Глава тринадцатая. Вечерние часы пик подходили к концу, но добираться до Сильвии пришлось довольно долго

Вечерние часы пик подходили к концу, но добираться до Сильвии пришлось довольно долго. Когда он вошел в дом, она сидела за столом в гостиной, одетая в выцветшие голубые джинсы и футболку, и просматривала школьные сочинения. Один из курсов, которые она вела в одиннадцатых классах, назывался «Лос‑Анджелес в литературе». Сильвия всегда говорила, что строит свой курс так, чтобы учащимся захотелось получше узнать свой город: ведь большинство из них приехали сюда из других мест и даже из других стран. Однажды она сказала Босху, что в одном из ее классов школьники говорят на одиннадцати языках.

Положив руку на плечо Сильвии, Босх наклонился, чтобы ее поцеловать. Оказывается, Сильвия просматривала сочинения по книге Натаниэля Уэста «День саранчи».

– Ты ее когда‑нибудь читал? – спросила она.

– Очень давно. В школе одна учительница английского заставила нас ее прочесть. Она была просто ненормальной.

Она ткнула его локтем в бок:

– Ладно, умник. Я пробую чередовать простое со сложным. Я задала им «Долгий сон».

– Наверно, они решили, что это произведение не зря называется именно так.

– Что‑то ты сегодня веселый. Случилось что‑нибудь хорошее?

– Честно говоря – нет. Сегодня там, наоборот, все рухнуло. А здесь… здесь все как раз по‑другому.

Она встала, и они обнялись. Гарри гладил ее по спине так, как ей всегда нравилось.

– И что же там происходит?

– Все и ничего. Вероятно, меня втопчут в грязь. Сомневаюсь, что после этого я смогу найти работу даже как частный детектив – вроде Марлоу.

Она отстранилась.

– О чем ты говоришь?

– Точно не знаю. Так, есть кое‑что. Нужно будет сегодня над этим поработать. Я займу письменный стол, а ты можешь остаться здесь со своей саранчой.

– Сейчас твоя очередь готовить.

– Ну, тогда мне придется нанять полковника.[20]

– Черт!

– Учителю английского языка не пристало употреблять такие выражения. Что ты имеешь против полковника?

– Он все равно уже умер. Ну ладно, что ж поделаешь…

Она улыбнулась. Этот ритуал повторялся довольно часто. Когда наступала его очередь готовить, он обычно приглашал ее куда‑нибудь в ресторан. Было видно, что она разочарована тем, что придется есть жареных цыплят, но сегодня произошло столько важных событий, что необходимо было как следует все обдумать.

Взглянув на выражение ее лица, Босху захотелось признаться во всем плохом, что он только совершил, но он знал, что этого не сделает. И она тоже знала.

– Сегодня я унизил одного типа.

– Да? И за что же?

– За то, что он унижает женщин.

– Все мужчины это делают, Гарри. И что ты с ним сделал?

– Сбил его с ног в присутствии его женщины.

– Вероятно, он это заслужил.

– Я не хочу, чтобы ты завтра приезжала в суд. Вероятно, Чандлер вызовет меня давать показания, но я не хочу, чтобы ты там присутствовала. Кажется, дело будет дрянь.

Она немного помолчала.

– Зачем ты так поступаешь, Гарри? Рассказываешь мне об одном и умалчиваешь об остальном. В некоторых отношениях мы так близки, а в других… Ты рассказываешь мне о типе, которого ты сбил с ног, но молчишь о себе. Что я знаю о тебе, о твоем прошлом? Я хочу ясности, Гарри, а иначе скоро мы начнем унижать друг друга. Когда‑то у меня именно этим и кончилось.

Кивнув, Босх опустил взгляд. Чересчур занятый другими мыслями, он не знал, что ей ответить.

– Хочешь полной ясности? – наконец спросил он.

– Конечно.

Она вернулась к своим сочинениям, а он отправился готовить ужин.

Когда они кончили ужинать и Сильвия снова устроилась за столом в гостиной, Босх положил на кухонный стол свой портфель и достал оттуда синие книги по убийствам. На столе стояла бутылка вина, но сигарет поблизости не было. Дома он никогда не курил – по крайней мере пока Сильвия не спала.

Раскрыв первую папку, он разложил по столу материалы на каждую из одиннадцати жертв. Затем, держа в руке бутылку, встал, чтобы можно было видеть всё сразу. Каждый раздел начинался фотографией останков жертвы, сделанной на месте убийства. Сейчас перед ним лежали одиннадцать таких фотографий. Немного поразмыслив над этими делами, Босх прошел в спальню и проверил костюм, который надевал вчера. Снимок замурованной блондинки все еще лежал в кармане.

Забрав его на кухню, он положил фотографию на стол рядом с остальными. Снимок номер двенадцать. Это была чудовищная коллекция – изуродованные тела, кричаще яркая косметика и мертвые глаза. Все тела были полностью обнажены, в резком свете вспышки их нагота казалась особенно вызывающей.

Осушив бутылку до дна, Босх все так же задумчиво смотрел на снимки. Читал имена и даты смерти, смотрел на лица – лица падших ангелов в городе тьмы. Подошедшую к нему Сильвию он заметил лишь тогда, когда было уже слишком поздно.

– Боже мой! – увидев фотографии, прошептала она и сделала шаг назад. В одной руке она держала одно из сочинений, другая рука была прижата ко рту.

– Прости, Сильвия, – сказал Босх. – Я должен был тебя предупредить, что сюда не надо входить.

– Это те самые женщины?

Он кивнул.

– А что ты делаешь?

– Сам точно не знаю. Наверно, жду, когда что‑нибудь произойдет. Мне казалось, что если я посмотрю на них снова, то, может, наткнусь на какую‑нибудь полезную идею, наконец пойму, что же происходит.

– Но как ты можешь на это смотреть? Ты же просто стоял и смотрел.

– Потому что так надо.

Она взглянула на листок бумаги, который держала в руке.

– Что это? – спросил он.

– Так, ничего. Тут одна из моих школьниц кое‑что написала, и я хотела тебе это прочитать.

– Давай.

Подойдя к стене, она выключила верхний свет. Босх и его фотографии сразу погрузились в темноту, не считая того скудного света, который проникал в кухню из гостиной.

– Ну давай же!

– Эта девочка вот что пишет, – сказала она, поднеся листок к глазам. – «Уэст предвещает конец безмятежного существования Лос‑Анджелеса. Он видит, как город ангелов превращается в город отчаяния, в место, где надежды рушатся под ногами взбесившейся толпы. Это роман‑предупреждение».

Она оторвала взгляд от текста.

– Она написала еще о многом, но я хотела прочитать именно эту часть. Она учится лишь в десятом классе, но, кажется, способна улавливать очень серьезные мысли.

Босх всегда восхищался ее отсутствием цинизма. Сам он сразу же подумал о том, что ребенок занимается плагиатом – иначе откуда взялись слова вроде «безмятежный»? Но Сильвия этого не замечала – она умела видеть красоту. А вот он видит одну лишь тьму.

– Здорово, – сказал он.

– Она афроамериканка, ездит в школу на автобусе. Она одна из самых способных учениц, какие только у меня были, и меня беспокоит, что она ездит на автобусе. По ее словам, поездка занимает семьдесят пять минут в один конец, и в это время она как раз читает мои задания. Но я все равно беспокоюсь. Она такая чувствительная и ранимая! Даже слишком.

– Пройдет время, и ее сердце загрубеет. Так происходит со всеми.

– Нет, не со всеми, Гарри. Вот почему я о ней беспокоюсь.

Она долго смотрела на него в темноте.

– Прости, что помешала.

– Ты никогда мне не мешаешь, Сильвия. Наоборот, ты прости, что я принес это домой. Если хочешь, я могу унести это к себе.

– Нет, Гарри, я хочу, что ты остался здесь. Сделать тебе кофе?

– Нет, пока не надо.

Когда она вернулась в гостиную, он снова включил свет и опять осмотрел свою коллекцию. Хотя из‑за нанесенной убийцей косметики все эти женщины казались одинаковыми, на самом деле они сильно различались расой, ростом, цветом волос и так далее.

По словам Локке, это означало, что убийца был хищником‑приспособленцем. Его интересовала не внешность жертвы, а возможность включить ее в свою эротическую программу. Не важно, черная она или белая, главное – схватить ее как можно скорее. Он паразитировал на самом дне общества. Женщины, с которыми он сталкивался, становились жертвами задолго до него: они уже давно привыкли отдавать свое тело в бесчувственные руки незнакомцев. Они давно его дожидались. Как теперь понимал Босх, вопрос заключается в том, где сейчас Кукольник.

Присев, он вытащил из бокового кармашка папки карту западного Лос‑Анджелеса. В некоторых местах она протерлась на сгибах и лопнула, но черные кружочки, обозначавшие точки, где были найдены тела, все еще оставались на месте. Рядом с каждым кружком было записано имя жертвы и дата нахождения тела. Такое географическое расположение обрело смысл лишь после ликвидации Черча. Тела жертв находили в промежутке от Сильверлейка до Малибу – можно сказать, что Кукольник орудовал по всему Вест‑Сайду. Тем не менее в основном трупы находили в Сильверлейке и Голливуде, и один был найден в Малибу и еще один – в Западном Голливуде.

Замурованная блондинка была найдена еще дальше на юг – в Голливуде. Ее также похоронили – единственную из всех. По словам Локке, подобное местонахождение тел убитых, вероятно, объяснялось тем, что преступнику так было удобнее. После смерти Черча это казалось правдой. Четыре тела были брошены в пределах одной мили от его квартиры в Сильверлейке, другие четыре – в Восточном Голливуде, куда также недалеко ехать.

Даты совершения преступлений ничего не дали следствию. Никакой системы. Сначала интервалы между датами обнаружения тел становились все короче, но потом они начали широко варьировать. Кукольник мог нанести следующий удар через пять недель, потом через две, затем через три. Ничего полезного извлечь из этого было нельзя, и детективы из спецгруппы просто перестали обращать внимание на даты.

Перейдя к следующей стадии своей сегодняшней работы, Босх начал читать материалы, собранные на каждую из жертв. В основном они были достаточно скудными – две или три странички, повествующие о печальной жизни той или иной женщины. Одна из них, работавшая по ночам на бульваре Голливуд, днем училась на косметолога. Другая посылала деньги в Мексику, в Чихуахуа, и ее родители верили, что их дочь занята приличной работой – трудится гидом в знаменитом Диснейленде. В судьбах некоторых жертв отмечались любопытные совпадения, но в целом между ними было не так уж много общего.

Три проститутки с бульвара ходили к одному и тому же врачу, который еженедельно проверял их на наличие гонореи. Спецгруппа следила за ним три недели, но в одну прекрасную ночь, как раз когда за врачом наблюдали, настоящий Кукольник снял проститутку на бульваре Сансет, а на следующее утро ее тело было найдено в Сильверлейке.

Две другие женщины также посещали одного и того же доктора. Пластический хирург с Беверли‑Хиллз сделал обеим операции по увеличению груди. Вся спецгруппа страшно обрадовалась этому открытию, поскольку любой пластический хирург воспроизводит определенные образы примерно в том же духе, как Кукольник использовал косметику. «Пластмассовый», как его прозвали копы, также был взят под наблюдение. Тем не менее он так и не совершил ничего предосудительного и вообще казался образцовым семьянином, вылепившим из своей жены именно тот образ, который был ему по нраву. Наблюдение за ним все еще продолжалось, когда Босх получил по телефону тот самый сигнал, который в конечном счете привел к инциденту с Норманом Черчем.

Насколько было известно Босху, оба врача так и не узнали, что за ними следят. В написанной Бреммером книге они были выведены под псевдонимами.

Просмотрев примерно две трети материалов (сейчас он изучал данные о седьмой жертве – Николь Кнапп), Босх вдруг обнаружил определенную закономерность, которой не замечал раньше. Собственно, ее не замечал никто – ни другие члены спецгруппы, ни Локке, ни пресса. Всех жертв валили в одну кучу – проститутка она и есть проститутка. Тем не менее между ними были определенные различия. Одни занимались уличной проституцией, другие, рангом повыше, – эскортом. В обеих группах были также танцовщицы, одна жертва занималась стриптизом по вызову. А двое зарабатывали на жизнь порнографией – как и последняя жертва, Бекки Камински, – в то же время подрабатывая обычной проституцией.

Босх снял со стола бумаги и фотографии, имевшие отношение к седьмой жертве, Николь Кнапп, а также к одиннадцатой, Ширлин Кемп. Это были две порноактрисы, известные в своем деле соответственно как Глубокая Норка и Горячая Телка.

После этого он принялся листать одну из папок, пока не наткнулся на материалы о единственной оставшейся в живых – о женщине, которая сумела убежать. Она тоже была порноактрисой, занимавшейся еще и обычной проституцией. Ее звали Джорджия Стерн, а на видео она снималась под псевдонимом Бархатная Штучка. Она пришла в «Голливуд стар мотель» на свидание, организованное через секс‑службу, которую сама и рекламировала в местных бульварных изданиях.

Клиент предложил ей раздеться. Чтобы это сделать, она, изображая скромницу, повернулась к нему спиной, так как полагала, что клиенту это понравится. Тут она заметила вырезанную из ее сумочки кожаную полоску, и преступник принялся душить ее сзади. Как, вероятно, и все остальные жертвы, она стала сопротивляться, однако в отличие от прочих сумела высвободиться, двинув нападавшему локтем по ребрам, а затем развернувшись и ударив его по гениталиям.

Забыв о всякой скромности, она голой выбежала из номера. К моменту прибытия полиции нападавший уже исчез. Лишь через три дня информация о случившемся дошла до спецгруппы, но к тому времени в этом номере уже побывали десятки клиентов («Голливуд стар» сдает номера по часовой ставке), так что там было уже бесполезно что‑либо искать.

Прочитав эти отчеты сейчас, Босх понял, почему фоторобот, который составили в полиции со слов Джорджии Стерн, так сильно отличался от внешности Нормана Черча.

Это был совсем другой человек.

Часом позже он открыл последнюю страницу последней папки, где находился список телефонов и адресов тех, кто участвовал в расследовании. Подойдя к висевшему на стене телефону, он набрал номер доктора Локке – в надежде, что за четыре года он не сменился.

Локке снял трубку через пять гудков.

– Простите, что беспокою, доктор Локке, я понимаю, что уже поздно. Это Гарри Босх.

– Как поживаете, Гарри? Жаль, что мы не смогли сегодня поговорить. Конечно, вы сейчас не в лучшем положении, но я…

– Понятно, доктор, но у меня есть к вам одно дело. Это связано с Кукольником. Я хочу кое‑что вам показать и обсудить это. Нельзя ли мне сейчас к вам подъехать?

Наступило долгое молчание.

– Это связано с тем новым делом, о котором я читал в газете?

– Да, и кое с чем другим.

– Послушайте, сейчас ведь уже около десяти. Может, это подождет до завтра?

– Завтра утром я должен быть в суде, доктор. Весь день. Это очень важно. Я действительно ценю ваше время. Я был бы у вас еще до одиннадцати, а уехал бы еще до двенадцати.

Локке ничего не отвечал, и Босх начал уже думать, что любезный доктор, возможно, его боится или просто не хочет принимать у себя дома полицейского‑убийцу.

– Кроме того, – сказал Босх в молчащую трубку, – я думаю, что вам это будет интересно.

– Ну хорошо, – сказал наконец Локке.

Записав адрес, Гарри упаковал все бумаги обратно в папки. Помявшись немного возле двери, Сильвия вошла в кухню, так как поняла, что фотографии уже спрятаны.

– Я слышала, как ты разговаривал. Ты собираешься ехать туда сейчас?

– Угу, прямо сейчас. В Лорел‑каньон.

– А что случилось?

Он остановился, держа обе папки под мышкой.

– Я… ну, в общем, мы кое‑что упустили. Я имею в виду спецгруппу. Мы свалили их в одну кучу. Я теперь думаю, что их было двое, но лишь теперь понял, что это так.

– Двое убийц?

– Думаю, да. И хочу спросить об этом Локке.

– Ты сегодня вернешься?

– Не знаю. Будет уже очень поздно, так что я, пожалуй, поеду к себе. Проверю сообщения, возьму свежую одежду.

– В эти выходные не стоит ждать ничего хорошего, да?

– Что… да, «Одинокая сосна»… Ну, я…

– Не беспокойся об этом. Но, возможно, мне придется побыть у тебя дома, пока тут будут клиенты.

– Конечно.

Проводив его до двери, она сама ее открыла и сказала, чтобы он был поосторожнее и позвонил ей завтра. Он обещал, что обязательно позвонит. Он шагнул вперед, но на пороге вдруг остановился.

– А знаешь, – сказал он, – ты ведь была права.

– В чем?

– В том, что ты сказала насчет мужчин.