Первые мужчины

Как вы помните, сил ждать больше не было. Промелькнула одна тяжелая неприятная история с Крохой. Совсем плохо стало.

Кроха – это кликуха. У него рост метр восемьдесят три. Длинный, статный. Не сутулится. Красивый. Любит. Ласкает, на руках носит, встречает, провожает. Мы разговариваем, гуляем, его руки живут под моей одеждой, мои тоже даром времени не теряют – под его одеждой. И мы каждый день уговариваем друг друга перейти наконец к главному делу.

Как только он поднимает сей вопрос, я вдруг зажимаюсь и вспоминаю, что на самом деле все еще люблю Н. И что именно Н я намеревалась отдаться самому первому, когда мы еще учились в школе. И я еще не оставила эту идею, как ни странно. Заодно я осваиваю новую для себя моральную ситуацию: оказывается, можно одновременно любить двоих.

Мой зажим усиливается с каждым днем. Чем нежнее со мной Кроха, чем отчаяннее мы целуемся на всех перекрестках, во всех подъездах, на всех диванах и диванчиках, тем вернее удаляется от нас возможность раздеться окончательно и бесповоротно.

Он, бедняга, даже напился как‑то раз с горя. Это было и смешно, и страшновато: ему, как и мне, всего семнадцать лет. Его отец позвонил моей бабушке и устроил жуткий разнос, попутно сообщив ей, что от таких игрушек, в которые ее внучка вовлекла его неопытного сына, бывают дети. Бабушка, она же мать пятерых детей, не нашлась что ответить на столь неожиданное сообщение. Правда, она как‑то все же отшила не в меру бдительного папашу, а у меня спросила – в каких же на самом деле отношениях мы с Крохой. Я честно ответила, что в самых целомудренных.

Наши взаимные пытки продолжались. Мы уже сотни раз обцеловали друг друга вдоль и поперек, во все места, а воз так и не сдвинулся с места. Однажды я все‑таки решилась и сказала ему, что завтра все и произойдет. Назавтра я опять передумала, и он опять напился.

Через месяц он начал показывать характер и скрываться от меня, не подходить к телефону, распускать через друзей слухи о наличии у меня серьезной соперницы. Я очень переживала, но и только.

Мы расстались.

Как‑то на улице я повстречала Н. Он вежливо обрадовался, мы побеседовали на тему «как дела», и пошли каждый своей дорогой.

Моя лучшая подруга, свет очей, где‑то в кого‑то влюбилась и рассказывает мне повторяющийся кошмар: она и ее возлюбленный целуются, ложатся в постель, он взвинчивается все более с каждым разом, а она в последний момент отказывает ему, хотя влюблена по уши. И что будем делать? Я не рассказываю ей о своих переживаниях абсолютно того же уровня, мне просто стыдно, что я такой же урод. Но я‑то ладно: мне нужен Н, отчего и страдает Кроха. У подруги дело еще хуже: традиционное русское а‑что‑скажет‑будущий‑муж, которого нет и пока не предвидится, но оно работает! Вот это самое а‑что‑скажет…

Наступил август. Мне уже восемнадцать с копейками, я очень устала сама от себя. С размораживанием от первого или миллионного поцелуя все сорвалось. Спящая красавица проснулась без посторонней помощи. Хватит, твердо сказала я себе.

Сижу вечером на скамейке в парке, курю сигарету. Тихо. Редкие прохожие. Идет человек с портфелем, садится на мою скамейку и заводит разговор. Погода, жилищные условия, а сколько мне лет и так далее. И вдруг следует прямой вопрос: ты девственница? Да, говорю, к сожалению. Мы встаем со скамейки и направляемся к моему дому. У подъезда он аккуратно целует меня в щеку и назначает свидание на послезавтра. Я соглашаюсь.

Послезавтра мы встречаемся и трижды за один вечер совершаем половой акт: стоя у скамейки в парке, стоя в подъезде случайно подвернувшейся многоэтажки и сидя на скамейке в другом парке. Кочуем, нарушая санитарию и гигиену. Избавление от моей растреклятой невинности прошло бескровно, безболезненно, быстро, деловито, с юмором. Спасибо тебе, добрый человек.

Тридцать дней мы закрепляли его успех, а на тридцать первый он опоздал на свидание. Под ледяным вечерним дождем я прождала его двадцать минут и отправилась домой. Не успела войти в дверь – телефонный звонок: мой избавитель объясняет, что ливнем чуть не смыло с моста троллейбус, в котором он летел на встречу со мной. И он готов немедленно исправить мое настроение. Я говорю: спасибо за все, настроение у меня прекрасное, просьба не беспокоить.

Через три года мы случайно встретились на улице. Сияло июльское горячее солнышко. Под его лучами мы посидели в парке полчаса на той самой исторической скамейке, поговорили о том о сем. Он сказал: какая ты стала красивая! Да, говорю, но если бы не ты… Он спрашивает: ты замужем? Да, говорю, и за это спасибо тебе… Он уточняет со своей обычной прямотой: а муж тебя удовлетворяет? О да, говорю. Все прекрасно. Спасибо тебе, я никогда не забуду твое доброе дело. Пожалуйста, отвечает он. И мы пошли каждый своей дорогой.

– Ли, – улыбнулся ночной попутчик, – вы мужественная женщина. Вы нашли в себе силы выломиться из трафарета и пойти своим шагом.

– Смейтесь‑смейтесь. – Ли выбралась из шубы, открыла сумку и вытащила сигарету. – Извините, я очень люблю курить.

– Пожалуйста‑пожалуйста, – сказал попутчик и протянул ей пепельницу, включил зажигалку.

– Сейчас ваша очередь, – напомнила Ли. – Вся внимание. Где книжулька?

– Наступил ответственный момент. Следующий раздел – на любителя.

– Ничего‑ничего. Мое тщеславие часто выручало меня. Вперед.

Ночной попутчик перевернул страницу, положил ногу на ногу, кашлянул и задумался…