Жажда смерти

Полицийский увидел, как машина остановилась на мосту, но не придал этому особого значения. Людям нравилось стоять, склонившись над перилами, особенно поздно вечером, когда движение транспорта замирало и они могли побыть в одиночестве, не опасаясь, что кому‑то из водителей‑шутников захочется попугать их оглушительным гудком. Изящной стальной параболой мост изгибался над глубокой рекой, разделявшей город почти пополам; с середины же моста были прекрасно видны старинные административные и деловые постройки, сгрудившиеся в правой части города, и мукомольные мельницы – в левой. Вдалеке расстилалась ровная полоска горизонта, а над водой туда‑сюда сновали чайки. Мост был самым удобным местом для охотников поглазеть на город. Правда, молодежь предпочитала уединение и потому выбирала стоянки, кинотеатры для автомобилистов или ответвления от основного шоссе вдоль северного берега реки, однако любители созерцать красоты ландшафта частенько останавливались на несколько минут на мосту, после чего продолжали свой путь на другой берег.

И самоубийцам мост пришелся по вкусу. Поначалу полицейский не подумал об этом; по крайней мере человек успел вылезти из машины и медленно двинулся в сторону пешеходной дорожки на краю моста; дойдя до нее, робко опустил руку на перила. Было что‑то необычное в этой одинокой фигуре, в полночный час, застывшей на пустынном мосту, а может, во всем была виновата серая ночная мгла и медленно надвигавшийся на реку туман. Полицейский посмотрел на человека, выругался и прикинул, сможет ли помешать самоубийце.

Он двинулся к человеку по пешеходной дорожке. Решив не кричать и не использовать свой свисток, – нетрудно представить, как может подействовать на того неожиданный звук. В какой‑то момент руки на перилах напряглись и мужчина встал на цыпочки. Полицейский был уже готов закричать и броситься вперед, но человек вдруг снова обмяк – руки ослабили хватку – достал сигарету и закурил. Полицейский понял, что время у него есть. Такие типы не могут обойтись без сигареты даже перед роковым шагом.

Когда между ними оставалось не больше десяти метров, человек обернулся, чуть вздрогнул, а потом покорно опустил голову, Он был лет тридцати пяти, высокий, с длинным узким лицом и глубоко посаженными глазами, запрятанными под нависавшими густыми бровями.

– Прекрасная ночь, – произнес полицейский.

– Да.

– Любуетесь красотами?

– Именно.

– А мне, увидев вас, почему‑то захотелось подойти и поболтать. Иной раз в такую ночь вдруг накатит одиночество, – полицейский похлопал себя по карманам, но так и не нашел сигарет. – Извините, у вас не найдется закурить? Мои кончились.

Человек угостил его сигаретой. Она оказалась с фильтром, а полицейский предпочитал обычные, но жаловаться, естественно, не стал. Он поблагодарил мужчину, прикурил от его зажигалки, снова поблагодарил и встал рядом, положив руки на перила и чуть подавшись вперед, глядя и на протекавшую внизу реку, и на город вдалеке.

– Красивый отсюда вид, – заметил он.

– В самом деле?

– Ну конечно же. Умиротворяющий какой‑то, успокаивающий.

– Мне так не показалось, – проговорил человек. – Я больше думал… да, о том, как человеку обрести покой для самого себя.

– По мне, так лучше всего для этого основательно вкалывать всю жизнь, – заявил полицейский. – Все равно в ней все рано или поздно становится на свои места. Бывает долго ничего не вытанцовывается, а потом, глядишь, само собой образуется.

– Вы и в самом деле в это верите?

– Ну конечно.

– Даже находясь на этой работе?

– Даже на ней, – ответил полицейский. – В жестоком мире мы живем, но разве это новость? Лучшего нам не надо, так, во всяком случае, мне представляется. А на дне реки вы уж точно ничего другого не найдете.

Человек долго молчал, потом кинул сигарету вниз; оба стояли и смотрели, как она высвечивает в темноте тонкую светящуюся полоску, после чего послышался нежный шипящий звук от соприкосновения огня с водой.

– Совсем не слышно, – задумчиво произнес мужчина.

– Да.

– Вот и мы так же, большинство из нас, – он ненадолго умолк, а затем повернулся к полицейскому. – Меня зовут Эдвард Райт. – Полицейский тоже представился. – Мне кажется, я бы не смог решиться на такое. Во всяком случае, не сегодня.

– Да и зачем испытывать судьбу, верно?

– Пожалуй, что так.

– А ведь вы именно это и собирались сделать, правда? Пришли сюда, перегнулись через перила и задумались. Каждому из нас случается подойти к самой черте. На самом деле это не выход, и наверное, многие раскаиваются еще задолго до того как долетят до воды, но уже поздно. Нельзя слишком долго испытывать судьбу, иначе она может взять над тобой верх. Дразнишь, дразнишь ее, а она возьми и победи.

– Пожалуй, вы правы.

– Вас‑то что беспокоит?

– Да нет… ничего особенного.

– К врачу обращались?

– Время от времени.

– А бывает, и они помогают. – Может, по чашечке кофе пропустим?

Мужчина открыл было рот, чтобы что‑то сказать, но потом передумал. Он закурил новую сигарету, выпустил облачко дыма, следя за тем, как ветер разносит его в разные стороны.

– Со мной будет все в порядке, – проговорил он.

– Вы не обманываете себя?

– Пойду домой, отосплюсь. Совсем сон потерял, особенно после того, как жена…

– А! – понимающе кивнул полицейский.

– Она умерла. Никого у меня не было, кроме нее, а теперь и ее нет.

Полицейский положил руку ему на плечо.

– Мистер Райт, когда‑нибудь это пройдет. Вам надо просто продержаться, вот и все. Потерпите, рано или поздно боль утраты утихнет, порой может показаться, что вам такой потери не пережить, и жизнь потеряла всякий смысл.

– Не стоит продолжать, я все понял.

– Вы в самом деле уверены, что не хотите выпить чашку кофе?

– Нет, лучше пойду домой. Извините, что причинил вам беспокойство. Попробую расслабиться. Со мной такого больше не повторится.

Полицейский наблюдал за тем, как его собеседник отъехал, и спрашивал себя, не стоило ли задержать его. Незачем, решил он. С ума можно сойти, если вытаскивать каждого, кому взбредет в голову наложить на себя руки – тем более, что этот лишь подумывал о самоубийстве. Если же следить за всеми, кому могут прийти в голову подобные мысли, то, пожалуй, и рук не хватит.

Полицейский двинулся назад к своему краю моста. Добравшись до поста, он все же посчитал необходимым оставить несколько пометок о данном случае, а потому вынул из кармана блокнот и карандаш и записал имя – Эдвард Райт. А чтобы лучше запомнить внешность человека, добавил: «Густые брови, жена умерла, собирался прыгнуть».

Психиатр погладил заостренную бородку и посмотрел на лежавшего на кушетке пациента. Значение бороды и кушетки, как он не раз заявлял жене, выходило за пределы простого их дружеского наличия, пациенты видели в нем отдельного индивидуума, некую персонификацию целого общественного института. Жена же бороду ненавидела и подозревала, что кушетку он использует исключительно в амурных целях. Впрочем, она была не так уж и неправа, поскольку ему не однажды приходилось занимать это ложе в паре со своей секретаршей‑блондинкой. Он закрыл глаза, восстанавливая в памяти несколько восхитительных эпизодов, участником которых был вместе с Ханной.

Явно нехотя он обратил свой взор на очередного пациента.

– Жизнь уже не в радость, – проговорил мужчина. – Можно сказать, просто влачу существование.

– Все мы живем, проживая день за днем, – невпопад отозвался психиатр.

– Но всегда ли это должно превращаться в пытку?

– Нет.

– Вчера вечером я едва не покончил с собой. Нет, позавчера. Я чуть было не прыгнул в реку с моста Морриси.

– И что же?

– Подошел полицейский. Да в общем‑то я и не собирался прыгать.

– Почему же?

– Не знаю.

Все было, как обычно – так же бесконечно тянулась беседа врача с пациентом. Доктор уже научился слушать, совершенно не вдумываясь, что‑то машинально отвечая, действуя, как и всегда, но даже не вслушиваясь в то, что говорилось ему. «Интересно, – подумал он, – приношу ли я этим людям хоть какую‑то пользу? Может быть, им просто нужно выговориться и не хватает только некоей иллюзии слушателя. А вдруг вся моя профессия есть не что иное как игра в интеллектуальную доверительность. Если бы я был священником, – пронеслась и такая тоскливая мысль, – то в минуты потери или колебания веры мог бы пойти к епископу, а у психиатров нет своих епископов. Единственное, чего недостает этой профессии, это демократической иерархии, а классические религии не могли быть организованы таким образом».

Тем временем ему рассказывали про сновидения. Почти все его пациенты испытывали наслаждение, излагая ему содержимое своих снов, и это одно было источником безграничного отчаяния для психиатра, который не мог припомнить ни одного собственного. Случалось, он убеждал себя, будто все это лишь повальное притворство, что никаких снов вообще не существует. И потому только с академическим интересом выслушивал этот сон, изредка поглядывая на часы и мечтая о том, чтобы поскорее протекли последние пятьдесят минут. Психиатр знал, что увлечение снами свидетельствует о постепенном снижении интереса к жизни, крепнущем желании покончить с ней, пока что сдерживаемом страхом и моральными запретами. Ему было любопытно, как долго его пациент сможет подавлять в себе губительный соблазн. Он приходил сюда уже три недели, и болезненный процесс лишь усугубился.

И вот очередной сон. Психиатр закрыл глаза, вздохнул и почти уже не слушал. Всего пять минут, сказал он себе. Пять минут, этот зануда наконец уйдет, а он попробует уговорить пышную блондинку Ханну проделать вместе с ним кое‑какие физические упражнения. Буквально накануне вечером он вычитал в одной книжке такое…

Доктор посмотрел на человека – в его прикрытых густыми бровями, глубоко посаженных глазах таилось чувство вины и страха.

– Доктор, я хочу, чтобы мне сделали промывание желудка, – проговорил мужчина. – Я пришел по адресу или мне лучше обратиться в больницу?

– А что с вами стряслось?

– Таблетки.

– Какие таблетки? Снотворное?

– Да.

– Какое именно? И сколько вы приняли?

Пациент назвал лекарство. Он выпил двадцать таблеток.

– Десять – уже летальная доза, – встревожился доктор. – И как давно это произошло?

– Полчаса назад. Нет, меньше. Минут двадцать.

– И потом сразу поняли, что пора прекратить валять дурака, да? Насколько я могу судить, вы все еще не уснули. Двадцать минут? Зачем же было так долго ждать?

– Не мог никак решиться? Ну что ж, попытаемся помочь вам.

Само по себе промывание желудка было малоприятной операцией, а последующий анализ содержимого желудка тем более. Да и времени она, как заметил доктор, занимает прилично. К счастью, таблетки еще не успели раствориться и попасть в кровь.

– Вы будете жить, – сказал доктор.

– Спасибо.

– Не стоит благодарности. Мне придется сообщить об этом куда следует.

– Мне бы не хотелось утруждать вас. Я ведь… Я и так нахожусь на учете у психиатра. А это было лишь несчастным случаем, не более того. Не делайте этого, док.

– Двадцать таблеток? – доктор пожал плечами. – Будет лучше, если вы расплатитесь со мной сейчас. Терпеть не могу посылать счета потенциальным самоубийцам. Никогда ни в чем нельзя быть уверенным.

– За эти деньги лучшего вам не найти, – заметил продавец. – Впрочем, если вы не постоите за ценой, то сможете приобрести оружие, обладающее гораздо большей прицельностью и дальностью стрельбы. Это обойдется вам всего на несколько долларов дороже…

– Нет, и это вполне подойдет. И дайте еще коробку патронов.

Продавец выложил коробку на прилавок.

– Может, три коробки?..

– Нет, хватит одной.

– Дело ваше, – сказал продавец. Он извлек из‑под прилавка регистрационный журнал и раскрыл на нужной странице. – Пожалуйста, распишитесь вот здесь. Это чтобы власти штата чувствовали себя спокойнее.

Когда мужчина вернул журнал, продавец проверил роспись.

– А теперь, мистер Райт, мне хотелось бы взглянуть на ваши документы. Достаточно будет водительского удостоверения. – Он взял протянутую ему книжечку, сверил подписи, списал регистрационный номер и удовлетворенно кивнул.

– Спасибо, – проговорил мужчина, получив сдачу. – Большое вам спасибо.

– Спасибо и вам, мистер Райт, – надеюсь, вы славно попользуетесь нашим оружием.

– Это уж точно.

В тот же самый вечер в девять часов Эдвард Райт услышал звонок в дверь. Держа стакан в руке, он спустился вниз, допил коктейль и подошел к выходу. Выглянув наружу, он тотчас узнал посетителя, на мгновение заколебался, потом распахнул дверь.

Гость направил дуло револьвера в живот хозяина.

– Марк…

– Пригласи меня внутрь, – сказал тот. – Здесь холодно.

– Марк, я не пони…

– Ну же!

Уже в гостиной Эдвард Райт понял, глядя в дуло револьвера, что ему суждено умереть.

– Ты убил ее, Эд, – проговорил Марк. – Она хотела развестись с тобой, а ты этого не мог вынести, не так ли? Я попросил ее уехать со мной и забыть про все, забыть тебя, но она не послушалась меня, и ты убил ее.

– Ты с ума сошел!

– Ты неплохо обтяпал это дельце, так ведь? Ловко инсценировал несчастный случай. Интересно, как же на самом деле ты все это проделал?

– Я ударил ее.

– Ударил и убил? Просто так?

Райт сглотнул слюну. Он посмотрел на револьвер, потом на Марка.

– Я ударил ее несколько раз. Да, несколько раз. А потом спустил вниз по лестнице в подвал. Но ты не сможешь пойти в полицию, и тебе это прекрасно известно. Они ничего не докажут и не поверят тебе.

– Мы не пойдем в полицию, – сказал Марк. – Я с самого начала не собирался идти к ним. Им ни за что не догадаться о причинах убийства. Я мог бы подсказать им, но промолчал. А теперь, Эдвард, сядь за письменный стол. Сейчас же! Вот, правильно. Возьми лист бумаги и ручку. Делай, как я сказал, тебе же лучше будет. Я хочу, чтобы ты написал письмо.

– Но ты не можешь…

– Пиши! Я не могу долго выносить этого. На сей раз я уже не промахнусь. Не забудь поставить свою подпись.

– Я этого не сделаю.

– Сделаешь, Эдвард, – Марк прижал дуло револьвера к подрагивающему затылку собеседника.

– Ты не сможешь, – проговорил Райт.

– Смогу.

– Марк, тебя повесят. Тебе не удастся выйти сухим из воды.

– Какое отношение я имею к самоубийству, Эдвард?

– Никто не поверит в то, что я совершил самоубийство. Даже с предсмертной запиской.

– Ты только напиши ее, Эдвард. Потом я дам тебе револьвер и оставлю наедине с твоей совестью. Я точно знаю, что ты сделаешь.

– Ты…

– Я не хочу убивать тебя, Эдвард. Мне только хочется, чтобы ты написал записку – для моего спокойствия. Потом я оставлю тебя здесь.

Райт не особенно поверил Марку, но ощущая затылком дуло револьвера, понимал, что выбора у него не было. Он написал то, что требовалось, и поставил свою подпись.

– Повернись, Эдвард.

Райт повернулся и изумленно воззрился на гостя. Тот совершенно преобразился. – Искусственные густые брови, парик, глубоко запавшие глаза…

– Эдвард, как по‑твоему, на кого я сейчас похож?

– Не знаю.

– Я похож на тебя, Эдвард. Разумеется, не полностью. Едва ли наше сходство обманет людей, которые хорошо знают тебя. Мы оба примерно одного и того же роста и комплекции. Если добавить пару наклеек, брови, волосы, чуть подправить гримом глаза – как может быть заинтересован в этом человек, который выдает себя за Эдварда Райта, и имеет его документы? Ведь он сделал все, чтобы походить на тебя, Эдвард.

– Ты что, выдавал себя за меня?

– Да, Эдвард.

– Но зачем?

– Чтобы придумать тебе характер, – ответил Марк. – Ты только что утверждал, что не принадлежишь к типу самоубийц и никто не поверит, что ты мог наложить на себя руки. А между тем, Эдвард, ты удивился бы тому, что проделал совсем недавно. Найдется полицейский, который убедил тебя не прыгать в воду с моста Морриси. Обнаружится и психиатр, который лечил тебя от глубокой депрессии вкупе с некоторыми классическими сновидениями и фантазиями. И наконец, нетрудно отыскать и доктора, который не далее как сегодня днем промыл тебе желудок.

Он ткнул дулом револьвера в живот Эдварда.

– Промыл мой…

– Да, твой желудок. Весьма неприятная процедура, Эдвард. Теперь‑то ты представляешь, что мне пришлось вытерпеть из‑за тебя? Сплошная пытка. Знаешь, я даже опасался, что парик может слететь во время всех этих процедур, но оказалось, что эти новые резинки держат как надо. В инструкции указано, что «вы можете носить парик, даже когда купаетесь в реке или в душе». – Он почесал пальцем одну из своих фальшивых бровей. – Видишь, как держится?

Эдвард ничего не сказал.

– А ведь ты все это проделал, Эдвард. Странно, что ты не можешь ничего припомнить. Кстати, не расскажешь, как покупал этот револьвер? – я…

– У тебя это должно быть свежо в памяти. Не более часа назад ты зашел в магазин и купил револьвер, а впридачу к нему коробку патронов. Даже расписался за покупку. И водительское удостоверение пришлось предъявить.

– Откуда у тебя мое водительское удостоверение?

– Я подделал его, – Марк хохотнул. – Полицейского, конечно, оно бы не убедило, но я и не показывал его полицейским. А на продавца подействовало как надо. Он аккуратно переписал его номер Так что, Эдвард, именно ты купил револьвер. – Гость провел пальцами по парику. – А разве не похож на настоящий? Если когда‑нибудь облысею, обязательно куплю себе такой, же. – Он рассмеялся. Эдвард, всю последнюю неделю ты вел себя как самый отчаянный самоубийца. Ты только прикинь, какие люди готовы подтвердить это.

– А мои друзья? Люди в офисе?

– И они помогут мне. После того как человек совершает самоубийство, его друзья сразу же начинают припоминать, как странно он вел себя в последнее время. Всем хочется внести свою лепту, ты же сам знаешь. А ты действительно был потрясен ее смертью. Пришлось сыграть и эту роль, не так ли? О, Эдвард, тебе не стоило убивать ее. Я люблю ее. Тебе надо было отпустить ее, Эдвард.

Райт покрылся испариной.

– Ты сказал, что не собираешься убивать меня. Сказал, что оставишь меня наедине с револьвером…

– Не верь всему, что слышишь, – усмехнулся Марк и очень быстро, очень проворно вставил револьверное дуло в рот Райта и нажал на спусковой крючок После этого вытер с оружия собственные отпечатки и приложил к нему ладонь самого Райта, потом оставил на столе предсмертную записку, засунул в бумажник Райта и визитную карточку психиатра, воткнул в карман его пиджака квитанцию из оружейного магазина.

– Тебе не надо было убивать ее, – проговорил он, обращаясь к трупу Райта. После этого слегка улыбнулся и вышел через заднюю дверь – в черную ночь.

Перевод: Вяч. Акимов