Глава 3. Адгемар Кагетский был благостен и благообразен

Адгемар Кагетский был благостен и благообразен. Багряные, отделанные белым мехом одежды ниспадали до земли, оставляя открытыми лишь носки сафьяновых сапог, мерцали жемчуга и гранаты, украшавшие кованый пояс, тускло сияло старое золото. Казар величаво нес увенчанную сединами голову и милостиво улыбался. Светило солнце, щебетали птицы, обширная терраса, засаженная розами разных сортов, казалась кусочком Рассветных Садов, чудом перенесенным на землю, но Адгемар назначал аудиенции среди роз отнюдь не потому, что те были прекрасны. Здесь, на открытом, пронизанном светом пространстве, подслушать беседующих могли разве что пчелы и ласточки.

– Я рад видеть посла и друга моего возлюбленного брата Альдо Ракана. – Голос Адгемара, низкий, проникновенный, сделал бы честь любому служителю любого бога. Воистину Адгемар Кагетский был красив и доброжелателен, слишком доброжелателен, чтоб ему стоило верить, да ему никто и не верил! Редко кому фамильный герб подходил так, как Белому Лису, разве что Ворону Рокэ, и, выбирая меж этими двумя, Робер Эпинэ выбрал бы Алву, как бы зол и циничен тот ни был. Алва был врагом и не скрывал этого. Кагетский казар считался союзником и единоверцем, но чего он добивался на самом деле, знал только Леворукий со своими кошками.

– Я счастлив приветствовать Ваше Королевское Величество, – медленно произнес Эпинэ и не ошибся. Адгемар с готовностью принял предложенный титул. Перед своими подданными Белый Лис был кагетом из кагетов, но в письмах иноземным монархам называл себя королем. Талигом и гайи Адгемар владел отменно, неудивительно, что он решил обойтись без толмача. Иноходец сам не знал, радоваться ему, что его удостоили беседы наедине, или нет. Лис считался непревзойденным мастером ловушек, а доказать что‑то, не имея свидетелей, трудно. Как и опровергнуть.

– Как вы нашли Кагету, мой молодой друг? – Холеная рука ласково коснулась роскошной оранжевой розы, на которой еще блестели капли росы.

Как он нашел Кагету? Чудовищной. В Талиге, Бергмарке, Агарии жили по‑всякому, но такой пропасти между глупой роскошью и кромешной нищетой Эпинэ не видел. Жалкие крестьяне и чванные казароны, бесконечные казароны… Казароны в золоте, казароны в серебре, казароны в овчинах, казароны в лохмотьях. Тощие овцы и раскормленные лошади, голодные псы и сытые тараканы, горы еды и сморщенные лица нищих, розы, объедки, удушающая жара и не менее удушающее гостеприимство. Пыль, запах горелого жира, усы, сабли, шум и желание убраться отсюда поскорее и подальше.

– Ваше Величество, Кагета прекрасна.

– Значит, вы ее плохо рассмотрели. Это безумная страна, но у нее великое будущее. Вы удивлены, мой друг, но чем? Тем, что я назвал Кагету безумной, или тем, что заговорил о ее величии?

Так… Старик Варзов говорил – если не знаешь, что врать, говори правду, а может, это говорил не маршал Запада, а кто‑то другой, но это единственный выход.

– Я удивлен и первым, и вторым.

– И еще тем, что я столь откровенен с тем, кого вижу впервые, – Адгемар величаво опустился на мраморную скамью и жестом указал Роберу на место рядом, – но я знаю, с кем говорю. Вы не доверяете гоганам, я тоже. Вас ко мне направили гоганы, значит, вы не должны верить мне, а я – вам. Меня это не устраивает – я знаю репутацию Эпинэ, вы никогда не сделаете того, что считаете недостойным, не правда ли?

– Именно так, Ваше Величество.

Адгемар не учел одного – Робер Эпинэ верил гоганам, те и впрямь намеревались добыть Альдо трон за никому не нужное первородство. Свою клятву правнуки Кабиоховы сдержат, вернее, попробуют сдержать, но по силам ли им такой противник, как Дорак?

– Эпинэ – Люди Чести, и поэтому я открываю карты. Кагета – задворки Золотых земель, – раздельно произнес Белый Лис, глядя в глаза талигойцу. – Раньше это было нашей удачей – ни Талиг, ни Гайифа в пору своего расцвета не стали нас завоевывать, сейчас это наша беда. У нас много бед, но главная – это казароны, которые морят крестьян, как крестьяне овец, и крестьяне, которые только блеют.

Я держу в узде казаронскую стаю и кормлю крестьянское стадо, но это не выход. Да, у меня есть бирисские овчарки, но если дать им волю, они возомнят, что они – волки и их дело резать овец, а не слушать пастуха. И тут приходят гоганы и приносят золото за то, что мои псы будут грызть чужих баранов. Мне это выгодно – и я соглашаюсь. Кагета никогда не станет великой сама по себе – не то местоположение и не тот народ, но, если потрудиться, величие можно собрать из кусочков. Гоганы велики золотом – я беру у них золото. Повелители Молний велики честью, я заключаю с ними союз в надежде на победы Раканов. Кстати, дорогой посол, почему гоганы платят за Раканов?

– Ваше Величество… Если они не сказали это сами, я не имею права.

– Мне они ничего не говорили, но я ЗНАЮ, что они сказали вам. Первородство первородством, но дети Гоха хотят получить нечто более ощутимое. – Адгемар, улыбаясь, положил красивую руку на плечо Роберу, и Иноходец едва удержался от того, чтоб ее сбросить.

– Я не уполномочен об этом говорить, Ваше Величество.

– Тогда будете слушать. Когда вы убьете зверя и станете делить шкуру, вспомните наш разговор. А заодно и то, что некоторых зверей убивают не из‑за шкур и даже не из‑за клыков, а из‑за маленькой, незаметной железы, которая сто́ит дороже десятка шкур.

Многоречивые разговоры ни о чем претили Иноходцу, он тонул в них, как в болоте, а Белый Лис медленно расправлял складки на одежде, ласково глядя на собеседника, и говорил о гоганах, казаронах, холтийцах, розах, конях, красавицах. Робер вздохнул и проводил взглядом чиркнувшую над самой землей ласточку. Адгемар годился талигойцу в отцы, но отец и братья сложили голову в талигойских болотах, пытаясь остановить армию Ворона, а самого Робера жизнь зашвырнула в это пропитанное розами и ядом место.

– Скоро будет гроза, друг Эпинэ. – От глаз кагета не укрылся взгляд гостя, брошенный на вилохвостую летунью. – Сильная гроза, а молнии имеют обыкновение бить в самые высокие башни. Не стоит искать в них укрытия, но мы, кажется, говорили о первородстве? Знакомы ли вы с гоганской ересью?

– Нет, – соврал Робер и сам удивился тому, как легко у него это вышло, – зачем мне?

– Хотя бы затем, чтобы знать, что тех, кого мы зовем демонами, некогда обитавшие в Сагранне яги звали Вечными, а наши друзья гоганы величают детьми Кабиоховыми. Демоны или не демоны, но они в свое время отдали власть над Кэртианой Раканам по праву первородства. Нет первородства – нет и власти, подумайте об этом.

– Ваше Величество, – на этот раз Иноходец не лгал, он и впрямь ничего не понимал, – власти и так нет. Первородство – пустой звук.

– Гоган расстанется с золотым, лишь зная, что получит десять. Не продешевите, когда станете делить шкуру… Хотите узнать, зачем я вас предупреждаю? Хотите, я же вижу! Так вот, дорогой друг, я считаю опасным, когда кто‑то получает все, что хочет. Кроме того, – рука Адгемара сжалась в кулак так, что лунки вокруг ногтей побелели, – пока первородство в руках Раканов, оно бесполезно, но и безвредно.

Когда разные народы на разных концах земли рассказывают одни и те же сказки, это значит одно – что‑то было. Или, в нашем случае, кто‑то был. Кто‑то, воздвигший Кольца Гальтары и четыре странные башни. Кто‑то, избравший предков Раканов и одаривший их чем‑то, превратившим смертных в полубогов. Сейчас этот подарок исчез, и не нужно его искать, у нас и так все возможности сыграть свою игру. Давайте об этом и поговорим.

– Ваше Величество, я весь внимание.

– Нет, герцог, говорить будете вы. Вы же посол.

– Прошу меня простить, но я не герцог.

– Это вопрос нескольких лет. Или месяцев. Или недель. Ваш дед стар, и вы – единственный законный наследник рода Эпинэ и будущий Повелитель Молний. Кстати, молодой человек, вы еще не связали себя словом и браслетом с какой‑нибудь красавицей?

– Нет, Ваше Величество.

Словом и кольцом он не связал себя ни с кем, а о сердце его никто не спрашивает.

– Моя младшая дочь очень красива и прекрасно знает талиг и гайи.

– Ваше Величество…

– Вам этот разговор может показаться преждевременным, но лучше преждевременный разговор, чем запоздавший. Если лучший друг и сподвижник нового короля вступит в брак с дочерью монарха, и если он при этом знатнейший вельможа, король может подарить молодым разоренные войной провинции, сделав Повелителей Молний суверенными герцогами. Эпинэ граничит с Варастой, не правда ли?

Так вот в чем дело! Альдо, если он, разумеется, победит, будет слишком большим куском для кагетского казарона, а Первый маршал Талигойи и Повелитель Молний – в самый раз. Смешно, но ему это тоже подходит. Мэллит любит другого, а родовитую жену будущему герцогу так и так навяжут, причем скоро. Договор с Адгемаром – это отсрочка, еще вопрос, когда Альдо победит, если вообще победит.

– Ваше Величество, но согласится ли… – Леворукий, как же называется дочь казара, не каза же! – Согласится ли принцесса?

– Когда вы вернетесь, в вашу честь будет дан малый пир. Вы увидите мою дочь Этери, она увидит вас.

– Я буду счастлив, Ваше Величество, но откуда и когда я должен вернуться?

– Видимо, к осени, когда пребывание в горах перестанет быть приятным. К этому времени я и моя дочь вернемся из Агариса. Я надеюсь на церемонии избрания Эсперадора лично заверить юного Альдо в своем дружеском расположении и поблагодарить Его Высочество за радость, которую он мне доставил, направив для переговоров истинного Человека Чести

– Благодарю, Ваше Величество.

– Я никогда не скрываю своих чувств, – заверил Лис, – но я начал рассказывать о Сагранне. Как вы знаете, в Варасту из Кагеты можно пройти четырьмя дорогами. Одна ведет через Барсово ущелье. Двести лет назад его перекрыли стеной, превратив в неприступную крепость. Я держу в Барсовых Вратах смешанный гарнизон, куда бо́льший, чем требуется для охраны цитадели. Мне это представляется разумным, талигойская армия, насколько мне известно, тоже разделена на части, размещенные в нескольких провинциях.

– Да, – признал Эпинэ, – это так.

– Северная военная мысль опережает южную, но когда‑нибудь армия Кагеты станет одной из лучших в Золотых землях. Пока, к сожалению, наши воины не понимают, что свои обязанности следует исполнять и в мирное время, – казар тонко улыбнулся. – Люди устают от безделья. Кагеты пируют и охотятся, но бириссцы развлекаются иначе, и уследить за ними очень трудно. Бириссцы – хорошие воины, но у них нет того понятия о дисциплине, к которому привыкли в регулярных войсках. Возможно, они тайно переходят через горы. Возможно, они выказывают там друг перед другом свою удаль. Я ничего не знаю об этом и не могу знать, но я говорил о другом. Барсовы Врата – удивительная крепость. Лишь одна стена в ней сложена людьми, остальное создали духи гор.

– Я с удовольствием воспользуюсь разрешением Вашего Величества посмотреть цитадель.

– Разрешением? – Черные брови казара поднялись вверх. – Зачем вам разрешение? Вы просто путешествуете, герцог. Путешествуете, знакомитесь с обычаями, охотитесь, пируете. Саграннские казароны обязательно пригласят посмотреть Барсовы Врата, соглашайтесь и ни о чем не думайте – война вас нагонит.

Клемент радостно посеменил навстречу хозяину, но на полдороге остановился, встал на задние лапы, словно принюхиваясь, сжался в комок и… ощерился. Робер удивленно посмотрел на любимца – Его Крысейшество был вне себя. Эпинэ с недоумением повернулся к Каллиолю.

– Что с ним?

– Кто знает, – развел руками гоган, – из дворца приносят странные запахи, странные вещи и странные мысли. Когда хозяин покидает дом, а его собака воет, это не к добру, и лучше вернуться. Когда хозяин возвращается, а его собака воет и пятится в свою конуру, ему не нужно переступать родной порог, чтоб не внести в дом несчастье.

– Ты думаешь, со мной не все в порядке?

– С тобой. Или с твоей крысой. Или с нашим миром.

– С миром точно не в порядке, – буркнул Робер, – иначе что я делаю в этой лисьей норе?

– Блистательный не рад встрече с великим казаром? – странным голосом осведомился Каллиоль.

– Ты опять? – вскинулся Иноходец. – Еще слово и убью.

– Нет, – гоган засмеялся, как показалось Эпинэ – с облегчением, – с тобой все в порядке. С Клементом – тоже. Остается наш мир и то, что ты мог принести из дворца.

– Адгемар мне ничего не дарил. Собирается, правда, но потом, после войны.

– Есть люди, чьи дары нужно принимать с поклоном и немедля жертвовать на храм или отсылать врагам, – покачал головой Каллиоль, – но сына моего отца пугает то, что ты не принес ничего и принес зло. Я прошу тебя, встань у огня.

Робер повиновался – гоган был встревожен, Клемент разъярен, да и ему самому было неуютно. Каллиоль четырежды воздел руки, пробормотав что‑то на все еще непонятном, но уже привычном языке, и, подойдя к Роберу, начал расстегивать ему пояс.

– С ума сошел? – с некоторой оторопью произнес Эпинэ.

– Ты не смотришь по сторонам и не считаешь червей, которых давят твои сапоги, – чтобы ответить, гоган прервал свои манипуляции, – тебе могли что‑то подложить в одежду.

– Я и сам могу раздеться.

– Нет, ты слишком быстр. Если в твою одежду воткнули иглу, ты можешь уколоться. Не мешай мне.

В последний раз Робера раздевали, когда он был ранен. Он смутно помнил заросшие, грязные лица, отрывистые слова, из которых в память врезалось лишь «не жилец, а сапоги крепкие», привкус крови во рту. Потом он потерял сознание и пришел в себя на заваленной соломой телеге. Сапоги с него и вправду сняли, потом он случайно встретил мародера, все еще щеголявшего в его обуви, но ничего не сказал. Ту войну они проиграли, но сами. Эту, если и выиграют, то с чужой помощью, и чем это обернется? Если после одного‑единственного разговора с Адгемаром его не узнал Клемент, что будет после победы?

Каллиоль осторожно потянул сапог, и Робер, опершись о стену, поднял ногу. Клемент перебрался на край стола, настороженно наблюдая за манипуляциями гогана. Все вместе было глупо, унизительно и страшно.

Переводчик стащил второй сапог, панталоны, рубаху. Эпинэ с сомнением посмотрел на кучу одежды на полу.

– Подойди к Клементу, – велел гоган.

Робер подошел. Каменный кагетский пол холодил босые ноги, но по здешней жаре это было даже приятно. Его Крысейшество с сомнениями потянул носом, потом решился и полез по руке на плечо, царапая коготками обнаженную кожу.

– То, что ты принес, не затронуло тебя, – заключил Каллиоль.

Не дожидаясь следующего совета, Эпинэ подошел к вороху одежды. Крыс остервенело зашипел, вцепившись в хозяйское плечо.

– Оно все еще там, – тихо сказал гоган. – Тебе следует одеться, а когда погаснут огни, сын моего отца вынесет твои вещи и утопит в быстрой воде. Есть ли у тебя одежда, похожая на эту?

– Да, – кивнул талигоец.

– Надень. Не надо, чтобы чужие догадались, что мы нашли их подарок.

– У меня есть второй камзол и дюжина рубашек, но у меня нет второй шпаги, – Робер потянулся к перевязи с ножнами, но гоган его опередил, выхватив оружие и положив на скамью. Эпинэ со смешком, хотя по спине бегали мурашки, поднес крыса к перевязи, которая Его Крысейшество никоим образом не взволновала. Затем Эпинэ спас сапоги, перчатки и нижнее белье, но рубашка, панталоны и камзол, с точки зрения Клемента, были исполнены скверны.

– Теперь ты видишь, что каждый наш поступок приближает нас к гибели или спасению. – Каллиоль казался взволнованным. – Ты спас Клемента, теперь он хранит тебя.

– А может, дело в том, что от меня пахло лисицей? – Шутка вышла глупой, но уж больно не хотелось верить во всякую потустороннюю муть. Адгемар – хитрый плут, который думает лишь о своей выгоде и берет деньги у гоганов, но не колдун. Колдунов вообще не бывает, а если и бывают, они заняты своими делами. Занятное он, наверное, представляет зрелище – в одном белье и сапогах, но вооруженный до зубов.

Каллиоль осторожно, словно имел дело со спящей змеей, собрал отвергнутые крысом вещи и увязал в узел.

– Сын моего отца вернется с рассветом.

– Подожди, – окликнул гогана Робер, – один Леворукий знает, что с нами будет, но уж наедине нам точно скоро не остаться. Я хочу тебя спросить, ты ведь делаешь не то, для чего тебя ко мне приставили и ваши, и кагеты. Почему?

– Я не делаю ничего, что не велит мне закон Кабиохов, – покачал головой Каллиоль.

– Но ваши старейшины…

– Нет старейшины превыше совести. Те, кто послал сына моего отца к тебе, повелели хранить тебя, и я исполняю это. Я всего лишь не расскажу достославным того, чего не расскажу. Разве ты сам живешь иначе, хоть и зовешь Создавшего Сущее иным именем?

А ведь рыжий прав. Только мы решаем, подлость совершили или подвиг, только мы и никто иной! Молва может приговорить героя и вознести мерзавца, такое есть, было и будет, но осудить может только совесть, а совесть требует остановить войну, пока не поздно, послать Адгемара к Чужому и вернуться. Совесть требует одного, здравый смысл и данное слово – другого.

– Ты мне не ответил.

– Я ответил, но ты хочешь продолжить разговор и не знаешь, как. Тогда тебя спрошу я. Что связало тебя с моим народом? Это не деньги, не корысть, не служба своему сюзерену, но что?

Эпинэ опустился на застеленную золотистыми шкурами постель.

– Каллиоль, что будет, если гоганни полюбит не гогана, а он гоганни? Их ждет смерть?

– Ты говоришь о себе, о своем друге или просто исполнен любопытства?

О себе, о своем друге и о лучшей девушке под этими небесами. Но сейчас он солжет, потому что жизнь Мэллит он не доверит ни Каллиолю, ни самому Создателю. Свою – пожалуйста, а ее – никогда!

– О себе. Я люблю дочь торговца Жаймиоля. Ее зовут Мэллит.

– Мэллит… Это имя означает «избранная в жертву». Оно редко приносит счастье… – гоган задумался, – о правнуках Кабиоховых знают мало и говорят много. Мы так хотели, и так стало. Названная Мэллит любит тебя?

Нет, не любит. Она любит Альдо, ради него она нарушает все запреты, разгуливает по Агарису этими их клятыми Ночами Луны, лжет своему отцу и своему богу. Он тоже солжет.

– Не знаю. Я видел ее только раз. Мы не говорили.

– Тогда ты любишь не ее, а ее лицо и свой сон. Мой совет – забудь.

Он бы забыл, если б мог. Хотя, нет, не забыл бы!

– Ты мне не ответил. Гоганни, полюбившую инородца, ждет смерть?

– Кто знает… Я не помню, чтоб где‑то когда‑то подобное бывало с гоганни. Гоганы никогда к себе не приводили чужих женщин, но, случалось, уходили из общины. Для детей Гоховых они умирали, для прочих – жили и имели потомство. Одежду и цвет волос легко изменить. Я не слышал, чтоб ушедших преследовали, если они просто оставляли свой народ, не украв, не убив, не овладев тайным знанием. Среди соратников Франциска Оллара было трое гоганов, их потомки стали талигойскими дворянами, им никто не мешал. Если Мэллит готова умереть для семьи и родиться для тебя, ей вряд ли грозит большее, чем смена имени, но как ты увидел ее?

– Ты знаешь, почему я здесь?

– Да.

– Я сопровождал Альдо Ракана на встречу с вашими старейшинами. Когда он согласился на ваши условия, клятву скрепили по вашему обряду и привели девушку… Мэллит.

– Она стала Залогом? – Голос Каллиоля дрогнул.

– Кажется, Енниоль назвал ее именно так

– Забудь о ней! – Таким своего переводчика Эпинэ еще не видел. – Забудь! Ставшая Залогом перестает быть женщиной, она – аркан, щит и копье для того, кто связан с ней. Ее девственность в глазах правнуков Кабиоховых дороже всего золота мира. Поднять глаза на ставшую Залогом – это больше, чем осудить себя на смерть.

– Закатные твари, да что ж вы с ней сделали?! За что?!

– Она – избранная в жертву, – тихо сказал гоган, – смирись с этим. Она не будет принадлежать ни одному мужчине. Этого не изменить и не исправить.

– Это несправедливо!

– Несправедливо, – согласился Каллиоль, – по отношению к ней. И к тебе, раз ты ее любишь и никогда не обретешь, но что значит несправедливость к двоим в сравнении с обретением нашим народом права первородства? Прости, сыну моего отца нужно идти. Я вернусь, освободившись от того, что ты принес, и мы найдем время договорить.

Робер согласно кивнул. Ему нужно собраться с силами, чтобы вытащить из Каллиоля все, что тот знает. Что такое этот проклятый Залог? Вдруг Мэллит вовсе не любит Альдо, а привязана к нему с помощью магии и ее можно освободить? Выход должен быть!

– Выход должен быть, а, Ваше Крысейшество? – Эпинэ тронул пальцем кончик любопытного розового носа. Клемент чихнул и принялся чистить усы. После того, как омерзительные предметы унесли, он чувствовал себя превосходно. Жаль, что крысы не разговаривают.

Эпинэ, не снимая сапог, бросился на кровать и прикрыл глаза. Часа два у него есть, потом вернется Каллиоль… Один Леворукий знает, где их застанет следующая ночь, а он должен узнать все, даже самое плохое.

Крыс нужно кормить, кормить нужно всех, иначе они сживут со свету. Клемент требовал еды и был прав. Робер Эпинэ отцепил от себя верещавшего приятеля и оглядел залитую ярким утренним светом спальню. Ничего съедобного – свечи, и те не сальные, а восковые. Значит, надо спускаться вниз, там ждут горы еды и моря выпивки. Иноходец подмигнул крысу, но настроение у него было не очень хорошим. Робер был собой недоволен – он уснул и продрых до утра, а Каллиоль не стал его будить. Зря. Их разговор был куда важнее нескольких часов сна.

Талигоец повертел головой в поисках одежды, вспомнил, что притащил из дворца какую‑то гадость, и камзол и панталоны пришлось выкинуть. Толмач советовал одеться так, чтоб смена костюма не бросалась в глаза. Внизу слуги, много слуг, среди них наверняка есть шпион и даже не один, мерзость какая! Голова болела, хотя вчера он и не думал пить. Не беда, выпьет сегодня, прямо сейчас. Кагетские вина, хоть и уступают кэналлийским, очень неплохи. Иноходец вытащил из агарисского сундука пахнущую лавандой одежду, надел, посадил на плечо Клемента и вышел из спальни.

Предчувствия его не обманули – слуг и еды было даже больше, чем он опасался. В довершение всего у стола сидел худой как жердь кагет в фиолетовой, отделанной голубым одежде и с жесткими, навощенными по здешнему обычаю, усами. Если Клемента одеть в лиловый бархат, будет не хуже.

– Я привэтствую посла благароднога Альдо Ракана, – прогудел кагет с заметным акцентом, – я счастлив пригласить его в Сагранну. Мое имя чисто, как мая сабля. Я казарон Рубаз‑ло‑Рединур из рода Вабимкатай.

– Я приветствую благородного казарона, – повторить первый раз услышанное имечко Робер не рискнул, – и я счастлив, что наши кони пойдут рядом.

Счастлив он, как же! Свалившийся на голову придурок неплохо знает талиг, значит, говорить с Каллиолем станет трудно. Правда, нос у этого красавца в тон одежде. Пьяница? Сейчас и проверим. Как хозяин, он должен пригласить фиолетового за стол. С другой стороны, сам он – гость казара, так что приглашать должны его. И вообще где Каллиоль? Клемента подобные вопросы не занимали – увидев ломящийся от снеди стол, Его Крысейшество покинул Робера и устремился к блюду с плоскими сладкими хлебцами.

– Какой звэр, – расплылся в улыбке фиолетовый, – мы будем друзьямы!

Клементу было не до дружбы, он хотел кушать и кушал, но опасным ему новый человек не показался. И то хорошо! Эпинэ оглянулся на толпящихся слуг и повернулся к казарону.

– Благородный друг, давайте присоединимся к моему питомцу.

Вышло не совсем по‑посольски, но кагет с готовностью взялся за дело. Правда, к вящему удивлению Робера, потянулся не к вину, а к каким‑то ядовито‑зеленым штукам.

– Выпьете?

– Нэ пью вина, – отрезал лиловый нос, – вино дэлает мужчину глупцом, а жэнщину – шлюхой.

– Вы хорошо знаете талиг.

– Хорошо. Я жил в Олларии. Хароший город, красивые жэнщины, – кагет отправил в пасть сразу несколько кусков. Клемент за столом, вернее, на столе, вел себя намного деликатнее. Крыс ловко подхватывал хлебец, отбегал на безопасное, с его точки зрения, расстояние, присаживался на задние лапы и, держа добычу передними, быстро и аккуратно сгрызал ее до основания и только после этого бежал за следующим куском. Казарон же набивал рот так, что не мог произнести ни слова. Выждав, пока сотрапезник покончит с очередной порцией, Эпинэ, как мог вежливо, произнес:

– К сожалению, я не расслышал имени своего нового друга, а мой переводчик отлучился.

– Ваш пэрэводчик был гоган? Так? – Кагет кивнул слуге, и тот навалил на огромную тарель мясных катышей и полил чем‑то белым.

– Да.

– Он утонул.

– Как утонул?!

– В рэке. Упал и, – казарон, чтобы развести руками, даже отложил ложку, – и утонул. Глупо…

Каллиоль мертв. Случайность? Или его столкнули. Кто? Свои, потому что он слишком сошелся с чужаком, или кагеты? А может, люди Дорака? Глупо думать, что тут их нет, но чем им помешал толмач? Если б его похитили, еще можно было б понять, но убийство!

– Ты нэ волнуйся, – расплылся в улыбке Лиловый Нос. На его усах белели капли соуса, – рыжий тэбэ болше нэ нужен. Я так и так должэн вести тебя в Сагранну. Бириссцы гоганов к сэбэ не пускают. Они гордые. Мы покажэм тэбэ такую охоту…

Зачем ему охота? Зачем вообще это все? Что случилось с Каллиолем? И ведь не пойдешь и не спросишь. Он даже проститься с покойным не может, потому что для посла толмач – предмет обихода. Если начать волноваться, кагеты насторожатся. А может, сказать, что у него что‑то пропало? Нет, так еще хуже. Пойдут расспросы, а он врать не горазд.

Каллиоля убили – в этом Иноходец не сомневался, убили тогда, когда Эпинэ дрых, и ему даже кошмар не приснился. И еще говорят, что бывают какие‑то предчувствия, видения. Глупости все это!

Клемент нажрался по самое не могу, отполз от все еще внушительной горки хлебцев, враскорячку добрался до хозяина и взгромоздился тому на плечо. Кагет все еще ел, а вот Роберу расхотелось. Выпить, что ли, за помин души новопреставленного, хотя Леворукий знает этих гоганов, как у них там положено.

– Ты ешь, – с заботливостью оставшейся в Агарисе Матильды провозгласил казарон, – нам далэко ехать. Ты про Сагранну знаешь?

– Мало.

Он и впрямь знал мало, к тому же ему не хотелось говорить. Пусть этот Как‑его‑там болтает, а он будет слушать и запоминать, потому что думать сейчас выше его сил.

– Ми поедем в Барсовы Врата, – возвестил, облизывая пальцы, казарон, – это лучшая крэпость со стороны Талига.

– Я рад, сударь, что увижу Барсово ущелье.

– Это красыво, – разулыбался кагет, – так красыво! Справа – горы, слэва – горы, посэредине дорога. Хорошая, торговая, четыре повозки в ряд пройдут. Только пройдут, если мы захотим.

Да уж… Стена с воротами, на стене пушки, гайифские, разумеется. Любопытно, чем это Адгемар угодил гайифскому императору, что тот прислал ему пушки вместе с пушкарями. Или наемники? Гайифцы задаром в такой дыре сидеть не станут.

Бириссцы могут сколь душе угодно трясти своими сединами, и для эсператистов и для олларианцев они – дикари. Даже для кагетов, просто подданные Адгемара не шибко любят воевать – злости в них мало. Ума, впрочем, тоже. Весь ум казару достался.