Книга четвёртая. Попутчик

Природа повсюду дивна, красива и многообразна; бури чередуются с солнечной весенней погодой; удивлённый пилигрим взирает на сумрачные, весёлые и дикие пейзажи гор и лесов, встречает людей, которые, понимая его мысли и чувства, рады разделить с ним бремя тяжкой кручины. Повсюду есть счастье и недоля; повсюду непостижимое Провидение ведёт нас по дорогам жизни. Отчего ж человек всегда вздыхает по своей родной земле, как дитя по матери?

Такие мысли одолевали меня, когда в одиночестве держал я путь через поля и тёмные леса — далеко на чужбине. Приближался полдень, на небе ни облачка, день был тихий, зной всё усиливался. Утомлённый дорогой и горячим солнцем, присел я возле тракта в тени нескольких берёз. Невдалеке журчал ручеёк с чистой водой, а лёгкие дуновения ветерка, пролетавшего над полем, приносили приятную прохладу. Погрузившись в мечты, я вспоминал разные превратности минувших лет и не заметил, как ко мне кто-то подошёл. Был он высокого роста, котомка за плечами, лицо сухое, почерневшее от солнца и ветра, измученное трудной дорогой.

— Хорошо ли тут отдыхается, в тени берёз у источника живой воды? — спросил он.

— Тяжело идти в такую жару, — ответил я. — А до деревни иль до какой-нибудь австерии[225]может ещё далеко.

— Лучше всего идти, когда солнце начнёт клониться к закату и леса огласятся песнями соловьёв, а сейчас повсюду тихо, ведь и птицам докучает солнечный зной.

— В какие края послал Пан Бог? — спросил я у незнакомца.

— Далеко, туда, — показал он рукою.

— Будешь мне попутчиком, я иду в ту же сторону.

— Охотно. Но я припоминаю, что мы когда-то виделись, кажется на берегах Двины, может, мы земляки?

— Может быть, ибо там прошли самые счастливые дни моей жизни.

— Я Северин, — сказал странник. — Печаль и время изменили черты моего лица, и весёлые мысли навсегда распрощались со мною, сегодня я уже не тот. Таковы уж превратности, что встречаем мы в жизни нашей!

— Теперь припоминаю, ты ведь был когда-то душою весёлых компаний.

— Покуда не глянул вокруг себя, но когда увидел и постиг всё, пошёл скитаться по свету и нигде не могу найти покоя.

— Дороги нашей жизни, — произнёс я, — словно пути ужасных снов.

— И трудно дождаться рассвета, который пробудил бы от этих страшных кошмаров.

— Давно ли ты, — спросил я, — видел родные горы и леса?

— Недавно, — ответил он, — наведался в тот край. Горы стоят на своём месте, а леса разрослись ещё больше; много! много перемен! Мрачное время, неурожайные годы дают себя знать, исчезли весёлые забавы крестьян, и в поле не услышишь песни пахаря или пастуха. Только плачка на кладбище печальным голосом трогает чувства тех, кто проходит мимо.

— Когда-то были лучшие времена. Любо было видеть их наряды и забавы во время праздника или на свадьбе.

— Помнишь ли — спросил Северин, — деревню на берегу реки Оболь?[226]Помнишь, как богатый крестьянин Лукаш выдавал там дочку замуж? В то время нам обоим было интересно посмотреть на народные забавы и послушать их свадебные песни. Гостям там всего хватало, было много и еды, и напитков. Помнишь эту песню?

— Наехала гасцей,

Поўный двор, поўный двор.

Выбiрай, Марынка,

Каторый твой, каторый твой.

— Да што ў сiнiм,

На каню сiвым,

То сват мой.

А што ў атласе,

Ў жоўтым паясе, —

То дзевiр мой.

Пышна убраный,

А конь быланый, —

То свёкiр мой.

Конь вараненькiй,

Сам маладзенькiй, —

То мiлый мой.

Сами слова этой песни правдиво рисовали достаток минувших времён, были у них когда-то шёлковые платки, одежда из доброго сукна, красивые пояса, рослые и упитанные кони, было всё для красоты и удобства, были они счастливы. А ныне куда ни глянешь, тоска гложет сердце; дом Лукаша стоит пустой, без дверей и окон, одичали вишни, засохли яблони, которые он сам когда-то прививал, сад без хозяйского присмотра порос дикой травою. Река Оболь не изменила своего русла, в тех же берегах спешит к Двине, но уста людей давно уже оставила улыбка, на бледных и сумрачных лицах отражаются печальные мысли. Я спрашивал — где те старцы, что славились в этих краях добротой и учтивостью? Их двери всегда были открыты для соседей и странников, в их домах звучали весёлые песни; никогда не отказывали они в помощи беднякам, вдовам и сиротам. Их уж нет, остались одни воспоминания.

— Много тот край, — сказал я, — испытал разных перемен счастья и несчастья. Чёрные тучи исчезнут, и вместо тёмной бури Бог пошлёт весну, придёт изобилие и на наши поля и луга.

— Много правды в народных преданиях, — сказал Северин. — Помню, в Полоцком повете слышал я беседу нескольких крестьян о зарытых в земле кладах. Один из них рассказал историю, которая очень подходит к нашему теперешнему разговору. Вот она.

В Ситнянских лесах[227]недалеко от реки Страдань[228]есть горы, которые выглядят так, будто насыпаны они людским трудом. Говорят, там стоял когда-то градец, разрушенный врагами; а через несколько веков на том месте было имение, и жил в нём пан по имени Доминик, люди его до сих пор помнят. Там, на горе, недалеко от имения провалилась земля. Узнав об этом необычном случае, сразу же доложили пану. Тот приказал измерить глубину провала, но даже самая длинная жердь не достала до дна этой пропасти. «Там должны быть большие сокровища, — сказал пан. — Надо кого-нибудь послать в этот подземный тайник, пусть спустится туда на верёвке с фонарём в руках и осмотрит эти тёмные подземелья». Но когда пан увидел, что все объяты страхом и никто не хочет по доброй воле выполнить его приказ, то послал туда одного их своих крепостных, пригрозив, что коли не послушается, то пропадёт и на земле.

Пришлось тому выполнять панскую волю. Когда очутился он на самом дне ямы с фонарём в руках, увидал открытые двери и свод на столбах. Всюду царила гробовая тишина; со страхом пошёл он через пустые залы и, наконец, оказался в огромном покое. На стенах висело оружие и разные украшения, которые в свете фонаря горели серебряным и золотым блеском. За столом в кресле, опершись головой на правую руку, спала женщина. Длинные волосы беспорядочно падали на её плечи, на бледном лице были видны несколько слезинок, чёрное одеяние было знаком тяжкой скорби. У ног её спали огромные и страшные медведи, а кругом в раскрытых железных сундуках были видны бесчисленные сокровища.

Покуда он испуганно смотрел на всё это, женщина проснулась и произнесла:

— Ты ищешь сокровища в этом подземелье? Жадность ваша нигде не даёт мне покоя.

Едва она это промолвила, ужасные звери проснулись, их страшные глаза горели, топорщилась шерсть на спинах.

— Помилуй, пани, — воскликнул испуганный бедняга. — Я не хочу сокровищ, суровая воля пана послала меня в это подземелье. Я должен был выполнять приказ, иначе пропал бы за непослушание.

Женщина успокоила огромных зверей, очи её наполнились слезами, и сказала она печальным голосом:

— О, несчастные! Ещё не изгнали вы из сердца своего спеси и жестокости. Погиб бы ты смертью на этом месте, если б пришёл по своей воле. Прощаю тебя, иди и скажи злым людям — не принесут им счастья сокровища, если милосердие не смягчит сердца их, эти земные дары обогащают лишь тех, кто в другом человеке видит ближнего своего и брата.

* * *

Так, отдыхая в тени деревьев, долго говорили мы о переменчивости судьбы, о том, как когда-то Бог благословил труд предков, на полях были обильные урожаи, а на пригорках паслись многочисленные стада, как потом нищета и голод расползлись по всему краю, о нынешних неурожаях и о страданиях народа, о старцах, что отправились в вечность, и о тех, что ищут счастья на далёкой чужбине.

Солнце клонилось к закату. Северин встал, собрался в дальний путь и сказал:

— Ну, пошли дальше. До захода солнца буду тебе попутчиком, а там дойдём до места, где расходятся две дороги, они нас и разлучат.

Проходя лесами и полями, Северин рассказывал мне о восточных и южных странах, какие прекрасные пейзажи встречал в тех дальних краях, какие большие стада пасутся в степях и в горах, как земля, не требуя от земледельца тяжкого труда, каждый год одаряет его обильным урожаем, и о выгодах тамошних жителей.

За разговором время пролетело быстро, и мы увидели перед собой кладбище, часовню, деревянные кресты и две дороги: одна вела в густой лес, а другая шла дальше через поля и горы.

— Тут и конец нашего совместного пути и нашей беседы, — сказал Северин. Присев на могильный камень, он посмотрел в небо и погрузился в грустные думы. Мои мысли тоже охватила тяжкая тоска. В это время оба мы походили на печальные могильные памятники.

На западе за рубиновыми облаками садилось солнце, небо было погожее; воды реки сверкали вдалеке словно зеркало; воздух такой тихий, что был слышен шелест крыл уток, которые летели в вышине на ночлег на дальнее озеро; в роще зазвенели песни лесных птиц, недалеко в кустах чудным голосом защебетал соловей.

— Как искренне вся природа радуется весне и тихой погоде, — сказал Северин. — А человеку не дано истинной радости. Богатые кручинятся на закате солнца, что вся жизнь их пройдёт, словно один день, солнце скроется от них уже навсегда, и смерть прервёт утехи и весёлые забавы. Бедные печалятся, когда солнце восходит и прерывает их сон, обещая взамен лишь новые мучения и тяжёлую работу. Тот же, кто заглянул в тайны человеческой жизни, постиг и осмыслил желания и чувства людей, тот стал болен разумом, странствует по свету, потупив взор, и не видит звезды надежды. Путь его всюду устлан терниями, и на рассвете, и на закате солнца видит он пред собой лишь могилы.

Вот и подошёл к концу день, на долины опустился туман, и сумрак окутал землю. Тут и конец нашего короткого пути, тут и конец нашей беседе. Сегодня простимся не так, как когда-то, расстаёмся у могилы, увидимся после смерти.

Сказав это, он пожал мне руку, пошёл скорым шагом и вскоре скрылся в роще, которая, как чёрная туча, скрывала горизонт.

Ещё некоторое время я молча постоял в одиночестве над могилой, словно статуя, и пошёл дальше один с тяжкой тоскою в душе.