Кибернетическая революция

Кибернетика (от греч. kybernetes, что значит рулевой) - это наука, изучающая средства общения. Иными словами, это наука изучающая механизмы, осуществляющие общение как в человеческом интеллекте, так и в компьютерах. А понятие «кибернетическая революция» подразумевает радикальные изменения в сфере общения, что явилось результатом развития сложной электронной техники.

Теоретиком и «первосвященником» кибернетической революции был выдающийся канадский профессор, католик, Маршал Мак-Люэн, основавший в 1963 г. Центр культуры и технологии при университете г. Торонто, возглавлявший его в течение четырнадцати лет и скончавшийся в последний день 1980г. Он пользовался наибольшим влиянием в шестидесятые годы. Первыми книгами Маршала Мак-Люэна, которые привлекли всеобщее внимание, были «The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographie Man», опубликованная в 1962 г., и его самая известная книга «Understanding Media: The Extensions of man», опубликованная в 1964 г. В семидесятые годы его популярность ослабла, а его теория была подвергнута беспощадной и даже враждебной критике. Конечно, его можно обвинить в чрезмерных преувеличениях. И тем не менее, один из его самых ярых критиков, д-р Джонатан Миллер, который без колебания называет идеи Люэна «эксцентричными», «нелепыми», «безосновательными» и даже бессмысленными», все же признает, что он испытывал «глубокое волнение», когда впервые читал книги Люэна, и что он также согласен с тем, что «Люэну удалось вынести на всеобщее обсуждение те явления, которые так долго находились в пренебрежении»1.

Когда же все страсти успокоятся, наверняка имя Маршалла Мак-Люэна будет вписано в анналы создателей теории общения. И вряд ли история забудет такие выражения, как «глобальная деревня», «само средство является вестью» (as well the massage), «горячее» и «холодное» общение, которые он ввел в наш лексикон. И было бы неразумно поэтому считать его теории устаревшими; нам необходимо их осмыслить.

Начнем с его понимания истории. Он изображает первобытного человека наслаждающимся гармоничным образом жизни благодаря одновременному и сбалансированному использованию пяти органов чувств. Вожди племен, сидя у костра, спокойно и свободно общались посредством «холодного», или непреднамеренного, способа общения друг с другом, вбирая в себя информацию и впечатления посредством зрения, слуха, прикосновения, вкуса и обоняния. Однако эта идиллическая форма общения была разрушена двумя фатальными изобретениями. Первое из них - это изобретение фонетического алфавита. Прежде древняя пиктографическая письменность (в Китае) и иероглифическая письменность (в Вавилоне) в силу того, что они передавали значение посредством видимых образов, сохранили определенную связь между зрением и слухом. Но в фонетическом алфавите «семантически» ничего не означающие буквы соответствуют «семантически» ничего не означающим звукам, нарушая этим самым связь между слуховым и зрительным восприятием человека»2. Вследствие чего фонетический алфавит нарушает существующие у человека равновесие между его органами чувств, отводя главенствующую роль зрению, тем самым превращая уши читающих в глаза.

Вторым фатальным событием (по теории Мак-Люэна) было изобретение в XV в. Иоганном Гутенбергом книгопечатания, В истории Люэна он - главный отрицательный персонаж. Книгопечатание положило конец первобытной форме общения. Оно разорвало коллективное единство примитивного человеческого общества, превратив каждого человека в индивидуалиста и своего рода «специалиста», «поскольку грамотность... выводит человека из коллективной жизни племени и оставляет его в индивидуальном одиночестве»3. Теперь он может сидеть в своем углу, отвернувшись от всего остального мира, и читать книгу. Более того, когда он читает, охватывая глазом строку за строкой, он обнаруживает, что он ограничен линейной логикой и все больше утрачивает то волшебное восприятие мира, которое дарила ему работа всех органов чувств. К тому же он становится буквалистом, потому что его воображение отмирает,

Но третье изобретение, созданное Самуэлем Морзе телеграфа, оповестило мир о наступлении новой эпохи, эпохи электронной техники. В то время как алфавит и книгопечатание послужили взаимоотчуждению людей, «электронные средства массовой информации направлены на создание определенной органической взаимозависимости между всеми сферами общества»4. Человечество, лишенное книгопечатанием атмосферы племенного строя, теперь, посредством все более совершенной электронной техники, вновь обретает эту атмосферу. «Присущая электронному общению одновременность делает каждого из нас доступным и видимым для любого другого человека в мире»5. А потому весь мир становится «глобальной деревней»6.

В этой социальной революции главную роль сыграло телевидение. Мак-Люэн утверждал, что телевидение обратило вспять те губительные процессы, которые являются порождением фонетического алфавита и книгопечатания, поскольку телевидение позволило человечеству вновь наслаждаться преимуществами «холодного», т. е. естественного общения. «Средство «горячего» общения, - писал он, - направлено на один из пяти органов чувств, перенасыщая его информацией. В то время как средство «холодного» общения вместо чрезмерного перегружения одного органа восприятия позволяет постепенно воспринимать информацию несколькими органами чувств одновременно. Существенная разница при этом состоит в самом объеме информации, который предоставляется данным средством общения и в соответствующем объеме информации, которым сам слушатель или зритель должен себя обеспечить. Средства «горячего» общения не вовлекают всего человека в такой степени, в какой это удается достичь средствами «холодного» общения7. Следовательно, и телевидение. и устная речь представляют собой средства «холодного» общения, потому что и то и другое требует участия со стороны слушающего. Таким образом, «телевизор это никак не второстепенное средство общения. Он захватывает все наше внимание»8.

Является ли в таком случае, телевидение серьезным соперником проповеди как средству общения? Заменил ли этот «ящик» в гостиной кафедру в церкви? Маршалл Мак-Люэн не ответил не этот вопрос, поскольку он никогда и не задавал его себе. Но если бы и задал, то ответ его, как нам кажется был бы весьма противоречивым. Ведь с одной стороны, он одобрительно относился к устной речи (его главным врагом было слово печатное), так как оно представляет собой «холодное средство общения и «вовлекает в наивысшей степени все органы чувств»9. Так, когда беседуют два человека, они не только слушают друг друга, но и смотрят на меняющееся выражение лица, жесты, возможно прикасаются друг к другу или держат друг друга за руку и даже улавливают особый запах собеседника. Все это имеет свои аналогии в общении проповедника с церковью; большинство церквей даже имеют свой особый запах. С другой стороны, будущее языка находится в опасности из-за развития электронной техники, поскольку она в словах не нуждается. «Электроника указывает путь к созданию средств для прямого общения от сознания к сознанию в мировом масштабе и без какого-бы то ни было использования слов». Мак-Люэн приветствовал развитие такого нового вида общения, провозглашая его подлинным уничтожением вавилонской башни и даже называя его «Состоянием Пятидесятницы во всеобщем взаимопонимании и единстве». Язык станет в целом уже ненужным, уступив место «общему космическому сознанию» и «состоянию отсутствия всякой речи, которое принесет вечную коллективную гармонию в мир»10.

Хотя маршалл Мак-Люэн говорил об относительных преимуществах речи и ее отсутствия, речь подлинно является особым даром человеку, удивительно разнообразным средством общения и отражением Божьего в человеке. И если голуби могут ворковать, ослы - кричать, обезьяны - визжать, а свиньи - хрюкать, то лишь человек способен говорить. Согласно Библии Живой Бог Сам является Богом говорящим. Он общается с нами с помощью речи, Он предназначил и нам общаться друг с другом таким же образом. Уклониться от этого означало бы безмерно обделись самих себя и умалить наше достоинство до уровня птиц и диких животных. Со времени расцвета деятельности Маршалла Мак-Люэна изобретение транзисторов (который в качестве мощных электронных усилителей использует кристаллы кремния) значительно усовершенствовало компьютерную технику. Транзисторные компьютеры, или микро-процессоры, первые модели которых появились только в 1975 г., заставляют смотреть на своих громоздких предшественников 1950-х как на нечто столь же древнее, как динозавры. Они не только компактны, удобны в транспортировке и гораздо дешевле в производстве и управлении, но в скором будущем будут наделены настолько усовершенствованной памятью, что смогут вмещать целую энциклопедию в одном полупроводниковом кристалле и достигать такой скорости операций, при котором потенциал включения будет равен триллиону в секунду.

Провидцы нашего времени пытаются определить возможные последствия революции полупроводниковых кристаллов. Они предсказывают, что по меньшей мере в некоторых отношениях мир может стать более безопасным местом для жизни. поскольку универсальная система кредитных карточек, позволяющих не носить с собой наличные деньги, сделает невозможными преступления, связанные с грабежом, а средства предотвращения опасности избавят от автокатостроф. В то же время люди, возможно будут меньше путешествовать. Число различных передвижений уменьшится, потому что развитие промышленности будет основано на робототехнике, сократится рабочий день, бизнес будет децентрализован, место работы и место жительства объединены, общественный транспорт уступит место гигантской сети обмена информацией, а служебная автомашина окажется ненужной из-за возможности проводить видеосовещания и видеоконференции»11.

Компьютерная революция касается главным образом обработки информации, а именно: ее хранения, обнаружения, распределения и взаимообмена. Поэтому все существующие виды общения должны испытывать на себе ее влияние. Одна из глав книги Христофора Эванса «Могущественный микро» (1979) озаглавлена «Смерть печатного слова». Указав на то, что как книга, так и компьютер являются, по существу, «средствами хранения информации», он далее доказывает, что компьютер «значительно превосходит» книгу не только по той причине, что компьютер становится все дешевле и компактней, но и потому что «электронная книга» будет «динамичной», способной собирать, анализировать и предоставлять нужный материал. Более того, ее возможности по предоставлению информации будут как визуальными (на телеэкране), так и аудиальными (с помощью особой синтетической речи, которая именуется «речь компьютера»).

Трудно представить себе мир в 2000 году, когда разнообразные микропроцессоры станут, видимо, так же привычны, как сегодня - калькуляторы. Конечно же, мы рады тому, что кремниевые полупроводниковые кристаллики превзойдут силу человеческого интеллекта так же, как машины превзошли силу человеческий мышц. Гораздо менее радостно мы отнесемся к сокращению человеческого общения, которое в силу развития средств связи сделается все менее и менее необходимым. В таком обесчеловеченном обществе все более возрастающее значение будет приобретать братское общение внутри местной церкви, члены которой, встречаясь, говорят друг с другом и слушают друг друга лично, а не посредством телеэкрана. В такой атмосфере, сохраняемой внутри церкви, проповедь Слова Божьего и слышание этого Слова, должно стать более необходимым для сохранения нашей человеческой сущности, а не наоборот.

ВЛИЯНИЕ ТЕЛЕВИДЕНИЯ

Итак, мы возвращаемся к теме соперничества между телевизором и кафедрой. Телевидение, конечно же, является одним из определяющих факторов в жизни современного общества. В Великобритании 98 процентов семей имеют по меньшей мере, по одному телевизору и средняя семья смотрит телевизор по 30-35 часов в неделю. Взрослый человек в среднем проводит у экрана от 16 до 18 часов в неделю, а это означает, что телевизору он отдает лучшие восемь лет своей жизни12. Еще большие цифры приводит американская статистика. Как показывают исследования, проведенные в 1970-1971 гг., в среднем каждый взрослый затрачивает на просмотр телепрограмм 23,3 часа в неделю.

Определить общую картину воздействия телевидения на общество - задача чрезавычайно сложная. Без сомнения, телевидение дает нам множество преимуществ. Онолл предоставляет людям возможность ознакомиться с большим потоком информации, о которой, не будь его, они никогда бы не узнали, из-за недостатка времени, возможностей денег или физичнеских сил. Иеперь же стало вполне дступным участие каждого в важных государственных мероприятиях, таких как национальные торжества, похороны государственного деятеля, свадебные церемионии, коронация сонархов, вступление кандитата на пост президента или же визит главы другого государства. Люди смогли побывать в отдаленных областях планеты и насладиться чудесными картинами природы, что стало возможно благодаря телевидению. Люди могут смотреть фильмы, спектакли, спортивные события. Можно всегда быть в курсе всего нового в мире и при этом принять участие в обсуждении социальных и нравственных проблем происходящего. Все это можно считать великим достижением.

Однако существует и другая сторона этого вопроса, которая имеет особое отношение к проповедованию и восприятию проповеди. В силу воздействия на человека телевидения, ему становится сложнее внимательно и чутко слушать, а поэтому и проповеднику сложнее удерживать внимание слушающих, не говоря уже о том, чтобы вызвать соответствующую реакцию с их стороны. Почему же это так? Постараемся вкратце определить пять отрицательных последствий влияния телевидения. (Заметим, что автор анализирует телевидение западных стран, которое во многих отношениях значительно и принципиально отличается от телевидения в нашей стране; это же можно сказать и о различии культур.)

Во-первых, телевидение может способствовать развитию физической лености. Оно предлагает людям, не выходя из дома получать развлечение благодаря всего лишь нажатию кнопки. Так почему бы не расслабиться в удобном кресле и даже не совершить перед экраном богослужение (во многих странах мира телевидение используется для трансляции регулярных «телебогослужений»). Для чего обременять себя хождением в церковь? Люди, подверженные влиянию телевидения, в меньшей мере настроены выходить из дома и более, чем другие, ранимы при всякого рода вторжении в их личную жизнь. Хотя так называемая «электронная церковь» Соединенных Штатов, у которой есть огромная зрительская аудитория, принесла большие благословения людям, привязанным к дому по причине старости или болезни, однако весьма печально, что физически здоровые люди заменяют общение и членство в своей местной церкви на «электронную церковь». Телеэкран препятствует полнокровному личному участию в жизни общины, в таинствах и богослужениях, не говоря уже о деятельном служении и свидетельстве среди окружающих.

Во-Вторых, телевидение может ослабить критические способности человеческого сознания. Конечно же, это не должно бы иметь место, и многие программы составлены с целью побудить нас активно мыслить. И все же Маршалл Мак-Люэн преувеличивал степень «участия», которого требует телевидение. Многие люди опускаются в кресло перед телеэкраном, потому что после напряженной работы днем им хочется, чтобы их развлекали, без какого бы то ни было при этом активного участия, не говоря уже о ом, чтобы их побуждали мыслить. Таким образом инфекционное заболевание под названием «зрителемания» заражает все больше людей. Люди уже не могут слушать без того, чтобы не смотреть. Телевидение предлагает им больше картин для созерцания, чем аргументов для размышления. Конечно же, Мак-Люэн знал об этом. Будучи убежденным в том, что Ричард Никсон потерпел поражение на президентских выборах 1960 г. из-за того, что телевизионные выступления Дж. Кеннеди были намного успешнее, республиканские советники Никсона на выборах 1968 г. направили свои главные усилия на то, чтобы создать лучший телевизионный образ Никсона13, т. е. чтобы он уже не выглядел сухим, лишенным юмора адвокатом, а казался телезрителям обаятельным, полным жизни человеком. Для этого они наняли Маршалла Мак-Люэна в качестве консультанта и распространили в своей среде соответствующие выдержки из его книги «Understanding Media». Он писал им: «Политические аргументы и всяческие рассуждения бесполезны в борьбе за победу на выборах. Обсуждение противоположных взглядов уступило место созданию внешнего образа кандидата». Вильям Гавин, один из ведущих консультантов Никсона, настаивал на следующем: «Откажитесь от линейной логики, обрушьте на избирателей лавину впечатлений». Далее он обобщил свой подход следующими словами: «Заставьте избирателей полюбить доброго малого и борьба на две трети будет выиграна». Нам нет необходимости оспаривать тот факт, что образы имеют большую силу воздействия, нежели суждения, а картины - нежели аргументы. Но заменить одно другим - значит подчинить человеческое достоинство немощной плоти. Христиане не должны соглашаться с чем-либо, что притупляет критические способности человека.

В-третьих, телевидение может притупить эмоциональную восприимчивость. С одной стороны, оно, напротив, способствует большей восприимчивости. Благодаря телевидению, нашего сознания и совести коснулись события и образы, свидетелями которых мы бы иным путем никогда не стали. Ужасы войны, голод и нищета, последствия землетрясений, наводнений и ураганов, страдания беженцев - все это доводится до нашего сознания с такой силой и выразительностью, как никогда раньше. Мы уже не можем закрывать на все это глаза, и все же это происходит и это можно понять. Причина этого в том, что существует какой-то предел способности наших чувств переносить тяжесть боли и трагедий. Через определенное время, когда бремя переживания становится слишком тяжелым, мы либо встанем с тем, чтобы переключить программу, или вовсе выключить телевизор, либо продолжаем смотреть, но уже без участия наших чувств, отключив эмоции изнутри. Мы обретаем навык эмоциональной самозащиты. На этой стадии все призывы приводят к обратным результатам; у нас просто не остается эмоциональных сил реагировать на них. Иногда следует задуматься, а не расти ли мы еще одно «ожесточенное евангелием» поколение, поскольку оно до тошноты закормлено на сей раз не красивыми и неискренними шаблонными фразами о спасении, а телевизионными образами, которые навсегда повредили механизм эмоциональных реакций людей.

В-четвертых, телевидение может вносить психологическую дисгармонию в восприятие человеком окружающего мира. Причина этого в том, что телевидение принадлежит к области искусственного и созданного человеком. Большинство программ, которые мы смотрим, были сняты в студии, а не в реальной обстановке. Заимствуя один из тех каламбуров Мак-Люэна, которые приводят в содрогание его критиков, можно сказать, что эти программы, как и художественные ленты, принадлежат не к миру реальности, а к миру «рилей» (бобина с кинолентой). Да и те программы, что снимаются «на натуре», так же страдают недостатком достоверности потому, что впоследствии подвергаются редакции (например, новости и документальные ленты), либо потому, что даже в случае прямой трансляции мы смотрим на все лишь глазами съемочной группы. Правда, мы можем фактически следить за футбольным матчем (хотя и на телеэкране) и слышать крики толпы зрителей (хотя и через громкоговоритель), но все же нет способа дать нам возможность ощутить содрогание трибун от аплодисментов или запах пота вошедших в азарт футболистов.

Как раз этот элемент нереальности в телевидении подметил Малкольм Магеридж в своих «Лондонских лекциях по современному христианству» (1976), имевших общее название «Christ and the Media». В них он «противопоставил фантазии средств массовой информации реальности Христа». Он выразил свое личное страстное желание «оставаться» с реальностью Христа и убеждать других вделать то же, прочно связать себя с реальностью, подобно тому, как в былые времена моряки привязывали себя в мачте, когда обрушивался шторм и бушевало море». Такое противопоставление рождает в нашем сознании ряд вопросов: насколько легко люди могут переключаться от одного мира к другому? Осознают ли они, когда слышат Слово Божье и поклоняются Ему, что наконец-то прикоснулись к наивысшей реальности? Или же они, что вызывает опасения, переходят, как во сне, из одной нереальной обстановки в другую, поскольку телевидение вводит их в мир иллюзий, от которого они никогда полностью не могут освободиться?

В-пятых, телевидение может способствовать нарушению нравственной гармонии человека. Это не означает, что телезрители автоматически начинают подражать распущенному и безнравственному поведению людей, которых они видят на экранах. Проведенное в 1977 г. (Министерством внутренних дел Великобритании) исследование «Сцены насилия на экранах и киноцензура» показало (хотя и при недостаточном социальном анализе), что сцены насилия в кинофильмах вряд ли сами по себе побуждают среднего зрителя вести себя так, как он бы обычно себя не повел. Доклад Аннана «О будущем телевидения» (1977) содержал аналогичное заключение, хотя при этом было добавлено, что поток насилия с телеэкранов вызвал всеобщую озабоченность и что общественность ставит вопрос, на который работникам телевидения надлежит ответить».

Отрицательное в нравственном отношении влияние телевидения, о котором идет речь, имеет более неуловимый и незаметный характер, чем непосредственный стимул к действию. Дело в том, что если наши способности к нравственному суждению притуплены и ослаблены, то наше понимание того, что является «нормой», начинает подвергаться изменению. Под впечатлением того, что «так делают все», и что никто в наше время особенно не верит в Бога или же в абсолютную истину и добродетель, наша совесть притупляется, а наши ценности незаметно искажаются. Мы начинаем допускать мысль о том, что физическое насилие (если мы спровоцированы на таковое), половая распущенность (если мы возбуждены) и экстравагантность в приобретении вещей (если чувствуем искушение) в конце двадцатого столетия стали общепринятыми нормами западного общества. Но мы оказались обмануты. Наиболее уязвимы в этом отношении, конечно же, дети. Они же являются и самыми заядлыми телеманами. В Великобритании двое из каждых трех детей проводят у телеэкрана от трех до пяти часов ежедневно (21-25 часов в неделю). В Соединенных Штатах самую большую телевизионную аудиторию составляют дети дошкольного возраста, и среднее время, проводимое ими у телевизора, достигает свыше 30 часов в неделю. «К семнадцати годам средний американский ребенок набирает около 15 000 часов, отданных телевизору, что соответствует почти двум годам жизни».

Тревожные последствия влияния телевидения на американских детей проследила Мэри Уинн в своей книге «The plug in drug» (1977). И главный вывод, к которому она пришла, заключается в том, что основной вред причиняет детям не столько содержание программ, сколько сам по себе процесс их бесконтрольного и неограниченного просмотра. Он отрицательно сказывается на помощи по дому и играх на открытом воздухе, тормозит развитие языковых навыков у ребенка, его воображения, восприятия, обучения, самоконтроля и отношений с окружающими, способствует бездеятельности и подавляет творчество, нарушает нормальный уклад жизни семьи. И что хуже всего, он вызывает у человека то. что называется «телевизионным трансом», т. е. в сознании таких постоянных неразумных зрителей не только размывается грань между реальным и нереальным, но и притупляется их восприимчивость к реальным событиям жизни.

Подводя итог, можно сказать, что физическая леность, вялость мысли, эмоциональная измотанность, психологическое расстройство и потеря нравственных ориентиров - все это возрастает при беспринципном и чрезмерном пристрастии к телевидению. И более всего страдают от этого дети.

Как же нам следует реагировать на этот отрицательный критический анализ влияния современного телевидения? Нет необходимости продавать или разбивать наши телевизоры, или пытаться перевести стрелки истории назад, в дотелевизионную эру. Такая крайность так же не нужна, как и нереальна. Описанные выше отрицательные последствия в большинстве своем обусловлены низким качеством некоторых передач и некритическим, бездумным просмотром всего подряд, а не самим телевидением как средством. Как средство информации, телевидение несет в себе больше пользы, нежели ущерба. Что же, учитывая это, необходимо предпринимать?

Прежде всего, нам как христианам необходимо с большей рассудительностью упорядочить пребывание своих детей у телевизора. В Британии 79 процентов опрошенных детей свидетельствовали, что родители совершенно не ограничивают время, которое они отдают телевизору в течение дня или недели. Бесконтрольный просмотр всего подряд подвергает следующее за нами поколение влиянию «пропаганды по общему согласию» (consensus propaganda), того, что Питер Эббс называет «массовой культурой». Его основная мысль заключается в том, что из всех живых существ человеку более всего присуще свойство подражать, он учится через подражание (Аристотель), что дети впитывают общепринятые «ценностные символы» и что в западном обществе эти современные «ценностные символы» представляют собой продукцию коммерческой элиты.

Во-вторых христианам необходимо войти в мир массовой информации и оказывать на него христианское влияние. Они могут и должны иметь в своей среде профессиональных телесценаристов, режиссеров и исполнителей. Мы вряд ли вправе жаловаться на низкий духовный уровень многих телепрограмм, если мы не предпринимает ничего для того, чтобы противопоставить им иные программы, которые будут не только в техническом отношении равными, если не превосходящими их, но и также более благотворными по своему воздействию. Во все предыдущие эпохи развития культуры (писательского дела, книгопечатания, музыки, драматургии, живописи, кинематографа, радио) христиане всегда были одними из первых, кто верно оценивал новые возможности и направлял их на служение Богу и распространение Евангелия. Таким же должно быть отношение и к телевидению. И в некоторых странах мира это уже стало реальностью.

В-третьих, проповедники должны учитывать восприятие современных прихожан, подверженных влиянию телевидения. Если мы надеемся противодействовать отрицательному влиянию телевидения, то перед нами стоит нелегкая задача. Нам уже не приходится думать о том, что люди желают услышать проповедь или действительно способны слушать. Как можем мы рассчитывать на то, что они, привыкнув к стремительному калейдоскопу экранных образов, предпочтут отдать свое внимание одному человеку, выступающему без помощи ярких наглядных пособий, световых эффектов и прочих визуальных средств. Не кажется ли вам, что теперь это трудно для их восприятия? Вследствие чего стоит начаться проповеди, как они сразу же отключаются. Вы как бы даже «слышите» щелчок. Но мы не думаем, что это достаточно веская причина для того, чтобы прекратить проповедование, поскольку проповедь представляет собой нечто уникальное и незаменимое. Конечно же, нам придется бороться за внимание людей. Все, что скучно, непривлекательно, медленно, мертво или монотонно, не может выдержать конкуренции в эпоху телевидения.

Телевидение ставит проповедников перед необходимостью привлечь к свидетельству об истине посредством разнообразия, эмоциональной яркости, иллюстративной насыщенности, юмора и живого, динамичного изложения; хотя ничто не может вытеснить проповедь, многое может ее обогатить.

ПРОЦЕСС ИЗУЧЕНИЯ

Существует четыре способа, посредством которых человек приобретает знание: слушание или чтение, обсуждение, наблюдение и открытие. Или иными словами: слух, дискутирование, созерцание и участие. Первый из способов - самый непосредственный, информация поступает из уст говорящего ушам слушающего, от оратора к слушателю, и, конечно же, это включает в себя и проповедование. Но этот способ никоим образом не является всегда самым действенным. «Большинство людей трудно воспринимают идеи, выраженные только в словесной форме. Они доверяют ушам и сомневаются в достоверности услышанного. Да и в целом, мы испытываем больше уверенности, когда вещь модно увидеть «своими глазами». Поэтому во всех мероприятиях, организовываемых местной церковью, должны найти свое место и остальные три аспекта процесса изучения.

«Dialegesthai» (обосновывать, обсуждать) - этот глагол евангелист Лука часто употреблял для описания евангельской проповеди Павла. «Он изъяснял им из Писания», в особенности Иудеям. Можно предположить, что это был устный диалог на протяжении которого павел представлял свои доводы; некоторые при этом задавали ему вопросы, иные оспаривали его правоту, а он отвечал на вопросы и критические аргументы. Нет сомнения, что Павел использовал соответствующий прием и в катехизисе (в наставлении обращенных). Поэтому и сегодня как в университетах лекция дополняется семинарскими занятиями (создающими условия для тесного общения между преподавателем и студентами), так и в церкви проповедь необходимо подкреплять разнообразными занятиями и дискуссиями в группах.

Один из моих друзей, читающий лекции в университете, искренне поведал мне о тех трудностях, которые он испытывал в связи с проповедованием в его церкви. «В течение многих месяцев и даже лет я испытываю неудовлетворенность, - сказал он мне, - и ищу возможности реагировать на проповедь». По его убеждению, руководители рядовых членов церкви должны быть вовлечены вместе с пастором в обсуждение тем проповедей и иногда должны и сами проповедовать, если обладают соответствующим дарованием и подготовкой. Но его главным образом беспокоил контраст между методами преподавания в университете и в церкви. «На университетских занятиях есть возможность сразу реагировать на слова преподавателя, приостанавливать изложение материала, задавать вопросы, и это поощряется, поскольку аудитория - это форум для дискуссий». В его же церкви никакой подобной возможности прихожанам не предоставляется; фактически всякого рода ответная реакция считается неприемлемой.

В Лондоне мы предприняли попытку создать условия для разнообразных форм реагирования прихожан на проповедь. В дополнение к «группам начинающих» для новообращенных и к «группам общения» для более зрелых христиан была создана группа «Агностик апонимус» («Анонимный агностик»), в которой ищущим была предоставлена возможность свободно задавать вопросы о своих сомнениях.

(пропущена страница)

стоящий из восьми неблагоприятных мотивов, которыми люди руководствуются в проповедовании, призвав нас в душе сознаться в том, что могло побуждать нас. Каждому из вопросов было уделено по три минуты. Я считаю этот опыт заслуживающим всяческого внимания; волей-неволей он вовлек людей в диалог и побудил нас серьезно и со всей реальностью взглянуть на себя. И я не вижу, почему бы в небольшой церкви, где легче создать неформальную, семейную атмосферу, хотя бы изредка не предоставлять возможность задавать вопросы сразу же после окончания богослужения.

Поскольку человек обретает познания также посредством наблюдения, исключительно важно использовать наглядные пособия. Конечно же, такие христианские таинства, как крещение и вечеря Господня, являются теми наглядными пособиями, которые даны нам свыше, это «видимые слова», живо обращающие милость Бога, явленную Им в спасении через Христа. Одни проповедники весьма успешно используют классную доску или проектор, диафильмы и слайды, другие прибегают к помощи видеосистем. Краткий показ отрывка из фильма, слайдов или сценка, иллюстрирующая центральную мысль беседы или проповеди, могут оставить в сознании глубокое впечатление. Библейским примером этому служат драматические постановки - притчи пророка Иезекииля.

В некоторых христианских церквах иногда в торжественных программах используется литургический хореографический элемент, хотя более подходящим определением будет «пантомима», поскольку само действие является безмолвным выражением богопоклонения. Такая постановка всегда нуждается в музыкальном сопровождении. Лучше всего она воспринимается, когда сопровождает пение псалма и иллюстрирует его смысл. Когда в одно целое объединяются элементы драмы, хореографии и диалога, то такое богослужение можно назвать богослужением в трех измерениях.

Существует еще два наглядных пособия, учрежденных самим Богом. Первое - это проповедник, который должен быть наглядным пособием для прихожан. Титу было сказано: «Во всем показывай в себе образец добрых дел». И Тимофей также получает наставление: быть «образцом верных в слове, житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте» (Тмт.2:7; 1 Тим.4:12). В обоих стихах употреблено существительное «tupos», - «пример, образец»; то самое слово, которое используется и для описания персонажей Ветхого Завета, чей пример может нас предупреждать или вдохновлять. Нам, проповедникам, не следует ожидать успеха при устном обращении с кафедры, если наши видимые действия в жизни противоречат нашим словам.

Второе - это Церковь, которую Бог учредил быть наглядным пособием миру. Если хотим, чтобы мир доверял нашему Евангелию, нам необходимо воплотить его в своей жизни. К сожалению, однако, как справедливо заметил Гэвин Рид, «нравится это церкви или нет, она постоянно ведет общение с миром без посредства слов, и большая часть из «произносимого» ею неблагоприятно отражается на ее истинном свидетельстве»14.

Четвертый путь, которым люди обретают новые знания, состоит в открытии, обнаружении и использовании знаний на практике. Конечно же, именно так люди учились во все времена. Плавая, ребенок учится плавать, катаясь на велосипеде, учится кататься. Работа подмастерьем с незапамятных времен считалась лучшим способом овладеть ремеслом. Но в наши дни «участию» в принятии политических решений и в процессе обучения как никогда раньше придают особую важность. Школьников побуждают к самостоятельным исследованиям и экспериментам; особенно в математике и в других точных науках. При этом подходе индивидуальность ребенка, его творческое начало и самостоятельность ставятся на первое место, этот метод также называют эвристическим.

Для взрослых людей лучшим примером может служить путешествие. Взять хотя бы Святую Землю. Мы можем слушать лекции, читать книги, смотреть фильмы слайды и даже общаться с самими путешественниками. Но ничто не может заменить поездку самого человека в те места. Только путешествую там, мы обретем незабываемые впечатления при помощи всех наших органов восприятия. Своими собственными глазами мы видим Галлилейское озеро и волнистые холмы Самарии. Мы слышим шум торговой суеты на базаре и мычание и блеяние стад коров и овец. Мы можем дотронуться до старого сучковатого оливкового дерева или даже ощутить, как сквозь наши пальцы течет вода Иордана. Мы пробуем вкус израильского винограда, ощущаем сладость инжира, апельсинов, вдыхаем ароматы полевых цветов. Библия и ее герои оживают. Мы сами для себя «открыли» эту землю!

Тот же принцип должен действовать и в местной церкви. Библейские проповеди и обучение на такие темы, как молитва и евангелизация, я считаю необходимыми. Но в практических вопросах теоретических объяснений недостаточно. Мы модем научиться молиться, слыша молитвы других, и особенно в молитвенной группе. И мы научимся свидетельствовать о Евангелии только находясь рядом с более опытным христианином, слыша, как он беседует с людьми в различных ситуациях. И более того, только активно участвуя в жизни тела Христова, мы познаем смысл той Церкви, которая описана в Новом Завете. Братское общение является как раз тем событием, когда каждого человека с радостью принимают, приветствуют и любят. Тут абстрактные понятия о прощении, примирении и братстве приобретают конкретные очертания, а истины, звучащие с кафедры, воплощаются в жизни.

Итак, пути изучения разнообразны и неисчерпаемы. Приобретаем знания и опыт мы постоянно, непосредственно и косвенно, сознательно и несознательно, через слова и образы, смотря и слушая, через пассивное впитывание и через активное участие. Каким же образом, в таком случае, можно влить новое содержание в сам процесс проповедования? В решении этого вопроса добрую услугу могут оказать элементы новой и в наши дни уже хорошо известной науки, называемой «теорией общения». В качестве примера я приведу работу Дэвида К. Берло «Процесс общения» (1960). Основываясь на идее о трио, состоящем из «говорящего, аудитории и речи», которая описана в «Риторике Аристотеля», д-р Берло развивает ее следующим образом: во-первых, существует источник (человек, ищущий общения) вместе с «вестью», которую он желает передать; во-вторых, ему нужно перевести (закодировать ее на языке символов (слов или образов) и, в-третьих, ему нужно избрать того посредника или тот канал, через который можно передать эту весть (если она изложена в виде слов, то ее можно произнести, написать, пересказать по телефону или по радио; если в виде образов, ее можно изобразить графически, красками, исполнить на сцене или в фильме). И, наконец, существует «получатель», являющийся целью (конечным пунктом) общения, которому необходимо «раскодировать» или истолковать эту весть. В заключение д-р Берло суммирует все это следующими словами: источник (шифратор), весть, канал, истолкователь и получатель - вот пять компонентов общения. Источник кодирует весть. Закодированная весть передается по какому-то каналу, расшифровывается и истолковывается получателем15.

Поскольку в большинстве случаев источник и лицо, кодирующее весть, являются одним и тем же человеком, так же, как и получатель и истолкователь, я предпочитаю упростить эту модель до четырех составляющих, а именно: источник (который нечто сообщает), весть (то, о чем он сообщает), код и канал (то, как он сообщает) и получатель (к которому направлено это сообщение). Но несмотря на то, что проповедование как форма общения соответствует всем другим формам общения, оно тем не менее представляет собой общение другого рода. Никакая другая Форма общения не имеет с ней принципиального сходства, а потому и не может ее заменить. Все четыре составные части проповедования представляют нечто особенное и в своем единстве совершенно неповторимы. Позвольте мне объяснить это.

Источником в данной форме общения чаще всего является пастор (хотя им может быть и рядовой проповедник), верящий в то, что Бог призвал его к проповеди, чье призвание было признано церковью, которая торжественно благословила его на это служение и молится о том, чтобы Бог утвердил это призвание ниспосланием ему Святого Духа. И потому это не обычный «источник общения». По крайней мере в идеале, за кафедрой стоит проповедник, который имеет божественное призвание, благословение и вдохновение свыше, Божий слуга, посланец Христов, исполненный Духа, свидетель Иисуса.

«Получателями в данном случае являются члены церкви (здесь не имеется в виду миссионерская проповедь), которые сознательно собрались в день Господень с тем, чтобы «воздать самую достойную хвалу» и «услышать самые святые слова». И между проповедником и слушающим его, на основании их общей веры, рождается атмосфера глубокого взаимного проникновения. Пастырь призван накормить свое стадо, слуга - послужить домочадцам. И та и другая сторона знают это. И собрались они и для этой цели. В воздухе царит ожидание. А поэтому и молитва, звучащая с кафедры и начинающая богослужение, никак не может быть пустой формальностью. Но, наоборот, она жизненно важна и для проповедника, и для собравшихся как возможность молиться друг о друге, отдать себя в руки Божии, смириться перед Ним и в молитве просить о том, чтобы голос Его был услышан и слова Его открылись всякому сердцу.

Вестью является само Слово Божие. Да ведь и люди собрались слушать не человека, но встретиться с Богом. Они ищут того. чтобы подобно Марии из Вифании, сидеть у ног Иисуса и внимать Его учению. Они испытывают духовный голод. А хлеб, которого они так страстно желают, - это Слово Божье.

Что же тогда является кодом и каналом общения? Очевидно, код - это слова, а канал - это речь. И все же само это общение невозможно рассматривать ни с позиций физического явления (от кафедры к церковной скамье), ни с одной чисто человеческих (один говорит, а другие слушают), но лишь с позиций божественных Бог говорит устами служителя Своему народу).

Именно такой контекст во всей его совокупности и придает неповторимый характер проповеди. Потому что народ Божий собирается здесь в присутствии Бога, чтобы услышать Слово Божье через служителя Божьего.

Именно это и имеется в виду, когда мы говорим, что даже в наш век, пресыщенный самыми разнообразными средствами массовой информации, проповедь по-прежнему остается Sui generis (нечто особого рода - лат.). И ни один фильм или спектакль, ни один семинар, субботняя школа или дискуссия не имеют в себе совокупности всех этих черт. И неповторимой здесь является ни атмосфера, ни идеал, но сам реальность. По обетованию Своего Завета живой Бог реально присутствует с нами, в среде служащего Ему народа, так как Он обещал дать нам познание о Себе через Слово и Таинство. И ничто никогда не сможет этого заменить.

Хоть и несколько тяжеловесным языком прошлого столетия, однако удивительно полно описывал необыкновенный характер богослужебного общения Мэтью Симпсон. Он писал о проповеднике: «Кафедра - престол его; и стоит он на месте Христа; Слово Божье - послание его; и вокруг него - бессмертные души; Сам Спаситель невидим, пребывает за ним; и на следующих его почивает Дух Святой; ангелы взирают на служение его, небо и преисподняя внимают тому! Как многое переплелось в одном, и как велика ответственность его!»16

Итак, Слово и богослужение есть нерасторжимое единое целое. Все богослужение это его сознательный, исполненный любви отклик на откровение Божье, потому что это поклонение Его Имени. Вот почему невозможно принять богослужение без проповеди. Потому что и сама проповедь - это открытие для познания людей Имени Господа, а богослужение - это прославление познанного Имени Его. И чтение, и проповедование Слова отнюдь не являются инородными привнесениями в богослужение, но являются совершенно неотъемлемой его частью. Две эти части разделить невозможно. А такое противоестественное их разделение и низводит до самого низкого уровня многие современные богослужения. Наши богослужения бедны оттого, что бедно наше познание Бога, а познание Бога бедно потому, что бедна проповедь. Но когда Слово Божье раскрывается перед нами во всей полноте, слушающая церковь видит отблески славы живого, реального Бога, тогда все в благодарении склоняют колени перед Его престолом в радостном изумлении. И совершается это благодаря проповеди, благодаря провозглашению Божьего Слова и силе Духа Его. Вот почему проповедь неповторима и незаменима.

ПОТЕРЯ ДОВЕРИЯ К ЕВАНГЕЛИЮ В ЦЕРКВИ

Самым основным из всех препятствий в деле проповедования является обнаружившаяся в наши дни потеря доверия к Евангелию. «Проповедь» (Kerussein) означает брать на себя роль вестника, городского глашатая и всенародно провозглашать истину, в то время как «благовествовать» (evangelizesthai) значит распространять благую весть. В обоих случаях предполагается, что нам была дана весть для возвещения. Kerussein зависит от Kerygma (провозглашение, оповещение), а evangelisthai зависит от evandelion (благая весть, евангелие). Без ясной, уверенно излагаемой вести проповедь невозможна. Но как раз именно этого в Церкви наших дней недостает.

Нельзя сказать, что эта проблема нова как таковая. На протяжении истории церкви, эпохам веры не раз приходили на смену времена сомнений. Так, например, в 1882 г. изд-во «Макмиллан» выпустило эссе сэра Джона Петланда Магаффи, которое было озаглавлено «Упадок современной проповеди». А в начале этого столетия священник Дж. Симисон из Манчестера оплакивал исчезновение авторитетной проповеди в Англии: «Не только исчезли великие проповедники, но и кафедра утратила свое влияние... С кафедр сегодня мы уже не слышим ясной и убедительной вести. И неудивительно, что ребенок, утомленный монотонным и скучным проповедованием просит: «Мама, дай деньги этому дяде, и пойдем домой»17.

Все же по мере приближения к концу двадцатого столетия мы осознаем, что упадок христианской веры в современном мире продолжается. Принцип относительности стали применять к доктринам и этике, и абсолютные истины исчезли. Дарвин убедил многих, что религия - это всего лишь ступень эволюции, атеизма - в том, что она является общественным феноменом, а Фрейд - в том, что это всего-навсего форма невроза.

Авторитетность библейского текста была для многих подорвана библейской критикой. Сравнительное изучение религий постепенно низвело христианство до уровня одной из многих религий мира и способствовало развитию синкретизма (сочетание разнородных, противоречивых, несовместимых воззрений). Учение экзстенциализма подрывает наши исторические корни, утверждая мнение о том, что кроне переживаний и решений данного момента, ничто другое не имеет. Крикливыми отрицаниями изобилует радикальная или секулярная теология, ставя под вопрос бесконечную любящую личность Бога и божественную сущность Иисуса. Все это вместе взятое и способствовало исчезновению мужества и присутствия духа и проповедников. И некоторые из них признают искренно, что видят свою роль лишь в том, чтобы делиться с собранием своими сомнениями.

Другие же прикрываются ложной скромностью, заявляя, что «присутствие христиан в этом мире должно проявляться не только в служении, но и в молчании. И если у христиан и существует какое-то активное служение, они понимают его лишь как диалог, но не как провозглашение Евангелия; они нуждаются, по их словам, в том, чтобы скромно сесть рядом с человеком мира и позволить ему учить себя. Мне вспоминается один эпизод, происшедший во время четвертой ассамблеи Всемирного Совета Церквей в Уппсала (Швеция) в 1968 г., когда кто-то из женевского секретариата предложил группе, занимавшейся вопросами миссии Церкви, включить в их доклад следующее: «В этом диалоге Христос говорит через ближнего, исправляя наш искаженный образ истины». И, на первый взгляд, это звучало вполне безобидно, если не принимать во внимание то, что под «ближним» подразумевался участвующий в этом диалоге не христианин. Если бы это добавление было принято, то быт бы единственной ссылкой в докладе на говорящего Христа и эта ссылка превратила бы евангелизм в возвещение Евангелия нехристианином христианину!

Возможно, этот пример исключительный, но он показывает, как модно сейчас ложное смирение, которое даже не допускает мысли об исключительности и совершенстве личности нашего Господа Иисуса Христа. Кажется, что вся Церковь вовлечена в этот личностный кризис, при котором она не имеет уверенности ни в себе, ни в своей вести, ни в своем предназначении. В своем предисловии к книге «The Truth of God Incarnate», которая была ответом на книгу «Миф и Божьем воплощении», Майкл Грин со свойственной ему прямотой подводит итог этому явлению. Его предисловие озаглавлены: «Скептицизм в Церкви». Он пишет: «На протяжении последних сорока пяти лет... мы видели возрастающее нежелание принять традиционное полнокровное христианство, утверждающееся на богодухновенной Библии и воплощении Христа, и возрастающее стремление примирить христианство с духом века сего»18

И ныне уже невозможно возродить проповедь, не возродив прежде всего нашу убежденность. Нам необходимо вновь обрести доверие к истинности, актуальности и силе Евангелия и вновь воспылать им. Является ли Евангелие благой вестью от Бога или нет? Кэмпбэл Морган, одаренный толкователь Писания, который дважды в начале нашего столетия являлся служителем Вестминстерской церкви в Лондоне, с полной ясностью писал об этом: «Проповедь не есть провозглашение теории или обсуждение сомнений. Человек имеет полной право провозглашать любую теорию или обсуждать любое свое сомнение. Но это не есть проповедь. «Дай мне силу твоих убеждений, если они у тебя имеются. Оставь свои сомнения при себе, у меня самого их достаточно», - сказал Гете, иначе говоря, когда мы осмеливаемся высказать свои предположения, мы еще не проповедуем). Конечно же, без этого не обходится. Мы иногда просто не можем обойтись без каких-то предположений. Порой я говорю: «Это мое предположение. Записывать не надо». Но предположения - это не проповедь и изложение отрицаний - это тоже не проповедь. Проповедь - это возвещение Слова и истины такой, какой эта истина была открыта»19.

НЕОБХОДИМОСТЬ ВНОВЬ ОБРЕСТИ ХРИСТИАНСКОЕ МУЖЕСТВО И ПРИСУТСТВИЕ ДУХА.

Каким образом, в таком случае мы можем ожидать возрождение христианской убежденности? Прозвучат ли когда-нибудь из наших уст слова. которые произнес апостол Павел, мужественно размышляя о своем прибытии в императорский Рим? «Я должен и Еллинам и варварам и мудрецам и невеждам. Итак, что до меня, я готов благовествовать и вам, находящимся в Риме. Ибо я не стыжусь благовествования Христова, потому что оно есть сила Божия ко спасению всякому верующему, во-первых Иудею, потом и Еллину» (Рим.1:14-16). Но в настоящее время отношение Церкви к делу благовествования можно охарактеризовать абсолютно противоположными выражениями: «никакой решимости, ничтожное чувство ответственности и значительное смущение». Как же может это состояние превратиться в апостольское: «Я должен, я готов, я не стыжусь».

Прежде всего нам следует определить различие между внешне похожими словами: уверенность и убежденность, самонадеянность и фанатизм. Уверенность - это состояние убежденности в чем- либо на основании достаточных свидетельств или доводов. Самонадеянность - это незрелое, преждевременное допущение правильности чего-либо. Это уверенность, основанная на недостаточной и непроверенной предпосылке. Фанатизм всегда слеп, прямолинеен и упрям; фанатик закрывает глаза на факты и отстаивает свое мнение невзирая ни на что. Самонадеянность и фанатизм несовместимы с серьезным отношением к истине и поклонением Богу правды. По крайней мере, некоторая степень христианской убежденности и уверенности, тем не менее, естественна и разумна, поскольку она основана на достоверном историческом материале, или. как называют его авторы Нового Завета, - «свидетельстве». Все книги Нового Завета изобилуют такими глаголами, как «знать», «верить» и «быть убежденным». Вера и уверенность считаются нормой христианского опыта и ни в коей мере не исключением. И в самом деле, апостолы и евангелисты нередко обращаются к своим читателям со словами о том, что цель их посланий (будь то личное свидетельство об Иисусе или рассказ о свидетельстве другого) в том, «чтобы ты узнал», «дабы вы уверовали», «дабы вы узнали» (Лук.1:1-4; Иоан.20:31; 1Иоан.5:13). Необходимо выделить эту мысль, потому что в современную эпоху сомнений некоторых христиан мучает совесть оттого, что они верят! Но чувства...

(нечто пропущено!)

«plerophoria», что означает «полная уверенность», и даже «определенность» должно характеризовать наше приближение к Богу в молитве и наше провозглашение Христа всему миру (Евр.10:22; 1Фес.1:5). Христианин задает вопросы, решает проблемы, признается в незнании, испытывает затруднения, но все это происходит в контексте глубокой, возрастающей уверенности в реальности Бога и Христа. Нам не следует молчаливо соглашаться с положением вещей в условиях господствующего хронического сомнения, как если бы оно было присуще природе христианства. Нет, ни в коем случае. Скорее, это было бы проявлением духовной болезни в наш духовно больной век.

Во-вторых, мы должны признать, что современные богословы задают важные вопросы, которые невозможно оставить без ответа. Насколько культура древнего библейского мира повлияла на нормативную природу библейского учения? Имеем ли мы право облекать это учение в одежду современной культуры без того, чтобы не оказаться виновным в манипулировании? Связана ли Церковь навечно рамками языка, на котором сформулированы основы учения - как в Писании, так и в традициях, или же мы имеем право начать работу по формулированию учения Заново? Каковы взаимоотношения между историей и верой, Иисусом и Христом, Писанием и церковной традицией? Каким образом можно доступно представить благую весть об Иисусе Христе мирскому человеку без того, чтобы исказить ее? Таковы лишь некоторые из насущных ворпосов, перед лицом которых стоим мы сегодня.

В-третьих, мы нуждаемся в том, чтобы христианские исследователи не сторонились смежных идей и спорных суждений и были вовлечены в их обсуждение, в то же время активно участвуя в духовной жизни Церкви. Это весьма деликатный вопрос, и обозначить правильные взаимоотношения между свободным поиском и утвержденной верой нелегко. Тем не менее, часто смущает одиночество некоторых христианских ученых, не взирая на то, сами ли они отдаляются от церковного братства или братство допускает такую обособленность. В любом случае эта обособленность представляет собой нечто нездоровое и таящее опасность. Христианский исследователь должен помнить, что честность и принципиальность - это умение быть открытым к новому и в то же время оставаться убежденным в истинном, умение взять на себя определенную долю ответственности друг за друга им взаимной отчетности в едином теле Христовом. Я думаю, что в такой атмосфере заботы и братства мы, в одной стороны, будет иметь меньше потерь и, с другой, - больше настоящих творческих исследований в богословии.

В-четвертых, нам нужно настойчивей и с большей верой молиться о благодати, исходящей от Святого Духа. Христианское прозрение немыслимо без Его просветления, как христианская убежденность невозможна без Его свидетельства. И хотя для углубления христианского познания жизненно важны и честное историческое исследование, и членство в сообществе верующих, все же, в целом, только Бог может дать нам убежденность в вере. Величайшей нашей потребностью, как всегда говорили реформаторы, является внутреннее свидетельство Святого Духа. На протяжении веков свидетельство об опыте пребывания во Христа имело особую важность, но мы отведем ему лишь третье место. Второе же место займет в этом перечне неизменное в своем значении личное свидетельство апостолов-очевидцев. Первостепенным же мы назовем свидетельство, которое дал Бог Отец Богу Сыну через Духа Святого (Иоан.15:26,27). И потому нам нужно стремиться получить это объективное свидетельство, когда мы изучаем Писание, и Его личное, субъективное свидетельство, когда в своих библейских исследованиях мы смиряемся перед Ним ы взываем к Нему о милости.

Христиане верят, что живой Бог есть Господь истории. Некоторым из нас кажется, что наступило время для того, чтобы Ему свергнуть силы неверия и направить маятник истории снова к вере. И действительно, мы можем видеть признаки того, что Он совершает. В подтверждение этой мысли обратимся к социологу Питеру Бергеру, и в частности, к его «Призыву к авторитету в христианском обществе» в книге «Лицом к лицу в современностью». Он сопоставляет нынешний кризис в американском обществе и американских церквах с ситуацией 1961 г., когда вышла в свет более ранняя книга «Шум торжественных собраний. Что же произошло за эти годы? Он пишет: «Тогда критик бился в закрытые ворота величественно-самоуверенных учрежденческих крепостей. Ныне же он напоминает человека, вбегающего через двери, широко распахнутые землетрясением. Наши основания значительно пошатнулись, и большинство из нас чувствуют это буквально на себе»20. Далее Питер Бергер пишет (имея ввиду внутреннее состояние протестантских евангелиcтических церквей в США) о том, что Церковь утратила мужество и присутствие духа, стала сомневаться в себе и чернить себя из-за того, что она капитулировала перед господствующей светской культурой. И теперь необходимо «утвердить превосходство и авторитет христиан над всякой культурой или учением в истории, в настоящем и в будущем, общепризнанным или борющемся за признание»21. Вместо того, чтобы спрашивать: «Что может современный человек сказать Церкви?», критикам следует задать вопрос: «Что Церковь может дать современному человеку?» Потому что сейчас среди людей всех мировоззрений и характеров углубляется и расширяется жажда ответа на религиозные вопросы, «та жажда, которая, быть может, возвещает о радикальном повороте в процессе секуляризации»22. Пусть же церковь, готовясь к рассвету новой эпохи веры, вновь обретет свое божественное влияние, в противовес нынешней деморализации, и продолжит ясно провозглашать свою неизменную весть»23.

* * *

Итак, мы попытались проанализировать три основных препятствия проповеди в наши дни. Атмосфера непризнания авторитетов лишает человека желания слушать, пристрастие к телевидению лишает его способности к этому, а существующий дух сомнения лишает многих проповедников и желания и способности говорить людям. А потому паралич охватывает обе стороны - и говорящую, и слушающую. «Немой» проповедник и «глухая аудитория становятся страшной преградой в деле общения. И эти проблемы настолько сильно подорвали дух многих проповедников, что они вовсе оставили свое призвание. Другие продолжают противостоять всему этому, но они лишились мужества. Да и все мы испытали на себе воздействие этих отрицательных явлений, хотя у нас в руках и имеются средства противодействия им. Однако лучшая форма защиты - это мудрое исполнение принципов жизни и веры Христа. В следующих главах на основании вечного и живого Слова, мы продолжим наше исследование назначения проповеди в служении Церкви миру.

Date: 2015-10-21; view: 289; Нарушение авторских прав