О красноречии в России до Ломоносова

(1838 г.)

§ 22. До 988 года, незабвенного в наших летописях, славянский народ (или русский, по-нашему, все равно) существовал, может быть, целые тысячелетия. Будучи одного происхождения с племе­нем эллинов, имел он, может быть, те же формы общежития, какие были у древних греков; имел те же отличительные черты ума и чувства,— врожденную наклонность к любомудрию и искусству; может быть, и у наших предков, подобно как у племен греческих, от незапамятных времен бывали народные собрания, в коих муд­рейшие и опытнейшие предлагали согражданам своим доброе и полезное. История не сохранила нам ничего о древнейших време­нах славянских народов, о их просвещении и письменности, и в VI столетии по Р. X. славянское племя является в истории, как племя полудикое, не имевшее ни определенного образа правления, ни постоянных жилищ, ни законов общественного благоустрой­ства. Уже в веке, непосредственно предшествовавшем основанию

¹ Книга В. А. Якимова, изданная в 1832 г., по теме и материалу предваряет ломоносовский период в истории русской словесности, знакомит с историей красноречия на Руси в доломоносовские времена. Именно поэтому фрагменты из труда В. А. Якимова, в нарушение принятого в Хрестоматии хронологи­ческого принципа расположения материалов, помещены перед всеми риториками XVIII в.

Государства Российского, славяне являются нам под формами свободной, республиканской жизни, ограниченной несколько властию старейших. Они имеют веча — народные собрания, в коих рассуждают о делах общественных, о мире и войне, о торговле и сношениях с соседями. Как нельзя представить себе веча без ветий — вещателей, которые бы преимущественно пред другими обращали речь свою к собранию; то и можем со всею вероятностию полагать, что между ними были люди, отличавшиеся умом и даром слова. Но и от этого времени не осталось нам никаких памятни­ков мудрости и красноречия наших предков, ибо письмен еще не было.

§ 23. Во второй половине IX века Русь образует собою госу­дарство (...) В то же время для славянского языка изобретаются письмена (...) Но русский народ еще коснеет в язычестве; еще грубое идолопоклонство оковывает у него и ум и чувство, и, не­смотря на некоторые лучи света, мрак глубокого невежества еще тяготеет над нашими предками.

§ 24. Русский патриотизм, не всегда умеренный, указывает на некоторые следы витийства еще во времена Олега, Игоря, Свято­слава. Он находит красноречие в договорах с греками двух первых,-а последнему влагает в уста речи, действительно отзывающиеся ораторством; но, при всей привязанности к родине, при самом пыл­ком пристрастии ко всему отечественному, будем искренны и при­знаемся, что в договорах с греками нет собственно никакого витийства,— что Святослав (герой, если угодно, равный Маке­донскому), хотя и мог сказать дружине своей несколько слов ободрительных, смелых, сильных, но не мог быть таким витией, каким его представляют себе, и речи, влагаемые в уста его Пре­подобным Нестором, еще не составляют речей ораторских. (...)

§ 28. Владимир заводит училища, сооружает храмы; вот и места, где дар говорить хорошо, ясно и убедительно уже мог оказывать свое благотворное действие. Преемник его заботится о возможном умножении и распространении книг духовных: вот и образцы, из коих можно было получать понятие об искусстве; он рассылает по городам Священников для наставления народа: вот и прекрасное поприще для первых покушений ораторства. (...)

§ 30. А «Поучение» Владимира Мономаха не есть ли самое убедительное доказательство, что и не одни Духовные того времени обладали талантами ума и слова? Судя по этому «Поучению», можем с вероятностью заключать, что благодушный князь такою же мудростию и красноречием отличался на княжеских съездах, каким мужеством на поле битв, благоразумием в делах жизни.

§ 31. А драгоценнейший памятник нашей словесности XII в. «Слово о полку Игоря»? Могло ли такое произведение родиться под пером человека, чуждого благотворных выгод просвещения и образованности, незнакомого с изящными творениями греческого красноречия и поэзии? Да, оно составляет для нас живой, верный отпечаток века; оно дает ясное и выгодное понятие как о творце

57 своем, так и о тех, коих подвиги прославил и увековечил он своим прекрасным словом. (...)

§ 32. Итак, в XII столетии искусство слова уже достигло у нас значительной степени развития и совершенства. Люди с умом и воображением уже находят вокруг себя предметы и лица, достой­ные жить в потомстве. Герои века уже умеют и сильно чувствовать и сильно выражать любовь к славе, к отечеству, к ближним и кров­ным (...)

§ 33. Таким образом, мы убеждаемся разделять мнение тех, которые еще в двенадцатом веке находят на русском языке Пропо­веди, достойные стоять наряду с красноречивыми Словами Злато­уста. Прекрасный образец таковых нам представляют «Поучения Кирилла» Епископа Туровского. В самом деле, (...) у нас, в XII столетии, понятия об изящном слове развились уже до такой сте­пени, что и в роде светской литературы мы находим произведения, исполненные красот истинных, неподдельных (...)

§ 48. (...) Ораторы, образовавшиеся под влиянием стиля латинского.

Началом и средоточием этого влияния была Киевская ака­демия. В то время, как в сердце России — в Москве господство­вали в красноречии формы греческие, в то время, как эти формы, в продолжение многих веков, успели сродниться с русским духом так, что в произведениях нашего витийства, по-видимому, уже не казались стихией чуждою и странною, на юге России возникло и процвело святилище наук, в коем русскому духу предназначено было выдерживать борьбу с враждебными стихиями. Здесь силь­ное влияние латинизма было так же естественно и неизбежно, как и в Москве влияние стиля греческого (...)

§ 52. Феофан Прокопович (род. 1681 —ум. 1736).

(...) В 1706 г. от Рождества Христова, в киевском храме Св. Со­фии, в присутствии Петра Великого, говорил скромный учитель риторики, монах Феофан, тот самый Феофан, который впослед­ствии, служа Великому, достиг не только высокого сана, но и вы­сокого значения в истории России, тот самый, о котором один из славных современников сказал:

Дивный первосвященник, которому сила Вышней мудрости свои тайны все открыла И все твари, что мир сей от век наполняют Показала, изъяснив, от чего бывают; Феофан, которому все то далось знати, Здрава человек ум, что можетъ поняти!¹

¹ Антиох Кантемир. Сатира III: О различии страстей человеческих. К архиепископу Новгородскому. Вторая строка из приведенного В. А. Яки­мовым отрывка в современных публикациях сочинения Ант. Кантемира читается несколько иначе: «Высшей мудрости свои тайны все открыла...».

Да, этот дивный первосвященник действительно был дивен; он понимал Великого, он был оратором подвигов и славы Петра (...)

...Петр умирает (...) Чего вы ожидаете теперь от Феофана? (...)

Мы не хотим обманывать вас, увлекать вас за собою; мы искренно просим вас вникнуть в «Слово на погребение Петра», и так сказать, вчувствоваться в это произведение... Оно поразит вас вначале как молния...

Что се есть? до чего мы дожили, о Россияне? что видим, что делаем? Петра Великого погребаем!

Мы не виноваты, если вы не останавливаетесь, и, без слез, спокойно читаете далее... Остановитесь, подумайте, почувствуй­те! (...)

Не мечтание ли се? Не сонное ли нам привидение? Ах, какая истинная печаль! Ах! как известное наше злоключение! Петра Великого нет!... (...)

В конце Слова Феофан является уже не оратором, но человеком и... гражданином...

Так мы думаем об этом славном Слове, становясь и на месте слушателя, и на месте критика... Но за всем тем, без всякого пред­убеждения, со всею искренностью скажем, что ни в нашей, ни в иностранной словесности нет ничего подобного этому единствен­ному приступу, этому неизъяснимо красноречивому выражению горести (...)

В продолжение своего ораторского поприща от 1706 до 1736 г.— в три десятилетия — Феофан воздвиг бессмертный па­мятник русского витийства, русского языка, русского слога. Это огромный, величественный колосс древнего периода нашей словес­ности: изучая его, вы не без удовольствия будете замечать, как время и гений трудятся над отделкою творений своих, и как быстро идет таинственная работа их; увидите, к удивлению вашему, едва ли не в каждом новом Слове новый шаг к совершенству формы, а в последних творениях вы встретите, так сказать, другого Фео­фана. (...)

Печатается по изданию: Якимов В. А. О красно­речии в России до Ломоносова: Сочинение, писаное на сте­пень доктора философского факультета.— Харьков, 1838.— С. 12—15, 17—18, 19—20, 77—78, 108, 117, 129, 130—131, 134, 136.

59 М. В. ЛОМОНОСОВ¹