мрачным и бессмысленным.

Даже эта классная комната. Летти открыла глаза и огляделась. Все было как прежде – тот же пыльный запах книг, мела, клея и старых кожаных переплетов. Солнечный свет таким же ярким пучком проникал через окно. Пылинки так же медленно кружили в его лучах. И все же комната казалась унылой и покинутой.

Летти тяжело вздохнула. Она прошла от двери к своему столу и провела пальцами по его поверхности. Подержала руку на спинке стула, затем придвинула его к окну и присела. Именно здесь Рэнни сделал ей предложение. Он был так настойчив, серьезен и сосредоточен. Она и сейчас слышала его голос, простые фразы, которыми он предлагал ей свою любовь, свой дом, самого себя. Если бы она согласилась…

Что же она с ним сделала? Что она натворила?

Тетушка Эм, Салли Энн и все остальные не сомневались в его невиновности. Ей тоже отчаянно хотелось в это верить. И какая‑то ее часть не могла и мысли допустить, что это не так. Но была и другая Летти, которая все помнила, все взвешивала, сопоставляла. Для этой Летти Рэнни, Рэнсом Тайлер, оставался многосложной загадкой.

Очень скоро, через день, через два, может быть, через неделю, Шип совершит одну из своих вылазок, благородную или преступную, и будут даны ответы на все вопросы. Когда это время наступит, Летти будет счастлива. Но пока она молилась, чтобы Томас Уорд не позволил причинить Рэнни вреда, чтобы допросы проходили официально, без применения насилия.

Летти содрогнулась, вспомнив Рэнни в руках солдат, взъерошенного, с волосами на глазах, с разбитым в кровь ртом. Она знала, что существуют способы заставить человека признаться в чем угодно. Болью Рэнни не очень‑то запугаешь, но у всякого человека есть предел выдержки. Худшее, что они могли сделать с ним, – это воздействовать на его разум. Здесь он был беззащитен. Достаточно было переиначить его слова, заставить его поверить, что, взяв на себя вину за преступления Шипа, он кого‑то защитит, убережет. Бессмысленно было рассчитывать, что Томас Уорд не воспользуется этим: возможно, он так и поступит, даже не желая заманить в ловушку невиновного.

Так, как она это сделала.

Все это было бы не так важно, если Шип объявится снова. Но что будет, если этого не произойдет? Что станет с Рэнни, если человек, играющий роль то праведника, то преступника, вдруг решит, что самое время уйти со сцены? Что будет, если в самом деле Рэнни и есть Шип, и нечего и рассчитывать, что его освободят?

Обвинения, выдвинутые против Рэнни, включали разбойные нападения, грабежи, создание помех для федеральной армии США с целью воспрепятствовать выполнению ею своих обязанностей, а также убийства. Самое малое – он будет приговорен к нескольким годам заключения в каторжной тюрьме; в худшем случае его повесят.

Повесят Рэнни!

Эта мысль казалась такой невозможной, что Летти вскочила со стула и стала нервно расхаживать по комнате. Юбки так и колыхались. Этого не может случиться! Это невозможно!

А если это произойдет, то по ее вине.

Думать об этом было невыносимо.

Летти стояла, сложив руки на животе, как будто это могло успокоить боль от вины, страха, от неуместного стремления не признаваться себе самой, что она любит. Ничего не помогало. Возможно, эта боль никогда не исчезнет.

Единственное, что она должна сейчас сделать, – это увидеться с Рэнни. Узнать, простил ли он ее. Она поедет, как только все разъедутся, как только можно будет свободно покинуть Сплендору без лишних объяснений. Впрочем, у нее их и не было.

Летти остановила коляску перед большим двухэтажным зданием, где размещался штаб оккупационной армии. Она достала платок и вытерла пот с лица, затем стряхнула с одежды дорожную пыль. День был таким жарким, что небо казалось раскаленным куполом, а листья на деревьях пожухли. Улицы города обезлюдели. Владельцы магазинов стояли в дверях, обмахиваясь. Тут и там, в тени здания или дерева спал какой‑нибудь человек. Кошки и собаки попрятались в прохладные убежища под домами и лежали там растянувшись, тяжело дыша, в ожидании вечерней прохлады.

В штабе, в помещении, которое когда‑то было холлом, положив ноги на стол, сидел дежурный. Из‑под прикрывавшей лицо газеты доносился мощный храп. Летти откашлялась, но это его не разбудило. В раздражении она направилась к ближайшей двери.

Офицер оторвался от стола, заваленного бумагами. Судя по прическе, он беспрерывно чесал голову, а пальцы его были испачканы чернилами. Когда он вскочил на ноги, к его руке прилепилась какая‑то бумажка. Рукава были закатаны, но руки покрывали капельки пота. Прежде чем подойти к Летти, офицер отлепил и положил бумажку на место.

– Чем могу служить, мэм, – начал было он, но затем воскликнул: – Мисс Летти, что вы здесь делаете?

Он был одним из тех, кто этим летом часто бывал в Сплендоре. Родом из Кентукки. Летти знала, что у него была сестра по имени Марси, но как звали его самого, не помнила. Однако она ему дружески улыбнулась.

– Я ищу полковника Уорда.

– Конечно. Сюда, пожалуйста.

Прежде чем выйти с Летти в холл, лейтенант надел китель. Проходя мимо спящего дежурного, он бесцеремонно сбросил его ноги со стола, а затем быстро прошел дальше и открыл дальнюю дверь. В кабинете Томаса Уорда когда‑то была столовая. Об этом говорило подвешенное опахало. Когда‑то опахало раскачивал, дергая за веревку, сидевший в углу негритенок. В дальнем углу комнаты, у окон, стояли двое. Одним из них был полковник, другим – Сэмюэл Тайлер. Они обернулись, когда Летти вошла.

– К вам мисс Летти, сэр, – доложил офицер из Кентукки, улыбнулся, подмигнул и вышел. Тайлер произнес несколько последних слов, из которых Летти разобрала только «деньги». Несомненно, они обсуждали детали передачи Элм Гроува под залог.

– Если я мешаю, – сказала Летти, – я могу подождать за дверью.

– Вовсе нет. Я как раз собирался уходить, – сказал отец Салли Энн. Он раскланялся с полковником и с Летти. – До свидания, Томас. Мисс Мейсон, всего хорошего.

Дверь за ним закрылась.

Томас Уорд подошел к Летти и взял ее за руки:

– Чем обязан удовольствию видеть вас?

– Я вас долго не задержу. Это по поводу Рэнни.

– Вы хотите видеть его? Милая, вы и еще полмира. Другая половина его доброжелателей послали ему еду и всякие разности. Я уже начинаю уставать от осмотра всего этого в поисках напильников, отмычек и других вещей такого рода.

– Неужели вы еще не убедились, что он не тот человек? – она говорила, владея собой, но в голосе слышалась робкая надежда.

– Не совсем.

Летти опустила ресницы, чтобы скрыть разочарование.

– Думаю, вы его допрашивали?

– Да, в перерыве между его свиданиями с посетителями.

– Что он говорит?

– Говорит? Почти ничего. Сидит, улыбается и выглядит невинным, как мальчик из Церковного хора на Рождество. Но я сам пел в церковном хоре, и меня не проведешь.

Летти перебирала шнурки сумочки, висевшей у нее на руке.

– А если он так ничего и не скажет? Что тогда? Вы ведь не… как бы это сказать… вы не допустите, чтобы с ним грубо обращались на допросах, правда, Томас?

– Вас это беспокоит? Вот какого вы мнения обо мне и об армии США.

– Но вы же не будете утверждать, что этого не бывает.

– Вы и Салли Энн. Вы обе, должно быть, считаете меня настоящим подо… подлецом.

Летти понимала, что у Салли Энн тоже есть право беспокоиться о Рэнни, даже больше прав, чем у нее. Глупо было так раздражаться по этому поводу.

Летти оставила без внимания оброненную полковником последнюю фразу.

– Я считаю вас прекрасным офицером, но на вас сейчас давят, чтобы вы положили конец вылазкам Шипа и тем зверствам, которые совершались от его имени.

– Похоже, вы полагаете, что Шип может быть и не виноват, независимо от того, Рэнни это или нет.

– Не знаю. Я не знаю, – воскликнула она. Какое‑то время он молчал, наблюдая, как краснеют ее щеки.

– А кто вам этот Тайлер? Я могу понять Салли Энн. Она ему приходится родственницей. Но я не вижу причин расстраиваться вам.

– Вряд ли это касается вас.

– Строго говоря, нет. Но я интересуюсь не просто из любопытства. У меня есть чувство, что вы сожалеете о том, что сделали, и я хотел бы знать почему.

Летти подняла глаза и внимательно рассматривала в открытое окно пустынную, залитую солнцем улицу.

– Если и так, чего я не признаю, то это из‑за Рэнни, потому что его схватили. Он… я таких и не встречала. Он добрый и щедрый, и есть в нем душевность, которая не может оставить равнодушной. Он очень чувствителен. Его душа не защищена, как у большинства из вас. Он смел, галантен и иногда так трагичен, что я не могу…

– У меня создается впечатление, что, если бы он был нормальным, вы бы в него влюбились.

Летти изумленно взглянула на него, краснея еще больше.

– Я не скрываю, что привязалась к нему. Это естественно. Учителю всегда особенно дороги некоторые его ученики.

– Дороги?

– Позвольте! – Летти вызывающе вскинула подбородок.

– Ничего, ничего, если вы так говорите, – сказал полковник, но было видно, что он внимательно обдумывал все это.

– Позволю себе напомнить, – спокойно промолвила Летти, – что Рэнни однажды вмешался и спас вас, тогда, в Сплендоре, с Мартином Иденом.

– Я не забыл. Я также не забыл, как он привел меня в чувство в Элм Гроуве, когда я чуть было не разрушил свои отношения с Салли Энн, не оставив никакой надежды на будущее.

– Ну и?

– Ну, и я даю вам слово, что буду обращаться с ним мягко. Может, вас это и удивит, но ничего иного я и не собирался делать.

Ее губы расплылись в улыбке. Улыбка появилась и в глазах.

– Ничего другого я и не ожидала, и все‑таки приятно это слышать от вас.

– Ну, я бы его, конечно, потрепал немного ради удовольствия, а может быть, и поколотил бы слегка, но у него слишком много друзей. Не хочу показаться трусом, но мне не нравится перспектива быть повешенным как‑нибудь темной ночью – от такой судьбы меня только что пытался предостеречь Сэмюэл Таил ер.

– Ну, это, разумеется, единственная причина.

– А что же еще? – спросил полковник, направляясь к двери, чтобы открыть ее и придержать для Летти. Лицо его светилось добротой. – Навестим пленника?

Тюрьма находилась в высоком подвальном помещении под первым этажом того же здания. Эту маленькую комнатку с единственным зарешеченным окном использовали раньше, чтобы держать там опасных и непокорных рабов. Чтобы добраться туда, им пришлось пройти по коридору к заднему выходу и спуститься на нижнюю веранду. Томас открыл ключом двойные двери, ведущие в подвал, и провел Летти по коридору в его дальний конец, где справа и была камера. Там находилось еще несколько помещений, предназначавшихся для хранения запасов. В подвале было сумрачно и пахло пылью и плесенью, но зато гораздо прохладнее, чем наверху.

Томас остановился перед зарешеченным дверным проемом камеры, через который виднелись крошечное окошко с решеткой, раковина для умывания и узкая лежанка. На ней вытянулся человек. Полковник костяшками пальцев постучал в стену.

– Тайлер, к тебе тут пришли.

Он развернулся и пошел по коридору, бросив Летти через плечо:

– Я вернусь через пять минут.

Рэнни поднялся. В тусклом свете камеры его высокая фигура была смутно различима. Когда он повернулся к ней, его силуэт проявился на фоне окна – широкие плечи почти закрывали окно, голова была вопросительно наклонена. Он шагнул к ней из темноты своей легкой, скользящей походкой.

Летти различила его очертания, его голову и шею, узнала походку. Сердце пронзила страшная боль. Оно готово было разорваться. Она уже не могла ни думать, ни говорить. Кровь, казалось, застыла у нее в жилах, и она не могла сдвинуться с места.

Рэнни подошел ближе. Свет, проникавший через двери в конце коридора, высветил мягкое золото его волос, бронзу кожи, нежный изгиб губ. Большие руки ухватились за решетку на двери. Он тихо сказал:

– Мисс Летти.

– О, Рэнни, – прошептала она, голос ее дрогнул.

– Вы пришли. Я не думал, что вы придете. Жгучие слезы навернулись на глаза, заполнили их.

Она сделала шаг вперед, еще не зная, что будет делать, и положила на его руку свою.

– С вами все в порядке?

– Да, мэм. У меня все хорошо. Но у вас холодные руки. Вы не больны?

– Нет, нет.

Его губы были разбиты. Летти протянула руку через решетку и погладила пальцами его теплую кожу, уже обросшую щетиной около рта. Она нежно погладила ссадины, которые он получил по ее вине. Желание прижать губы к его губам было таким сильным, что она с трудом сдерживалась, у нее даже закружилась голова. Рэнни повернул голову, поцеловал ее пальцы, потом взял ее руку и прижал к своей груди.

– Простите меня, Рэнни, простите.

Летти не знала, откуда взялись слова, но была рада, что произнесла их. Она шагнула еще ближе, взялась за решетку свободной рукой.

– Это неважно.

– Важно. Что мне сделать?

– Ничего. Вы ничего не сможете сделать, мисс Летти.

– Но ведь что‑то можно сделать?

– Не думайте об этом. Со мной все будет в порядке. Было ли это предупреждением? Или он просто щадил ее чувства? Она чуть отодвинулась и смотрела на него, пытаясь запечатлеть его черты. Он был все тот же, может быть, несколько напряженный, немного усталый, но тот же. Разница была в ней самой, в том, как она смотрела на него.

– Рэнсом Тайлер, – произнесла Летти, и каждый слог будил в ней воспоминания, образы, которых ей не забыть.

– Мисс Летти?

Его голос звучал озадаченно, но рука сжала ее руку еще крепче. На мгновение она почувствовала непреодолимое желание заставить его сбросить маску и предстать перед ней таким, каким он был на самом деле.

Но это слишком опасно для него. За окном или в соседних помещениях его могли услышать. В любом случае в этом не было необходимости.

– Неважно, – сказала она Тихо.

Никогда Рэнсом не любил ее больше, чем теперь. Она была бледна. Под глазами круги от бессонницы. Сдвинутая на лоб шляпка была такого тусклого цвета, что лишала лицо всяких жизненных красок. И все‑таки ее взгляд говорил ему, что барьера между ними не существует.

Летти знала, что он это чувствует, а она его предала. Но он вручил ей свою жизнь вместе с той розой во время первой встречи и не имел права жаловаться, если бы она выбросила и то и другое. Если бы она спросила, он сказал бы ей все, что она захочет. Она не спросила, и он был рад этому. Это говорило о том, что она понимала гораздо больше, чем он когда‑либо мог представить. А возможно, ему просто хотелось верить в это. Это также могло означать, что она и не хотела ничего знать, что тяжесть вины за содеянное была так велика, что все остальное не имело для нее значения. В любом случае он был удовлетворен.

На лестнице в конце коридора раздались шаги. Полковник возвращался.

Рэнсом глухо сказал:

– Поцелуйте меня, мисс Летти.

Она встала на цыпочки, прижалась к решетке, чувствуя холодный металл на своем разгоряченном лице. Их губы встретились в крепком и уверенном поцелуе. И в этом соприкосновении было и щемящее удовольствие, и молчаливый уговор о самопожертвовании.

Приближаясь, Томас насвистывал. Звук был резким. Предупреждение. Рэнни отпустил Летти, и она отступила. Когда она заговорила, чтобы ее услышал полковник, щеки ее пылали, а голос дрожал.

– Вы ни в чем не нуждаетесь?

– Только в вас. Чтобы вы мне читали, – ответил он, глаза его сверкнули в тусклом свете.

Летти заставила себя улыбнуться, понимая всю двусмысленность и нарочитую шутливость последней фразы. Рядом с ней уже был полковник.

– Готовы?

Она попрощалась и оперлась на руку полковника в синем рукаве. Пытаясь успокоиться и дышать медленно и ровно, она пошла прочь, покидая ее Рэнни, Рэнсома Тайлера, который, и в этом не могло быть больше сомнений, и был Шипом.

Date: 2015-10-18; view: 324; Нарушение авторских прав