Искусство составления проповеди 3 page

Здание без окон - «тюрьма а не дом... и речь без иносказания тускла, не интересна и влечет за собой тягостное утомление плоти». «Даже малые дети, слушая сказку, широко раскрывают глаза, боясь пропустить хотя бы слово, а лицо их озаряется улыбкой... Нередко, как нам кажется, и слушающие хотят, чтобы она целиком состояла из иллюстраций, как ребенок хочет пирога, который целиком из изюма», - продолжает Сперджен17. Однако таких пирогов не существует, как нет и дома, состоящего из одних только окон. Нам надо искать золотую середину между нашей мечтой и полным отсутствием изюма и окон. После выходя в свет моей небольшой книги «Новое человечество» (1966), в которой я пытался истолковать 5-8-ю славы из Послания к Римлянам, один мой приятель написал мне откровенное письмо, которое только приятель и может себе позволить. «Твоя книга, - писал он, - как дом без окон, как пудинг без изюма». Мне все хочется узнать, читал ли он Сперджена.

Итак, сказав о необходимости употребления пояснительного материала, скажем и об опасностях, которые нас здесь подстерегают. Первая состоит в том, что приводимые образы и примеры могут быть слишком броскими: вместо того, чтобы освещать что-от неясное, они привлекают внимание к себе. Когда Сэнгстера критиковали за якобы чрезмерное увлечение образными отступлениями, он справедливо возразил: «Моему народу нужны фонарные столбы, чтобы освещать их путь»18. Именно в этом и состоит назначение иллюстраций: они не должны «уподобляться очаровательным гостиничным светильникам, привлекающим к себе внимание», скорее они должны «походить на уличные фонари, которые, ярко освещая дорогу, остаются почти незаметными»19. Всем нам известны слишком навязчивые иллюстрации: они столь ярки, что мы запоминаем их вне контекста и долго помним после того, как давно позабыли саму истину, которую они должны были пояснить.

Вторая опасность, связанная с иллюстрациями, состоит в употреблении неверных или неуместных аналогий. В любой аналогии мы должны ясно показать, до какой степени распространяется упоминаемое сходство. Например, когда Иисус говорит «будьте, как дети», Он не имеет в виду, что мы всецело должны им уподобляться. Он не призывает к незрелости, непослушанию, безответственности, наивности или неопытности - Он призывает лишь к «смирению», которое присуще ребенку. Мы зависим от милосердия Божия, как ребенок от родителей. Конкретный смысл данного сравнения подтверждается другими библейскими отрывками, в которых, напротив, нас призывают расстаться с детскими чертами характера20. Таким образом, «доказательство по аналогии» всегда опасно и нередко вводит в заблуждение, поскольку складывается ложное впечатление, что два предмета или события, аналогичные в каком-то одном моменте, аналогичны во всех отношениях.

В качестве примера неуместного использования аналогии я приведу слова из проповеди другого моего приятеля. Однажды он торжественно с нарочито затянутыми паузами начал так: «В Священном Писании Всемогущий Бог уподобляет Себя... курице». Его слова были встречены с улыбкой и недоумением. Конечно, в каком-то смысле он был совершенно прав. В Библии мы читаем, с какой радостью псалмопевец искал убежища «в тени крыл» Божиих, как Вооз обращается к Руфи-моавитянке, пришедшей, по его словам, успокоиться под «крылами» Бога Израиля21. Более того, эта метафора недвусмысленно употребляется Самим Господом. Оплакивая Иерусалим Иисус говорит, что много раз хотел собрать его обитателей «как птица собирает птенцов своих под крылья» (Матф. 13:37). Это прекрасный образ, свидетельствующим й о нежной и заботливой любви Бога: каждый, кто побывал на ферме, где разводят цыплят, легко вспоминает эту картину. Сразу чувствуешь ее запах, слышишь кудахтанье наседок и видишь, как к ним торопливо бегут птенцы.

Отчего же в таком случае у слушателей сразу возникло чувство недоумения? Отчасти это произошло потому, что проповедник начал свою проповедь несколько высокопарно («Всемогущий Бог», «Священное Писание») и претенциозно (драматические паузы). Тем самым он настроил слушателей на нечто возвышенное, а вместо этого они услышали весьма обыденное и смешное слово «курица». Во-вторых, комизм произошедшего объясняется и тем, что проповедник не уточнил масштаб проводимой им аналогии. В действительности Писание не сравнивает Всемогущего Бога с курицей. Оно уподобляет Его покровительство и заботу ее крыльям или, говоря более определенно (поскольку сам образ динамичен, а не статичен), свидетельствует и милосердии Божием (Его желании собрать нас под защиту Своих крыл) и о нашей вере в Его защиту (желании найти прибежище под Его крылами). Если бы мой друг точнее придерживался Библии, он сказал бы приблизительно так: «Любящий нас Бог желает собрать нас под Свою защиту подобно тому, как наседка собирает цыплят под свои крылья». В этом случае слушатели восприняли бы аналогию как вполне уместную.

По своей природе иллюстрации весьма различны. Некоторые состоят из одного-двух слов или какой-нибудь фразы, которые, однако, в силу их образной насыщенности создают зримую драматическую картину. Например, мы можем говорит о том, что Бог «прорывается сквозь наши укрепления» (создавая образ людей, воздвигающих баррикады и желающих сдержать Его приступ) или что Святой Дух «взламывает» ограниченность нашего ума, открывая его для восприятия новой истины (и здесь мы слышим, как с треском открывается крышка ящика, нехотя поддаваясь напору молотка или клещей). Некоторые проповедники весьма искусно пересказывают библейские истории и притчи современным языком, другие придумывают новые, современные иносказания. Однако наиболее эффективными средствами образного воздействия являются исторические события, эпизоды из биографий тех или иных людей, примеры из повседневной жизни и нашего личного опыта, поскольку все это дает возможность выразить библейскую истину в самом широком историческом и личностном контексте. Поэтому каждый проповедник постоянно ищет необходимые образы, он весь - глаза и уши, однако это не значит, что, читая книги и слушая людей, мы преследуем только эту цель. И тем не мене, как сказал Сэнгстер, «природа и жизнь... полны образов. Плывя по житейскому морю с глубоко закинутым неводом, вылавливаешь много интересного»22. Однако для этого необходимо кратко записывать новые мысли и подходящие цитаты из прочитанного, занося их в блокнот или прямо на клочок бумаги.

Используя иллюстративный материал, мы должны придерживаться золотой середины: отступлений должно быть не слишком много и не слишком мало. В этой связи хороший совет дал Теодор Паркер Ферримс. Он пишет, что «один образ может стоить десяти тысяч слов». «Проповедь, совершенно лишенная образов и иллюстраций, по-видимому, доступна лишь тем, кто привык воспринимать абстракции». С другой стороны, «проповедь, перенасыщенная образами, похожа на женщину, чрезмерно увешанную драгоценностями: вместо того, чтобы подчеркнуть ее достоинства, они затмили их»23. В своей жизни Феррис придерживался этих взглядов.

Итак, организовав наш материал таким образом, чтобы он работал на основную мысль текста (использовав для этого определенную структуру проповеди, ее лексический состав и образные отступления), мы можем перейти к следующему этапу работы.

ВСТУПЛЕНИЕ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Прежде всего нужно подготовить основную часть проповеди. Начав подготовку с уже заранее оформленного вступления и заключения, мы будем вынуждены подгонять к ним содержание текста. Поэтому лучше всего начать с основной части и только потом снабдить ее началом и концом, то есть вступлением и заключением. Старые преподаватели риторики и гомилетики обычно именовали эти части эксордиум (exordium) и перорацией (peroration). Вступление играет важную роль и не должно быть слишком длинным или коротким. Пространное вступление отвлекает внимание от самой проповеди и приглушает ее звучание. Однако сегодня нередко совершается другая ошибка: вступление резко сокращают или вообще опускают, чтобы сразу приступить к основной теме. Это неразумно. «По своей природе люди не любят внезапности, им нравится постепенный подход. Здание без крыльца или какого-либо другого входа вряд ли обрадует взор. Продуманная музыкальная пьеса всегда имеет прелюдию, состоящую хотя бы из нескольких вступительных нот»24. А разве не так поступает Господь? Неторопливо сменяя сумерки утренней зарей, «сама природа учит нас искусству постепенного перехода»25.

Хорошее вступление преследует две цели. Во-первых, оно пробуждает интерес, любопытство и желание слушать дальше. Во-вторых, оно действительно «вводит» тему, привлекая к ней слушателей. Вступление, которое служило бы одной из этих целей, построить сравнительно легко. Интерес можно пробудить шуткой или занимательным рассказом, однако если это не ведет к основной теме, интерес довольно скоро пропадет. С другой стороны, саму тему можно ввести так, что внимание слушателей будет утрачено. Правильный, хотя и трудный путь состоит в том, чтобы одновременно вводить тему и пробуждать интерес, настраивая умы и сердца слушателей к восприятию вести.

Обычно проповедь начинается с чтения библейского текста. Значимость такого начала очевидно, поскольку тем самым мы сразу признает, что проповедник призван толковать Слово Божие, а не заниматься обсуждением наших собственных мнений. Однако многие не принимают его: оно кажется им слишком традиционным, слишком «церковным» и скучным, Поэтому иногда полезно исходить из ситуации, начинать сразу с темы, а не с текста, поскольку с таком случае мы исходим из реального, а не предполагаемого душевного состояния наших слушателей. Помню, как в Гватемале в проводил пасторский семинар по проблемам проповеди. Дело было вскоре после страшного землетрясения 1976 г.: страна была разрушена, двадцать три тысячи человек погибало и более миллиона осталось без крова. Я решил узнать, кто из проповедников сразу после этого события избрал его темой своей проповеди. и был рад услышать, что некоторые это сделали. Правомочно ли было начинать такую проповедь со слов: «В это утро я обращаюсь к следующему отрывку из Писания...»? Мне кажется, гораздо естественнее было бы начать примерно так: «Это утро мы встречаем в глубокой скорби. Многие из нас потеряли друзей и близких. Многие лишились крова и имущества. Почему Бог допускает такие несчастья? Вот вопрос, который тревожит наши умы и сердца. Можем ли мы после этого верить в любовь Божию?» И если именно в этот момент мы обратимся к библейскому тексту, если сумеем связать его с проблемой божественного провидения и любви, внимание собравшихся не будет утрачено.

Составлять заключение труднее, чем вступление. Похоже, что некоторые проповедники принципиально не могут делать выводов из чего бы то ни было, не говоря уже о проповеди. Подобно самолету в туманный день, у которого к тому же отказали приборы, они не перестают кружить и никак не могут приземлиться. Их проповедь - «не что иное, как прискорбное отсутствие цели»26. Другие, напротив, заканчивают слишком резко. Их проповедь - как пьеса без финала, как музыка, лишенная нарастания и кульминационной точки.

Заключение не должно быть простым повторением сказанного, хотя в этом тоже есть своя ценность. Память человеческая требует повторов, и, видя их пользу, апостолы не боялись их. «Писать вам о том же для меня не тягостно, а для вас назидательно», - говорил Павел. Того же мнения придерживался и Петр. «Для того я никогда не перестану напоминать вам о сем, хотя вы то и знаете... Справедливым же почитаю, доколе нахожусь в этом телесной храмине, возбуждать вас напоминанием...» - писал он27.

Более современный проповедник так описывает свой метод: «Во-первых, я говорю им о том, что собираюсь сказать, затем говорю то, что надо сказать, и наконец говорю о том, что сказал». Таким образом, собравшиеся троекратно воспринимают одну и ту же весть, что само по себе замечательно, особенно если проповедник с каждым разом употребляет несколько иную лексику, дабы избежать явных повторений. Лютер часто говорил по этому поводу, что единственный способ водворить истину в умы людей состоит в том, чтобы «непрестанно повторять им об этом». Искусный плотник может вбить гвоздь одним сильным ударом, однако большинство предпочитает вбивать его несколькими ударами. Точно так же и истина усваивается за счет повторений, напоминающих удары молотка.

Однако подлинное заключение не ограничивается повторением: оно ориентировано на конкретное применение услышанного в жизни каждого из членов общины. Это не означает, однако, что практические выводы надо оставлять на самый конец проповеди: мы должны их делать по мере истолкования библейского текста. В то же время было бы ошибкой до срока говорить о том, к чему мы должны прийти. Узнав об этом, слушатели теряют интерес, им уже нечего ожидать, и поэтому всегда надо что-то иметь про запас. На конец проповеди можно оставить призыв, который силою Святого Духа подвигнет слушателей к действию.

Все сказанное существенно и для классического понимания публичного выступления. В трактате об ораторском искусстве Цицерон говорит, что «красноречивый человек должен своею речью научить (docere), доставить удовольствие (delectfre) и убедить (flectere, movere) «. Цитируя изречение Цицерона, Августин говорит о том, что христианский проповедник должен наставить ум, усладить и вдохновить чувства и направить волю, ибо «наставление - необходимость, услаждение - любезность, а убеждение - победа»28. С этим согласуется и современная теория коммуникации. «Научившись выражать свои цели в контексте специфической ответной реакции ваших слушателей, вы делаете первый шаг в направлении плодотворного, целенаправленного общения»29. Таким образом, завершив проповедь, мы не должны довольствоваться тем, что слушатели поняли наши наставления, вспомнили их или получили удовольствие: они должны прийти к необходимости какого-то действия. «Если нет призыва к действию, нет и проповеди»30

Библейские авторы хорошо сознавали, что именно в этом и состоит цель их наставлений. Господь поставил Иезекииля «стражем дому Израилеву», чтобы он возвещал народу о наказании Господнем и призывал его к покаянию. В своем пророческом служении Иезекииль глубоко скорбел о том, что народ не откликается на его слова. «Ты для них - как забавный певец с приятным голосом и хорошо играющий; они слушают слова твои, но не исполняют их», - сказал ему Господь (Иез. 33:30-33). Однако слушать проповедь - совсем не то, что слушать музыку, ибо музыка призывает к наслаждению, а Писание - к смирению. Апостолы недвусмысленно подчеркивают, что «истина» налагает нравственные требования: ее надо «исполнять», а не просто слушать, ей надо подчиняться, а не просто верить в нее31. «Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете», - сказал им Иисус (Иоан. 13:17). Об этом же говорит и Иаков, призывая быть «исполнителями слова, а не слышателями только» (Иак. 1:22-25).

Из истории Церкви мы знаем, что великие проповедники всегда придерживались такого убеждения. Ярким примером могут служить пуритане. «Конечная цель благочестивого проповедования состояла в том, чтобы каждая проповедь имела свою «пользу» или применение», и прежде всего в том, что касается «обращения душ и воспитания их в святости»32. Я слышал (хотя сам не встречал в сочинениях пуритан), что они обычно говорили о необходимости «проповедовать к сердцу». Их, разумеется, нельзя обвинить в пренебрежении разумом, поскольку в их проповедях было достаточно богословия, однако они хотели, чтобы их весть шла от головы к сердцу, то есть волевому центру человеческой личности.

Читая дневник Джона Весли, мы постоянно убеждаемся в том, что он тоже различал «работу ума» и «работу сердца» и надеялся, что его проповеди достигнут сердец его слушателей. «Я был свидетелем тупого, спокойного внимания и ничего более», - пишет он. И далее: «Я не могу найти пути к сердцам жителей Перта». «Я горячо воззвал к сердцам всех присутствовавших»33.

Кэмпбелл Морган предпочитал говорить о воле. «Проповедник не просто призывает собравшихся обсудить ситуацию, рассмотреть проблему или теорию. Наша задача состоит в том, чтобы штурмовать крепость воли и захватить ее во имя Иисуса Христа... Не важно, благовествуем ли мы или наставляем. В конечном счете важен призыв»34.

Однако крепость можно взять только силой, равно как сердце и волю человека. «Окаменевшее сердце можно сокрушить не лаской а, ударом»35. Примерно то же говорит и Пол Уайт, знаменитый австралиец, работавший в джунглях Танзании. В своей автобиографии он рассказывает о том, в чем состоит секрет успешной работы проповедника: «Подцепить их на крючок, схватить, удержать, потешить и задеть за живое. Все дело именно в этом последнем»36.

Однако именно здесь многие из нас бессильны. Нам неуютно от таких метафор, как «штурмовать», «бить», «поражать». Они слишком напористы, слишком воинственны для нас. Мы говорим, что у нас нет ни прав, ни желания вторгаться в частную духовную жизнь. Кроме того, мы боимся повышенной чувствительности. В результате мы пользуемся кафедрой для того, чтобы прочесть с нее небольшие безобидные эссе и редко (если вообще когда-либо) затрагиваем нечто, требующее принятия конкретного решения. В первой йельской лекции Р. У.Дэйла есть раздел под заголовком «Бесцельные проповеди». Там он описывает, как однажды во время летнего отпуска слушал проповедника, который толковал библейский текст правильно и научно, мыслил остроумно и свежо, а отступления делал просто восхитительные. «Однако казалось, что этот проповедник не задумывался над тем, слушает ли его кто-нибудь... Я не мог понять, какую истину он хочет донести до нас, к исполнению какого долга призывает...» Позднее Дэйл посоветовал ему «подготовить двадцать - тридцать выступлений на политическом митинге», где горячо обсуждают текущие проблемы.

«Таким образом, господа, - продолжает Дэйл, - наша действительная задача состоит в том, чтобы «завоевывать голоса и пробуждать энтузиазм» наших прихожан. Однако, чтобы преуспеть в этом, необходимо развить бурную интеллектуальную деятельность и посредством конкретной цели направить ее на достижение конкретного результата... Наша проповедь будет бесцельной, если цель не сокрыта в ней самой. Архиепископ Уотли сказал об одном проповеднике, что «он целился в пустоту и поражал ее»37.

Дэйл сравнивал проповедника с политическим деятелем, завоевывающим голоса, другие сравнивали его с адвокатом, который, выступая перед судьей и присяжными, твердо надеется на то, что выиграет дело. Есть и другой образ, где проповедник сравнивается с рыбаком: своею проповедью он «ловит человеков» (Лук. 5:10), однако не должен уподобляться тому рыбаку, который, говоря об улове, сказал, что не поймал ни одной рыбы, но, тем не менее, множество было у него «почти на крючке». Об этом прекрасно сказал Джон Уилкинс, честерский епископ, живший в XVII в.: «Основная цель оратора - убедить... И посему проповедник, пышно украшающий свою речь общими словами и не стремящийся к чему-то конкретному в надежде призвать собравшихся к вере в какую-либо истину или к исполнению какого-то долга, похож на неразумного рыбака, развесившего сети в воздухе: он не может надеяться на успех от таких трудов»38.

Однако самый впечатляющий образ, который используют многие авторы, говорящие о практическом значении проповеди, - это образ охотника, страдающего из ружья. Говоря о проповедях Джорджа Уайтфилда, епископ Дж. Рэйл подчеркивал, что они «не похожи на утренние и вечерние залпы портсмутских пушек... которые никого не волновали». Напротив, его проповеди «были полны жизни и огня». «От них нельзя было спастись... В нем было какое-то святое неистовство, которое своим напором прочно приковывало ваше внимание»39.

Наиболее красочно эту аналогию развил Генри Уорд Бичер, описавший ее в самом первом выпуске своих йельских лекций (1872). Свои первые попытки проповедовать он сравнил с «охотой», которую устраивал в детстве.

«Обычно я ходил на охоту один и очень преуспевал в пальбе из моего ружья. Дичи это нравилось так же, как и мне, потому что я все время мазал и никого не ранил. Я палил так, как сотни проповедников выпаливают свои проповеди. Перезаряжаю ружье и - бах! - дым, шум, однако ничего не падает. И так без конца»40.

В своей последней лекции он говорит о том, что «проповедь - не китайская хлопушка, которой стреляют ради производимого ею шума». «Проповедь - это охотничье ружье, и с каждым выстрелом должна падать добыча, а каждый промах - это напрасная трата силы» (или «пороха»? «power» - сила, «powder» - порох)41.

Шесть лет спустя, читая свои лекции в том же университете, Р. У. Дэйл (1821-1895) сказал: «Господин Бичер отметил, что великий проповедник Джонатан Эдвардс в тщательно разработанной богословской части своих проповедей только изготавливает ружье к выстрелу, а в практической части открывает огонь по врагу. Боюсь, что многие из нас так много времени тратят на «изготовку», что стрелять просто некогда»42.

По словам Джеймса Блэка, «наше дело - это весьма ответственная стрельба по мишени». «Побольше огня, но только без фейерверка!» - призывает он43.

Быть может, кому-то из моих читателей образ со стрельбой покажется неуместным и даже оскорбительным, поскольку он якобы предполагает насилие и гибель, однако замечу, что в данной аналогии речь идет о цели, которую преследует проповедник (стрелять без промаха), а не о средствах ее достижения (влекущих за собой насильственную смерть). Таков же смысл образа, употребленного Иисусом, когда Он говорит о «ловцах». Сравнивая свое служение с рыбной ловлей или охотой, мы имеем ввиду одно и то же: твердую надежду на успех, то есть на властное привлечение людей ко Христу.

Как и следовало ожидать, Сперджен красочно развил этот образ и оживил его своим остроумием и наблюдательностью. «Бесполезно стрелять в воздух, - пишет он, - если ваша задача - пронзать сердца человеческие. Красиво размахивать саблей - занятие столь распространенное, что вам не стоит его повторять. Ваше дело - пронзать совесть и сердце. Стреляйте прямо в центр. Цельтесь в совесть и сердце. Некоторые проповедники напоминают мне знаменитых китайских фокусников, которыми не так давно повсюду восхищались. Один стоит у стены, другой бросает в него ножи. Один нож вонзается в стену прямо над головой, другой около уха - и далее одно за другим смертельное оружие вонзается подмышкой и между пальцев стоящего. Удивительное искусство - вонзать так близко и ни разу не задеть! Сколь многие из нас овладели им!»44

А теперь пора перейти от метафор к действительности. Чего мы надеемся достичь своими проповедями? «Я знаю, что я хочу сказать собравшимся, - говорил мне один епископальный священник во Флориде, - но я не знаю, для чего это нужно». Мы должны четко определить нашу цель, иначе любое наше заключение вызовет у слушателей замешательство и растерянность. Перечень возможных вариантов дан в самом Писании, где сказано, что оно полезно «для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности» (2 Тим. 3:16). Однако это слишком общая формулировка. В этом отношении более обстоятелен был Чарлз Симьен, предлагавший оценить свой обширный труд (две тысячи пятьсот тридцать шесть разработок к проповедям, составивших двадцать один том) по тому, насколько он постоянен в стремлении «посрамить грешников, прославить Спасителя и содействовать обретению святости»45.

Однако сила воздействия нашей проповеди зависит от двух моментов - характера текста и состава общины. Что касается текста, то над ним мы размышляли до тех пор, пока не выявили основную мысль или тему. Теперь ее надо подать таким образом, чтобы она захватила слушателей и подвигла из к действию. К чему призывает текст: к покаянию или вере? К благочестию, послушанию, свидетельству или служению? Прислушаемся к нему, и он сам даст искомый ответ.

Что касается членов общины, то мы уже подчеркивали, что необходимо знать их жизнь и духовное состояние. В своем «Верном пастыре» Ричард Бернард отмечает, что «пластырь не излечивает, если мы только знаем о его существовании... однако умение наложить его на рану оказывает благотворное действие». Далее он перечисляет, к чему должен стремиться проповедник: «Наставлять невежд, укреплять тех, кто обрел знание, исцелять грешников, вдохновлять праведников, убеждать заблудших, наделять силою слабых, возвращать отступников, разрешать сомнения колеблющихся, всегда питать молоком и твердою пищей»46.

Единственная возможность сделать это состоит в том, чтобы воспользоваться дером воображения, полученные от Бога. Итак, мы изучили наш текст. А теперь представим членов общины и попытаемся связать одно с другим. Вот милая старая Люси, недавно потерявшая мужа и еще не оправившаяся от чувства утраты и одиночества, - что скажет ей мой текст? Я что он скажет Флоренс, старой деве, так и не смирившейся со своим положением? Или Элану, чувствующему груз ответственности в связи с повышением по службе? Что скажет он Джону и Мэри, которые только что поженились и вьют свое гнездо? Или тем студентам, которые заканчивают учебу и с беспокойством смотрят в будущее? Что скажет он этому Фоме, преисполненному сомнений, этому «не много не убежденному» Агриппе или Павлу, только что пришедшему ко Христу? Полезно не торопясь мысленно понять, что сказал бы им Бог в нашем тексте.

Приведем заключение из проповеди Джорджа Уайтфилда на тему о Царстве Божием: «Я знаю, что многие из вас пришли сюда из любопытства, просто посмотреть на собравшихся, однако если вы пришли к Иисусу Христу, Он примет вас. Есть ли среди вас солдаты, известные своим богохульством и сквернословием? Придите ко Христу и станьте под знамена Искупителя. Он примет всех вас. Есть ли среди вас маленькие мальчики и девочки? Приидите и вы ко Христу, и Он воздвигнет в вас Свое царство... и вы, отягощенные годами и убеленные сединой, придите к Иисусу Христу - и станете царями и священниками пред вашим Богом... Есть ли среди вас те, кто стремится к славе, кто хочет обрести венец и скипетр? Придите ко Христу, и Господь даст вам царство, которое никто от вас не отнимет»47.

А вот современный пример, на этот раз более этического, нежели богословского содержания. Молодого человека пригласили прочесть проповедь на тему седьмой заповеди - «Не прелюбодействуй». Проповедь была библейской по своей сути. смелой, открытой и ориентированной на реальную жизнь. Он закончил ее четырьмя призывами: обращаясь к неженатым и незамужним, он призвал беречь себя в чистоте для будущей жены или мужа и безжалостно пресекать соблазны; обращаясь в имеющим внебрачную связь, он призвал собраться с силами и разорвать ее, несмотря на возможные страдания; обращаясь к семейным людям, призвал крепить брачные узы и подавать добрый пример многим молодым людям из неблагополучных семей, не имеющим наглядного примера для подражания; и наконец, обращаясь к местной церкви, призвал мужественно противостоять всем согрешающим и обуздывать их во исполнение сказанного Иисусом (Матф. 18:15-17) 48.

Кроме того, мы не должны забывать, что люди воспринимают наши проповеди через различные «фильтры». Одни хорошо принимают услышанное, другие противятся ему, усматривая в нем угрозу своему мировоззрению, культурному или семейному укладу, личной самооценке, греховному образу жизни или материальному способу существования. Чутко улавливая возможные преграды, в заключение нашей проповеди мы, вероятно должны прибегнуть к «увещеванию», нередко употреблявшемуся в проповедях апостолов. Мы можем это сделать посредством обсуждения (предвосхищая возражения слушателей и отвечая на них), предостережения (остерегая от возможных последствий непослушания), косвенного осуждения (сначала возбудив в слушателях нравственное негодование, а потом обратив его на них самих, как поступил Нафан с Давидом) или оправдания (ненавязчиво напоминая о любви Божией к нам).

По окончании проповеди можно предложить присутствующим помолиться. Хотя в англиканской церкви принято по окончании проповеди стоя возносить хвалу Богу, после многих проповедей это выглядит неестественно, и посему лучше просто помолиться. Иногда можно молиться вслух без подготовки, тем самым выражая реакцию собравшихся на услышанное Слово Божие, в другой раз более уместна молчаливая молитва. Надо помнить о том, что по воле Святого Духа ответ может быть разным у разных людей, и общая молитва никогда не может вместить всю полноту переживаемого. Поэтому лучше всего оставить их наедине пред Богом, чтобы Святой Дух помог каждому дать свой собственный ответ и принять свое решение.

Итак, снабдив проповедь вступлением и заключением, мы переходим к последнему этапу подготовки.

ЗАПИШИТЕ И ПОМОЛИТЕСЬ

Надо ли записывать проповедь? Бог создал всех нас разными, наделили неповторимыми чертами и способностями, и поэтому в данном случае единого правила не существует. Однако есть общее мнение, согласно которому надо избегать двух крайностей: полной импровизации и рабского следования записям. Хорошая импровизированная проповедь встречается крайне редко: немногие обладают столь ясным умом и живостью слога, чтобы сразу, без записей, доходчиво изложить все, что от них требуется. Пользуясь словами Хенсли Хенсона, можно сказать, что большинство превратилось бы (чего, кстати, боялся и сам Хенсон) «в тот тип людей, который хорошо известен в церковном мире и крайне неприятен моему разуму и чувствам - тот тип, который справедливо назван пустословами «49. Примером такого горе-проповедника может служить преподобный Амос Бартон, приходский священник. персонаж из романа Дж. Элиота. Мистер Хэкит, местный фермер, весьма нелестно отзывается о его попытках проповедовать без подготовки: «Проповедь нашего пастора... хорошо слушать тогда, когда он ее записал. Но когда он пытается проповедовать без книги, всегда путается, не помнит текста и временами барахтается, как овца, которая окотилась прежде времени и не может стать на ноги»50.