T1pazjM.amu4eckuukpumepuUJnacuimalfH0cmu 4 page

Стремясь внести свой вклад в эти усилия, ученые — последо­ватели Курта Левина — пошли несколько по иному пути, исходя из предположения, что эффективность социального влияния за­висит не только от готовности людей придерживаться опреде­ленных взглядов или даже формировать определенные намерения, но также и от наличия легких и очевидных путей, или каналов, помогающих облекать эти взгляды и намерения в конкретные действия (Cartwright, 1949).

На самом деле это означало переход от относительно обоб­щенных призывов типа «Покупайте облигации военного зай­ма!» — к более конкретным, вроде «Купите еще одну стодолла­ровую облигацию!», с указанием времени и места, где это можно было бы сделать (например: «Покупайте у распространителя, который обратится к вам по месту работы»). Результатом (соглас­но Картрайту, в основном по причине изменения характера об-

102 Глава 2

ращении) было увеличение в два раза объема продаж облигаций (с 25 до 50% всех лиц, получающих зарплату).

Возможно, наиболее поразительным в этом была роль непос­редственного личного обращения. Несмотря на то что фактичес­ки все американцы слышали подобные обращения и были со­гласны, что покупка облигаций — поступок весьма желатель­ный, и несмотря на то что фактически все они могли ответить, где эти облигации приобретаются (например, в местном банке или почтовом отделении), при отсутствии прямого и непосред­ственного обращения дополнительные облигации покупали лишь 20% всех лиц, получающих жалование. Напротив, когда людей просили приобрести облигации прямо на месте, свою подпись против галочки ставили почти 60% таких лиц.

Значение этого урока важности канальных факторов все бо­лее и более осознается современными профессионалами массо­вого убеждения. Благотворительные и коммерческие организа­ции во все большей степени полагаются на прямое убеждение в ходе непосредственного личного или телефонного общения, вынуждающего ответить «да» или «нет», не сходя с места, и не позволяющего при этом рассматривать преимущества данного предложения в сравнении с другими или, что более важно, пе­реключать внимание на другие проблемы, не приняв предвари­тельно какого-либо реального решения по обсуждаемой теме.

Другой практический пример функционирования канальных факторов предлагает нам все возрастающее число благотвори­тельных телемарафонов. Конечно, в ходе телемарафона дается ин­формация о заболевании или проблеме, требующей вашего вни­мания. Не пренебрегают при этом и призывами, затрагивающи­ми сокровенные струны вашей души и мотивирующими вас на проявление обеспокоенности, стимулирующими к дальнейшим действиям.

Но все же наиболее отличительной и повсеместной чертой телемарафона является телефонный номер, возникающий на экране под непрерывные призывы самоотверженного ведущего «немедленно позвонить по этому номеру и сообщить о вашем намерении помочь». Стоит вам только сделать первый шаг и по­звонить, как они уже позаботятся обо всем остальном. Иными словами, таким образом создается поведенческий канал, с высо­кой надежностью трансформирующий давно вынашиваемое, но смутное намерение или даже сиюминутную прихоть во вполне реальный денежный взнос.

Власть ситуации 103

Аналогичное внимание к роли канальных факторов проявля­ют и христианские проповедники. Вместо туманных и обобщен­ных призывов изменить свои привычки или принять Христа в качестве своего личного спасителя, проповедник предлагает сию же секунду совершить единственный конкретный поступок, на­пример встать и выйти вперед в знак своей решимости, после чего всех примкнувших к рядам других добровольцев ведут за кулисы, где побуждают к принятию дальнейших обязательств.

Стоит заметить, что преуспевающие проповедники не всегда полагаются лишь на формирование каналов действия. Некоторые из них эффективно используют также и техники социального влияния, о которых говорилось в первой части данной главы. В частности, они прибегают к использованию социальных моде­лей, т.е. специально обученных добровольцев, которые в ответ на обращение проповедника немедленно встают, тем самым «тол­кая воз с места» и давая другим понять, что в данной ситуации подняться на ноги — отнюдь не означает противоречить соци­альной норме (в то же время весьма неловко продолжать сидеть).

Vpe/vi быть «доб'ры/л cuJvmpumsmwwJH.»

Выше мы уже обсудили произведенную Дарли и Лэтэнэ де­монстрацию того, насколько существенно может повлиять на вмешательство свидетеля одна, заурядная на первый взгляд, чер­та социальной ситуации, а именно наличие или отсутствие в ней других людей. В более позднем исследовании (1973), вкратце очер­ченном нами в главе 1, Дарли и Бэтсон (Batson) показали, что на поведение потенциального свидетеля может оказывать влия­ние и другой, внешне еще менее значительный параметр соци­альной ситуации. На этот эксперимент их подвигла, как они сами говорят, Евангельская притча о добром самаритянине, в кото­рой священник и левит — оба очень важные (и, предположи­тельно, чрезвычайно занятые) люди проходят в спешке мимо раненого странника, оставляя его заботам скромного (и, пред­положительно, гораздо менее занятого) самаритянина. Размыш­ляя об этой притче и проистекающих из нее определенно ситу-ационистских выводах, Дарли и Бэтсон решили сделать потен­циальных «добрых самаритян» (отнюдь не случайно оказавшихся студентами Принстонской духовной семинарии) объектом си­туационной манипуляции, наблюдая их в состоянии спешки и при ее отсутствии.

104 Глава 2

В ходе начальной фазы эксперимента семинаристам сообща­ли, что они должны подготовиться к произнесению краткой им­провизированной речи (которая для половины участников экс­перимента была посвящена как раз притче о добром самаритя­нине), запись которой состоится в расположенном неподалеку здании. После получения указаний от экспериментаторов одних испытуемых предупреждали: «Вы опаздываете, вас ждут уже не­сколько минут, так что лучше поторопиться», в то время как другим говорили прямо противоположное: «У вас будет некото­рое время, прежде чем все будет готово к вашему приходу, но ничего не случится, если вы придете пораньше». По дороге к месту назначения опаздывающие, равно как и располагающие некоторым запасом времени участники эксперимента, натыка­лись на человека, упавшего в дверях, который был не в состоя­нии поднять голову, стонал и заходился от кашля. Как и предпо­лагалось, редкий семинарист из числа опаздывающих приходил на помощь несчастному: на поверку это сделали лишь 10% из них. В то же время 63% общего числа семинаристов, располагавших временем, оказали помощь человеку.

Доказывает ли данное исследование то, что семинаристы, не пришедшие на помощь, были глухи к мирским страданиям, или оно доказывает то, что они просто отдавали предпочтение инте­ресам ожидающих их людей, обладавших относительно более высоким социальным статусом по сравнению с человеком, нуж­давшимся в помощи? К настоящему моменту читатель, вероят­но, уже способен догадаться о наших мыслях по поводу того, что эти открытия мало нам говорят о личностных диспозициях семинаристов, но они говорят очень много о ситуационных де­терминантах альтруизма. Что касается рассмотренного случая, то нам кажется, что некоторые наиболее тонкие подробности пред­принятых исследователями ситуационных манипуляций могут быть для нас важными, в связи с чем на них стоит коротко остановиться. Нам представляется, что использованный Дарли и Бэтсоном прием с опозданием не только не вызвал у семинари­стов желание остановиться, но и послужил возникновению у них ощущения беспокойства и нервозности по поводу предсто­ящей речи — достаточно сильного для того, чтобы помешать им обратить внимание на пострадавшего. В то же время наличие оп­ределенного запаса времени могло позволить юным семинарис­там идти медленнее, уделяя более пристальное внимание про-

Власть ситуации 105

исходящему вокруг, и, возможно, даже радоваться любой ува­жительной причине задержаться (что гораздо лучше, чем пребы­вать в неловком ожидании, пока кто-то там не подготовит все необходимое).

В главе 5 мы покажем, что подобные ситуационные влияния бывают в большинстве случаев гораздо существенней, чем боль­шинство людей могли бы предположить. Можно также заме­тить, что проверке дополнительных ситуационных детерминант альтруистического поведения были посвящены десятки иссле­дований (и довольно много — выявлению личностных характе­ристик альтруистов). Результаты некоторых из этих исследова­ний вполне соответствуют нашим интуитивным ожиданиям. Так, например, Брайен и Тест (Bryan & Test, 1967) показали, как в зависимости от наличия или отсутствия «моделей» альтруисти­ческого поведения (в лице людей, равных испытуемым по соци­альному статусу, которые ранее обеспечивали им при подобных или при идентичных обстоятельствах необходимую поддержку), соответственно возрастало или ослабевало желание испытуемых прийти на помощь попавшему в беду автомобилисту или про­явить щедрость, жертвуя в пользу Армии спасения.

Другие исследования дали более неожиданные и зачастую бо­лее сложные для интерпретации результаты. Многие из них пока­зали, например, что пробуждение определенных эмоций — та­ких, как чувства вины (Carlsmith & Gross, 1968) или радости (Isen, dark & Schwartz, 1976; Isen, Shalker, dark & Karp, 1978), может заметно усиливать желание испытуемого прислушиваться к просьбам о помощи или проявлять альтруистическое поведе­ние какого-либо иного рода.

Все же мы полагаем, что никто не смог бы подтвердить поло­жения ситуационизма в целом и положение о важности каналь­ных факторов в частности с такой определенностью, с какой это сделали Дарли и Бэтсон при помощи своего простого исследова­ния. Наблюдая за серьезным молодым семинаристом (без сомне­ния, он уже провел и в будущем будет проводить не один час, помогая разного рода несчастным), который почти в букваль­ном смысле перешагивает через пострадавшего человека, спеша произнести свою проповедь о положительном примере доброго самаритянина, мы можем понять одно из существенных положе­ний левинианской традиции: «Если мы и направляемся куда-то, то только из-за наличия канального фактора, облегчающего наше движение именно в этом направлении».

Последствия незнйчитгльнойустугДси.

Ситуационистский взгляд на вещи предполагает применение стратегий социального влияния, весьма отличных от общепри­нятого подхода, состоящего в использовании убеждающих обра­щений, затрагивающих наши когниции и мотивации. Одна из наиболее мощных ситуационистских стратегий заключается, как стало очевидно, в побуждении людей к первоначальным незна­чительным и не чреватым, на первый взгляд, последствиями шагам, что приводит в конце концов к совершению более зна­чительных и гораздо более серьезных. В сущности любой из нас может припомнить что-нибудь из происходившего с ним ранее, служащее иллюстрацией этого правила. Обычно мы никогда не отказываемся оказать кому-либо посильную помощь или взять на себя небольшое обязательство. Однако один шаг ведет зачас­тую к следующему, и раньше, чем мы успеваем даже осознать это, мы оказываемся глубоко вовлеченными в то или иное пред­приятие, с неохотой (а иногда даже с готовностью) уделяя ему гораздо больше времени, денег и энергии, чем могли бы предпо­ложить первоначально, — предприятие, на которое мы никогда бы не решились, если бы не оказались в него втянуты.

В исполнении человека, умеющего манипулировать людьми, данный принцип сводится к тому, чтобы сначала «просунуть ногу в дверь», прося о небольшом одолжении или обещании (таком, от которого в контексте происходящего человек не сможет отка­заться), и лишь затем попросить принять на себя более серьезные обязательства либо предпринять более серьезные действия, ко­торые и являются истинной целью манипулятора. Джонатан Фрид-мен и Скотт Фрейзер (Jonathan Freedman & Scott Fraser, 1966) очень элегантно продемонстрировали действие этого принципа в ходе своего ставшего классическим эксперимента.

К домохозяйкам, проживавшим в заселенном представителя­ми среднего класса жилом массиве неподалеку от студенческого городка Стэнфордского университета, обращался человек, про­сивший их сделать нечто совершенно безобидное: подписать пе­тицию либо поместить в окне своего автомобиля или дома не­большой (площадью в три дюйма) значок, пропагандирующий какую-либо не вызывающую возражений идею (например, при­зыв к безопасному вождению автомобиля). Неудивительно, что огромное большинство домохозяек не возражали против этой скромной, на первый взгляд, просьбы. Две недели спустя другой

Власть ситуации

человек посещал тех же самых домохозяек (одновременно с уча­стницами контрольной группы, к которым до этого не обращал­ся), чтобы предложить им пойти навстречу гораздо более суще­ственной и даже весьма безрассудной просьбе. Он просил их о разрешении установить прямо перед их домом большой, грубо сработанный и безобразный знак, гласящий: «Будьте осторож­ны на дороге!» Изложив суть просьбы, он показывал им фото­графию, на которой можно было увидеть, как этот уродливый знак заслоняет входную дверь другого дома в том же районе.

Результаты исследования говорили сами за себя. Все 76% ис­пытуемых, согласившихся сначала поместить небольшой значок в окне, согласились теперь установить перед домом и безобраз­ный предостерегающий знак. Напротив, из числа тех испытуе­мых, к которым экспериментаторы не наведывались предвари­тельно с целью «просунуть ногу в дверь», согласились «водру­зить» знак «всего лишь» 17% (кстати, поразительно высокий показатель, если оценивать абсолютное значение). Интересно, что даже когда предмет первоначальной уступки испытуемых не имел никакого отношения к последующей просьбе (например, если сначала они соглашались поместить в своем окне знак или подписать петицию, гласящую «Заботься о красоте штата Кали­форния!»), то показатель уступчивости был близок к 50%, что почти в три раза выше, чем в контрольной группе.

Многие из последующих исследований подтвердили основ­ные находки Фридмена и Фрейзера. Например, Патриция Плай-нер и ее коллеги (Pliner, Hart, Kohl & Saari, 1974) обнаружили, что жители пригородов Торонто в два раза охотнее жертвовали деньги обществу борьбы с раком, после того как днем ранее соглашались носить значок, рекламирующий предстоящую кам­панию по привлечению средств для этой цели. В данном случае также имела место просьба, основанная на феномене «нога в двери», в которой никто из испытуемых не смог отказать.

Однако не следует воспринимать выводы подобных исследо­ваний слишком уж всеобъемлюще. Результаты более поздних ис­следований говорят нам, что с помощью техники «нога в двери» удается облегчить выполнение далеко не всех значительных просьб. При некоторых обстоятельствах (например, когда первая просьба достаточно существенна для того, чтобы вызвать у людей ощуще­ние, что они «уже внесли свой вклад») удовлетворение первона­чальной просьбы может сделать людей менее уступчивыми при обращении к ним с дальнейшими просьбами (Cann, Sherman &

Elkes, 1975; Snyder & Cunningham, 1974). Аналогичным образом существуют обстоятельства, при которых первоначальный отказ человека выполнить большую просьбу может позволить легко уговорить его выполнить другую, менее значительную. Напри­мер, в том случае, когда первоначальный отказ поспособство­вать благому начинанию мотивирует людей показать, и как мож­но скорее, что они на самом деле вовсе не жестокосердны или неотзывчивы (Cialdini et al., 1975).

Ну и как всегда, очень большое значение имеют детали кон­текста, иногда очень тонкие, и требуется определенный талант (а лучше все же некоторый предварительный опыт), чтобы вы­числить, какая первоначальная просьба может облегчить даль­нейшую уступку определенного рода. Но факт остается фактом:

осторожное использование окружающими взятых на себя чело­веком первоначальных обязательств и другие манипуляции с ка­нальными факторами могут приводить к совершению этим чело­веком шагов, которых никто (и в первую очередь сам человек) не мог бы от него ожидать, исходя из знания о его поведении в прошлом либо о высказывавшихся им ранее воззрениях.

Вместо того чтобы пытаться вывести какую-нибудь простую формулу практического применения принципа «нога в двери» или других манипуляций, основанных на феномене мелкой ус­тупки, нам следует вкратце рассмотреть, каким образом сами исследователи, использующие подобные манипуляции, объяс­няют их эффективность. В основном они утверждают, что не­большие уступки мотивируют людей принимать аттитюды, со­гласующиеся с поведением, соответствующим этим уступкам (Festinger, 1957), либо помогают «информировать» испытуемых о природе и устойчивости не проверенных ранее в действии воз­зрений (Bern, 1972). Независимо от того, рационализируют ли испытуемые свое предыдущее поведение или они просто исполь­зуют его в качестве ключа для понимания своих реальных атти-тюдов и предпочтений, результатом является вытекающее из ус­тупки стремление поступать в соответствии с «новым» аттитю-дом, например принимать на себя дальнейшие обязательства или совершать дальнейшие действия, приличествующие человеку, раз­деляющему подобные установки.

Нам представляется, что эти когнитивистские объяснения дей­ствительно верны, во всяком случае отчасти. Но мы также счита­ем важным подчеркнуть, что подобные объяснения мало помо­гали бы, если они неявно не использовали бы одно из централь-

Власть ситуации 109

ных положений данной главы и всей нашей книги о том, что люди склонны не только подпадать под влияние ситуационных фак­торов, но и недооценивать степень этого влияния (Nisbett & Ross, 1980; Ross, 1977). Если бы люди осознавали, что их уступчивость порождается в большей степени ситуационным давлением, а не является свободно избранной ими в соответствии с их собствен­ными аттитюдами, то им не пришлось бы перестраивать свои аттитюды, с тем чтобы «поддержать» это соответствие.

Сведение Воедино: Стэнди Милгрэл1 и обыденность зла

В 1965 г. философ и моралист Ханна Арендт (Н. Arendt) про­возгласила свой тезис о том, что Холокост* в своей повседнев­ной практике имел место в большей степени по причине равно­душия и безразличия бюрократов, нежели садистского удоволь­ствия, доставляемого страданиями невинных жертв. К этому выводу она пришла после того, как наблюдала в Иерусалиме процесс над Адольфом Эйхманом — человеком, обвинявшимся в том, что под его руководством осуществлялась доставка евро­пейских евреев в лагеря смерти. На скамье подсудимых (в кабин­ке из пуленепробиваемого стекла, поскольку израильской служ­бе безопасности была поставлена задача не допустить убийства Эйхмана, прежде чем он предстанет перед обвинителями) сидел бледный, лысеющий человек средних лет, доводы которого в свою защиту состояли в том, что он просто следовал приказам и что его никогда особенно не заботило то, что происходило с людьми, отправляемыми по его распоряжению в лагеря Цент­ральной Европы. Арендт очень хотелось верить, что Эйхман был не монстром-садистом, а просто конформистом, лишенным ощущения цели, который с равным успехом мог бы отвечать за поставку овощей, в то время как многих поставщиков овощей можно было бы заставить играть чудовищную роль Эйхмана.

Мы разделяем подозрение социального критика Альфреда Ка-зина (Alfred Kazin, 1984), что Арендт может быть слишком легко приняла за чистую монету доводы защиты в пользу человека, который не мог правдоподобно отрицать ни то, что он был именно тем, кем был на самом деле, ни то, что он совершил

* Холокост или Катастрофа — гибель 6 млн. еврейского населения Европы в результате их планомерного уничтожения нацистами и их пособниками в 1933945 гг. (Примеч. науч. ред.)

именно то, что совершил. «Следование приказам» всегда было аргументом в свою защиту у функционеров, творивших злодея­ния во имя государства. В то же время мы не можем не признать похвальным нежелание Арендт согласиться с более простым и более обыденным заключением, что гнусные действия бывают вызваны к жизни не менее гнусными мотивами. Ибо, как мы уже подчеркивали ранее, тенденция необоснованно перепрыгивать от поступков к соответствующим им диспозициям является, воз­можно, наиболее фундаментальной и наиболее распространен­ной ошибкой в суждениях людей о социальной жизни.

Мы не знаем, был ли Эйхман дьяволом во плоти, или нет. Однако мы не подвергаем сомнению и то, что многие немцы, отнюдь не будучи сущими дьяволами, сознательно сыграли свою роль, направляя жертвы нацизма навстречу их ужасной участи. Доподлинно известно, что многие охранники нацистских кон­центрационных лагерей вели безупречную жизнь, как до, так и после своей ужасной службы (Steiner, 1980). Для того, чтобы най­ти объяснение их соучастию в преступлениях нацизма, мы дол­жны предположить существование особого социального и ситу­ационного контекста, способного побуждать заурядных людей к совершению незаурядных по своей злонамеренности деяний.

Как это часто бывает, приблизительно в то же самое время, когда Арендт развивала свой тезис об обыденности зла, Стэнли Милгрэм демонстрировал его действие у себя в лаборатории. Как мы уже говорили ранее, незадолго до этого Милгрэм осуществил исследование, посвященное парадигме Эша, показавшее, что люди соглашались с мнением единодушного большинства даже тогда, когда думали, что принимают участие в испытаниях сигнальной системы авиалайнера. Далее, используя ту же парадигму, Милг­рэм продолжил работу, исследуя на этот раз различия в отноше­нии конформности, существующие между культурами. (Затеял он это на самом деле для того, чтобы подтвердить этнический стереотип, согласно которому «спорщики» французы менее склон­ны к конформности, чем «более сдержанные» скандинавы.) Ре­зультаты этого исследования в свою очередь заставили Милгрэма задуматься, будут ли подобные культурные различия по-пре­жнему проявляться, если требуемая конформная реакция будет состоять в совершении потенциально вредоносного действия.

Памятуя об этой цели, Милгрэм замыслил ситуацию, нося­щую теперь его имя, разработанную первоначально в качестве контрольного условия (в которой экспериментатор просто про­

Власть ситуации

сил людей выполнить нечто, что должно было нанести вред дру­гому человеку). По замыслу в ситуации не должно было присут­ствовать давления в сторону конформности, но, как оказалось, в ней содержались некоторые чрезвычайно мощные ситуацион­ные силы. И действительно, уже результаты ряда пилотажных экспериментов, поставленных с использованием данной ситуа­ции на обычных американцах — людях, принадлежащих к куль­туре, в которой, как принято считать, имеется богатая тради­ция личной независимости и отвержения авторитетов, быстро заставили Милгрэма перенести внимание с конформности на послушание.

Испытуемые Милгрэма были выходцами чуть ли не из всех слоев тогдашнего общества. Это были отнюдь не впечатлительные университетские второкурсники. Напротив, по крайней мере в наиболее известных исследованиях принимали участие взрослые мужчины, имеющие разный род занятий, откликнувшиеся на объявление в газете, приглашавшее принять участие в исследова­нии процесса обучения, которое должно было проводиться в Йель-ском университете. Рассмотрим теперь подробности разворачиваю­щегося перед нами экспериментального сценария Милгрэма.

По прибытии на место испытуемый Милгрэма встречает дру­гого такого же «испытуемого» — приятного в обращении мужчи­ну средних лет (который на самом деле является сообщником экспериментатора, о чем настоящий испытуемый не подозрева­ет). Экспериментатор объявляет о том, что его интересует влия­ние наказания на обучение. Испытуемый тянет жребий, чтобы определить, кто будет «учителем», а кто — «учеником» (вытяги­вание жребия подстроено таким образом, чтобы испытуемый наверняка стал учителем, а сообщник — учеником). Далее пояс­няется, что задача учителя заключается в том, чтобы ученик за­помнил несколько словосочетаний, состоящих из двух слов. За­тем учитель видит, как ученика привязывают к аппарату, похо­жему на электрический стул (как поясняет экспериментатор, «с целью предотвратить лишние движения»). На его руке клейкой лентой закрепляется электрод, причем на кожу («в целях предот­вращения ожогов») предварительно наносится специальный крем.

Экспериментатор объясняет, что электрод подсоединен к ге­нератору электрических разрядов и задачей учителя будет нака­зывать ученика, нажимая кнопку на генераторе всякий раз, ког­да тот ошибется, припоминая слово. Затем учителя уводят в смеж­ную комнату, за пределы видимости ученика, и усаживают за

управляющую панель электрогенератора. На генераторе учитель видит 30 тумблеров для включения электрического тока в преде­лах от 15 до 450 вольт с ценой деления в 15 вольт, снабженных описаниями интенсивности разряда, начиная с надписи «Сла­бый разряд» и заканчивая предостережением «Опасно: сильный разряд». Последние два тумблера зловеще помечены «XXX». Экс­периментатор говорит учителю, что тот должен увеличивать на­пряжение разряда на 15 вольт всякий раз, когда ученик будет давать неправильный ответ. Он заверяет испытуемого, что «хотя разряды и могут быть крайне болезненными, никаких поврежде­ний органических тканей они не вызовут». Экспериментатор ос­тается с учителем и находится вместе с ним на протяжении всего последующего эксперимента.

Далее по ходу сценария ученик дает ответы, выбирая пра­вильное, по его мнению, слово из четырех предложенных и нажимая кнопку, зажигающую в верху панели электрогенерато­ра одну из четырех сигнальных лампочек. После первой ошибки ученика учитель увеличивает напряжение на 15 вольт, затем еще на 15 вольт и так далее. Стоящая перед учителем дилемма усугуб­ляется «реакцией», которую он получает от несчастного ученика. Поначалу от него поступают лишь словесные протесты по пово­ду болезненности ударов, однако при этом он продолжает при­нимать участие в эксперименте. Затем, когда напряжение разря­да достигает 300 вольт, ученик, протестуя, начинает колотить в стену. С этого момента ответы ученика перестают отображаться на расположенной перед учителем панели. Тем не менее после каждого разряда ученик продолжает стучать в стену. Затем пре­кращается и стук.

По ходу процедуры экспериментатор напоминает учителю о его обязанностях. Если учитель смотрит на экспериментатора в ожидании указаний, тот говорит: «Пожалуйста, продолжайте». Если учитель начинает протестовать, заявляя, что ученик больше не дает ответов, экспериментатор возражает, что отсутствие от­вета должно рассматриваться как неправильный ответ. Если же учитель проявляет нерешительность — продолжать или нет — либо предлагает осмотреть ученика на предмет его физического состо­яния, то экспериментатор без каких-либо объяснений настаива­ет на том, что «условия эксперимента требуют его продолжения». Если учитель становится действительно слишком уж настойчи­вым, экспериментатор провозглашает: «У вас нет выбора: вы должны продолжать». И только в случае, когда испытуемый заяв-

Властъ ситуации

ляет, что не примет на себя ответственности за вред, который он может причинить ученику, экспериментатор заверяет его, что «берет всю ответственность за это на себя».

Как теперь известно всем изучающим вводный курс пси­хологии (да и большинству образованных людей на Западе, поскольку то, что продемонстрировал Милгрэм, стало частью интеллектуального достояния всего нашего общества), вся эта мрачная процедура доводилась обычно до конца (Ross, 1988). Большинство людей (в наиболее известном варианте исследова­ния — 68%) продолжали подчиняться указаниям до самого окон­чания эксперимента, переступая границу отметки «Опасно: силь­ный разряд» и доходя до последнего переключателя, помеченно­го знаком «XXX», что означало 450 вольт.

Результат смутил ожидания Милгрэма, равно как и всех ос­тальных. Обычные люди, социальные психологи, психиатры — все, с кем он консультировался, уверяли его, что в сущности никто из испытуемых даже не приблизится к самым высоким уровням электрического напряжения. По сей день открытым ос­тается вопрос: почему столь многие люди всецело подчинялись экспериментатору (или, иными словами, почему так мало лю­дей предвидели истинный результат)? Даже сегодня, читая отчет об исследовании Милгрэма, мы не можем не чувствовать, что приобщаемся к какой-то страшной тайне о нашем обществе и о людях вообще. Мы приходим к заключению, что люди — не просто безропотные овцы (как следовало из более ранних экс­периментов Эша). При этом они еще и слабаки, не могущие противостоять властной фигуре, или хуже того — они имеют в себе садистскую жилку, только и ждущую удобного случая, что­бы проявиться.

Некоторые люди реагируют на полученные Милгрэмом ре­зультаты с крепнущей уверенностью, что поведение испытуе­мых необходимо рассматривать сквозь призму их отношения к исследованию как к мистификации, поскольку они, скорее все­го, понимали, что жертва на самом деле не подвергалась воздей­ствию электрических разрядов. В конце концов «каждому» извест­но, что такое уважаемое учреждение, как Йель, «никогда не до­пустит, чтобы произошло что-нибудь подобное».

Милгрэм предвидел подобные возражения и принял все не­обходимые меры для того, чтобы от его результатов было не так-то легко отделаться. В соответствии с этим он повторил выше­описанное исследование, использовав для этого обшарпанную

Date: 2015-10-21; view: 260; Нарушение авторских прав