Инвектива против Гая Саллюстия Криспа

1. (1) Это действительно большое наслаждение, Гай Саллюстий, жить вполне сообразно со своими высказываниями и не говорить ничего столь непристойного, что ему не соответствовал бы твой образ жизни, — так, чтобы каждое твое слово было созвучно твоим нравам. Ведь тот, кто живет так, как ты, не может говорить иначе, чем ты, а жизнь того, чья речь столь нечиста, не бывает более нравственной.

К кому мне прежде всего обратиться, отцы-сенаторы, с чего начать? Ведь на меня как на оратора возлагается тем более тяжкое бремя, чем более известен каждый из нас, так как, если я, отвечая этому хулителю, расскажу о своей жизни и действиях, то зависть опорочит мою славу; если же я покажу во всей наготе его поступки, нравы, всю его жизнь, то я впаду в тот же порок бесстыдства, в каком упрекаю его. Если это, быть может, задевает вас, то более справедливо, чтобы вы негодовали не на меня, а на него, начавшего эту распрю. (2) Сам я приложу старания к тому, и чтобы мой ответ в мою защиту менее всего наскучил вам, и чтобы не показалось, что я его оболгал. Знаю, отцы-сенаторы, что я, отвечая ему, не могу особенно надеяться на ваше внимание, так как вы знаете, что не услыши­те ни одного нового для вас обвинения против Саллюстия, но снова узнаете обо всех старых, которыми прожужжали уши и мне, и теперь вам, и ему самому. Но тем сильнее должны вы ненавидеть человека, который, даже начиная совершать проступки, не занимался пустяками, но встал на этот путь так, чтобы не уступать никому и самому не превзойти себя на протяжении всей остающейся ему жизни. (3) Поэтому он и стремится лишь к тому, чтобы, как свинья, кататься в грязи, с кем ему придется. Но он глубоко заблуждается. Ведь грязь жизни не смывают бес­стыдством языка, но существует, так сказать, осуждение, какое каждый из нас, слушаясь собственной совести, вынашивает против того, кто бросает честным людям ложные обвинения. И если окажется, что вы забыли, как он жил, то вы, от­цы-сенаторы, должны будете оценить его жизнь на основании не его слов, а его нравов. Я же постараюсь описать их вам возможно короче. И этот обмен репли­ками между нами не будет бесполезен для вас, отцы-сенаторы! Ведь в большин­стве случаев государство извлекает пользу из вражды между частными людьми, когда ни один гражданин не может скрыть, что он за человек.

2. (4) Так вот, прежде всего, раз Гай Саллюстий, следуя общепринятому пра­вилу, спрашивает о предках каждого из нас, то я и прошу его ответить мне: разве те, кого он нам поставил в пример, — Сципионы и Метеллы, пользовались доб­рым именем или славой до того, как их деяния и безупречнейше прожитая жизнь возвеличили их в наших глазах? Если это положило начало их доброму имени и высокому положению, то почему не судить таким же образом и обо мне, чьи дея­ния были славны, а жизнь прожита самым бескорыстным образом? Право, можно подумать, что ты, Саллюстий, произошел от тех людей? Будь это так, многие чувствовали бы теперь отвращение к твоей подлости. (5) Я же доблестью своей ос­вещал путь своим предкам, так что они, если и не были известны ранее, памятью о себе обязаны мне; ты же своей жизнью, проведенной позорно, предков своих окутал густым мраком¹, так что они, даже если и были выдающимися гражданами, несомненно оказались забыты. Поэтому не попрекай меня тем, что у меня нет знаменитых предков; ведь для меня лучше быть славным собственными деяния­ми, чем зависеть от доброго имени предков и жить так, чтобы я сам был для своих потомков началом знатности и примером доблести. И мне не к лицу, отцы-сенаторы, чтобы меня сравнивали с теми, кто уже ушел от нас и недосягаем для ненависти и неприязни; пусть меня сравнивают с теми, кто вместе со мной зани­мался одними и теми же делами государства. (6) Но допустим, что я, стремясь к почестям, был чересчур честолюбив (речь идет не о том, чтобы добиваться рас­положения народа — здесь я признаю себя первым, — но о том пагубном проти­возаконном домогательстве, в котором Саллюстий шел впереди других), или при исполнении должностей, наказывая преступников, так суров, или, защищая госу­дарство, так бдителен. Защиту эту ты и называешь проскрипцией, конечно, пото­му, что ни один из подобных тебе не жил в безопасности в Городе; но насколько лучше было бы для государства, если бы ты, плоть от плоти преступных граждан, был к ним причислен! (7) Или я тогда неправильно написал: «Меч, перед тогой склонись!» — я, который, в тогу облаченный, уничтожил взявшихся за оружие, а миром — войну? Или я солгал, написав: «О, счастливый Рим, моим консулатом творимый!» — я, который пресек столь страшную междоусобную войну и потушил пожар в стенах Города?² 3. И тебе, ничтожнейший человек, самому не стыдно ставить мне в вину то, что ты в своей «(Истории» считаешь для меня славным?³

Что постыднее — лгать в своих писаниях или в речах перед этим собранием? Что касается твоей клеветы на мою раннюю молодость, то я, по моему мнению, столь же далек от бесстыдства, сколь ты — от стыдливости. (8) Но зачем продол­жать мне свои жалобы на тебя? Какую ложь считаешь позорной ты, который осме­лился — словно это порок — красноречием моим попрекнуть меня, в чьей судебной защите ты, преступник, всегда нуждался? Или, по твоему мнению, кто-нибудь может стать вьщающимся гражданином, не овладев этим искусством и этой наукой? Или, по-твоему, существуют какие-то иные первоосновы, иная колыбель для доблести, питающие умы людей в их жажде славы? Но совсем не приходится удивляться, от­цы-сенаторы, если человек, который — сама праздность и развращенность — удив­ляется этим занятиям, как чему-то новому и беспримерному.

(9) Что же касается твоего беспримерного бешенства, с каким ты столь нагло напал на моих жену и дочь, которые как женщины обходились без мужчин легче, чем ты как мужчина — без мужчин, то ты поступил как достаточно ученый и иску­шенный человек. Ведь ты надеялся на то, что я не воздам тебе тем же и не стану, в свою очередь, оскорблять твоих родных: ты один даешь мне для этого доста­точно пищи, и у тебя в доме нет ничего такого, что было бы гнуснее тебя самого. Но ты глубоко заблуждаешься, решив, что навлечешь на меня ненависть из-за моего имущества, которого у меня много меньше, чем я достоин иметь. О, если бы у меня не было даже такого, какое есть! И было бы лучше, если бы мои друзья оставались в живых, вместо того чтобы я разбогател благодаря их завещаниям!⁴

(10) Это я — беглец, Гай Саллюстий? Перед яростью плебейского трибуна от­ступил я: я предпочел принять удар судьбы на себя, но не быть для всего римского народа причиной гражданских раздоров. Но после того как год вакханалий⁵ в госу­дарстве закончился и все то, что он привел в волнение, успокоилось благодаря миру и тишине, то, когда наше сословие меня призывало и само государство собственно­ручно возвращало меня из изгнания, я вернулся. Этот день, если сравнить его со всей моей остальной жизнью, во всяком случае, для меня наиболее важен, когда вы все и римский народ, собравшийся толпами, приветствовали меня при моем прибы­тии. Столь высоко оценили они меня, беглеца, наемного защитника в суде!

4. (11) И не удивительно, клянусь Геркулесом, если я всегда считал справед­ливым всеобщее дружеское отношение ко мне. Ибо не прислуживал я одному че­ловеку частным образом и не поступал к нему [в кабалу⁶], но насколько каждый радел о благополучии государства, настолько он был мне либо другом, либо про­тивником. Сам я ничего так не хотел, как торжества мира⁷. Многие поддержали на­глые выступления частных людей, я же боялся одних только законов; многие хо­тели, чтобы их оружие внушало страх, я же всегда хотел обладать властью только для вашей защиты; многие, положившись на свою власть, полученную ими от вас, злоупотребили против вас своими силами. Поэтому и не удивительно, если я под­держивал дружеские отношения только с теми, кто неизменно был другом госу­дарству. (12) И я не раскаиваюсь ни в том, что я по просьбе Ватиния, привлечен­ного к суду, обещал ему свою защиту, ни в том, что обуздал заносчивость Сестия, ни в том, что осудил долготерпение Бибула, ни в том, что благожелательно от­несся к доблестным действиям Цезаря. Ведь это были похвалы выдающемуся гражданину, и притом высказанные один раз. Если ты ставишь их мне в вину, то твою опрометчивость осудят, но меня в проступках не обвинят. Я сказал бы больше, если бы мне понадобилось выступить с разъяснениями перед другими людьми, а не перед вами, отцы-сенаторы, которые были советчиками во всех мо­их действиях. Но нужны ли слова, когда свидетельствуют сами действия?

5. (13) Теперь — чтобы вернуться к тебе, Саллюстий! — не стану я говорить о твоем отце, который, если даже и никогда в жизни не совершал проступков, все-таки, породив такого сына, как ты, не смог бы нанести государству большего ущерба. И если сам ты совершил в детстве какой-то проступок, то я не стану рас­суждать о нем — дабы не показалось, что я обвиняю твоего отца, который в те времена обладал высшей властью над тобой⁸, — но рассмотрю, как ты провел свою раннюю молодость; из описания ее легко будет понять, как своевольное ди­тя с возрастом превратилось в бесстыдного и наглого юношу. После того как без­донную глотку не могли уже насытить доходы от торговли бесстыднейшим телом и ты уже был не в таких летах, чтобы терпеть все, чего захотелось бы другому», ты стал предаваться безудержным страстям, чтобы то, чего ты был лишен сам, испробовать на других. (14) Таким образом, отцы-сенаторы, нелегко подсчитать, больше ли он приобрел или потерял, используя части тела, которых, по чести го­воря, и не назовешь. Свой отчий дом он еще при жизни отца, к своему великому позору, назначил к продаже. Может ли кто-нибудь усомниться в том, что он довел до смерти того, чьим имуществом он уже ведал как наследник еще до его смерти? И ему не стыдно спрашивать меня, кто живет в доме Публия Красса, когда сам он не может ответить, кто живет в его отчем доме! «Но он — клянусь Геркулесом! — впал в ошибку по неопытности, свойственной молодости; впоследствии он исправился». Это не так. Он вступил в нечестивое сообщество Нигидия¹⁰. Дважды оказавшись на скамье подсудимых, он был в безнадежном положении, но выпутался из него; одна­ко при этом каждый признал, что судьи преступили клятву, а не то, что он был неви­новен. (15) Достигнув первой почетной должности — квестуры, он отнесся с презре­нием к этому вот месту и к нашему сословию, доступ в которое открылся также и для него, тяжко опозорившегося человека. И вот, боясь что его проступки останутся для вас тайной, он, хотя его и поносили все отцы семейств, признался вам в совер­шенном им прелюбодействе¹¹ и не покраснел, глядя вам в глаза.

6. Живи, как тебе угодно, Саллюстий; делай, что захочешь; достаточно и того что ты один сознаешь свои преступления. Не попрекай нас нашей вялостью и не­померной сонливостью; мы тщательно оберегаем целомудрие своих жен, но не настолько бдительны, чтобы уберечься от тебя: твоя наглость сильнее наших стараний. (16) Могло ли бы какое-нибудь позорное деяние или высказывание, от­цы-сенаторы, остановить этого вот человека, не постыдившегося сознаться перед вами в своем прелюбодействе? И если бы я не захотел отвечать тебе насчет себя и, на основании закона, публично прочитал замечание цензоров Аппия Клавдия и Луция Писона¹², неподкупнейших мужей, то разве я не навеки заклеймил бы тебя позором, смыть который не смогла бы вся остающаяся тебе жизнь? Впрочем, по­сле памятного нам составления списка сенаторов¹³ мы не видели тебя ни разу, разве только тогда, когда ты устремился в тот лагерь, куда уже стекались все по­донки государства¹⁴. (17) Но того же Саллюстия, который в мирное время не был даже сенатором, после того как государство было сокрушено оружием, победи­тель, вернувший изгнанников, возвратил в сенат, предоставив ему квестуру¹⁵. Должность эту он исполнял, продавая все, что только находило покупателя; он считал справедливым и правильным все, что ему хотелось совершить, и мучил людей так, как должен был бы делать человек, получивший эту должность как до­бычу. (18) По окончании квестуры он, дав большие деньги людям, которые вели такой же образ жизни, уже стал одним из членов этой шайки. Ведь Саллюстий был на той стороне, где, словно в пучине, собрались все порочные люди. Сколько бы ни было бесстыдных людей, развратников, паррицид, святотатцев, несостоя­тельных должников в Городе, муниципиях, колониях, во всей Италии, они там оседали, словно в морских заливах. Это были и те, кто утратил свое имя, и из­вестнейшие люди, ни к чему не годные в лагере, славящиеся разве только раз­нузданностью своих пороков и жаждой переворота.

7. (19) «Но ведь он, став претором, проявил умеренность и воздержность». — Не разорил ли он, управляя Нижней Африкой, спою провинцию так, что испыта­ния, каким наши союзники подверглись во времена мира, превзошли все то, что они претерпели и чего ожидали во время войны? Откуда выкачал он столько, сколько смог либо перевести путем кредитных операций, либо втиснуть в трюмы ко­раблей? Столько, повторяю, он выкачал, сколько захотел. Чтобы не отвечать перед судом, он сговаривается с Цезарем за 1 200 000 сестерциев¹⁶. Если какое-нибудь из этих обвинений ложно, опровергни его перед этими вот людьми: на какие средства ты, который еще недавно не смог выкупить даже дом отца, вдруг, разбогатев словно во сне, приобрел сады, стоившие огромных денег, усадьбу Гая Цезаря в Тибуре и другие владения? (20) И ты не поколебался спросить, почему я купил дом Публия Красса, когда сам ты — давнишний собственник усадьбы, недавно принадлежавшей Цезарю! Повторяю, не проев, а сожрав отцовское имущество, какими же путями не­давно достиг ты такого изобилия и такого богатства? И право, кто назначил бы сво­им наследником тебя, которого никто не считает даже своим достаточно уважае­мым другом, разве только это человек, подобный и равный тебе?

8. Но ты, клянусь Геркулесом, скажешь, что выдающиеся деяния твоих пред­ков тебя возвышают. Независимо от того, им ли ты подобен или они — тебе, к вашей общей преступности и испорченности прибавить нечего (21). Но, если не ошибаясь, твои почетные должности делают тебя заносчивым. Ты, Гай Саллюстий, думаешь, что дважды быть сенатором и сделаться дважды претором то же самое, что дважды быть консулом и дважды справить триумф?¹⁸ Быть чистым от всяких пороков должен тот, кто собирается обвинить другого. Только тот говорит дурно, кто не может выслушать правду. Ты же, прихлебатель за всеми столами, в ранней мо­лодости наложник во всех спальнях и там же впоследствии прелюбодей, — пятно позора для любого сословия и напоминание о гражданской войне. (22) И право, что может быть тяжелее для нас, чем видеть тебя невредимым в этом собрании? Пере­стань же наглейшим образом преследовать честных людей, перестань быть во вла­сти недуга бесстыдства¹⁹, перестань по себе судить о каждом из нас. При нравах своих ты приобрести друга не можешь; ты, видимо, хочешь иметь недруга. Я закан­чиваю, отцы-сенаторы! Я часто видел, что те, кто открыто сказал о низких поступках других людей, слушателей своих оскорбляли сильнее, чем их оскорбляли те, кто их совершил. Мне же следует принимать во внимание не то, что Саллюстий, по всей справедливости должен выслушать, но то, что я по чести могу высказать.

Печатается по: Крисп Гай Саллюстий.

Сочинения. - М.: Наука, 1981. - С. 142.

Оцерковляя себя, человек стремится и к оцерковлению всего, что попадает в сферу его жизни, то есть к оцерковлению твари в той мере, в какой это возможно в земных условиях быта.

Такой образ жизни, реально осуществ­лявшийся лучшей частью русского общества на протяжении веков, и являлся общепри­знанным для всех, даже для тех, кто ему не следовал и потому должен был оценивать свое состояние как ГРЕХ.

Протоиерей Лев Лебедев

Православие

В жизни России православие до 1917 г. занимало чрезвычай­ное место потому уже, что как учебный предмет преподавалось в общеобразовательной школе. Многие ученые-богословы были одновременно действующими священнослужителями. Создава­лось большое количество духовной научной, учебной, молит­венной и иной, как бы мы теперь сказали, популярной право­славной литературы. Отцы церкви систематически выступали с проповедями на библейские темы в широкой народной аудито­рии, с университетских кафедр и в малых сельских храмах.

Существовало единение Православных церквей мира, среди которых Русская, Греческая, вернее Эллинская, Грузинская, Болгарская, Сербская и другие (Румынская, Чехословацкая, Польская — не путать с Польской католической, Американская, Кипрская, Александрийская, Антиохийская, Иерусалимская) Пра­вославные церкви. Но главной среди них считалась и считается Константинопольская (Вселенский Патриархат).

Православная идея звучала в правительственных органах, со страниц газет, ее демонстрировала вся организация жизни цар­ствующего дома, о чем еще и сегодня наглядно говорят кадры сохранившихся кинохроник и многочисленные фотографии. Умерших хоронили возле храмов, а наиболее заслуженных — в стенах самих храмов. Так, в стенах Храма Святого Равноапо­стольного Князя Владимира в Севастополе похоронены вице-адмирал В. А. Корнилов, контр-адмирал В.И. Истомин, адмирал П.С. Нахимов.

Но что же такое «православие»? Как определить это понятие, без которого любая риторическая разработка этой темы не будет продуктивной?

«Словарь атеиста» дает средних размеров статью (М.: Полит­издат, 1973. С. 192—193), в которой, в частности, сказано:

Бог в православии выступает в трех лицах: бог-отец (творец видимого и невидимого мира), бог-сын (Иисус Христос) и бог-дух святой, исходящий только от бога-отца. Триединый бог единосущ, недоступен для человеческого разу­ма... Православные священнослужители требуют от верующих обязательного посещения храма, ношения нательных крестиков, исполнения таинств, кото­рых... семь: крещение, причащение, миропомазание, покаяние, брак, священие, елеосвящение.

«Полный православный богословский энциклопедический словарь» посвящает понятию православия более обширную раз­работку (М.: Возрождение, Т.2. С. 1872—1878), подчеркивая раз­личия между православием и католицизмом, например: «В от­ношении к государству православие не желает властвовать над ним, как католичество, ни подчиняться ему в своих внутренних делах, как протестантство; оно стремится сохранить полную свободу деятельности, не вмешиваясь в самостоятельность госу­дарства в сфере его власти...»

Современный ученый-богослов протоиерей Лев Лебедев формулирует это понятие так:

... православие — это не только сумма догматических и иных вероучительных представлений (хотя они и имеют первостепенную важность). Право­славие — это определенный образ жизни во Христе, ярче всего выражающий­ся в идеалах Святой Руси, как она исторически сложилась. Такими идеалами для всего русского общества в целом еще в середине XVII в. являются: 1) стремле­ние к сближению с Богом... на «узком пути» (Мф. 7,13—14) подвига по прави­лам православной аскезы, с тем, чтобы 2) находить в этом единственное под­линное благо уже здесь, на земле. (Лебедев Л. Москва Патриаршая. -М.: Вече, 1995. - С. 57).

Атеистов и верующих разделяют многие разногласия в оцен­ке религии. Библии и пр. Главным разногласием является то, что верующие верят в то, что Бог есть, а атеисты — в то, что бога нет. В силу этой убежденности верующие пишут слово «Бог» с прописной буквы, а атеисты — со строчной.

Наши задания не приглашают и не могут приглашать никого из читателей присоединиться к той или иной группе верующих — атеистов, с одной стороны, — православных, мусульман, буддистов, католиков и т.д. — с другой. Но выполнять риториче­ские задания по этой тематике тем не менее можно.

Зададим вопрос так, как он сформулирован одним из слуша­телей: чем объяснить, что человек может испытывать угрызения совести, любить и т.д., если не признать какого-то от Бога дан­ного духовного начала — души?

Отвечая на вопрос, вначале нужно выяснить, что же такое душа. В энциклопедиях и словарях советского периода такого слова нет. Стало быть, власть относилась к этому понятию нега­тивно. Действительно, в «Словаре атеиста» читаем:

Душа — по религиозным и идеалистическим представлениям — особая нематериальная сущность, активное движущее начало в человеке... Реакцион­ная идея о бессмертии души и загробной жизни оказывала и оказывает отрица­тельное влияние на умы людей. Она вселяет веру в потустороннее существова­ние и тем самым парализует творческую и социальную активность личности... Особенно большой вклад в научную разработку проблемы психической дея­тельности человека и тем самым в опровержение бессмертной идеи души вне­сли И.М.Сеченов и И.П.Павлов... (М.: Политиздат, 1973. С. 85).

До 1917 г. определение понятия «душа» звучало иначе. На­пример, в «Полном православном богословском энциклопеди­ческом словаре» сказано так: «Человек, согласно учению Св. Писания, состоит из тела и души (Быт. 2,7; Мф. 10, 28). Душа оживляет тело, одухотворяет его, без нее — тело прах, а потому душа в Богословии часто называется дыханием жизни, духом жизни или просто духом. Душа не происходит от тела, а пред­ставляет собою ту особую силу, которая обращает прах в живое существо и имеет свой источник в Боге... Особые свойства ду­ши состоят в единстве, духовности и бессмертии ее, в способ­ности разума, свободы и дара слова» (М., 1992, репр. изд. Т.1. С. 805, 806).

А между тем русский народ создал за века своего существо­вания немало пословиц и поговорок, фразеологических оборо­тов со словом «душа». Так, «Фразеологический словарь литера­турного русского языка (под ред. А.И. Федорова. — М., 1995) в составе семи тысяч словарных статей выделил более пятидесяти на различные сочетания с этим понятием: «Божья душа», «бу­мажная душа», «в чем душа (держится)», «добрая душа», «душа вон», «душа в пятках», «душа горит», «душа лежит/не лежит», «душа наизнанку», «душа на месте/не на месте», «душа на небе», «душа ноет», «душа радуется», «душа рвется», «душа тянет», «живая душа», «открытая душа», «простая душа», «святая душа», «широкая душа», «по душам», «для души», «ни души», «со всей душой», «за милую душу» и т.д.

Но есть в этом списке и такие обороты, как «варначья ду­ша», «Иродова душа», «заячья душа», даже «душа моя» с помет­кой, что, мол, это устаревшее для наших дней обращение.

Слово и понятие «душа» были распространенными, и весьма. У А.С. Пушкина:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен —...

(1825)

Где гражданин с душою благородной,

Возвышенной и пламенно свободной?

(1817)

А в письмах к жене у поэта есть такие строки:

Ах, женка душа! (22 сентября 1832 г. Из Москвы в Петербург).

Прощай, душа моя. (3 октября 1832 г. Из Москвы в Петербург).

Прощай, душа. (8 октября 1833 г. Из Болдина в Петербург).

Душка моя... (19 апреля 1834 г. Из Петербурга в Москву).

Целую тебя, душа моя... (21 сентября 1835 г. Из Михайловского в Петербург).

Душа моя, вчера получил я от тебя два письма... (29 сентября 1855 г. Из Михайловского в Петербург.)

Да есть ли поэт-писатель, пишущий по-русски, да чтобы он не использовал «душу» в своем творчестве! Вот, например,

Б. Пастернак:

Мне по душе строптивый норов

Артиста в силе: он отвык

От фраз и прячется от взоров.

(Художник)

Вернемся, однако, к теме нашего раздела.

Таковы исходные и противоположные точки зрения. Оттал­киваясь от них и на их фоне нужно высказать собственные со­ображения, которые в сумме могли бы стать риторическим уп­ражнением для желающих, что в наши дни можно безбоязненно высказаться как за первую позицию — души нет, так и за вто­рую — душа есть.

Поддерживая первую из них, сборник «Ответы верующим» (М.: Полит. литература, 1962. С.122 и след.) высказывается сле­дующим образом:

Жизнь человека, как и жизнь других живых существ, — это сложный про­цесс обмена веществ. Любой организм потребляет воздух, воду, солнечный свет, тепло, питательные вещества и выделяет то, что в нем отработано и не нужно. В этом процессе участвуют сердце, легкие, пищеварительный аппарат, сложная нервная система и все другие органы и ткани. Достаточно выйти из строя одной из этих систем... и наступает смерть. Значит, смерть — это не от­деление души от тела, как утверждает религия, а прекращение определенных функций организма.

... Таким образом, неопровержимые научные данные говорят о том, что, как бы ни ухитрялись защитники религии отыскать различные аргументы для доказательства каких-то сверхъестественных, якобы данных самим богом на­чал в человеке, все их попытки бесполезны.

Цитата достаточна длинна, но это малая часть анализируе­мой статьи. Естественно, что при таком подходе никакая мысль о «жизни вечной» не может и возникать. Поэтому в «Словаре атеиста» такого понятия нет вовсе. Но в «Полном православном... словаре» такая статья есть. Там сказано:

... Так как общение с Богом через Христа мы имеем и в этой, земной, жиз­ни, то название «жизнь вечная» относится не только к загробной, но и к на­стоящей, временной жизни (Иоан. 6,40; 20,31). Вечная жизнь обретается рань­ше воскресения из мертвых с нашим совершенствованием и приближением к Богу. Таким образом, жизнь земная и жизнь загробная в представлении о жизни вечной как бы соединяются между собой неразрывно.... жизнь истинно христиан­ская есть жизнь вечная и начинается с самого крещения (с. 887).

Очевидно, что позиция авторов Словаря атеиста для боль­шинства читателей и понятнее, и ближе, и обычнее, чем сооб­ражения из Полного православного... Ну, что ж, перед читате­лем выбор, выбор свободного человека, каким и должен быть Оратор. Какие резоны, развивающие одну точку зрения и отри­цающие другую, можно подготовить, особенно после того как будут прочитаны все материалы раздела «Православие»?

Собирая материал для этого раздела хрестоматии, мы стре­мились к тому, чтобы в рамках отведенной площади создать представление о православии в нашей стране и о некоторых его наиболее активных и известных авторах прошлого и настоящего. Подбор авторов для раздела создает, на наш взгляд, некоторое представление о сути православия, о его месте в жизни страны в целом, об ораторах-богословах и об особенности этой ветви рус­ского красноречия.

Тексты для раздела подобраны с такой целью, чтобы дать чи­тателю некоторое представление о религии, принятой на Руси тысячу лет тому назад.Тем более, что сейчас в народе потеряна основа православия.

Например, на улицах часто можно видеть и мужчин и жен­щин, у которых православные кресты болтаются поверх одежды, нередко в соединении с самыми немыслимыми цепями, в соче­тании с брелоками, монетами и пр. А между тем православный крест на Руси никогда не был украшением мирской одежды, его же крестильный вариант назывался «нательным», а посему, есте­ственно, носился на теле. Пусть этот раздел послужит делу вос­становления правил писаных и неписаных, теоретических пред­посылок и практического проявления православного учения среди наших читателей, наконец, ораторскому подходу к рели­гиозной теме изнутри, т.е. в произведениях самих православных авторов.

Среди них есть такие, кто известен в наши дни, — Сергей Булгаков, Александр Мень, протопоп Аввакум... Другие предстанут пред современным читателем после длительного забвения — М.В. Толстой, В.Д. Сиповский, К. Валишевский... Особое место занимает ныне действующий митрополит Кирилл, с которым желающие могут встретиться в телевизионных передачах цикла «Слово пастыря».

Надеемся, что это наше «предуведомление» (слово из тех, что широко употреблялись в «пушкинские времена») поможет при подготовке любого ораторского выступления на тему в рам­ках данного раздела хрестоматии.

Раздел сопровождается учебными риторическими подготови­тельными и реальными заданиями и контрольными вопросами.

Аввакум

Боярыня Морозова известна на Руси, пожалуй, в не меньшей степени, чем сам Аввакум, благодаря знаменитой картине В. И. Сурикова «Боярыня Морозова».

Боярыня Феодосия Прокопьевна Морозова, урожденная Соковникова (1632—1675) — яркая и трагичная фигура русской истории XVII в. В 17 лет она стала боярыней — женой Глеба Ивановича Морозова и приближенной молодой царицы Марии Ильиничны. Через 13 лет, после смерти мужа и дяди, она становится наслед­ницей огромного состояния вместе с единственным сыном Ива­нушкой. Но ее приверженность до «старой веры», отказ от просьб самого царя «отступиться от старообрядчества» привели к тому, что в ночь на 16 ноября 1671 г. она была арестована вместе со своей сестрой княгиней Е.П. Урусовой, разлучена с сыном (он умер весной 1672 г.), закована в кандалы, лишена всего состоя­ния... Боярыня Морозова умерла от голода в земляной тюрьме Боровского острога в ночь с 1 на 2 ноября 1675 г.

Протопоп Аввакум и боярыня состояли в переписке. В их пись­мах отражены проблемы старообрядчества, личных отношений ме­жду протопопом и боярыней, высказываются мысли относительно общих знакомых и родственников, критикуются «худые людишки», «притрапезные плуты», живущие около боярыни. Письма нередко лаконичны, иногда гневны, иногда спокойны по тону.

Некоторые места в письмах требуют пояснений:

Ивашко — старший сын Аввакума (Иван Аввакумович).

Как тебе дали двор и крестьян прибавили... — речь о вотчинах, подаренных и отобранных царем.

... помили брата своего и нашего друга... — речь о ее двоюродном брате боярине Ф.М. Ртищеве, человеке очень влиятельном.

...Дмитрия попа с попадьею... — его жена (попадья) была одной из «люби­мых духовных дочерей» Аввакума.

...Настасье Марковне, з чады и снохою и со внучкою — состав семьи Аввакума.

...и с чадом своим. — Сын боярыни Морозовой Иван Глебович (годы жиз­ни, очевидно, 1650—1672).

...смутил один человек, его имя сами ведаете — Речь идет о Федоре юродивом.

... на меня и на матерь, на старицу Александру, и на Аксинью с братом. — Старица Александра Григорьевна жила в доме Морозовой, Аксинья — Ксения Ивановна, дворовая «женка» Морозовой.

... Трефильева ученица — Трефилий, инок Московского Симонова мона­стыря, был казнен в Москве в конце 1660 г. за активную деятельность в старо­обрядчестве.

... ты меня посещала... — Не только Аввакум, но и Анастасия Марковна бывала в доме Морозовой для «духовных бесед».

... чтобы Бог подал сыну моему супруженицу на спасение... — Речь о же­нитьбе сына Морозовой Ивана Глебовича, которого «понудили» в выборе не­весты из «никонианского мира».

... яко и Епифания Евдоксия — Из истории византийской церкви, когда империатрице Евдоксии (ум. в 404 г.) в ее борьбе против Иоанна Златоуста уда­лось привлечь на свою сторону Епифания Критского

... выколи глазища... что и Мастридия... — Имеется в виду поступок визан­тийской подвижницы Мастридии, выколовшей себе глаза, чтобы не поддаться любовному соблазну.

В целом переписка боярыни Морозовой свидетельствует о том, что дом ее накануне Собора 1666—1667 гг., в период раннего становления старообрядчества, был одним из книжных центров, где создавались многие тексты в защиту «старой доктрины».

Письма из переписки Аввакума и боярыни были найдены только в 1911 г. при разборе полуистлевших бумаг из личной канцелярии царя Алексея Михайловича.