Глава 17. Мои глаза распахнулись. Яркие краски моего кошмара сменились белизной

Мои глаза распахнулись. Яркие краски моего кошмара сменились белизной.

Я лежала в постели, уставившись в потолок. Но я не была в своей постели, я была не дома. Моя кожа была влажной от пота, а сердце билось. Я потянулась к видению, пытаясь поймать его, но оно уже ускользнуло.

— Как ты себя чувствуешь?

Последние его следы стер голос. Я попыталась медленно выдохнуть, и приподнялась на локте на жесткой скрипучей поверхности, чтобы увидеть, кому он принадлежал. В поле моего зрения попал мужчина с коричневым хвостом. Я узнала его, но не помнила его имени.

— Кто вы? — спросила я осторожно.

Мужчина улыбнулся.

— Я Патрик, а ты упала в обморок. Как ты себя чувствуешь? — снова спросил он.

Я закрыла глаза. Я чувствовала себя больной из—за плохого самочувствия.

— Хорошо, — сказала я.

Затем доктор Келлс оказалась за Патриком.

— Ты испугала нас, Мара. Есть ли у тебя гипогликемия?

Мои мысли по—прежнему были медленными, но мое сердце выпрыгивало из груди.

— Что?

— Гипогликемия, — повторила она.

— Я так не думаю. — Я спустила ноги с жесткой постели. Я покачала головой, но это только усилило боль. — Нет.

— Хорошо. Анализ крови даст нам знать наверняка.

— Анализ крови?

Она посмотрела на мою руку. Кусок ваты был приложен на сгибе локтя; кто—то снял мою толстовку и повесил ее у подножия кровати. Я прижала рукой кожу в том месте, и старалась не смотреть.

— Это была чрезвычайная ситуация. Мы беспокоились о тебе, — доктор Келлс почувствовала необходимость объясниться. — Мы позвонили твоей матери, она послала твоего отца сюда, забрать тебя пораньше. Я уверена, что в этом нет ничего такого, но береженого Бог бережет.

Я переваривала это в тишине, пока он не приехал. Он широко улыбнулся, увидев меня, но я могла сказать, что он волновался. Он сгорбился.

— Как ты себя чувствуешь?

Расстроенной, из—за того, что они взяли у меня кровь. Недовольной из—за того, что потеряла сознание. Испуганной из—за того, что это случится снова, потому что происходило раньше.

Это происходило раньше, например, когда Ной привел меня на художественную выставку или после ночи, когда мы спасали моего брата. Это случалось, когда я выпила куриной крови в магазине "Ботаника", который, как оказалось, не существовал. И каждый раз я падала в обморок, все становилось размытым, оставляя меня запутанной. Дезориентированной. Неизвестно, было ли это реальным. Мне трудно было доверять себе, и это было сложно перенести.

Но, конечно, я не могла рассказать отцу обо всем этом, а он ждал моего ответа. Поэтому я просто сказала:

— Они взяли у меня кровь, — и оставила все, как есть.

— Они испугались за тебя, — сказал он. — И получили, что уровень сахара у тебя в крови был низким. Хочешь заехать за мороженным по дороге домой.

Он посмотрел с такой надеждой, что я кивнула.

Он выдавил из себя улыбку.

— Чудесно, — сказал он и помог мне подняться с кровати. Я взяла толстовку, и мы двинулись к выходу; я искала Джейми, пока мы выходили, но его нигде не было.

Мой отец наклонился к подставке у входной двери и вытащил толстую ручку зонта из чехла.

— Льет как из ведра, — сказал он, кивая на окно. Капли дождя падали на тротуар, и отец боролся с зонтиком, открывая дверь. Я сложила руки на груди, глядя на парковку из нашего убежища под навесом. Я задумалась, сколько же сейчас времени, единственным, кроме машины моего папы, был старый белый пикап. Другие места были пусты.

Папа сделал извиняющееся лицо.

— Я думаю, нам придется добежать.

— Ты уверен, что сможешь бежать?

Он похлопал по своей грудной клетке.

— Как огурчик, а ты уверена, что добежишь?

Я кивнула.

— В противном случае у нас есть зонтик.

— Я в порядке, — сказала я, глядя на дождь.

— Хорошо. На счет три. Один, — начал он, сгибая вперед колено. — Два... Три!

Мы выскочили под дождь. Папа пытался удержать зонт над моей головой, но это было бесполезно. К тому времени, как мы достигли дверцы нашего автомобиля, мы полностью промокли.

Папа покачал головой, стряхивая капли на приборную панель. Он усмехнулся, и это было заразно. Возможно, мороженные было не плохой идеей, в конце концов.

Он завел машину и начал выезжать с парковки. Инстинктивно я проверила отражение в заднем стекле.

Мои волосы прилипли к лицу, и я была бледна. Но была в порядке. Может быть, слишком худой. Немного уставшей. Но это нормально.

Потом мое отражение подмигнуло. Хотя я этого не делала.

Я потерла ладонями глаза. Я видела это, потому что нервничала. Боялась. Но я была в порядке.

Я попыталась поверить в это. Но, когда я открыла глаза, свет вспыхнул в зеркале, ослепляя меня.

Просто фары. Просто фары автомобиля позади нас. Я повернулась на своем месте, но дождь был настолько сильным, что я не могла ничего разобрать.

Мой отец выехал с парковки на дорогу, и огни последовали за нами. Теперь я могла видеть, что они принадлежали грузовику. Белому пикапу.

Тому самому, с парковки.

Я вздрогнула и закуталась в мою толстовку, затем протянула руку и включила высокую температуру.

— Холодно?

Я кивнула.

— Кровь Новой Англии постепенно исчезает, — сказал мой отец с улыбкой.

Я ответила ему слабой улыбкой.

— Ты в порядке, ребенок?

Нет. Я взглянула на затуманенные стекла боковых зеркал. Фары все еще маячили позади нас. Я обернулась, чтобы лучше видеть через заднее стекло, но я не могла разглядеть, кто был за рулем.

Грузовик следовал за нами по шоссе.

Я чувствовала себя больной. Я вытерла липкий лоб предплечьем и зажмурилась. Я должна была спросить.

— Это тот самый грузовик с парковки? — я старалась не показаться параноиком, но я должна была знать, видел ли он тоже самое.

— Хмм?

— Позади нас.

Глаза моего отца метнулись в зеркало заднего вида.

—На какой парковке?

— «В Горизонтах», — медленно сказала я сквозь зубы. — Та, на которой мы были десять минут назад.

— Не знаю. — Его глаза метнулись на дорогу. Он, очевидно, не заметил, и это, похоже, не пугало его.

Может быть, этого не было. Возможно, фотографии, разговор, вызвавшие обморок, вызвали галлюцинацию непослушного отражения в стекле. Может быть, грузовик позади нас был обычным грузовиком.

Я проверила боковое зеркало снова. Я могла поклясться, что фары стали ближе.

Не думай об этом. Я смотрела вперед, ни на чем не фокусируясь, прислушиваясь к гипнотическим, механическим биением ветровиков. Мой отец был тихим. Он протянул руку, чтобы включить радио, когда мы услышали визг шин.

Наши головы дернулись, когда нас затопило светом. Мой отец повернул руль вправо, когда и пикап позади нас качнулся в правый ряд, почти касаясь задней стороной по пассажирскому сидению.

Папа закричал что—то. Нет, говорил что—то мне. Но я не могла услышать его, потому что, когда грузовик подъехал к нам, вид Джуда за рулем заблокировал мой разум.

Я закричала моему отцу. Он должен был разглядеть. Он должен был видеть. Но он слишком сильно кричал.

— Держись!

Он потерял контроль над автомобилем. Черная волна паники грозила выйти из меня и из него, когда машина вышла на скользкую поверхность под нами из—за дождя. Грузовик пересек несколько полос и помчался вперед. Мое сердце гремело в грудной клетке, и я сжала центральную панель с одной стороны. Желчь застряла в горле и собиралась выйти. Мы разобьемся. Джуд ехал за нами, и теперь мы попали в аварию...

Секунду спустя я поняла, что мы погрузились в тишину.

— Мудак! — прокричал мой отец. Я посмотрела на него... пот рассыпался бисером по его лбу, вены выступили на его шее.

Только тогда я заметила, что мы не двигались.

Мы не двигались.

Мы не столкнулись.

Мы сидели неподвижно на краю самой левой полосы, полосы совместного движения. Машины огибали нас и сигналили.

— Никто не знает, как водить в этом городе! — Он ударил кулаком по приборной панели, и я подпрыгнула.

— Мне жаль, — сказал он быстро. — Мара... Мара?

Его голос был хрупким из—за беспокойства.

— Ты в порядке?

Должно быть, я выглядела ужасно, потому, что выражение моего отца превратилось из яростного в испуганное. Я кивнула. Я не знала, могла ли я говорить.

Мой отец не видел его. Он не видел Джуда. Я одна, кто видел его.

— Давай, отвезу тебя домой, — пробормотал он себе под нос. Он завел машину, и мы проехали остаток пути. Даже пенсионеры в своих рассыпающихся голубых Бьюиках сигналили нам. Папу это не беспокоило совсем.

Мы подъехали по нашей пустой дорожке, и он бросился открывать мне дверь, держа зонтик над нашими головами. Мы поспешили домой, мой отец нащупывал ключ, пока, наконец, не открыл дверь.

— Я сделаю горячий шоколад. Мороженное? — сказал он с улыбкой, но она не дошла до его глаз. Он был серьезно обеспокоен.

Я заставила себя говорить.

— Горячий шоколад.

Я потерла руки, чтобы не дрожать. Дождь хлестнул в огромное окно в гостиной, напугав меня.

— А я выключу кондиционер... а то холодно в доме.

Папа улыбнулся.

— Спасибо.

Потом он схватил и обнял меня так крепко, что я подумала, что могла бы сломаться. Я попыталась обнять его в ответ, и, когда мы оторвались друг от друга, он пошел на кухню, издавая там много шума.

Я никуда не пошла. Я просто стояла неподвижно в коридоре. Я взглянула на позолоченное зеркало, которое висело над столом орехового цвета напротив парадной двери. Моя грудь быстро поднималась и опускалась. Мои ноздри вспыхнули, губы были бледны и обескровлены.

Я задыхалась. Но не от страха.

От ярости.

Моему отцу могли навредить. Убить. И на этот раз это была не моя вина.

Это была вина Джуда.