Котте Максиму

Спросишь, откуда пришло письмо, что теперь ты читаешь?

Издалека, где с морской синью мешается Истр.

Если страна названа, то припомниться должен писавший:

Публий Назон, поэт, сгубленный даром своим.

^5. Как бы хотел он тебе не с берега гетов косматых,

Котта, привет передать, но повстречаться с тобой.

Юноша, отчее в ком возрождается вновь красноречье,

Я прочитал твою речь, людный пленившую суд.

Мой торопливый язык читал ее более часа,

¹⁰ Но и такая она слишком была коротка.

Я ее вздумал продлить, читая снова и снова, —

С каждым разом она нравилась мне все сильней.

Прелести не отнимает у ней повторное чтенье —

Значит, пленяет она силою, не новизной.

¹⁵ Счастливы те, кто ее от тебя на форуме слышал:

Им насладиться пришлось уст красноречьем таких.

Ибо, хотя хороша на вкус вода и в сосуде,

Много приятнее пить из самого родника.

Яблоки нам приятней срывать с ветвей наклоненных,

²⁰ Чем из чаши резной брать за обильным столом.

Не провинись я, не будь моя муза причиной изгнанья,

То, что прочитано мной, слышал бы я от тебя,

Может быть, вновь в суде ста мужей заседая привычно,

Речи твоей бы внимал, прежнюю должность заняв,

²⁵ Чувствовал, как наслажденьем мое наполняется сердце,

И, увлеченный, с тобой был бы согласен во всем.

Но, коль судьба отняла у меня и вас, и отчизну

И захотела, чтоб я с дикими гетами жил,

Чаще, прошу я тебя, плоды твоего прилежанья —

³⁰ Чтобы казалось, что мы свиделись, — мне присылай.

Так же, как делаю я,— если ты не сочтешь недостойным

Мой пример, ибо сам лучший мне мог бы подать.

Я ведь, хотя и давно для вас, мой Максим, потерян,

Свой напрягаю талант, чтобы не сгинуть совсем.

³⁵ Тем же и мне ответь, чтобы чаще плоды твоих бдений

Впредь и сосланный друг брал благодарной рукой.

Юноша милый, кому больше всех посвящал я усилья,

Не ради них ли, скажи, ты вспоминаешь меня?

Кажется ль мне, что, друзьям читая новую песню

⁴⁰ Или, как делать привык, их заставляя читать,

Чувствуешь ты иногда, забыв душой об утрате,

Вдруг, что чего-то тебе близкого недостает?

И как, бывало, при мне ты привык говорить о Назоне,

Все ль у тебя на устах имя его и теперь?

⁴⁵ Пусть мне смерть принесет стрела из гетского лука

(Видишь, за лживую здесь клятву расплата близка!),

Если и в ссылке тебя не вижу я постоянно,

Благо свободен идти дух мой, куда захочу.

Так, не зримый никем и духом Рима достигнув,

⁵⁰ То я внимаю тебе, то я с тобою говорю.

Как мне бывает тогда хорошо, передать я не в силах;

Самыми светлыми мне кажутся эти часы.

Веришь ли, мнится тогда, что я очутился на небе,

Что получил я удел в сонме блаженных богов.

⁵⁵ Но возвращаюсь сюда, небеса и богов покидаю...

Как недалеко течет Стикс от Понтийской земли!

Если ж из этой земли мне вернуться препятствуют судьбы,

Тщетной надежды меня, Максим, скорее лиши!

Печатается по: Овидий. Скорбные элегии.

Письма с Понта. — М., 1979. — С. 133 и след.

Платон

Особенностью творчества Платона является то, что все его произведения написаны в форме диалогов. Иногда двое людей мирно беседуют у пересохшей реки, иногда — несколько чело­век, и каждый из собеседников высказывает свою точку зрения на обсуждаемый предмет. А сам предмет обсуждения непремен­но относится к бессмертию души («Федон») или к идее жизни («Пир»), частично к теории красноречия на основе учения о душе («Федр», пятый раздел) и т.д.

Последний диалог заканчивается молитвой Сократа, которая звучит так:

Сократ: разве не следует помолиться перед уходом?

Федр: конечно, надо.

С.: Милый Пан и другие здешние боги, дайте мне стать внутренне прекрасным! А то, что у меня есть извне, путь будет дружественным тому, что у меня есть внутри, рогатым пусть я считаю мудрого, а груд золота пусть у меня будет столько, сколько не унести, не увезти никому, кроме человека рассуди­тельного. Просить ли еще о чем-нибудь, Федр? По мне, такой молитвы достаточно.

Ф.: Присоедини и от меня ту же молитву. Ведь у друзей все общее.

С.: Пойдем.

В «Федре» Сократ говорит о том, как нужно писать речи ис­кусно:

Прежде всего нужно познать истину относительно любой вещи, о которой говоришь или пишешь, суметь определить все соответственно этой истине, а дав определение, знать, как дальше подразделить это на виды, вплоть до того, что поддается делению. Природу души надо рассматривать точно так же, оты­скивая вид речи, соответствующий каждому природному складу, и таким обра­зом строить и упорядочить свою речь; к сложной душе надо обращаться со сложными, разнообразными речами, а к простой душе — с простыми. Без этого невозможно искуссно, насколько это позволяет природа, овладеть всем родом речей — ни теми, что предназначены учить, ни теми — что убеждать, как пока­зало все наше предшествующее рассуждение (Платон. Собр. соч. — М.: Мысль, 1993. Т. 4. - С. 189).

В хрестоматии представлен (в сокращении) «Софист», в ко­тором собеседники доказывают, что существует не только исти­на, но и ложь, во-первых, и что если оратор отвергает истину, то только во имя торжества лжи, во-вторых. В «Софисте» дается несколько определений самого понятия «софист». Но поскольку в человеческой жизни истина и ложь нередко перемешаны, то истина часто отвергается, а ложь не реже утверждается.

В «Софисте» есть следующие примечания, которые могут помочь в пони­мании платоновского текста:.

Сократ — товарищ Теэтета, фигурирует в «Софисте» в качестве безмолв­ного персонажа. В других диалогах он иногда вступает в разговор вместо уто­мившегося Теэтета.

Чужеземец из Элеи последовательно сравнивает софиста с рыболо­вом, с охотником, с торговцем добродетелью, как спорщика ради денег, отделя­ет общее творческое искусство от наиболее частного его вида — софистики.

По мнению Платона, есть благородная софистика, которая есть искусство обличения. Внешне она похожа на обычную софистику, но на самом деле пред­ставляет собой истинную мудрость.

Пословицы из обихода борцов в палестре не раз встречаются у Платона, для которого спор тоже имеет характер состязания и борьбы.

Протагор считался автором сочинения «О борьбе».

Платон относил софистов к людям, которые обладают ложными знаниями, основанными на подражании, а в подражании не может быть истины, в нем только призрак истины. В другом месте он рассуждает о двух видах подража­ния: творящем образы и создающем призрачные подобия.

Платон сравнивает софистику с многоголовой гидрой, которую победил Геракл.

Ксенофан Колофонский (VI—V вв.) — основатель школы элеатов. По од­ному из свидетельств «Ксенофан сомневался относительно всего и принимал только одно положение — что все едино и оно есть бог, конечный, разумный, неизменяемый».

Платон в «Федре» говорит о правой и левой сторонах человеческого тела или о правом и левом «делании безумия». В данном случае он делит все творче­ские искусства в ширину на присущие человеку и присущие богу. Дальнейшие деления происходят, по Платону, в длину (мы бы сказали в глубину) — искус­ство бога слева, искусство человека — справа.