T1pazjM.amu4eckuukpumepuUJnacuimalfH0cmu 5 page

8-658

контору в полузаброшенном районе города Бриджпорта штата Коннектикут, действуя на этот раз под не вызывающей вооду­шевления вывеской никому не известного Исследовательского института. Снижение уровня послушания оказалось относитель­но незначительным. Милгрэм взял на себя труд пригласить так­же скептически настроенных ученых в области социальных наук понаблюдать за всей процедурой из-за зеркала с односторонней видимостью. Все они были потрясены увиденным, причем не только степенью послушания, очевидцами которого стали, но зачастую и муками, с которыми оно давалось испытуемым. Один из подобных наблюдателей писал:

«Я видел, как в лабораторию, улыбаясь и чувствуя себя вполне уверен­но, вошел зрелый и поначалу уравновешенный деловой человек. За какие-то 20 минут он превратился в дрожащую и заикающуюся развалину, находящую­ся на грани нервного срыва. Он постоянно дергал себя за мочку уха и заламы­вал руки. Однажды он ударил себя кулаком в лоб и пробормотал: «О, Боже, давайте прекратим это». Но все же он продолжал реагировать на каждое слово экспериментатора и подчиняться ему до конца» (Milgram, 1963. С. 377).

Подобные отчеты не только позволяют нам отмести предпо­ложение о том, что испытуемые Милгрэма попросту играли с экспериментатором в одну и ту же игру, они дают нам также основание с недоверием отнестись к одному из возможных объяс­нений, состоящему в том, что в век анонимности, свойствен­ной городам, людей не заботит то, как они поступают с незна­комцами. Ясно, что подавляющее большинство испытуемых Милгрэма верили в реальность происходящего и переживали это очень мучительно.

Но все же, почему они не остановились? Почему они попро­сту не послали экспериментатора подальше?

Ответ, кажется, состоит в наличии определенных тонких осо­бенностей у созданной Милгрэмом ситуации (влияние которых склонны не признавать или недооценивать все, кто когда-либо читал о ней или даже наблюдал ее своими глазами). Это особен­ности, которые побуждают заурядных членов нашего общества, действовать незаурядным образом. Мы не можем утверждать, что нам удалось выявить все эти особенности или что мы в точности понимаем, как и почему они были приведены в действие, про­изведя столь мощный эффект. Но мы можем обрисовать некото­рые из них, вовсе не случайно принадлежащие к числу тех же самых ситуационных влияний и канальных факторов, которые мы обсуждали на примере других исследований.

Власть ситуации

В начале своего анализа Милгрэм указывает прежде всего на то, что с испытуемым заключался негласный контракт, обязы­вавший его делать то, что говорят, не задавая вопросов, верой и правдой служа властной фигуре, которой он перед этим с готов­ностью передал всю ответственность. Далее Милгрэм подчерки­вает постепенный, пошаговый характер перехода от более или менее безропотного подчинения к соучастию в бесцельном, же­стоком и опасном испытании. Необходимо помнить, что учитель подчинялся вовсе не единственной и простой команде нанести мощный удар током невинной жертве.

Сначала все, что он делал, сводилось к назначению мягких наказаний, являвшихся формой обратной связи с учеником, который в свою очередь не возражал против получения такой связи в качестве помощи при выполнении задания. Подобно ученику, учитель соглашался с установленной процедурой нака­зания (т.е. с увеличением интенсивности наказания на заданную величину после каждой ошибки), не вполне представляя себе последствия этого согласия. И только по мере постепенного уве­личения напряжения тока до тревожного уровня психологичес­кая дилемма учителя становилась очевидной. В сущности, учитель должен был бы найти рациональное обоснование (удовлетвори­тельное для себя, экспериментатора, а даже возможно, и для ученика), которое оправдывало бы его решение прекратить эк­сперимент, при том что ранее он этого не сделал. Иными слова­ми, ему необходимо было объяснить самому себе, почему не­правомерно нанести следующий удар электрическим током, в то время как несколько мгновений назад для разряда несколько меньшей интенсивности это было правомерно.

Найти подобное рациональное обоснование очень непросто. И в самом деле, оно очевидно доступно только в один из моментов всего процесса — когда ученик перестает отвечать, отказываясь тем самым от своего подразумеваемого согласия подвергаться воздей­ствию ударов электрического тока. Существенно, что именно в этот момент испытуемые чаще всего и отказывались повиноваться.

У ситуации Милгрэма имеется еще целый ряд менее очевид­ных особенностей, о которых мы не должны забывать, если хотим оценить, каким виделись испытуемым их собственное по­ложение и поведение. Важно отметить, в частности, что отно­сительно небольшое число испытуемых Милгрэма беспрекос­ловно подчинялись экспериментатору от начала и до конца, не подвергая сомнению даваемые им указания и не проявляя неже-

8*

лания продолжать. Хотя отчеты об исследованиях Милгрэма не столь точны, как им следовало бы быть с учетом важности рас­сматриваемого вопроса, очевидно, что большинство участни­ков эксперимента выходили за рамки роли «покорного подо­пытного», чтобы усомниться в целесообразности намерения эк­спериментатора продолжать процедуру, побудить его проверить состояние ученика либо выразить свою собственную нереши­тельность. На самом деле, многие испытуемые заявляли о своем «выходе из игры», но сразу вслед за этим они столкнулись с, возможно, наиболее важной, хотя и неочевидной особеннос­тью парадигмы Милгрэма, а именно с затруднительностью пре­творения намерения остановиться в фактический отказ от даль­нейшего участия в эксперименте. Большинство испытуемых вста­вали в оппозицию к экспериментатору и даже отказывались от продолжения сотрудничества подчас в весьма резкой форме. Но почти всегда экспериментатору удавалось положить их на лопат­ки. («Условия эксперимента требуют, чтобы вы продолжали». «У вас нет выбора».) И действительно, эксперименты Милгрэма в конце концов гораздо меньше свидетельствуют о «деструктив­ном подчинении», чем о безрезультатном и нерешительном непод­чинении.

Здесь мы прибегнем к помощи мысленного эксперимента. Предположим, экспериментатор объявил перед началом сеанса, что если учитель захочет прекратить свое участие в нем, он может дать знать о своем желании, нажав кнопку, расположенную пе­ред ним на столе. Полагаем, читатель согласится с нами, что если бы подобный канальный фактор существовал, показатель подчи­нения составил бы ничтожную долю от своего фактически заре­гистрированного уровня. Отсутствие такого «канала неподчине­ния» как раз и обрекло испытуемых Милгрэма на их жалкое по­ведение. Говоря словами Левина, не было хорошо определенных, легитимных каналов, которые учитель мог бы использовать, чтобы выйти из ситуации и прервать участие в эксперименте. В то же время любая попытка создать подобный канал наталкивалась на неумолимое противодействие со стороны экспериментатора, который, что примечательно, ни единожды не признал, что оза­боченность учителя справедлива.

Существует, правда, еще одна, более тонкая и трудноулови­мая особенность ситуации Милгрэма, которая могла бы быть очень важной с точки зрения испытуемого. Дело в том, что в глазах последнего разворачивающиеся события «не имели смысла» и

Власть ситуации

«не складывались» ни во что определенное. Задача испытуемого со­стояла в том, чтобы наносить удары электрическим током учени­ку, уже даже не пытавшемуся ничего запомнить, сталкиваясь с настойчивостью экспериментатора, кажущегося полностью без­различным к страдальческим крикам ученика, предостережени­ям о состоянии его сердечной деятельности, отказам давать отве­ты и в конце концов к его зловещему молчанию. Более того, экспериментатор не выказывал никакой озабоченности в связи с подобным поворотом событий, не предпринимал попыток объяснить или оправдать отсутствие такой озабоченности или хотя бы объяснить, почему продолжение эксперимента является настолько важным. Он отказывался даже «ободрить» испытуемо­го, видя его физическое состояние. Если испытуемые не схваты­вали сразу суть обмана и реальную цель эксперимента (в этом случае они, предположительно, предпочли бы не подчиняться, стремясь доказать, что они — не те, кто выполняет злонамерен­ные приказы бесстрастно, на манер Эйхмана), то у них просто не было способа надежным образом «определить для себя ситу­ацию». А как обычно реагирует человек, когда «ничто не имеет смысла» и его понимание разворачивающихся вокруг него со­бытий и того, во что они выливаются, ограничено либо отсут­ствует? Мы полагаем, что очень немногие отреагировали бы в подобной ситуации решительными действиями или стали бы доказывать свою независимость. Любой человек, оказавшийся в таком положении, скорее всего проявил бы нерешительность, неготовность и неспособность бросить вызов власти или нару­шить свои ролевые обязанности, демонстрируя при этом высо­кую степень зависимости от тех, кто спокойно и уверенно отда­ет приказы. Короче говоря, он повел бы себя почти так же, как повели себя испытуемые Милгрэма.

Надеемся, что смысл столь подробного анализа фактов, по­лученных Милгрэмом, вполне прозрачен. В его исследовании мы не находим подтверждения тому, что люди имеют предрасполо­женность безоговорочно подчиняться фигурам, наделенным властью, порой доходя в этом до совершения вредных и опас­ных поступков. Мы никогда не наблюдали подобного рабско­го послушания со стороны наших студентов или аспирантов, которым мы предписываем держаться в курсе последних публи­каций, аккуратно записывать лекции и основательно и своевре­менно готовиться к экзаменам. И это вовсе не потому, что они не считают нас фигурами, наделенными властью.

Результаты, предложенные к рассмотрению Милгрэмом, представляют собой напоминание о способности отдельных, сравнительно тонких и малозаметных ситуационных сил пере­силивать благие диспозиции людей. Он показал также и то, с какой готовностью наблюдатель делает ошибочные заключения о чьем-либо деструктивном послушании (или глупом конфор­мизме), видя только внешнюю сторону поведения субъекта и предполагая при этом, что виной всему экстремальные личност­ные диспозиции. Исследования Милгрэма напоминают нам так­же, что для того, чтобы понять и интерпретировать поведение какого-либо человека, необходимо сначала попытаться отдать должное его собственному видению ситуации, в которой он находится. В связи с этим представляется уместным в следующей главе перейти к рассмотрению общих вопросов субъективной интерпретации ситуаций.