Об ораторе

(Книга третья) (55 г. до н. э.)

ЧИСТОТА И ЯСНОСТЬ РЕЧИ

10 (37).' (...) Какой способ речи может быть лучше, чем говорить чистым латинским языком, говорить ясно, красиво, всегда в согласии и соответствии с предметом обсуждения?

(38). Впрочем, что касается тех двух качеств, которые я упо­мянул на первом месте, именно чистоты и ясности языка, то никто, полагаю, не ждет от меня обоснования их необходимости. Ведь мы не пытаемся обучить ораторской речи того, кто вообще не умеет говорить, и не можем надеяться, чтобы тот, кто не владеет чистым латинским языком, говорил изящно; тем менее, конечно, чтобы тот, кто не умеет выражаться удобопонятно, стал говорить достойным восхищения образом. Итак, оставим эти качества, приобретаемые легко и совершенно необходимые. Первое усваи­вается при обучении грамоте в детском возрасте, второе имеет своим назначением обеспечить людям понимание друг друга, и при всей своей необходимости — это самое элементарное требо­вание из предъявляемых оратору.

(39). Но всякое умение говорить изящно хотя и вырабаты­вается путем школьного знакомства с литературными памятни­ками, однако много выигрывает от самостоятельного чтения ора­торов и поэтов. Ибо эти древние мастера, не умевшие еще поль­зоваться украшениями речи, почти все говорили прекрасным языком; кто усвоил себе их способ выражения, тот не будет в состоянии даже при желании говорить иначе, как настоящим латинским языком. Однако ему не следует пользоваться теми

¹ Цифра без скобок обозначает порядковый номер главы, цифры в скобках— номер параграфа этой главы.

словами, которые уже вышли из употребления в нашем обиходе, разве только изредка и осторожно, ради украшения, что я укажу ниже. Но, пользуясь употребительными словами, тот, кто усердно и много занимался сочинениями древних, сумеет применять самые избранные из них.

11 (40). При этом для чистоты латинской речи следует поза­ботиться не только о том, чтобы как подбор слов не мог ни с чьей стороны встретить справедливого порицания, так и соблюдение падежей, времен, рода и числа предупреждало извращение смыс­ла, отклонение от обычного словоупотребления или нарушение естественного порядка слов, но необходимо также управлять органами речи, и дыханием, и самым звуком голоса.

(41). Не нравится мне, когда буквы выговариваются с изыс­канным подчеркиванием, также не нравится, когда их произно­шение затемняется излишней небрежностью; не нравится мне, когда слова произносятся слабым, умирающим голосом, не нра­вится также, когда они раздаются с шумом и как бы в припадке тяжелой одышки.

Говоря о голосе, я не касаюсь того, что относится к области худо­жественного исполнения, а только того, что мне представляется как бы неразрывно связанным с самой живой речью. Существуют, с одной стороны, такие недостатки, которых все стараются из­бегать, именно: слабый, женственный звук голоса или как бы не­музыкальный, беззвучный и глухой.

(42). С другой стороны, есть и такой недостаток, которого иные сознательно добиваются: так, некоторым нравится дере­венское, грубое произношение; им кажется, что благодаря такому звучанию их речь произведет впечатление сохраняющей в боль­шей мере оттенок старины.

Что касается меня, то мне нравится такой тон речи и такая тонкость (...), то благозвучие, которое непосредственно исходит из уст, то самое, которое у греков в наибольшей мере свойствен­но жителям Аттики, а в латинском языке — говору нашего го­рода.

12 (44). Поэтому раз есть определенный говор, свойственный римскому народу и его столице, говор, в котором ничто не может оскорбить наш слух, вызвать чувство неудовольствия или упрек, ничто не может звучать на чуждый лад или отзываться чуже­земной речью, то будет следовать ему и учиться избегать не только деревенской грубости, но также и чужеземных особен­ностей.

(45). По крайней мере, когда я слушаю мою тещу Лелию — ведь женщины легче сохраняют нетронутым характер старины, так как, не сталкиваясь с разноречием широкой толпы, всегда остаются верными первым урокам раннего детства,— когда я ее слушаю, мне кажется, что я слышу Плавта или Невия. Самый звук голоса ее так прост и естествен, что, несомненно, в нем нет ничего показного, никакой подражательности; отсюда я заключаю, что так говорил ее отец, так говорили предки: не жестко, не с открытым произношением гласных, не отрывисто, а сжато, ровно, мягко.

13 (48). Итак, оставим в стороне правила чистой латинской речи, которые приобретаются обучением в детстве, развиваются углубленным и сознательным усвоением литературы либо прак­тикой живого языка в обществе и в семье, закрепляются работой над книгами и чтением древних ораторов и поэтов. (...)

ВЫБОР СЛОВ

37 (149). (...) Словами мы пользуемся или такими, которые употребляются в собственном значении и представляют как бы точные наименования понятий, почти одновременно с самими понятиями возникшие, или такими, которые употребляются в пере­носном смысле и становятся, так сказать, на чужое место, или, наконец, такими, которые мы в качестве нововведений создаем сами.

(150). В отношении слов, употребляемых в собственном зна­чении, достойная задача оратора заключается в том, чтобы избе­гать затасканных и приевшихся слов, а пользоваться избранными и яркими, в которых обнаруживаются известная полнота и звуч­ность. Одним словом, в этом разряде слов, употребляемых в собственном значении, должен производиться определенный от­бор, и при этом мерилом его должно служить слуховое впечатление; навык хорошо говорить также играет здесь большую роль.

(151). Поэтому весьма обычные отзывы об ораторах со стороны людей непосвященных, вроде: «у этого хороший подбор слов» или «у такого-то плохой подбор слов», не выводятся на основании каких-либо теоретических соображений, а внушаются известным, как бы врожденным чутьем; при этом невелика еще заслуга избегать промахов (хотя и это большое дело); умение пользоваться словами и большой запас хороших выражений обра­зуют как бы только почву и фундамент красноречия.

(152). А то, что на этом основании строит сам оратор и к чему он прилагает свое искусство,— это нам и предстоит исследовать и выяснить.

42 (170). Превосходство и совершенство оратора, поскольку оно может проявиться в употреблении отдельных слов, сводится к трем возможностям: или к употреблению старинного слова, такого, однако, которое приемлемо для живого языка, или созданного вновь либо путем сложения, либо путем словопроиз­водства (здесь также приходится считаться с требованиями слуха и живой речи), или, наконец, к метафоре, которая придает на­ибольшую яркость и блеск речи, усыпая ее как бы звездами.

Печатается по изданию: Античные теории языка и стиля.— М; Л., 1936.—С. 192—193, 209—210.

Date: 2015-10-18; view: 414; Нарушение авторских прав