Track 25

В метро я встречаю старого фана “Scary B.O.O.M.” Доната Германа и делюсь с ним радостной новостью о выпуске сборника. Он поздравляет меня и задумывается: “Слушай, так тебе же, наверное, пресса нужна? У меня есть один журналист знакомый, запиши телефон”.

Редакция журнала “Петербург весь день” пропахла типографской краской. В нагромождении упаковок свежих номеров узкие каньоны, по которым снуют сотрудники. Меня встречает невысокий парень в модной полосатой рубашке. У издания есть подзаголовок “журнал удовольствий”. Заметно, что главный редактор этих удовольствий не чужд. Вид у него слегка помятый, а под левым глазом сквозь толстый слой тонального крема явно виден сиреневый фингал. Я вкратце излагаю суть произошедшего и вручаю кассету. Вопрос об интервью решается удивительно быстро — редактор собственной персоной и штатный фотограф прибудут в “Мани-Хани” послезавтра. Моя задача — созвать музыкантов и договорится с клубом. Я приглашаю главных — “Mosquito” и “Bombers”. А еще я шью из черной тряпки мешок с прорезами для глаз. Я уверен, что завтра он мне пригодится.

“Мани-Хани” — место уникальное. Не всякая столица может похвастаться клубом, полностью посвященным музыке рокабилли. “Мани-Хани” не только легенда и не только место паломничества. Это прибыльное предприятие — отлаженный конвейер по производству досуга.

Идея создания “Хани” принадлежит двум друзьям: Антону по прозвищу Ковбой и Илье по прозвищу Хвост. У Антона внешность типичного горца, он носит кок и косуху. Какую прическу носит Хвост — неизвестно, потому что он никогда не снимает с головы ковбойскую шляпу. Их приятель Вадик решил открыть пивную в Апраксином дворе. “Давай сделаем салун! — предложили парни. — Всего-то и надо: стены вагонкой обшить, да маленькую сцену в углу”. Идея оказалась удачной. Слух о настоящем салуне с живой музыкой распространился моментально. Клуб приобрел свою тусовку — в нее вошло второе поколение любителей рокабилли и сайко.

В торце тринадцатого корпуса “двора” находилась черная железная дверь. Открыв ее, вы попадали в мир Дикого Запада в русской адаптации. Покрытая морилкой вагонка закрывала стену на полтора метра от пола. Кое-где в нишах безымянный художник изобразил кактусы и пустынные пейзажи на кусках оргалита. С потолка свешивались люстры с пропеллерами. Под ними стояли кухонные столы с крышками нежно-салатного оттенка. Слева от входа находился треугольный помост, по площади мало отличавшийся от стола, — сцена.

В качестве туалета предлагалось использовать прилегающую территорию, изобиловавшую мусорными баками и картонными коробками — прекрасными ширмами естественного происхождения. В общем: “Петербургские клоаки, эпизод третий”.

И тем не менее место сразу же приобрело культовый статус. Отсутствие богатого декора с лихвой восполнялось поведением завсегдатаев, изо всех сил старавшихся соответствовать своим представлениям о том, как следует себя вести в салуне. Примером, я полагаю, служили соцвестерны с Гойко Митичем и “Человек с бульвара Капуцинов”.

Посетители танцевали на столах и били пивные кружки друг другу об головы. В их глазах лучилось бесконечное счастье. В “Хани” можно было отведать настоящей ковбойской жратвы — яичницы с беконом. “Не хватает только повара-китайца и индейца в углу, чтобы кидаться в него тухлыми яйцами”, — сообщил мне мечтательно один из завсегдатаев. Кто-то в белом фартуке азиатской наружности вскоре появился. Завести индейца все как-то не получалось, зато рокабилли Родион, по прозвищу Роджер, пришедший на концерт с товарищем-негром, заслужил общественное порицание. “Нет, ну ты только посмотри, в салун с черным приперся, — возмущенно шептала мне Ира Баранова, мастер пошива кожаных бюстье. — Совсем совесть потерял”.

В первый же год репутация опасного заведения была с успехом подтверждена. На туалетной территории слева от клуба был обнаружен труп бродяги со сквозной дыркой в голове. Орудие убийства — лом — валялось поблизости. На нем прекрасно сохранились отпечатки пальцев. Уже на следующий день группа криминалистов заседала на кухне салуна и снимала отпечатки с каждой кружки, приносимой официанткой. Убийц взяли в тот же вечер. Ими оказались простые парни, любители пива и рок-н-ролла. С виду совсем не страшные и даже чуть лоховатые. Это, к сожалению, тоже признак тусовки из “Хани”. Многими посетителями dress code соблюдался уже не так строго, как раньше. На завсегдатаях можно было увидеть дешевые джинсы, косухи из дерматина и резиновые нашивки из магазина “Castle-Rock”.

Однако веселью и пьянству это не мешало. Экс-член “Пятой колонны” по прозвищу Дюля — легендарная фигура. Нос его хранит следы всех драк, в которых он участвовал, как календарный столб на необитаемом острове Робинзона. Он всегда рад принять участие в общественной жизни, но удается ему это редко — до первой кружки он угрюм и неразговорчив, после третьей — весел, но не в силах сформулировать мысль. Каждый вечер заканчивается танцами, под музыку группы или под магнитофон. Медленные танцы, конечно же, парные. Это прекрасная почва для флирта. Когда клуб закрывается компании не расходятся, а продолжают вечеринку у кого-нибудь из живущих в центре. На выходных мы большой мани-ханиевской семьей ездим загорать в Солнечное. Иногда к нам присоединяются музыканты.

В салуне играли многие рокабилли группы — “Starlings”, “Cadillacks”, “Rattlesnakes”, “Crocked Wheels”. Но настоящими звездами, всеобщими любимцами и визитной карточкой клуба стала группа “Awaqua”. В ее составе объединились замечательные музыканты: Вадик и Дима (Вадос и Джесс) из “Meantraitors” и Денис (Дэн), игравший ранее в “Каникулах любви” и “Stunning Jive Sweets”. Большая часть их программы составлена из кавер-версий, но они подобраны со вкусом и исполнены оригинально. Художественной частью занимается Тимонин — одна из его работ до сих пор красуется в рамочке на центральной колонне салуна. Гимном группы становится “Midnight Train” авторства вездесущих “The Johnny Burnette Trio”.

I left my gal sad and lonely, left her standing in the rain

I went down to the railroad, I caught myself a midnight train*.<* Я оставил мою девушку печальной и одинокой, оставил ее на дожде

Я спустился к железной дороге и сел на полночной поезд.>

Когда звучат первые строки хита, публика заглушает музыку радостным криком. После “Полночного поезда” остается желать только двух вещей — “Sixteen Tones” в качестве медляка и кружку пива на ход ноги. Но, по правде говоря, последние 0.5 очень часто становились прологом к новым приключениям. “Последним будет тот из нас, кто первым ступит за порог, и первым тот, кого струя из нас последним свалит с ног” — это чувствовали все, и старались не отстать от других по мере своих возможностей.

К концу первого ковбойского лета народа становится все меньше — мы разъзжаемся по дачам, деревням и югам. В отсутствии адептов культуры заведение начинает чахнуть. Вадик нервничает и рвется переделать салун в обычный пивняк. Но кризис проходит, и ситуация стабилизируется — создается расписание выступлений, появляется охрана, на стенах разрастается колония стилистически пригодного барахла. На одной из полок в ряд стоят гипсовая фигура ковбоя, самовар, седло, икона и потрепанная радиола. В общем, интерьер-дизайнер XXI века закатил бы глаза и упал в обморок. Но мы — ничего, ходим.

Большой потерей становится увольнение отцов-основателей Хвоста и Ковбоя. Что послужило тому причиной, я не знаю. Одно было ясно: клубу совершенно не нужны три хозяина. К этому же выводу пришел и Вадик.

На смену вольнице пришла армейская дисциплина и отморозки в камуфляжных ватниках, скучающие в ожидании жертвы — какого-нибудь строптивого тинейджера, которого можно хорошенько отметелить во дворе. В клубе был введен закон ноль-ноль, и музыканты загодя забирались на сцену — задержка концерта штрафовалась вычетом из гонорара.

Успех “Мани-Хани” породил моду на питейные заведения с живым рок-н-роллом. Появляются “Корсар”, “Рио”, “Визит”, “Файербол” — филиал “Мани-Хани” в Купчино. Вполне логично то, что клуб своим выступлением открывали мы. Вот она, в двух шагах от клуба — 318 школа. “Файербол” занял второй этаж торгового центра, “стекляшки”, в который мы на переменах бегали за батонами, мороженым и детским яблочным пюре в маленьких баночках.

Перед сценой поблескивающий хромом чоппер, в зале — лучшие из лучших. “Хани” перестало быть оплотом подлинной рокабилли-культуры. Его залы забиты до отказа патлатыми студентами, привлеченными дешевой выпивкой и живой музыкой. При первых звуках засаленных номеров из рок-н-ролльного архива типа “Johnny be good” они выскакивают из-за столов и начинают исполнять нелепые танцы — что-то вроде твиста по формуле “Бывалого” из “Кавказской пленницы”. Теперь надежда на “Файербол”. В середине программы нас просят ненадолго прерваться — будет сеанс стриптиза. Мы все наблюдаем подобное зрелище впервые. Так уж повелось, что рок — это всегда больше, чем просто музыка. Он, по традиции, манифест независимости и неординарности ее исполнителя. А стриптиз — дело конформное, буржуазное. Смешение этих шоу — уже не высокий штиль. Рок-музыка сексуальна сама по себе, ей не нужны декорации в виде раздевающихся танцовщиц. Но создатели “Файербол” привыкли бить наверняка, аппелируя к примитивным инстинктам. “Хлеба!” — пожалуйста, вот вам “хлеб жидкий” и сухарики к нему. “Зрелищ!” — ради бога, вот вам ловкачи с контрабасами и голые тетеньки.

Под конец вечеринки мы видим нашего старого приятеля байкера Роберта. Его волосы прилипли ко лбу, взор затуманен, а подбородок влажен от пива. Он на четвереньках подбирается к обнажающейся девушке. “Роберт очнись! — кричим мы ему и смеемся: „Роберт — дитя порока!“”.

Престиж едален с “живой музыкой” стремительно падает. Подобные заведения называют “столовками”, а играть в “столовке” совсем не почетно. Становится ясно, что рокабилли-тусовка прочно увязла в системе ежедневных концертов и уже никогда не вернется на клубную сцену. У музыкантов “Мани-Хани” появились трудовые книжки. Все чаще на сцене появляются никому не известные лабухи — кабацкие музыканты, разучившие рок-н-ролльную программу. По их виду заметно, что при необходимости они могут сыграть “Мурку”, “Шаланды” и “Сулико” для гостей из солнечной Грузии. Но по вечерам очередь у входа в заведение как всегда многолюдна. “И в окнах слышен крик веселый, и топот ног, и звон бутылок”.

Народу в “Хани” немного, встречу c редактором мы назначили в первой половине дня. Начинается фотосессия. Я достаю мешок и надеваю его на голову. Опыт мне подсказывал, что кто-нибудь из музыкантов не явится на встречу. Так и случилось — у “Mosquito” не хватает гитариста. С мешком на голове я восполняю его отсутствие. Редактор выслушивает музыкантов — они разошлись и выдают один за другим бесконечные монологи. В ответ он ритмично кивает — примерно раз в три секунды. Диктофона у него нет. Иногда он делает пометки в блокноте. Я заглядываю ему через плечо. На странице записаны только названия групп. Как же он будет писать статью?

Но очень скоро я имею возможность убедится, что для написания интервью собеседник в общем-то не нужен. Статья получается компактной и бойкой. Речь музыкантов разных групп подозрительно единообразна. Поскольку это интервью — единственное появление “Bombers” и “Mosquito” в прессе, привожу ее полностью. Итак встречайте:

Date: 2015-10-18; view: 466; Нарушение авторских прав