Правила переноса слов

Данное правило может быть полезным для обучения, и наше издание выполнено с применением этого правила для примеров с дефисом.

Упр. 234. 1. Разбейте данные ниже текст и отдельные слова для переноса, указывая дефисом все разрешённые правилами места. В скобки возьмите дефисы нежелательных переносов. Образец: Од-на-ж-ды ве-с-ною, в час не-бы-ва-ло-го жа-р-ко-го за-ка-та, в Мо-с-к-ве, на Па-т-ри-а-р-ших пру-дах по-я(-)ви-лись два гра-ж-да-ни-на (Булг.).

1. Альберт из новоиспечённого бакалавра Чикагского университета превратился в заведующего внешнеэкономическим отделом отцовского банка. А вскоре и женился. По любви, а не на деньгах, поскольку своих денег было более чем достаточно. Невеста, т. е. молодая жена, была красива, обаятельна, умна. Принадлежала к своему кругу, что снимало некоторые психологические нюансы, связанные с адаптацией в ином имущественном классе (В. Тучков).

2. Выйдут, ария, главврач, предыстория, педпрактика, рассориться, рассмотреть, опьянеть, коньяк, партячейка, подыскать, контригра, мединститут, нейдёт.

Тексты для самопроверки

Спишите, выбирая нужные написания, вставьте пропущенные буквы и знаки препинания. Данные тексты можно использовать в качестве диктантов.

Биография моего отца (не) лишена интереса. В 1865 году в санях на почтовом тракте были обнаруже(н\нн)ы трупы муж(ч\щ)ины и женщины. По вывернутым сундукам и мешкам, по вырва(н\нн)ым с мясом карманам было ясно, что поработали грабители. В тех же санях под овчи(н\нн)ым тулупом обнаружили трёх полузамёрзших ребят в возр(о\а)сте от трёх до шести лет. Их привезли в Херсон, и там их разобрали по рукам добрые люди. Буду(ю\-)ще­го моего отца Андрея взял чиновник херсонской таможни.

По материнской линии я происхожу из старой богатой казач(ь\-)ей семьи Есауловых. Но бабушкин муж, лихой поручик, через два года после свадьбы проиграл всё состояние и скрылся, по слухам, спился, босячил в Астрахани и кончил буйную жизнь в ночлежке. Бабушка поступила экономкой в дом пр(и\е)дводителя дворянства Журавского и, перебиваясь с хлеба на квас, р(а/о)стила дочь Машеньку.

В десятилетнем возр(о\а)сте Маш(е\и\а)ньку отвезли в (П\п)олтавский институт благородных девиц. Окончив этот инкубатор «образованных невест», мать получила место учительницы начальной школы в захолус(т\-)ном местечке Бериславе, где и встретилась с таким же учителем, своим буду(ю\-)­щим мужем. После женитьбы отец и мать переехали в родной Херсон, и в год моего появления на свет отец был помощником директора сиротского дома. До восе(м\мь)надцати лет я рос в окружени(е\и) разбитных и разбойных ребят, п(е\и)томцев сиротского дома, в борьбе за прочное место в суровом и (под)час жестоком мире детей, лишё(н\нн)ых семейного крова и родительской ласки.

Моим крес(т\-)ным отцом был незаурядный и очень культурный человек, (в) течени(е\и) долгих лет бессменный городской голова Херсона – Михаил Евгеньевич Беккер.

Я читал запоем всё, что попадало под руку. В девять лет я (на) зубок знал географию планеты.

(По Б. А. Лавренёву)

В четыре часа дня мы уже заж(е\и)гали к(е\и)росиновые лампы и (не) вольно к(о\а)залось что лето конч(е\и)лось (на) всегда и земля (не) отвр(о\а)ти­мо погружа(и\е)тся всё дальше и дальше в глухие туманы (в) темень и стужу. Кот спал весь день свернувшись к(о\а)лач(и\е)ком и вздрагивал во сне, если вода хле(с\ст)нёт в окно. Дороги размыло. Последние птиц(и\ы) спрятались под солом(е\я)(н\нн)ые стрехи и вот уже больше недели нас н(е\и) нав(и\е)­(сч\щ)ал н(е\и) дед Митрий н(е\и) ле(с\ст)ничий н(и\е) даже Ваня Малявин.

По вечерам мы затапл(е\и)вали печи. Шумит огонь б(о\а)гровые отсветы меч(а\у)тся по стенам и по старой гравюре копи(и\е) портрета Брюллова. Откинувшись в кресле художник смотрит на нас и каж(и\е)тся так (же) как и мы отл(а\о)жив р(о\а)(з\с)крытую книгу думает о прочитан..ом пр(и\е)слуш(е\и)­ваясь к гуден(и\е)ю дождя по т(е\и)совой крыше. Ярко г(а\о)рят лампы и всё поёт и поёт свою (не) хитрую песню медный сам(а\о)вар (инв(а\о)лид). Как только его внос(и\е)м в комнате сразу становится уют(ь\-)нее может быть (от) того что стёкла запот(и\е)вают и (не) видно одинокой берёзовой ветки день и ноч(ь\-).. стучавшей в окно.

(По) ночам темнота шумела за стенами плеском дождя и ударами ветра и страшно было подумать о тех кого может быть застигла эта (не) на(с\ст)ная ночь в (не) проглядных лесах.

Одна(ж\ш)ды я проснулся от странного ощущения. Я открыл глаза белый и ровный свет наполнял комнату. Я встал и подошёл к окну за стёклами всё было снежно и безмолвно. Я увидел как большая серая птица села на ветку клёна в саду. Ветка закачалась, с неё посыпался снег птица медле(н\нн)о поднялась и улетела а снег всё сыпал как стекля(н\нн)ый дождь падающий с украш(а\е)(н\нн)ой ёлки. Земля была нарядная похожая на з(а\о)стенч(е\и)­вую невесту.

А утром всё хрустело вокруг. Кому н(и\е) хочет(ь\-)ся прогулят(ь\-)ся в первый зимний день! Мы ушли на лесные озёра. С высокого неба изредк(а\о) падали одинокие снежинки. Осторожно подыш(е\и)ш(ь\ь) на них и они пр(и\е)вр(а\о)щают(ь\-)ся в криста(л\лл)ьно чистые капли воды, которые (за) тем мутнеют, смерзаются и скат(о\ы)вают(ь\-)ся на землю как бисер. Стаи сн(и\е)гирей с(и\е)дели на засыпа(н\нн)ых снегом рябинах. Мы сорвали несколько грозде́й хваче(н\нн)ой морозом красной рябины это была последняя память о лете об осени.

На маленьком озере оно называлось Ларин(о\ы)м прудом всегда плавало много ряски. Сейчас вода была чёрная прозрачная вся ряска опустилась на дно. У берегов нар(о\а)сла стекля(н\нн)ая кромка льда. Льдинки хрустели и оставляли на пальцах смеш(е\а)(н\нн)ый запах снега и брус(ь\-)ники.

Зима начала хозяйн(и\е)чать над землёй но мы знали что под рыхлым снегом если разгрести его руками ещё можно найти свежие лесные цветы знали что в печах будет г(а\о)реть огонь что с нами остались зимовать синиц(и\ы) и зима показалась нам такой(же) пр(и\е)красной как лето.

(По К. Г. Паустовскому)

3. В Сингапуре

В..ехав прямо в реч(ё\о)нку и миновав множество дж(ё\о)нок и ял(и\е)ков, сновавших (взад) вперёд то с кладью то с па(с\сс)ажирами мы вышли на набережную застрое(н\нн)ую лавками похожими на наши гостин..ые дворы те же арки а(н\м)бары боч(е\о)нки и т. п.

(Не) смотря на зонтик солнце (с\ж)жет (не) милосердно. (Не) стерпимая жара пр(е\и)следует и днём и ночью. Ночной воздух стоит у дверей и (не) йдёт в каюту не слад(е\и)т со спёрш(е\и)мся там воздухом. Европейцы здесь ход(ю\я)т как вы думаете в чём? В полотня(н\нн)ых шлемах! Эти шлемы совершенно похожи на шлем (Дон) Кихота. (От) чего же не видать солом(я\е)­(н\нн)ых шляп? Солома слишком жидкая защита от здешнего солнца.

У многих китайцев совершенно женские лица гладкие борода и усы не растут, а они их бреют (до) нельзя. Много видно умных или лучше сказать смышлё(н\нн)ых а более лукавых лиц.

Самый род товаров развеш(е\а)(н\нн)ых в лавках заставляет отворачивать глаза и нос. Там видны сырые печё(н\нн)ые и вяле(н\нн)ые на солнце мяса́ рыба раки слизняки и тому подобная дрянь. И сейчас же рядом совсем противное лавка так и тянет к себе ан(а\о)насы манго огурц(и\ы) б(о\а)наны кокосы навале(н\нн)ы грудами. Кстати о кокосах. (Не) долго они нравились нам. К счастью наши матросы накупили себе ан(а/о)насов и поделились с нами вырезывая так иску(с\сс)но середину спиралью что любому китайцу (в) пору.

Сингапур служ(е\и)т пр(и\е)ютом малайским и китайским пиратам которые весьма сильны и многочисле(н\нн)ы в здешних морях. Мы ехали по берегу той же протекающей по городу реки которая по нём или город по ней называется Сингапур. Она мутна и (не) радует глаз (при) том очень узка но не мелка.

Из бу(д\дд)ийской кумирни через высокую башен(ь\-)ку мы попали в индийское капище, к покло(н\нн)икам Брамы. Нас остановил индиец читавший (на) распев книгу и молча указал нам на сапоги. Мы остановились в дверях и смотрели (из) дали.

Ещё одно последнее сказанье о Сингапуре или скорее о даче Вампоа, который пригласил нас к себе. Мы отправились (в) пятером. Он (тот) час повёл нас показать сад. Меня как простого любителя (не) знатока занимал более общий вид сада. Здесь было всё что производится в Инди(е/и). Вампоа мастерски распол(о\а)жил р(о\а)стения как картины в га(л\лл)ерее. Настро­е(н\нн)ы реш(о\ё)тчатые башен(ь\-)ки для голубей а для ф(а\о)занов поставле(н\нн)а между кустами огромная проволочная клетка. В доме резные золочё(н\нн)ые коло(н\нн)ы служ(а\у)щие пре(д\дд)верием ниш отгороже(н\нн)ых жалюзями и золочё(н\нн)ыми ширмами.

Недели было чере(з\с)чур много для знакомства с Сингапуром. Я рад что был в нём но оставил его без сожаления; и если возвращусь туда то без удовольствия и (по) неволе.

(По И. А. Гончарову)

4.Осенний лес

Всегда как-то (не) жда(н\нн)..о (не) гада(н\нн)о подкрад(а\о\ы)вает(ь\-)ся пора (не) долгого осен..его рас(ц\с)вета. Раз поправ(и\е)ш(ь-) костёр другой а в третий просыпаешься боже мой проспал! Уже ра(з\с)к(о\а)лилась на востоке б(о\а)гря(н\нн)ая з(а\о)ря и вот (вот) из неё сразу целиком а не краешком из-за горизонта вывал(е\и)тся солнце обещая сухой хотя может быть и (не) безветре(н\нн)ый день. Но н(и\е) птичьего гомона, н(и\е) других звуков летнего пробуждения леса уже н(и\е) услыш(и\е)шь.

Бррр... Видно мороз(е\и)ц проб(е\и)ра(е\и)т. Да вот и вдоль берега кромка тоненького льда а река потемнела и будто поёж(и\е)вается когда ветерок зыб(ле\и)т её. Значит рыба ушла (в) глубь в омуты и оттуда её ничем не выман(е\и)шь. Я удостовер(е\и)лся в этом, когда проверил снасти. И решил отправ(е\и)т(ь\-)ся домой.

Идти через осенний лес загребая ногами сухую листву это чувство (не) выразимое словами. (По) неволе (в) скорости возникают мысли о вечном и бренности жит(е\и)я и хочется улеч..ся на кучу листвы и смотреть вверх на может быть последние в этом году облака (в) вышине неба удивляться (не) обычной странности осенних звуков.

Трррр... Это н(и\е) что иное, как стук дятла, (в) начале похожий на скрип дерева возник и улетел куда (то) (в) даль. Слышится, как где (то) (в) стороне эхо множ(и\е)т стук кова(н\нн)ых лошади(н\нн)ых копыт о разъезж(а\е)­(н\нн)ые колеи. Чуть подальше из-за ольша(н\нн)ика слыш(а\у)тся голоса: то ли это грибники, то ли кто (то) улучил наконец время выве(с\з)ти заготовле(н\нн)ые летом дрова. Звуки какие (то) прозрачные нежные буд (то) боят(ь\‑)ся к(о\а)саться ушей. Почти (не) слышно опускаются на листву каждый кружась (по) своему в неподр(а\о)жаемом танце свежепримороже(н\нн)ые листики и хвоинки лиственницы. И прогал(е\и)инка надо мной ещё увеш(е\а)на г(е\и)рляндами (бусинок) росинок на паутинках. На каждой паутинке пр(е\и)летел пауч(о\ё)к. Перезимовав, он организует собстве(н\нн)ое жилище, расстав(и\е)т охотнич(ь\-)и сети.

Все вокруг сквозит печалью прощания.

Но странное дело по прошествии(е\и) многих лет насмотревшись всяких дикови(н\нн)ых мест и произведений иску(с\сс)тва я убеждаюсь, что более всего заставлял меня задум(ы\о)ваться и расшевел(е\и)вал воображение вот этот покой осе(н\нн)его леса. Не только потому что «мудра взросла печаль – ей миллионы лет радость же всегда в детском возрасте в детском обличь(е\и) ибо всяким сердцем она рождается заново»; и не только потому что на природе «душа отходит отдыхает от клокоч(а\у)щего где-то мира» как писал Виктор Астафьев. Но и потому что покой осеннего леса напом(е\и)нает всё готово к тому чтобы перезимовать и весна будет!

5. Сокровенный человек

Фома Пухов варё(н\нн)ую колбасу резал проголодавшись вследстви(и\е) отсутствия ум(е\и)ршей хозяйки забот(щ\ч)ика о продовольстви(и\е). Вьюга всё ж(о\ё)(щ\стч)е развёрт(о\ы)валась над самой головой Пухова в печной трубе и (от) того хотелось поскорее уйти от одиночества.

Проходя по обезлюд(и\е)вшей пр(е\и)вокзальной слободе Пухов раз­др(а\о)ж(о\ё)(н\нн)о бурчал – не от злобы, а от грусти и ещё (от) чего (то), но (от) чего он (в) слух не сказал. На вокзале к нему подошёл начальник дистанции не (за) долго перед тем вернувшийся (из) под Цариц(и\ы)на и то (же) назнач(а\е)(н\нн)ный в экстре(н\нн)ую поездку Читай, Пухов, р(о/а)спи­с(о\ы)вайся, и – поехали! – и подал приказ. Приказ(о\ы)валось путь от Козлова до Лисок держать непрерывно чистым от снега. Пухов р(о/а)списался в те годы попробуй (не) р(о/а)спишись!

В Графской сделали значительную стоянку. Прочистили топку (не) спеша пообедали тронулись на Грязи. Па(с\сс)ажиром напросился старич(о\ё)к – будто ехал от сына из Лисок,– а кто ж его знает! Из Грязей снегоочистителю поручили вести за собой броневик и поезд наркома вплоть до Лисок. (Не) доезжая до станции Колодезной два паровоза которые волокли снегоочиститель (с) ходу влетели в сугроб и зарылись по трубу. Машинист был выбит из с(е\и)денья и вышвырнут на тендер а паровоз его продолжал беше(н\нн)о буксовать на месте, дрожа от свирепой без(и\ы)сходной силы пре(с\сс)уя грудью снег впереди. Пухов стукнулся челюстью о рычаг и вытащил изо рта четыре выбитых зуба. А в будке паровоза лежал мёртвый помо(ш\щ)ник машиниста которого бросило головой на штырь.

В суматохе не заметили появления на путях казач(ь\-)его отряда в человек пятнадцать. Казачий офицер (не) наблюдая беспокойства мастеровых (с) начал(о\а) растерялся и вроде даже охрип голосом.

Именем (в\В)еликой (н\Н)ародной России приказ(ы\о)ваю (не) медля доставить паровозы и снегочистку на станцию Подгорное. За (не) выполнение приказания будете ра(с\сс)трел(е\я)ны на месте!

Казаки вынули револьверы и окружили мастеровых. Тогда Пухов ра(с\сс)ерчал

Вот сволочи в механике не понимают а командуют

Что-о? захрипел офицер. Марш на паровоз, иначе пулю в затылок получишь

Что ч(о\е)ртова кукла забываясь закричал Пухов пулей пугаешь? Не вид(е\и)шь, что паровозы в перевал сели и люди побились!

Но тут офицер услышал гудок бронепоезда и обернулся подождав стрелять в Пухова. Пухов вскочил на паровоз и заревел во всю с(и/е)рену прерывистой тревогой. Машинист открыл кран инжектора и паровоз весь укутался паром.

Казаки начали (на) пропалую расстрел(е\и)вать рабочих но те попрятались под паровозы сугробы и все уцелели.

По коням скоманд(ы\о)вал офицер заметя вывернувшийся из закругления бронепоезд. Отск(о\а)кав саженей на двадцать казач(ь\-)ий отряд начал тонуть в снегах и (на) чисто был расстрел(е\я)н с бронепоезда.

(По А. Платонову)

Год тому назад этого 65-летнего труже(н\нн)ика попроб(ы\о)вали перевести на пенсию. Старик (не) зная что это такое взял ра(с\сс)чёт но прожив четыре дня на свободе на пятый день вышел за с(и\е)м(а\о)фор сел на бугор в полосе отчуждения и просидел там до тёмной ночи следя плач(у\а)щими глазами за паровозами тяжко тащ(у\а)щими поезда. С тех пор он начал ходить на тот бугор ежедневно чтобы видеть машины жить сочувствием и воображением а к вечеру являт(ь\-)ся домой усталым будто вернувшись из тягового рейса. Дома (т\ч)(сч\щ)ательно мыл руки вздыхал говорил что на (девяти) тысячном уклоне у одного вагона отвалилась тормозная колодка и ещё случилось что (нибудь) такое затем робко просил у дочери ваз(и\е)лина чтобы смазать левую ладонь яко (бы) натружен..ую о тугой регулятор уж(и\е)нал бормотал и (в) скорости спал в блаженстве.

(На) утро отставной механик снова шёл в полосу отчуждения и кричал проезжающим машинистам «Воды перекачал! Открой кран, стервец! Продуй!», «Песок береги! Чего сыпл(и\е)шь (с) дуру? Не рассчитаешь станешь на под(ь\ъ\-)ёме (в) гору», «Подтяни фланцы, не теряй пара что у тебя машина или баня?» Если у кого негружё(н\нн)ые платформы находились (в) начале или середине поезда и могли быть задавле(н\нн)ы при экстре(н\нн)ом торможении старик грозил кулаком с бугра ничего (не) понимающему хвостовому кондуктору. А когда шла машина самого отставного машиниста и её вёл (н(е\и)) кто иной как бывший его помо(ш\щ)ник Вениамин старик всегда находил неисправность при нём так не было и совет(о\ы)вал ему (тот) час принять меры против (на) редкость (не) старательного помощника.

В пасмурную погоду он брал зонт а обед ему приносила дочь которой было жалко отца когда он возвращался худой голодный и беше(н\нн)ый от неудовлетворё(н\нн)ого рабочего вожделения.

Но однажды на бугор пришел парторг депо взял старика за руку и отвёл в к(а\о)онтору где его опять записали на паровозную службу. Механик влез в бу(д\т)ку одной холодной машины и задремал истощё(н\нн)ый собстве(н\нн)ым счастьем обнимая одной рукою паровозный котёл как живот всего трудящегося человечества, к которому он снова приобщился.

Фрося сказал он дома дочери дай мне что-нибудь пожевать, а то как (бы) меня ночью не вызвали ехать.

Он (по) минутно ожидал, что его вызовут в поездку но его вызывали редко раз в три четыре дня когда подб(е\и)рался сборный (не) слишком тяж(о\ё)лый маршрут или другая (не) трудная нужда. Он боялся выйти на работу (не) сытым (не) подготовле(н\нн)ым, угрюмым, поэтому постоянно заботился о своём здоровье, бодрост(и\е) и правильном пищеварении, расценивая себя как ведущий железный кадр.

(По А. Платонову)

7.

Я очень люблю скромную жизнь тех уединё(н\нн)ых владетелей отдалё(н\нн)ых деревень, которых в Малороссии называют старосве(ц\тс)кими. Я отсюда вижу низенький домик с галереею из маленьких почернелых деревя(н\нн)ых столбиков, идущ(ею\ую) вокруг всего дома. За ним душистая черёмуха, ряды фруктовых дерев потопле(н\нн)ых багрянцем вишен(ь\-) и яхонтовым морем слив частокол обвеш(а\е)(н\нн)ый связками сушё(н\нн)ых груш и яблок и проветривающимися коврами воз гружё(н\нн)ый дынями, стоящий возле амбара отпряжё(н\нн)ый вол возле него всё это для меня имеет неизъяснимую прелесть, может быть (от) того что я уже не вижу их и что нам мило всё то с чем мы в разлуке. Самый лай, который поднимают флегматичные барбосы, бровки и жучки когда подъезжа(и\е)шь к этому дом(и\е)ку приятен моим ушам.

Афанасий Иванович Товстогуб и жена его Пульхерия Ивановна Товстогубиха были те старики, о которых я начал ра(с\сс)каз(о\а\ы)вать.

Они не имели детей и (от) того вся привяза(н\нн)ость их сосредоточилась на их же самих. Давние (не) обыкнове(н\нн)ые происшествия заменились теми дремл(ю\я)щими грёзами, которые ощущаете вы сидя на деревенском б(о\а)лконе.

Хозяйство Пульхерии Ивановны состояло в беспр(е\и)ста(н\нн)ом от­п(е\и)рани(е\и) и зап(е\и)рани(е\и) кладовой в солени(е\и) сушени(е\и) варени(е\и) бесчисле(н\нн)ого множества фруктов и р(а\о)стений. Под яблоней вечно был разложен огонь и никогда почти не снимался с железного тр(е\и)­ножн(е\и)ка котёл с вареньем, желе, п(о\а)стилою, дела(н\нн)ыми на меду. Пульхерия Ивановна всегда сверх ра..счисле(н\нн)ого на потребление приготовляла ещё на запас.

В хлебопашество и прочие хозяйственные статьи вне двора она не вн(и\е)кала. Приказ(ч\щ)ик соединившись с войтом обкрад(о\ы)вали немилосердно. Они нашли вовсе излишним привозить всю муку в барские амбары а что с бар будет довольно и половины и привозили ту половину которая была обракована на ярмарке. Но сколько н(е\и) обкрад(о\ы)вали их приказчик и войт как н(е\и) ужасно жрали все во дворе, начиная от ключницы до свиней сколько вся дворня н(е\и) носила гостинцев своим кумовьям в другие деревни но благослове(н\нн)ая земля производила всего в таком множестве, Афанасию Ивановичу и Пульхерии Ивановне так мало было нужно что все эти страшные хищения казались вовсе (не) заметными в их хозяйстве.

(По Н. В. Гоголю)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Как и в фонологии, в основе теории графики лежит оппозиция, определяемая необходимостью передачи всех фонологических различий. Система фонем языка определяет состав алфавита и дополнительных способов обозначения – систему графики. Соответственно функционирование системы фонем определяет орфографию письменности. Спецификой русской графики является обозначение твёрдости нулевым знаком, то есть отсутствием Ь и букв И, Е, Я, Ё, Ю, содержащих то же значение Ь. Не после букв согласных у букв И, Е, Я, Ё, Ю вместо значения мягкости выступает родственное мягкости значение – значение йота, – и это вторая особенность русской графики. Соотношение алфавита и графики определяется составом фонем и историей их развития.

Мягкость возникла перед гласными переднего ряда, в результате слияния согласного с йотом или (обозначаемая с помощью Ь не перед гласным ина месте разделительных знаков) перед утраченным гласным переднего ряда, обозначаемым буквой Ь, а изменения в составе гласных и выпадение звука [ь] ([ко́-нь> кон’]) привели к образованию сильных позиций. Неупотребление мягкого знака в слабой позиции перед согласным, то есть оппозитивный принцип орфографии, был запущен и поддержан неупотреблением буквы Ъ для звука [ъ], превратившегося позже в[o]беглый.

Если исключить графические орфограммы, то все прочие обусловлены позицией нейтрализации парных или непарностью фонем по отдельно обозначаемому признаку, то есть функционированием языка, создающим избыточность одного из знаков пары. Орфографическая норма может ограничивать и графические возможности (неупотребление Е после твёрдых и Ё под ударением), но это лишь уточняет границу графики и орфографии: задача графики – только предоставлять способы обозначения, задача орфографии – распределять их использование, в том числе иногда и в случаях отсутствия избыточности. Графика – система письменности, орфография – её норма.

Способы выбора орфографических решений имеют два направления, соответствующие двум аспектам фонологии, определённым и разделённым Р. И. Аванесовым и М. В. Пановым: синтагмофонологический, соответствующий оппозитивному и фонетическому принципам орфографии, и парадигмофонологический, соответствующий морфофонологическому (правилам проверки) и морфологическому (в смысле неотражения на письме исторических чередований, типа скучно, нес вместо скушно, нёс, по терминологии В. В. Виноградова и Л. Л. Касаткина). Впервые соответствие двух аспектов фонологии двум принципам орфографии отметил М. В. Панов[222].

В первом, оппозитивном аспекте буквы обозначают фонемы как единицы оппозитивных отношений (синтагмофонемы, слабые фонемы), и распределение выбора по позициям произношения – фонетический принцип – лишь разновидность его, основанная на тождестве по интегральным признакам. Во втором аспекте буквы обозначают морфофонемы (и в его периферийной разновидности морфонемы как единства исторических чередований)[223].

Таким образом, избранная нами теория наиболее полно и объективно отображает природу письма. Ведь она считает принципом любую объективно выявляемую закономерность, правилообразность выбора, увеличивая число объясняемых принципами орфограмм не менее чем на 25 %. При этом все эти орфограммы полностью (кроме графических) объясняются фонологическими характеристиками теорий Н. С. Трубецкого, Р. И. Аванесова, М. В. Панова.

Полагаем, что оценка русской орфографии, её трудностей и соотношения принципов представляются при таком подходе не менее объективно.

Наиболее серьёзными недостатками русской графики является неупотре­бление буквы Ё под ударением,осложнённое графическими орфограммами типа бульон, майор, и ограничение употребления Э. Они нарушают главное требование орфографии – служить удобствам читающего, адекватно отражать различительные способности языка. Для пишущих наиболее вредны графические орфограммы удвоенных непроверяемых согласных. Это орфограммы, о которых англичане говорят «написано Манчестер – читается Ливерпуль», а русские в старину говорили «собаку через ять пишет». Но, кажется, за наличие написаний типа -ого цивилизованному сообществу должно быть стыдно.

Графико-фонологические орфограммы наиболее усложнены в применении мягкого знака и в выборе О или Ё после непарных по твёрдости-мягкос­ти (напомним, что «шипящесть» их тут ни при чём). Правила остаются открытыми также для новых заимствований-исключений, «антиобразцами» также служат многие русские фамилии (офшоры, Горбач ё в, Ельц и н, и т. п.). Разумеется, затрудняют не сами орфограммы, а непоследовательности их ре­шения. Поэтому оппозитивные правила, которые могли бы теоретически быть при полной последовательности применения предельно простыми и даже незаметными, усваиваются лишь к окончанию школы. Среди предложений по усовершенствованию наиболее популярно предложение единого правила: писать И, Е, О, А, У и не писать Ы, Э, Ё, Я, Ю, Ь. Однако, полагаем, пора иметь в виду, что фонологически Ц, возможно, обозначающая /тс/,начинает выпадать из ряда букв, обозначающих непарные по твёрдости-мягкости.

Правила употребления И или Ы в начале корня иразделительного Ъ также перегружены ненужными вариантами: требуется отличать стык приставки с корнем от стыка корня с корнем и от других положений, различать русскую приставку и иноязычную (но не старославянскую), причем эти различия непараллельны для мены И на Ы и Ь на Ъ, с дополнительными исключениями и нарушением правил графики в сложносокращённых словах. «Словарными» являются написания иноязычных слов с Ъ и Ь разделительными.

Это одно из русских правил, наиболее необоснованно запутанных как в отношении позиций и принципов, так и в отношении лексики.

Фонологические орфограммы гласных корня трудны потому, что подчинены фактически одному принципу орфографии – морфофонологическому, а все орфограммы, не поддающиеся морфофонологическому решению, оказываются неупорядоченными, традиционными. Неупотребление буквы Ё не под ударением (единственный случай применения оппозитивного принципа) не намного облегчает труд пишущего, так как сама пара Е/Ё всё равно требует проверки для того, чтобы отличать её от И, Я. Около половины орфограмм гласных оказывается беспроверочными или ложнопроверяемыми. И нет ни одного русского человека, который знал бы правописание всех безударных традиционных орфограмм гласных.

Не легче и правописание гласных в суффиксах. Здесь затрудняет не только частая непроверяемость (37 суффиксов в «Правилах» 2006 г., см. § 43, некоторые с разным написанием типа кум а нёк и муж е нёк), но и неопределённость идентификации части суффиксов (-ий, -ей у существительных типа судей – судий, армия – армейский, авария – аварийный; -ян- и - енн- у прилагательных типа глиняный, соломенный, масленый и др.), и массовые написания вопреки проверкам (кружево, ва́рево хотя огни́во; нищенка, француженка, хотя служа́нка, греча́нка и т. п.). Морфофонологический принцип в области гласных суффиксов «работает» особенно слабо.

В правописании окончаний несуразностей меньше, однако окончания часто повторяются, поэтому непоследовательность и необоснованность некоторых написаний особенно чувствительны. У существительных это - и после -и в дательном и предложном падежах, у глаголов – различение спряжений. Трудно говорить и о достаточной языковой обусловленности различения не и ни: в устной речи они различаются далеко не всеми.

Несмотря на несравнимо бо́льшую, чем у гласных, сложность системы и её нейтрализаций, в области согласных значительно меньше фонологических орфограмм для запоминания. При этом обозначение мягкости-твёрдости оказывается наиболее лёгким для изучения, несмотря на то, что в языке это самое сложное для морфофонологического обозначения явление. Секрет в том, что оппозитивный принцип здесь применяется чаще морфофонологического, даже борьба за отмену Ь в конце слов после шипящих – это, если исключить окончание -ешь, тоже, по сути дела, есть борьба за дальнейшее распространение оппозитивных решений за счёт морфофонологических, выступающих здесь как грамматические аналогии. Фонетическая разновидность оппозитивного принципа охватила также почти все случаи обозначения непроверяемой глухости-звонкости (а в приставках на -з и отдельных корнях и проверяемой). При нейтрализации шумных зубных и передненёбных также используется ряд оппозитивных решений. Именно участие оппозитивного принципа в непроверяемых или труднопроверяемых случаях определяет лёгкость решения орфограмм.

Трудность морфофонологических написаний обычно обусловлена поисками нужной проверки из различных для каждого слова наборов, из часто несуществующих или слишком удалённых проверок. Принцип смыкается с традиционными написаниями (которые тоже в первой половине прошлого века относили к морфологическим, поскольку морфемы с ними писались одинаково; во времена Я. К. Грота основной принцип русского письма называли прямо – этимологическим). Трудностей добавляет и наличие ложнопроверяемых написаний. Трудность синтагматических принципов для пишущего обратно пропорциональна последовательности применения решения; никто не делает ошибок, например, на правило «Ё не под ударением не пишется», труднее осваивается орфограмма «О/Ё после шипящих». Фонетические решения легче или труднее усваиваются в зависимости от функционирования данного признака в языке: невозможно фонетически обозначать мягкость-твёрдость, но широко применяется обозначение глухости-звонкости. В целом, однако, несомненно, что синтагматические принципы намного легче морфофонологического, более трудоёмкого, разнообразного и не всегда надёжного. Сравните, например, чему легче обучиться: писать не под ударением Ё в соответствии с проверкой или всегда обозначать, например, безударные гласные буквой И? Кроме того, морфофонологический принцип исчерпал возможности своего распространения, им не охвачена только Ё и часть обозначений мягкости-твёрдости. В целом в текстах более 50 % орфограмм оказываются беспроверочными, требующими запоминания или перехода на другой принцип выбора.

Кстати, области (позиции) употребления того или иного принципа тоже определяются нормами, которые тоже надо запоминать. Учебный процесс в школе исходит из «ведущего» принципа, попутно запоминая ложнопроверяемые и беспроверочные написания.

Полагаем, что это имеет отношение к определению общей стратегии совершенствования орфографии, отсутствие которой признают все специалисты. Со времён М. В. Ломоносова считалось, что нужно писать так, «чтобы не закрывались следы производства речений» (слов), то есть морфофонологически. Полагали, что по возможности одинаковое написание морфемы способствует опознанию её читающим, изучению языкового механизма, и всячески превозносили его и расширяли употребление, не отличая от этимологического. Однако скоро выяснилось, что история не имеет прямого отношения к современному использованию языка и письма, а морфофонологический принцип не может обслуживать ту половину орфограмм, которая не имеет чередований с сильной позицией, то есть не имеет проверок. Кроме того, в минувшем веке психологи и лингвисты показали, что для понимания текста вовсе не обязательно анализировать все единицы всех уровней речи. Внутренняя речь или универсальный предметный код, а также психологические модели понимания текста обычно не используют морфемный уровень. Понимание исходит из гипотетического смысла высказывания и обычно останавливается на его проверке опознанными по некоторым признакам словоформами – центральными единицами языка. Осознание морфем и фонем требуется только в случаях затруднений – помех, недослышек[224]. Поэтому заострение внимания на морфемах может быть помехой скорочтению.

Не лучше ли, в связи с этим, ориентироваться в письме на параллелизм понимания устной и письменной речи? Ведь исходным для понимания устной речи является звуковой поток и, очевидно, синтагмофонологический, по терминологии М. В. Панова, анализ, связанный, как отмечал Р. И. Аванесов, прежде всего со словоформой, а роль звука в морфеме, по М. В. Панову, полагает парадигмофонологический анализ, связанный, с морфемой как одном из элементов языковой структуры, на который настроена морфофонологическое письмо. Неясно, в какой степени использует говорящий и слушающий анализ морфемной структуры и использует ли он его вообще.

По крайней мере, приведённый здесь анализ русской практики письма показывает, что лучшая орфография не та, которая простроена на одном морфофонологическом принципе, как полагали ранее и как это представлено в области гласных, а та, которая имеет оптимальное соотношение морфофонологических и оппозитивно-синтагматических решений. Не исключено, что именно обозначение мягкости-твёрдости, сложившееся стихийно, и представляет собой оптимальное соотношение принципов, оставшееся преимущественно морфофонологическим лишь в отдельных формах словоизменения. Не исключено также, что оптимальным может быть и использование только одного оппозитивного принципа, не имеющего языковых ограничений для применения.

Ведь морфофонологический принцип не может быть единственным способом перехода от буквы к устной словоформе, так как более половины орфограмм ему неподвластно. Единственное его неоспоримое достоинство в том, что он сохраняет традицию ХI—XIII вв. Вопрос о соотношении принципов орфографии для русской письменности должен быть пересмотрен.

Другой стратегически важный и связанный с трудностями орфографии нерешённый вопрос – вопрос о соотношении различительной способности письма и языка, о роли недостаточности средств и роли различий, дополнительных к языковым, создаваемых знаками письма.

Иногда считают, что читающему выгодна оригинальность написаний, связанная с отступлениями от звуковых соответствий: оригинальные написания легче опознаются, поскольку иероглифы быстрее читаются, чем слова буквенного письма. Но обычно не сообщается, как при этом учитываются трудности и время, затраченные на специальное изучение этих иероглифов, и то, что неизменяемые слова в языках типа английского и китайского вообще должны легче читаться и опознаваться, чем более длинные русские слова с различными окончаниями. Кроме того, оригинальные знаки могут легче опознаваться за счёт отвлечения внимания от окружающего текста.

Собственно иероглифы (цифры, знаки формул) и вспомогательные знаки пунктуации предложения и текста сами по себе не создают проблем и здесь не рассматриваются. Речь идёт об условностях звукового письма, создающего иногда довольно абсурдные написания типа английского psyche, читаемого как [saiki:], knigyt, читаемого как [nait] или французского oiseau, читаемого как [waso], русского окончания ‑ого, читаемого как ‑ово и т. п. Такие отличия письма и языка часто служат доводом в пользу того, чтобы письменную речь считать проявлением самостоятельного языка, а не записью устной речи[225]. Они могут быть связаны как с графикой, так и с орфографией.

Графика исторически может недоразличать языковые единицы (например, неупотреблением букв Ё под ударениеми Э после твёрдых, отсутствиемзнаков ударения, типов интонации и тембра голоса в русской письменности), соответствовать системе фонем (в идеале), иметь избыточные буквы и дополнительные иероглифы разделения и выделения языковых и речевых единиц (знаки препинания сло́ва, предложения и текста). Избыточны в русской письменности буквы Щ (= СЧ) и, возможно, Ц (= ТС), монофонемность означаемых которых недоказуема (хотя писать одну букву вместо двух, разумеется, экономнее). Недостаточность алфавитов или неиспользование графических возможностей мешают чтению (теста – это [тэ]ста или [т’]еста?), избыточность требует дополнительных правил, включающих часто и лексическое распределение решений. Соответствующее различие обычно не имеет какого-либо значения, но требует запоминания условий употребления (например, возможности разрыва частей СЧ//СК границей морфем или беглым гласным: пис-чий, пес о к – пе сч аный, но пи ск – пи щ у; правил употребления морфем I или II спряжений). Графические сдвиги типа - ого вместо - ово вообще не могут иметь никаких положительных функций. Они лишь отвлекают внимание от нормального течения процесса, требуя другого способа при переходе от буквы к звуку. Здесь знак одного языкового различителя (<в>) подменяется знаком другого различителя (<г>) – и только.

В орфографии особенно трудны орфограммы, отражающие утраченные языком различия. Сюда относятся все графические орфограммы (см. с. 6—7) и различия традиционных написаний, включающие различение спряжений, непроверяемых двойных и непроизносимых согласных внутри корня, непроверяемые гласные и т. п. Любые упрощения, считают многие, ничего не значат, если не обобщаются эти, самые тяжёлые для пишущих дополнительные к языку различия.

Функциональная нагрузка традиционных написаний, как и в фонологии, определяется числом существующих минимальных пар типа кампания и компания, эстокада (вид удара рапирой) и эстакада. Однако такие орфографические пары дифференцирующих написаний единичны, а различия вне минимальных пар (типа с о бака, но с а лат) создают лишь дополнительный ряд для запоминания, и единственной положительной их функцией является создание дополнительного запаса прочности для различения словоформ.

Морфофонологический принцип также нередко образует минимальные пары (валы – волы, роз – рос, род – рот, ложь – лож), расширяющие языковые различия для морфем за счёт своеобразного устранения нейтрализаций звуков по отношению к морфеме: орфография как бы делает вид, что языковых нейтрализаций в морфеме не существует. Усиливается при этом прежде всего морфемное тождество, обеспечивающее опознавание морфем, а отвлечение внимания на опознание морфем в процессе понимания текста, как отмечалось выше, едва ли можно признать полезным. Внепарные различные написания типа в о да, но тр а ва лишь создают огромный рядизбыточных разнописаний. Вообще представляется странным, что отсутствующие в данном языке отличия могут способствовать опознанию единиц этого языка.

Ведь сам язык в устной реализации обладает избыточностью от 70 до 85 %. Сама языковая избыточность, как полагают, предназначена прежде всего для преодоления помех устной речи (внешних шумов, недостатков дикции, небрежности произношения и т. п.). Письменная речь, основанная на фиксации представления идеального, полного стиля произношения, фактически имеет помехи лишь в форме неразборчивости почерка. Зафиксированная на длительное время, письменная речь имеет более надёжные способы передачи и приёма информации, чем устная, к тому же она даёт возможность вернуться к прочитанному, проанализировать контекст. Техника предельно сузила возможность помех на письме, так что целесообразность даже языковой избыточности на письме становится сомнительной.

Часто говорят, что избыточность письменных средств компенсирует отсутствие средств передачи ударения и интонационных моделей. Но совершенно непонятно, как эти области могут быть связаны[226]. Гораздо логичнее было бы говорить о пользе устранения избыточности. При отсутствии помех, разумеется, легче опознать объект, не имеющий избыточных, отвлекающих различий. Однако известно, что обилие сокращений тоже может превращаться в бедствие. Ведь их тоже надо запоминать так же, как и избыточные различители, как слова иностранного языка.

Представляется поэтому, что оптимальным должно быть одно-однознач­ное отношение графико-орфографических и языковых различий. Очевидно, полезны способствующее опознанию слов их раздельное написание, указатели различных синтаксических границ. Но едва ли целесообразна невероятная запутанность правил слитных-раздельных-дефисных написаний.

Наши правила в целом сохраняются со времён Я. К. Грота, проведшего, кстати, лишь частные, поверхностные обобщения «разнописаний» слов в духе укрепления «этимологического принципа». Вопросы же унификации написаний разных слов были отодвинуты на неопределённое время, длящееся, по сути дела, до сих пор с ХШ века. Древние писцы ориентировались на предшественников. М. В. Ломоносов в спорах с В. К. Тредиаковским выступал за морфофонологический принцип как сохраняющий на письме оканье, объединяющее южнороссов с севернорусским и украинским наречиями. Но при наличии литературного языка этот довод утрачивает смысл. Правила морфофонологического принципа не охватывают заимствований, обычно имеющих фиксированное ударение, а иногда и неизменяемых. Их поток усиливается,.а в наших правилах нет предписаний о передаче заимствованй (для ненужных удвоенных букв согласных, долготы-краткости гласных, написаний типа йод, бульон [227]и т. п.).

Примером узаконенной огромной избыточности является употребление прописных букв – образец путаницы и по многозначности, и в силу неопределённости выделяемых заглавными признаков слов и словосочетаний. В связи с введением новых правил для религиозной лексики и для ряда периферийных областей употребления прописных букв правила 2006 г. не стали легче. Увеличивается количество нарушений принципов основного деления «все слова с большой буквы – только первое слово с заглавной». Непоследовательным становится правило написания строчной буквы в родовых терминах, оказывающихся в начале наименований (ср. проспект Труда и Партия труда, Домбайская долина и (то же) Домбайская Поляна, учреждения Белый дом и Пушкинский Дом, архитектурные памятники Домик Петра I и дом Лавалей, дом Пашкова, колебания в написании типа Долина Озёр и Долина озёр). Далеко не всегда однозначно определяются границы выделяемых явлений: Проказница Мартышка, Осёл, Козёл да (К\к?)осолапый Мишка… Входит ли косолапый в состав имени? Почему бездействующий ларчик обычно передают в печати с прописной, если сатире в басне подвержен механик, механики мудрец?Вообще правило 1956 г. о заглавных для выделения героев басен часто не соблюдается, обычно написание перепечатывается без заглавных с предшествующих изданий[228]. То ли считают изменение ненужным, то ли так долго принимается новшество? Но фактически любые заглавные не нужны, так как их «значения»обычно известны из контекста. Поэтому и доводы за и против мелочны: однообразие текста без заглавных (без них у нас мало выступающих над строкой букв), возможности двоякого понимания в написаниях типа большевистская «правда» (название газеты или в значении «ложь»?). Но сложность наборных машин и набора с двумя рядами знаков, а особенно сложность обучения их употреблению, непреодолимая даже для специалистов, – это серьёзная проблема.

Известно: чем дольше не совершенствуется письменность, тем острее встаёт вопрос о необходимости упрощений и тем сильнее сопротивление пишущих и читающих, как это имеет место у народов древнейших буквенных письменностей – английской и французской. С огромными трудностями прошла реформа немецкого правописания, не изменявшегося с 1902 г.: после введения новых правил в 1998 г. сосуществование двух орфографий продолжалось вместо пяти запланированных лет – в жарких дискуссиях, с урезанием и переработкой некоторых положений, даже с преодолением решений референдумов в двух землях – вплоть до 1 августа 2007 г., когда вступил, наконец, в силу окончательный вариант закона о реформе. Считают, что лучше всего делать менее значительные изменения через каждые пятьдесят лет.

Срок этот для нашей письменности истёк. В русской орфографии накопилось много не только текущих усложнений, но и давно отживших своё явлений, существующих только для создания трудностей письма. У нас ведь не было ни одного серьёзного орфографического упрощения. Реформа 1917–1918 годов была реформой графики и ликвидировала лишь часть старославянских написаний в окончаниях прилагательных и Ъ в конце слов. В 1956 году устранили часть исключений с О в корнях после шипящих и с Ы после Ц, написание И после приставок на согласный в заимствованных корнях, слитные написания слов по-видимому, по-прежнему, по-пустому, и сложных прилагательных, обозначавших оттенки цветов (в отличие от обозначающих сочетания цветов). Проект реформы 1964 года, не затрагивавший слитных-дефис­ных-раздельных написаний и пунктуации, предполагал экономию трети времени на изучении правил. Есть и другие возможности обобщений. Многое осталось за пределами правил и впоследствии разъяснялось в различных пособиях, отдельные изменения и уточнения были проведены через словари в шестидесятые годы, в 1991 году. Новая редакция правил в целом лишь учла эти добавления, усложнив ими правила. Компенсировать в 2000 г. хотя бы часть таких естественных усложнений не удалась.

К сожалению, писатели и журналисты – по роду своей деятельности представляющие передний край консерватизма в письме и стоящие у истоков пропаганды – подключают массы к «обсуждению» часто не существующих проблем. При обсуждении проекта 1964 г., например, особенно популярным было издевательство над предложением писать после Ц только И (не Ы), в частности написание огурци: не станем ли говорить огур[ц’]и, огурцей по аналогии с кони, коней? Увы, многим журналистам неясно даже то, что орфография по определению не может влиять на произношение и что даже полная смена письменности не затронет язык и не является «реформой языка». Р. И. Аванесов метко заметил, что в орфографии, как и в медицине, хороших специалистов мало, а советчиков сколько угодно. Сейчас специалистам хорошо известны все предложения, все «за» и «против». Наиболее полный их список и оценка даны в книге «Обзор предложений по усовершенствованию русской орфографии» (М.: Наука, 1965).

Мировой опыт попыток упрощения правописания показывает, что дело не столько в аргументах, связанных с системами письменности и языка, сколько в социально-психологических параметрах: трудно переучиваться, а уже освоенное всегда кажется лёгким. Не случайно в первых рядах противников изменений всегда оказываются люди, у которых письмо доведено до автоматизма – писатели, журналисты. По другую сторону фронта в первых рядах – обычно в меньшинстве – учителя, знающие, сколько ненужного труда затрачивают дети на зубрёжку вариантов орфограмм и исключений. При этом учителя не занимаются разъяснением сути письменности: программы требуют только знания норм. Получается круг, выход из которого пока не совсем очевиден. Ясно, что силы не равны, так что задача реформирования становится прежде всего задачей проведения реформы в жизнь. Надо убедить пишущих и читающих, что их трудности, временная безграмотность при переучивании – ради детей и внуков. И, может быть, разрешить не желающим переучиваться быть неграмотными в течение значительного срока, возможно, в течении всей жизни поколения. Следует изучить опыт тех, кому это удавалось, в частности, недавний опыт реформирования орфографии официального языка немцев Германии, Швейцарии, Австрии, Люксембурга.

По данным ЮНЕСКО, испанец затрачивает на изучение своего в основном фонетического письма около двух лет, англичанин около восьми, китаец всю жизнь. Русские на этой шкале, вероятно, ближе к англичанам, чем к испанцам: ведь запоминать тысячи слов с О или А не легче, чем столько же слов с более разнообразными отличиями. Какие контрдоводы могут быть сильнее, если учесть трудогоды учеников и учителей всех будущих поколений? И, в частности, трудности, с которыми сталкиваются иностранцы, изучающие русскую письменность. Ведь это время можно бы использовать для обучения полезному труду – развитиию речи, творческих способностей.

Важно прежде всего продумать план рационального просвещения общества. Ведь будущие писатели и журналисты уже сейчас учатся в школе. Разве не благодарны мы нашим предкам за то, что они избавили нас от зубрёжки слов и форм с буквой Ѣ, от приписывания в конце слов Ъ и другой давно ненужной работы? Ведь мы пришли к состоянию, когда с безграмотностью уже не в состоянии справиться никакие изыски методики. Признанием бессилия школы, видимо, можно считать то, что любая степень безграмотности за сочинение на ЕГЭ оценивается снятием максимум двух баллов из 20.

Нужно более детально изучить норму, используя достижения компьютеризации (в частности, «Национальный корпус русского языка»). И на основе этих данных более крупными частями упростить всё, что имеет ошибки в той или иной социальной группе. Уважает культуру предков тот, кто её совершенствует, растит, а не консервирует подобно библейскому рабу, зарывшему свой талант в землю. Этому надо учить подрастающее поколение.

[1] Предлагался также термин «суперорфография», см. С. М. Кузьмина. Теория русской орфографии. – М., 1981, с. 15–16. Параграфия и пунктуация тоже обладают таким свойством.

[2] В первом предударном слоге после твёрдых и в конце слова между собой различаются результаты нейтрализации /о=а/ (звук типа [а], [ ᴧ ] или [ъ]: [в ᴧ да́], [ды́н’ ъ ]) и /и=э/ (звук типа [и] или [ь]: [г_ды́н’ ь ]). Но поскольку к гласным и в этих случаях правило проверки всё равно применяется для отличения Я от Ё(е), И от Е и А от О, то в школе эти отличия обычно игнорируется.

[3] Обычно (небесспорно) считается, что орфография должна различать больше, чем язык, сам имеющий запас избыточности («прочности») не менее 70–80% (но при этом те же лица часто возражают против последовательного употребления Э и Ё – законных различителей языковых единиц).

[4] Неупотребление Ь после твёрдого согласного, соответствующего проверке, при подсчётах мы относили к морфофонематическому принципу – основному в общем соотношении принципов, хотя с точки зрения соотношения принципов именно при обозначении твёрдости-мягкости, по теории вероятности, эти случаи следовало бы отнести к оппозитивному принципу: ведь в боль­шинстве случаев и при проверке согласного как мягкого (ве с на – вё се н, п ни – пе нь) Ь такжене пишется. Подробнее о твёрдости-мягкости см. § 4.2, о методике подсчёта – упр. 7–8.

[5] Морфофонологический принцип многие определяют как ведущий, рассматривая тогда только написания, соответствующие ему или нарушающие его. Здесь такой подход не принимается: он далёк от объективности, так как скрывает многие закономерности, в частности, оппозитивный принцип (см. с. 10, 64‑70), фонетический принцип в написании непроверяемой глухости-звонко­сти и некоторые другие случаи, маскирует отдельные недостатки и неморфофонологические пути упрощения орфографии. Мы исходим из объективных закономерностей письма.

[6] Ср.: Селезнёва Л. Б. Орфограмма // Русский язык: Энциклопедия. – М., 2003.– С. 301.

[7] Пример из: Л. В. Щерба. Транскрипция иностранных слов и собственных имён и фамилий // Избранные работы по языкознанию и фонетике. – Т. 1. – М., 1958, с. 154. (статья с. 153–161).

[8] Можно считать и так, что буква М обозначает твёрдую фонему [м] при условии отсутствия за нею знака мягкости. Твёрдость и обозначается этим условием. Это условие и есть нулевой знак.

[9] Для удобства изучения мы рассматриваем некоторые фонологические орфограммы здесь.

[10] Колебания в произношении, в том числе и после букв согласных, часто служат важнейшим доводом против употребления буквы Э, в защиту этой графической орфограммы.

[11] Павлова В. Орфография бренда // Русский язык.– 2002. – № 37. – Приложение к газете «Первое сентября». Запрет писать Э и позволение отсутствия Ё, пожалуй, единственные правила, направленные в угоду пишущему за счёт читающего. Борьба за их употребление ведётся давно.

[12] Под исключениями могут иметься в виду и случаи для запоминания, к которым трудно применять правила. Они обводятся пунктиром.

[13] Синергетика (от греч. sunerghtikóς ‘совместно, согласованно действующий’. Принцип рассмотрения объекта как самоорганизующейся системы.

[14] Чтение ЬО как [йо] здесь, очевидно, является условным. Графически правильно ЬО читается, например, в ртутьорганический – как в украинском.

[15] Русский орфографический словарь – М., 2007, в дальнейшем РОС. Это второе издание не содержит части изменений, введённых в первое издание 1999 г. Словари под ред. В. В. Бурцевой, а также: Тихонов А. Н. Орфографический словарь русского языка (с третьего изд. 2002 г.) – тоже учитывают новшества, но, к сожалению, с ориентацией на РОС-1999. Следует опираться на РОС-2007 или на издание: В. В. Лопатин, О. Е. Иванова, Ю. А. Сафонова. Учебный орфографический словарь русского языка / Около 100 000 слов. –М.: Эксмо, 2005.

[16] Написания типа секвойя, секвойи, секвойю позволяют сохранять неизменным во всех формах написание основы, как в других письменностях, но содержат графические искажения окончаний -а, -ы, -у и т. п. (окончаний ­я, ­ю, то есть ­йа, ­йу, -йэ, в русском языке нет).При этом, по правилам русской графики, при ударении на предшествующем гласном возникает чтение с двойным (долгим) йотом (секво[j-jа]), которого нет ни в языке-источнике, ни в исконно русских словах. Возникает, следовательно, фонологическая орфограмма наличия/отсутствия двойного йота.

[17] Правила русской орфографии и пунктуации. – М.: Учпедгиз, 1956. – 176 с. – § 10, с.11. В дальнейшем указываются как «Правила» 1956 г.

[18] Правила русской орфографии и пунктуации: Полный академический справочник / Одобрено Орфографической комиссией РАН.– М.: Эксмо, 2006. – С. 20. В дальнейшем указывается как «Правила» 2006 г. или новая редакция правил.

[19] Ф. Е. Корш. О русском правописании. // Известия отд. русского языка и словесности АН. – СПб, 1902. – Т. 7. – кн. 1. С. 39–94; Р.Ф. Брандт. Удобочитаемость как желательный принцип правописной реформы // Русский филологический вестник. – 1908. – Т. 60. – С. 37–49.

[20] И, заменяемая на Ы, встречается в приставке после приставки в двух словах: сызмалу, сызнова, этимологически также в безыскусный.

[21] Важно также, что сочетания ЖЫ, ХЫ не встречаются в русской письменности. Поэтому, имея в виду, что меж- и сверх- близки и к тому, чтобы считаться приставками, и к тому, чтобы считаться корнями, после них пишут И, как после корней, и Ъ – как после приставок. Этот «зигзаг» правил, естественно, создаёт дополнительные трудности. Лучшим решением представляется возврат к распространённому до Я. К. Грота написанию ЪИ для всех случаев после приставки и ликвидация Ъ в заимствованных корнях.

[22] Ранее гиперядро (от гиперон – название частицы) как сложносокращённое слово типа детясли писали без Ъ, в РОС – 1999 с Ъ, в РОС – 2007 снова без Ъ. Безъеровое написание стыка корней сложносокращённых слов является позорной несуразицей наших правил. Части типа пан-, пол-, сверх-, пишущиеся как приставки, часто (не без оснований) их принимают за корни.

[23] Чтобы запомнить написание слова, лучше несколько раз его записать в колонку с такими же написаниями. Говорят: рука лучше запоминает, чем голова. Не забывайте об этом.

[24] Слово заимствовано из тюркского zyjan, куда попало из иранского zjyājn ‘вред’, ‘убыток’. Народная этимологии сблизила его с изъять и оно стало писаться как слово с приставкой.

[25] Грот Я. К. Русское правописание // Сб. отделения русского языка и словесности Императорской академии наукза 1885 г.– Ч. II, гл. 1, § 56. Большинство современных правил восходит к Я. К. Гроту.

[26] О школьных учебниках подробнее см. в кн: Скобликова Е. С. Обобщающая работа по орфографии. – М.: Дрофа, 2005. – С. 18–22, 25–27. Кстати, - ын пишется после Ц вопреки обычному написанию этого суффикса, требующего смягчения предшествующих основ, ср. папа – папин, сестра – с́естрин, и вопреки написанию после шипящих, ср. Маша – Машин.