Отмечает день рождения своей дочурки 2 page. Мораг терзало любопытство, ей же до смерти хотелось узнать, что сейчас происходит без нее там, за закрытой дверью

Мораг терзало любопытство, ей же до смерти хотелось узнать, что сейчас происходит без нее там, за закрытой дверью. Она пыталась подслушать, но Фиона и эта женщина разговаривали очень тихо. А Фиона, как всегда, включила музыку, один из динамиков стоял у самой двери, и Мораг услышала только Тома Смита[34], который пел: «People are fragile things you should know by now. Be careful; what you put them through…»[35]Может, и хрупкие, да не очень, особенно Фиона. Фиона – крепкая, Мораг это уже поняла. Иначе не выжила бы после той кровавой баньки. И кое-чего еще. Мораг даже зауважала Фиону за ее живучесть. Еще одно свойство, которое стоило у нее перенять.

Сделать, что ли, так, будто электричество вышло из строя? Короткое замыкание, например? Тогда музыка выключится, и можно будет подслушать, о чем они говорят. Она уже принялась возиться на кухне с тостером, но тут обе вышли из Фиониной комнаты. Высокая худая женщина одной рукой обнимала Фиону за плечи, а Фиона – одетая как послушная школьница в гостях у бабушки – даже не обернулась.

Мораг едва расслышала, что она бросила на ходу:

– Мы ненадолго.

И обе скрылись, только их и видели! Незнакомка даже не поздоровалась и не представилась. Она только кинула на Мораг долгий взгляд и на прощание молча кивнула. Что это вдруг за новая мода пошла? Мораг иногда перекидывалась несколькими словами с отцом Фионы, когда тот приходил ее навещать. Сейчас она ломала голову, кто такая эта женщина.

Из окна своей комнаты она видела, как они с Фионой дошли по Форт-стрит до Бротон-стрит. Мораг бегом спустилась вниз и закрыла входную дверь на недавно вставленную цепочку. Она хотела спокойно порыться в комнате Фионы. Если они с гостьей вздумают вернуться, Мораг скажет, что боится теперь одна оставаться в доме после того, что случилось с Фионой.

Сначала она не заметила ничего необычного. У женщины была при себе сумочка, но она с ней и ушла. Жаль. Мораг любила рыться в чужих сумочках. Порывшись в них, узнаешь о женщине все.

Вчера к Фионе тоже кто-то приходил, но она ничего не сказала об этом. Мораг догадалась только потому, что в комнате появился едва ощутимый незнакомый запах. А так как Фиона и вчера была одета необыкновенно скромно, Мораг подумала: значит, это та же самая женщина. Вчера они с Фионой поссорились, после чего Мораг ушла с обиженным видом и несколько часов не возвращалась. Неужели у Фионы так было нарочно задумано? Она намеренно разозлила Мораг, чтобы остаться одной?

Мораг уже собиралась уходить из комнаты Фионы, как вдруг заметила уголок, торчащий из-под подушки. Осторожно приподняв подушку, она увидела черный альбом с фотографиями. Снаружи он выглядел почти как новый. Но внутри были старые семейные фотографии. Черно-белые снимки пятидесятых и шестидесятых годов. Кто-то помечал на них точную дату. Родители и трое детей. Две девочки, один мальчик. Под снимками нигде не было имен родителей, только имена детей, сперва написанные совсем детским почерком, с годами почерк менялся. Детей звали Виктория, Патрисия, Филип. Виктория, по-видимому, была старшей из сестер. У нее рано проявились женственные формы, в то время как младшая все росла и росла и скоро переросла старшую, но ни бедра, ни грудь не приобретали заметной округлости. Как у женщины, которая сейчас приходила. Ну да, это она на фотографии, только еще молодая. Ведь мать Фионы как будто бы звали Виктория? Ни о какой тете Патрисии никогда не было речи. Как и о дяде Филипе. Последнее, впрочем, еще можно понять. Кто же будет распространяться о дядюшке с ограниченными возможностями! Синдром Дауна. Таких прячут подальше и никому о них не рассказывают. Но почему никогда не говорилось ни слова о тетушке? Даже сейчас, когда та пришла в гости? У Фионы появились секреты, а Мораг даже и не догадывалась.

А она-то думала, что знает про Фиону все!

Она положила альбом на место точно так, как он лежал раньше. Злая и раздосадованная, она бросилась на кровать в своей комнате и попыталась поплакать. Глаза саднило, но слезы не лились. Она лежала, пока не заснула, и проснулась только тогда, когда вернулись Фиона и ее гостья. Фиона изо всех сил барабанила в дверь, потому что Мораг закрылась на цепочку. Мораг быстро вскочила, надела лицо лучшей подруги и помчалась в прихожую открывать.

– Ой, прости, я только…

Но ей не удалось договорить начатую фразу. Фиона, как ураган, пронеслась мимо нее в свою комнату. Рослая женщина последовала за ней. Она кивнула Мораг и на этот раз даже произнесла несколько слов:

– Извините нас, пожалуйста!

Что она о себе вообразила? Она же тут в гостях, а ведет себя так, словно это Мораг непрошеная гостья! Мораг вся кипела от злости. Но внешне она осталась спокойной и сказала:

– Ну что вы! Могу ли я чем-то помочь? Повесить ваше пальто? Оно же совсем мокрое после дождя…

Женщина поблагодарила, сняла пальто и передала его Мораг. Та аккуратно повесила пальто на плечики. Затем сделала вид, что уходит на кухню. На самом же деле она только ждала, когда закроется дверь в комнату Фионы, чтобы обыскать все карманы. Несколько ловких движений, и уже что-то нашлось: торопливая запись, нацарапанная на стикере. «Спросить Фиону, хочет ли она на прием». Ниже эдинбургский телефонный номер. Мораг быстро сунула записку в свой карман, на цыпочках вернулась в кухню и принялась, гремя посудой, готовить чай. Отсутствие записки не вызовет особенных волнений. Женщина решит, что нечаянно выронила листок. Мораг думала: только бы это был еще не состоявшийся прием. Потому что позвонит по этому номеру не Фиона, а она и сама пойдет туда, все равно к кому.

«В конце концов, – подумала она, – жизнь Фионы – это моя жизнь».

Письмо от 16.04.1980 к Элле Мартинек, врученное ей лично няней Салли Макинтош

Дорогая Элла!

Вот тебе мой список людей, видевших Фелиситу после рождения:

Доротея Швендингер – моя акушерка, Целендорф.

Д-р Герхард Камп – гинеколог, Шлахтензее.

Хильда Грабовски – до августа 78-го моя уборщица, Ланквиц.

Катарина Хеллер – познакомились у гинеколога, была беременна на том же, что у меня, сроке; предположительно Шлахтензее.

Тори Чандлер-Литтон – военный врач, познакомились на мероприятии Британского совета, предположительно вернулась в Лондон.

Лидия Келлер – жена работника посольства США, была беременна на том же, что и я, сроке, Им-Доль, Далем.

К некоторым я обращалась еще полгода тому назад, но никто из них не смог подтвердить, что Флисс – это не Фелисита. Письма я передам тебе при следующей встрече. Не могла бы ты помочь и узнать для меня их адреса? Тори Чандлер-Литтон уже не отвечает по тому номеру телефона, который она мне дала, но, может быть, в британском посольстве знают, как с ней связаться. Лидия Келлер – между нами – чванливая дура. Тогда, в разгар волнений, я о ней как-то забыла. Наверное, потому что она никогда мне не нравилась. Но она живет совсем рядом с нами и не раз встречалась со мной, когда я гуляла с Фелиситой. Она так часто совала нос в детскую коляску, чтобы посмотреть, во что одета Фелисита – вдруг у нее наряды богаче, чем у ее дочки, – что должна была, надеюсь, ее запомнить…

Благодарю тебя за все.

Нежно обнимаю тебя.

Твоя

Карла

Сообщения СМИ невозможно было пропустить. «Лорд Дарни найден – мертвым!», «Пропавший лорд мертв. Обнаружен в Швейцарии» и «Лорд-гангстер жил анонимно в Швейцарии, в кантоне Цуг!». Примерно так же звучали и остальные заголовки в новостях. У Бена были все основания тревожиться за Седрика. Бен прибыл в Эдинбург в шесть утра. Ему пришлось с боем продираться сквозь толпу репортеров, осаждавших ворота Седрика. Один фотограф так саданул его кулаком в челюсть, что он уже испугался, не выбит ли у него зуб.

Седрик сидел в кресле, он весь дрожал, личный врач как раз делал ему успокоительный укол. Уже не первый, как услышал от него Бен. Врач явно вздохнул с облегчением, когда увидел Бена, и сообщил ему полную информацию о побочных эффектах, словно это Бену сделали укол. Затем он сунул ему в ладонь коробочку валиума: «На случай, если потребуется еще» – и откланялся. Очевидно, даже частные врачи ценят ночной сон и дорожат выходными.

С Седриком невозможно было поговорить. Его взгляд нервно блуждал по комнате, руки тряслись, он не в состоянии был произнести ни слова. Укол что-то не помогал или еще не успел подействовать.

– Простите, что застаете меня в таком виде, – промямлил Седрик.

– Все нормально, – ответил Бен. – Не нужно ничего говорить. Как только понадоблюсь, зовите. Вы не против, если я позаимствую один из ваших компьютеров, чтобы войти в курс дела?

Седрик прикрыл глаза, сделал судорожное глотательное движение и кивнул. Бен знал, что лучше ничего не говорить, пока Седрик не начнет сам. В этой георгианской вилле, расположенной в тихом Мерчистоне, все было так хорошо знакомо Бену, что он ориентировался в ней, как в собственной квартире. Он пошел в кухню, там никого не было. Очевидно, Седрик отпустил всю прислугу, так как обычно, если не было кухарки, в доме все-таки оставался человек, служивший кем-то вроде дворецкого. Тогда Бен отправился наверх в библиотеку, где стоял компьютер, подключенный к Интернету. Он просмотрел все, что могли сообщить об отце Седрика британские газеты и бульварные листки, и сделал вывод: очевидно, после своего загадочного исчезновения он скрывался в Швейцарии. У него был доступ к номерному счету, о котором благодаря соблюдаемой в Швейцарии банковской тайне не знали даже секретные службы Британии. На эти деньги он купил себе дом на имя Джонатана Харта в кантоне Цуг, который благодаря своей низкой налоговой ставке заработал сомнительную славу как пристанище многочисленных фирм, осуществляющих свою деятельность через почтовые ящики. Джонатан Харт – так звали главного героя американского детективного сериала «Супруги Харт», шедшего в начале восьмидесятых. Джонатан Харт и его жена Дженнифер, жившие в неслыханной роскоши, между делом раскрывали разные преступления. Вероятно, Дарни считал свою выдумку чрезвычайно остроумной. Под именем Джонатан Харт он прожил последние два года очень благополучно, хотя и совершенно замкнуто.

Но кто-то все же напал на его след. Неделю назад лорда нашли мертвым в собственном доме, притом что система безопасности там была как в Английском банке. В него всадили шесть пуль. Орудие убийства бросили на месте, и, несмотря на самые современные методы криминалистических исследований, на нем не удалось обнаружить никаких следов, которыми могло бы воспользоваться следствие. Все это стало известно только сейчас, так как тело было найдено лишь спустя несколько дней после убийства, да и то благодаря случайности. О том, в чем заключалась эта случайность, не давалось никаких разъяснений.

Бен встал и подошел к окну посмотреть, не изменилась ли обстановка на улице. Она изменилась. Подоспели новые репортеры. Машины различных телеканалов, оснащенные съемочной аппаратурой, и полицейские автомобили заполонили всю улицу. То-то, поди, обрадовались привыкшие к тишине и спокойствию обитатели Мерчистона! Еще немного, и коллеги Бена начнут брать штурмом каменную ограду, чтобы сфотографировать Седрика через окно. Бен вышел из библиотеки, спустился в гостиную и задернул занавески.

– Стервятники слетелись, – только и сказал Бен, и Седрик, выросший в семье газетного магната, а потому лучше всех знавший, что происходит на улице, кивнул, даже не обернувшись на его слова.

К девяти явился один из адвокатов Седрика. Как и Бену, ему пришлось пробиваться сквозь репортерскую свору. На левой щеке у него красовалась большая ссадина, правый рукав пиджака был надорван. Адвокат бодро сделал вид, что все это пустяки.

– Не стоит обращать внимание, – сказал он, выразил свои соболезнования Седрику и тотчас же перешел к делу: – Оглашение завещания, по всей вероятности, может быть произведено на следующей неделе. Насколько мне известно, ваш сводный брат имеет право на равную с вами долю наследства. До сих пор вы распоряжались состоянием на правах временного управляющего. В дальнейшем положение изменится. Поэтому имеет смысл заранее обсудить, что представляет для вас наибольший интерес. Как вы смотрите, например, на пакеты акций, на недвижимость и так далее. Дайте мне знать, когда вы будете готовы обсудить эти вопросы.

Седрик молча кивнул.

– Насчет деталей касательно похорон, – продолжал адвокат. – Ваша мачеха, по-видимому, уже составила себе четкое представление, как они должны происходить.

– С похоронами я сам все решу, – сказал Седрик.

– Боюсь, вам придется договариваться с нею.

Бен мысленно отметил это слово: не «поговорить», а «договариваться».

– Займитесь этим, – сказал Седрик. – Мое мнение вы знаете.

Бен догадывался, что в семье, вероятно, принят определенный ритуал погребения. Он не хотел об этом расспрашивать, это было не его дело. Седрик может рассказать ему или не рассказать. Еще успеется. Он узнает, когда в прессе появится сообщение о похоронах.

Гораздо больше его сейчас интересовало, действительно ли не вышедший из пеленок сводный братец Седрика имеет безусловное право на наследство.

– Лиллиан Дарни прошла после исчезновения своего мужа процедуру искусственного оплодотворения. Разве для этого не требовалось его согласие? – спросил Бен.

– Его согласие было представлено.

– А если искусственное оплодотворение было произведено незаконно? – спросил Седрик.

Адвокат удивленно приподнял брови:

– Незаконно? Вы хотите сказать, что подпись была подделана? В таком случае мы столкнемся со спорным делом, которое требует…

– Следующий сценарий, – перебил его Седрик. – Мы лишь строим предположения. Лиллиан непременно хочет сына, потому что так составлено завещание моего отца: сын наследует наравне со мной, дочь – только каждый год получает определенную сумму и дополнительные средства, если она будет учиться в высшей школе. Лиллиан, конечно же, заинтересована в половине наследства. Поэтому она поручает кому-то, скажем некоей лаборатории, проверку искусственно выращенных эмбрионов на предмет половой принадлежности, прежде чем они будут ей пересажены.

– Это было бы противозаконно.

– Но это меняет что-то в отношении права на наследование?

Адвокат ненадолго задумался:

– Ребенок не совершал преступления. Сама мать не извлекает для себя финансовой выгоды. Если кто-то совершает преступление с целью обогащения, тогда все ясно. Но тут в конечном счете речь идет о родном сыне и о том будущем, которого желал бы для него отец. В какой мере здесь играет роль факт зачатия… Я проконсультируюсь. Но смотрю на это скептически. Вероятно, матери будет только отказано в праве на опекунство.

Бену показалось, что это не слишком хорошие новости. Он знал, что для Седрика главное было не в лишних миллионах, которые он мог бы получить в свое распоряжение. Он просто не хотел, чтобы Лиллиан безнаказанно сошла с рук попытка мошеннически завладеть наследством. Главное же, он не хотел уступать без боя определенную сферу отцовских владений. Хотя Седрик и не стал отвечать на вопрос адвоката, Бену было ясно, что он намерен сохранить за собой медиакомпанию Дарни. В нее входило несколько частных теле– и радиостанций, а также три больших издательства. Одно из них находилось в Шотландии и выпускало газету «Скоттиш индепендент». За последние два года Седрик постепенно заставил главных редакторов и финансовых директоров изменить издательскую политику таким образом, чтобы повысить интеллектуальный уровень издания, не теряя при этом и менее образованную аудиторию. Цель честолюбивая. И уж наверняка не та, которую преследовала Лиллиан.

«Если бы она имела право голоса, от чего боже нас упаси, то новости состояли бы сплошь из сплетен о событиях в королевском доме и круглосуточно крутились бы мыльные оперы, игровые шоу и экранизации романов Барбары Картленд. К сожалению, эта женщина непроходимая дура, а хуже всего то, что сама она об этом не догадывается», – сказал ему однажды Седрик. Бен охотно верил, что Седрик болеет за дело. Но все же не исключал и того, что сюда примешивается личная неприязнь.

– Наши дела слишком медленно продвигаются, – сказал Бен после ухода адвоката.

Они сидели в библиотеке, уставившись в экран компьютера, на который был выведен сделанный со спутника снимок зданий компании «ИмВак».

– Охранная система отлично налажена, и я не могу беспрепятственно разгуливать по территории. Как вы думаете, что, если нам попробовать подобраться к нему через его жену? Внедрим туда кого-нибудь с якобы невыполнимой мечтой о ребенке и…

Поднятая ладонь Седрика остановила Бена.

– Неужели вы думаете, что я давно бы этого не сделал, если бы все было так просто? Все те, о ком я вам говорил, у кого неожиданно исполнилось заветное желание родить ребенка, были старыми друзьями Чандлер-Литтонов, иногда – друзьями друзей. Снабдить вас фальшивой биографией я могу, но не в моей власти так изменить анатомию какой-нибудь женщины или сперму ее мужа, чтобы миссис Чандлер-Литтон поверила, что эта пара действительно не может иметь детей.

– Но ведь тут речь не просто о том, что кто-то не может иметь детей, а о том, чтобы получить такого ребенка, какой тебе нужен. Значит, и два совершенно здоровых человека могут…

– На какую причину они будут ссылаться? Наследственные заболевания в роду? Она это проверит. Желание произвести на свет именно девочку или мальчика? Тут она сразу поймет, что дело нечисто. А если и не поймет, я не думаю, что она настолько глупа, чтобы пойти на такой риск. Во всяком случае, с совершенно незнакомыми людьми. Тут что-то не то, – сказал он вдруг, указывая на спутниковый снимок.

Бен растерялся от такого внезапного перехода к совершенно другой теме:

– Что не то?

– Флигеля не совпадают с тем, что было на плане.

– Откуда вы это взяли? Чертеж не лежит у вас перед глазами!

Дурацкий вопрос. Бен сам это понял. Седрик прекрасно запоминал геометрические формы. Вероятно, ему было достаточно посмотреть на чертеж один раз. Однажды Бен его спросил, неужели у него фотографическая память. Седрик ответил: «Нет. Я просто запоминаю быстрей, чем другие люди, и помню дольше. Фотографическая память не обязательно сочетается с высоким интеллектом. Многие путают одно с другим».

Если не знать Седрика, можно было принять это за бахвальство. Но оно было ему совсем несвойственно. Он не хвастал, а просто констатировал факт.

– Вы же показывали мне чертеж на своем айфоне, – сказал Седрик.

Не глядя на Бена, он продолжал пристально всматриваться в спутниковый снимок:

– Посмотрите-ка, эти здания совершенно иначе распланированы.

Бен поднес чертеж к экрану.

«Совершенно иначе» – было преувеличением. Нужно было очень внимательно присмотреться и точно сопоставить длину и ширину, чтобы заметить разницу.

– Внутренняя стена на несколько футов короче.

– Это значит, что там есть… Что? В обоих зданиях по потайной комнате?

Седрик покачал головой:

– Для этого отличие слишком мало. Полагаю, что речь может идти о лестничной клетке. Вероятно, там есть подвальный этаж, не обозначенный на чертеже.

Бен покачал головой:

– Вряд ли там могли выстроить подвалы, о которых никому ничего не известно.

– Могли. Если вы наняли заграничную строительную фирму, то к тому моменту, как начнут задавать вопросы, рабочих уже и след простынет. Во время строительства территория была обнесена оградой и охранялась. О, подходящий способ всегда найдется! Нас сейчас интересует другой вопрос: зачем понадобились помещения, не обозначенные на чертеже? Ответ: затем, чтобы туда никто не входил. Следующий вопрос: что там делается? Вам известно, что я бы на это ответил. И последний вопрос: как нам туда попасть, чтобы узнать, что там происходит? У вас есть на это ответ?

Бен замахал на него руками:

– Туда попасть невозможно. Но это я уже говорил.

– Невозможно? Скверное дело! Нам нужно туда попасть. Вы должны попасть туда. Давайте что-нибудь придумайте!

Седрик встал, засунул руки в карманы и вышел из библиотеки.

Бен тяжело вздохнул. Как на территории, сплошь утыканной камерами наблюдения, незаметно проникнуть в строго охраняемое здание и найти в нем потайную лестницу, в существовании которой он даже не уверен и которая, вероятно, ведет в строго охраняемую подземную лабораторию? Задача не из легких и на первый взгляд совершенно невыполнимая. Он уставился в экран, представляя себе охранников, которые несут круглосуточное дежурство, не спуская глаз с мониторов. За этим зданием ни на секунду не прекращается наблюдение. Ни одна чайка не может на него сесть без того, чтобы ее сразу не засняли по крайней мере с пяти разных точек. Нет, это невозможно!

Если только Бен не придумает способ, как на пару часов вывести из строя охранную систему.

– Звучит хорошо, – сказал Седрик, устремив взгляд за окно библиотеки. Репортеры перестали устраивать давку у ворот. Теперь они по-приятельски кучковались, попивали из термосов чаек и развлекались разговорами. – Но это займет некоторое время.

Бен кивнул:

– Времени нам ведь, кажется, не занимать, или нет? Так и так пройдет некоторое время, прежде чем завещание вступит в силу. Переговоры о том, кому что отойдет, наверняка можно искусственно затянуть, если постараться. Да и задним числом тоже возможно кое-что сделать.

Седрик сказал, не сводя глаз с репортеров:

– Да. По-видимому, вы правы. Боюсь, во мне просто говорит страх.

– Страх чего? Самое худшее, что вам грозит, – это остаться с половиной отцовского богатства, и тогда вам придется как-то зарабатывать. – Бен рассчитывал вызвать у Седрика улыбку, но тот все так же неподвижно глядел в окно.

– А что, если он еще раз поменял завещание и я не получу ничего? С него бы сталось.

На это Бену нечего было возразить. Он тоже считал, что от папеньки Седрика и не того можно ожидать.

– В любом случае нам требуется время. Если Чандлер-Литтон что-то заметит, то я мигом оттуда вылечу, и все будет кончено. Тогда вы уж ничего не докажете, даже если было что доказывать.

– Я знаю, что правда на моей стороне. – Седрик повернулся и посмотрел Бену в глаза. – Правда на моей стороне, понятно?

Цуг, Швейцария. 17.4.1980

Дорогая госпожа Грабовски!

Давно я не подавала о себе вестей, но наша последняя беседа сложилась не слишком удачно. О чем я искренне сожалею. Я была тогда не в самом хорошем состоянии. Я, конечно же, понимаю, что Вы на меня в обиде за увольнение, но надеюсь, что за такое долгое время переживания сгладились и мы обе не будем вспоминать резкие слова, сказанные в пылу ссоры.

При нашей последней беседе я спрашивала Вас, узнаете ли Вы в ребенке, которого я тогда Вам показала, Фелиситу. Сегодня я повторяю тот же вопрос и настоятельно прошу Вас ответить мне честно и по совести. Пожалуйста, не думайте при ответе о чувствах, которые, возможно, ко мне питаете. Речь идет о другом – о жизни и благополучии очень больного ребенка. Сегодня я больше прежнего уверена, что ребенок, которого мне пришлось забрать с собой из больницы, мне не родной. Этот ребенок, как Вам, возможно, стало известно из газет, тяжело болен, и мне бы очень хотелось, чтобы об этой девочке могла заботиться ее настоящая мать. А я, конечно, мечтаю увидеть мою родную дочку.

Пожалуйста, попробуйте все хорошенько вспомнить. Я вложила для Вас теперешнюю фотографию этого ребенка. Постарайтесь не обращать внимания на изменения, вызванные болезнью, и скажите мне, можете ли Вы, глядя на это лицо, сказать, что это Фелисита.

От всего сердца благодарю Вас и остаюсь искренне Ваша

Карла Арним

P. S. Пожалуйста, не рассматривайте вложенные в конверт сто марок как взятку, а примите их вместо извинения за то, что я назвала Вас вруньей, когда Вы сказали, что этот ребенок – Фелисита.

P. P. S. Ответ отправьте, пожалуйста, по адресу: г-же Элле Мартинек для Карлы Арним, Акациенштрассе, 25, 1000 Берлин 62.

Цуг, Швейцария. 17.4.1980

Дорогая миссис Чандлер-Литтон!

Может быть, Вы еще помните меня. Мы познакомились почти три года тому назад на кинопоказе Британского совета в Берлине. Мы обе хотели найти место с краю, чтобы легче было, если понадобится, сбегать в туалет. Я – потому что была беременна, а Вы – потому что, как Вы тогда выразились, «пили чай литрами, дурная английская привычка». Как видите, я очень подробно помню нашу встречу и надеюсь, что и Вы меня не забыли. Потом наши пути еще несколько раз пересекались.

Если вдруг Вы уже не помните: моя беременность закончилась рождением прекрасной, здоровой девочки, которую мы назвали Фелиситой. Когда ей исполнилось шесть месяцев, мне пришлось на неделю лечь в больницу по поводу опоясывающего лишая. Это Вы непременно должны помнить, потому что недавно мне пришло на память, что ведь именно Вы во время посещения моей галереи посоветовали мне срочно лечь в больницу.

Там Фелисита была временно разлучена со мной из-за опасности заражения. Когда я поправилась, мне принесли – Вы не поверите – чужого ребенка, утверждая, что это моя дочь. Я делала все, что могла, чтобы убедить окружавших меня людей, что это не моя дочь. Мой брак с тех пор, если можно так выразиться, пошел насмарку. Я понимаю, как это должно восприниматься со стороны, но я говорю правду.

Я уже полтора года разыскиваю свою дочь, но безуспешно. А тут еще и чужой ребенок заболел. У него синдром Хатчинсона-Гилфорда. Вам, как медику, это, возможно, что-то говорит. Разумеется, я всеми возможными средствами разыскиваю его настоящую мать, но и тут мне не везет. Я совершенно точно знаю, что где-то есть женщина, у которой сейчас живет Фелисита.

Вы ведь видели мою малышку в галерее. Я прошу Вас как медика сравнить прилагаемые к настоящему письму фотографии этого чужого ребенка с моими и с фотографиями моего мужа и сына. Вы увидите, что между нами нет никакого фамильного сходства. Если можно, подтвердите мне это в письменной форме. Вас это ни к чему не обязывает. Я прошу Вас только дать общую оценку и надеюсь, что Вы отзоветесь на мое горе.

Если Вы решите связаться со мной, то обратитесь, пожалуйста, по адресу: г-же Элле Мартинек для Карлы Арним. Акациенштрассе, 25. 1000 Берлин 62.

Заранее благодарю Вас за участие и поддержку.

Примите наилучшие пожелания

от Вашей Карлы Арним

Цуг, Швейцария. 17.4.1980

Дорогая миссис Келлер!

Наверняка Вы меня еще помните. Мы с мужем живем совсем рядом, через несколько домов от Вас, но мы давно с Вами не виделись. Года два назад мы часто встречались на прогулках, когда я возила в колясочке Фелиситу. Ваша дочка – кажется, ее зовут Люси – и Фелисита ровесницы.

Не знаю, насколько Вы следите за газетными новостями, но, возможно, знаете, что Фелисита пропала. Вместо нее мне подсунули чужого ребенка. Так как никто мне не верит, меня уже полтора года (тогда исчезла Фелисита) принуждают воспитывать этого чужого ребенка вместо собственного. Это само по себе тяжело, но тем временем этот ребенок заболел тяжелой, неизлечимой болезнью. Он не доживет до взрослых лет. Поэтому я вынуждена приняться за поиски его настоящей матери, которые, как я надеюсь, приведут меня к Фелисите.

Миссис Келлер, я хорошо помню, как часто Вы при наших встречах внимательно разглядывали Фелиситу. Однажды Вы сказали: «Ваша дочка растет гораздо быстрее моей!» Я прилагаю к этому письму фотографию чужого ребенка. Пожалуйста, всмотритесь в нее хорошенько и скажите мне, что это не моя дочь. Может быть, Вы увидите на фотографии еще что-нибудь.

Я взываю к Вашей материнской совести. Разве Вам не кажется, что этот больной ребенок заслуживает того, чтобы снова встретиться с родной матерью? Ведь только родная мать может любить такой любовью, которой заслуживает каждый ребенок. Пожалуйста, миссис Келлер, подумайте об этом на досуге!

Здесь я пишу Вам адрес, по которому Вы можете со мной связаться. Я прошу Вас отправить письмо на имя госпожи Эллы Мартинек для Карлы Арним. Акациенштрассе, 25. 1000 Берлин 62.

С сердечным приветом и наилучшими пожеланиями

Ваша Карла Арним

Мораг неслышными шагами металась из угла в угол по своей комнате. Эта женщина явно собирается пробыть тут весь вечер! Обе ни разу не вышли за порог Фиониной комнаты. Засели там и включили музыку ровно на такую громкость, чтобы Мораг не могла их подслушать. Если бы Фиона знала то, что давно знает Мораг!

Около семи Мораг заварила чай. Она постучалась в дверь к Фионе и спросила, не хочет ли та чаю. То ли музыка была слишком громкая и она не услышала, то ли просто не пожелала отвечать. Мораг вся кипела от злости, в который уж раз.

Через полчаса она так разволновалась, что просто не находила себе места. Наконец ее терпение лопнуло, и она решила прямо сейчас позвонить по этому номеру. Наверняка никто не возьмет трубку в субботний-то вечер. Но может быть, автоответчик подскажет, о каком приеме надо было договориться Фионе.

Она набрала номер. После нескольких гудков на звонок ответил сочувственный женский голос, он говорил нараспев с интонацией воспитательницы детского сада:

– Приемная доктора Ллойда, чем могу быть полезна?

От неожиданности Мораг не сразу ответила. Потом спохватилась:

– Я… хотела договориться о приеме.