Глава первая о способах ведения деловых переговоров

На стоянку перед кафешкой неторопливо въехала не первой свежести темно‑синяя Нива" с тонированными стеклами, остановилась в сторонке от джипов. Распахнулась пассажирская дверца, и на свежий воздух выбрался невысокий пожилой крепыш (хотя и с изрядным брюшком) вида насквозь кавказского. С эдакой напускной ленцой огляделся и двинулся к беседке. Серьезный и целеустремленный. В черных брючках и черных штиблетах, зато в белой рубашке и при белых носках.

— Вижу, — сказал Ольшанский Ключнику. — Ты его знаешь?

— Первый раз вижу.

— А вы? — это уже к Сварогу.

— Еще не хватало.

Ключнику:

— Ну, будь начеку.

— Как всегда, Сергей Александрович...

Сварогу:

— Вы со мной?

— До какой‑то степени, — сказал Сварог.

Чернявый приблизился к их столику, охрану и Ключника игнорируя напрочь, без улыбки и приветствия осведомился с характерным акцентом:

— Разрешите?

Причем обращался он исключительно к олигарху.

— А чего ж нет, — вежливо сказал Ольшанский, прищуриваясь. — Садитесь... Коньячку?

— Э, это разве коньяк? — чуть поморщился кавказец и сел на свободное место. — Это позор, а не коньяк. Меня Тенгиз зовут.

— Безмерно рад. Сергей Александрович. Чем обязан?

— Чем обязан... — чуть усмехнулся Тенгиз. Потом неторопливо обвел взглядом территорию кафе и всех присутствующих, не забыв Ключника, Лану, Сварога и трех охранников. Причем, когда он глянул на Сварога, у того тихо бренькнул сигнализатор опасности. — Я просто спросить хочу. Вот что я тебе скажу, Сергей Александрович... Допустим, у тебя стадо овец. И кто‑то просит тебя продать ему овцу за мешок золота, на которое можно купить и весь твой кишлак, и все окрестные. Ты согласишься, продашь?

— Продам, — чуть помолчав, ответил Ольшанский. — Только сначала спрошу: а зачем ему моя овца.

— Чем обязан? Вот тем ты мне и обязан, — бесхитростно пожал плечами Тенгиз. — Скажи, зачем тебе мое кафе за мешок денег?

— Это твое кафе?

— Это — мое. Я — хозяин. И еще восемь вдоль дороги... И вот приезжают ко мне Руслан с братом, говорят: кто‑то только что за сто тысяч купил мое кафе. Мое, Сергей Александрович, а не Руслана. За сто тысяч купил. Вот что я и хочу спросить: это нормальная цена за одного барана?

«Сто?» — на мгновенье удивился Сварог, прекрасно помня, что Ольшанский оценил забегаловку в двести тысяч. Но потом вспомнил людскую натуру и удивляться перестал.

— Это та цена, которую предложил я и на которую Руслан с Ахметом согласились, — жестко сказал олигарх, внимания на сумме не акцентируя.

— Брат, я же не упрекаю! — всплеснул руками Тенгиз.

Краем глаза Сварог заметил, как Ключник едва заметно дернулся при слове «брат». Ольшанский же был — сама невозмутимость.

— Я не спрашиваю, почему так много денег! Я не спрашиваю, откуда у тебя столько денег! Я просто спрашиваю: зачем?

«Переигрывает, — отметил Сварог, подцепляя на вилку немного красной икры и даже не включая детектор лжи. — Интересно, а Ольшанский это чувствует? Ну, разумеется...»

— Потому что я Ольшанский, — весомо ответил олигарх. — Потому что мне так захотелось.

— Ольшанский, Шмольшанский! — махнул ладошкой Тенгиз, и Сварог понял, что эта фамилия ничего Тенгизу не говорит.

Ну да, ну да... Вот она, известность: все тебя знают — кроме какого‑то мелкого содержателя нескольких забегаловок вдоль трассы. Которому и знать‑то про тебя не обязательно, потому как плаваете вы на разных глубинах...

— Это не ответ, брат. Зачем тебе «Руслан», а?

— А тебе что за дело, а?

— А то дело, дорогой, что есть у меня к тебе коммерческое предложение.

— Если коммерческое, то излагай.

Ольшанский набулькал себе коньячку, выпил, смачно закусил шашлыком, зубами снимая кусок прямо с шампура.

Тенгиз, нахурившись, понаблюдал, как он жует, потом сказал негромко, буквально взял быка за рога:

— Я так понимаю, что ты человек не бедный. Деньги у тебя есть. Это хорошо. Мужчина без денег — все равно что... — Тенгиз пощелкал в воздухе пальцами, подыскивая сравнение, — все равно что сациви без курицы, да? И если ты покупаешь это кафе за деньги, и без документов, и без нотариуса, то ты можешь купить и больше, да? Молчишь. Правильно молчишь, не надо лишних слов, — обеими пятернями он, как граблями, пригладил волосы на голове. — Я, Тенгиз Абдуллаев, предлагаю тебе хорошо заработать, Сергей Александрович. Купи у меня все кафе на трассе, да? Дорого не возьму, да и, как говорится, оптом дешевле, мамой клянусь. Девять кафе — и ты в девять раз богаче, а? Подумай, дорогой, это большие деньги...

— Спасибо, уважаемый, — едва заметно улыбнулся Ольшанский, вытирая губы салфеткой. — Я одно купил — мне достаточно...

— Э, зачем торопишься? — поморщился кавказец. — Я же еще цену не назвал! А вдруг тебе понравится?

— Послушай, — сказал Ольшанский, и улыбка его мигом стерлась, а в голосе прорезалась сталь. — Мы с партнером разговаривали о серьезных вещах. Потом приходишь ты и перебиваешь. Да? Так дела не делаются. Если хочешь серьезно говорить — приходи завтра ко мне в офис, побеседуем, обсудим, поторгуемся... А сейчас зачем мешаешь?

Сварог не мог не восхититься. Теперь он понимал, каким именно макаром Ольшанский заработал себе репутацию и, собственно, деньги: с каждым клиентом он говорил на его, клиента, языке... И теперь в речи Ольшанского появились отчетливые кавказские интонации, хотя и без всякого акцента.

Интересно, какие нотки появились у него во время матча Ольшанский — Сварог. Сам Сварог, по крайней мере, ничего неестественного в речах олигарха не заметил...

— Я мешаю? — деланно удивился Тенгиз. — Это мое кафе! Мои стол, лавки, еда. Я хозяин, а ты — гость, так почему не уважаешь дом, в который пришел...

— Ну так и веди себя как хозяин! — резко наклонился вперед Ольшанский, и сталь в его голосе превратилась вовсе уж в дамасскую. — Ты зачем горы позоришь? Мы гости, дай покушать спокойно, поговорить, потом спрашивай!..

— Так ты ж не просто гость, — растянул губы в ухмылке Тенгиз. — Ты думаешь — денег дал, значит, дом твой. А я еще не сказал, что этот дом — твой.

— Ахмет взял деньги, — напомнил Ольшанский.

— Слушай, кто такой Ахмет? — всплеснул руками Тенгиз. — Директор? Владелец? Ахмет никто. Ты мог деньги дать кому угодно, и что теперь?

— Хорошо, — сказал Ольшанский. — Твое кафе — пусть остается твое. Верни деньги, и разойдемся.

— Э, что говоришь! Сначала дал деньги, теперь забрал... Потом снова дашь и снова заберешь? Так мужчины не делают...

А Сварогу вдруг стало невообразимо скучно. Боже мой, телевизоры во всю стену, уличные телефоны в кармане у каждого второго, не считая каждого первого, отдельные дома, тачки вовсе уж умопомрачительные — ну чем не Америка? А дешевый наезд как был дешевым наездом, там им и остался...

— Мне не нужны твои точки вдоль трассы, — с нажимом повторил Ольшанский. — Ни еще одна, ни четыре, ни все девять. И эта, по большому счету, не нужна. Оставь ее себе... И деньги оставь.

Тенгиз задумчиво сдвинул брови.

— Ты странный человек, Сергей Александрович, — протянул он. — Кафе не нужны, деньги не нужны... А вот я человек бедный, я человек приезжий. Меня милиция останавливает, налоговая придирается, СЭС эта, чтоб ей провалиться, все время приезжает, чуркой нерусской на улице называют... Мне нужны деньги, Сергей Александрович.

— Чего тебе надо, Тенгиз, а? — устало спросил Ольшанский.

— Купи мои кафе. Клянусь, не прогадаешь.

— Не хочу, Тенгиз, — с ленцой только отобедавшего льва сказал Ольшанский. — Просто — не хо‑чу. И денег я тебе больше не дам. Я, видишь ли, не подаю.

— Ай, как нехорошо говоришь, — расстроился Тенгиз. — Я к тебе по‑доброму, с деловым предложением, а ты — «не подаю». Я не прошу подачек! Слушай, а можно я попробую тебя убедить?

— Ну? — без всякой заинтересованности сказал Ольшанский и налил себе еще коньяку.

— О, это правильный разговор! — тут же обрадовался кавказец. — Вот. У меня есть несколько доводов. Первый довод вон там, — короткий волосатый палец вытянулся в сторону мирно стоящей «Нивы». Тонированные стекла были чуть приспущены. — Точнее, там целых три довода. И все три калибра 7.62, и все три сейчас смотрят на нас. Еще один довод, — палец устремился в направлении крыши, — с СВД. Это очень меткий довод, он в Чечне работал. И смотрит он вот на него, — палец указал на Ключника. — Потому что, мне так кажется, что этот твой друг — опасный, как гремучая змея. Самый опасный из всех твоих друзей. Ну, и последний довод с гранатометом сидит за хозблоком... Ну что, Сергей Александрович? Как тебе мои доводы?

Причем все это было сказано спокойно и неторопливо, словно Тенгиз скромно хвастался достоинствами своей забегаловки: тут у нас, дескать, кухня, а тут, извольте видеть, сортир.

Ничего себе!

Даже Сварог такого не ожидал. Автоматы — это уже серьезно. Не для него, конечно, но — вообще, для ситуации...

— Послушай, мил‑человек, — сказал Ключник, но вовсе не из‑за спины Сварога, а откуда‑то справа. Сварог изумленно замотал головой — а, вот где он! Телохранитель, оказывается, незаметно успел переместиться под прикрытие беседки и теперь держал Тенгиза на мушке, сам оставаясь недосягаем для возможных автоматных очередей. — Я ведь могу тебя свинцом накормить по самые гланды, прямо сейчас, и никакие автоматы не спасут.

Молодец, Ключник, даже Сварог не заметил, когда, в какой момент он совершил этот маневр...

— Спокойно! — поднял руку и громко сказал Ольшанский, обращаясь и к Ключнику, и к троице охранников, которые Тенгиза не слышали, зато увидели маневр начальника охраны и тоже схватились за оружие. — Мы сами разберемся!

Лана вот малость подкачала, от неожиданности грохнула выпавшей из пальцев вилкой о стол, но на лице сохранила все же полное равнодушие — не иначе, полагала, что не следует вмешиваться в игрушки взрослых дядь. (И правильно полагала, между прочим.) Как на столь милое сообщение отреагировал Ключник, Сварог не видел, тот находился за его спиной, а за спиной сейчас было тихо и покойно. И это было хорошо.

Больше же всего Сварог опасался не правильной реакции олигарха. Если тот сейчас взбрыкнет, станет качать права, вспомнит о своей олигаршьей неприкосновенности... Конечно, Тенгиз лишь угрожает, вряд ли он решится открывать пальбу, но если Ольшанский поведет себя глупо, то нервы горячих кавказских парней в «Ниве» могут и не выдержать. И пальцы на курках могут дрогнуть.

Но Ольшанский остался невозмутим. То есть настолько невозмутим, словно кавказец говорил самые банальные вещи. Словно кавказец действительно всего лишь хвалил кафе перед заезжими гостями: тут кухня, тут сортир... Выдержки олигарху было не занимать, и не с такими наездами сталкивался, должно быть. Вот только маленький, но гордый Тенгиз о том не имел ни малейшего представления.

Что ж, искреннее браво, олигарх...

— Это правильно, Сергей Александрович, — не очень уверенно сказал кавказец: реакция олигарха оказалась совсем не такой, какую он ожидал.

— В самом деле, Тенгиз, — сказал Ольшанский. — В конце концов, твое желание получить много‑много денег на халяву вполне понятно...

Он согласно покивал доводам Тенгиза, потом, к немалому и плохо скрываемому удивлению хозяина кабака, подцепил вилкой немного салата, тщательно прожевал, прислушиваясь к вкусовым ощущениям.

И вполне дружелюбно сказал:

— У тебя вкусный шашлык, Тенгиз, спасибо. Но немного недожаренный. Сыроватый малость. Готовить надо тщательнее. Ведь если начнут лупить из автоматов или, не дай бог, из гранатомета, так ведь и тебя положат, дорогой ты мой... А тебе это надо? Вот так.

Ай, молодца олигарх. Чувствует человека так, что любой штатовский психоаналитик, прознай он про такого самородка из сибирской глуши, немедля сиганул бы со своего сорокового этажа на мостовую. От зависти. Правильно Ольшанский все это сказал, ровно и наплевательски. Что Тенгиза из колеи и выбило. Русские должны были испугаться. Русские должны были хотя бы вступить в переговоры, поторговаться, попросить отсрочки, в конце концов — начать ругаться и наезжать... А русские оставались совершенно равнодушны к доводам. Тенгиз пару секунд сидел с приоткрытым ртом, а когда вознамерился что‑то возразить, в дело, повинуясь некоему внутреннему толчку, вступил до сих пор молчавший Сварог.

— Так ведь нету никакого гранатомета, мессир, — почтительно сообщил он Ольшанскому. Потом отломил кусочек лаваша и закинул в рот. — И снайпера на крыше отродясь не было... Автоматы есть, спорить не буду, три штуки в машине. А вот все остальное — блеф наипростейший. Тут наш южный друг попросту соврал. — Он посмотрел в глаза Тенгизу, добивая того:

— Так что — поздравляю вас, гражданин соврамши.

Южный друг буркнул:

— Эй, откуда знаешь?.. — и прикусил язык.

— Ну!.. — укоризненно воздел руки Ольшанский, мигом подхватывая игру и не давая кавказцу слова сказать. (То есть, это он так думал, что игру — Сварог ведь говорил чистую правду, но олигарх‑то того не знал! И Сварог опять мысленно поаплодировал буржую: грамотно тот подхватил, вовремя и в тон, и даже тени сомнения в его словах не проскользнуло.) — А ты говорил, дорогой, что, мол, честное коммерческое предложение, мамой клялся, прибыль обещал... Что ж ты обманываешь, а, Тенгиз? Где гранатомет, а? Где снайперка? Нет, где, я тебя спрашиваю?.. Молчишь... Врешь, значит... Не хорошо обманывать. И что ж нам теперь с тобой делать?

Лицо Тенгиза серело на глазах. Лицо Тенгиза на глазах теряло уверенность и значимость.

А тут еще добавила и Лана. Совершенно трезвая Лана. Мгновенно придя в себя и тоже включившись, она томным голосом изнеженной дамы из высшего света изрекла:

— Да голову ему оторвать, и все дела...

А Сварог тем временем, специально для кавказца, родил из воздуха сигарету и прикурил ее как обычно. От пальца.

В общем, хэппеннинг на тему бессмертного произведения оказался разыгранным как по нотам.

Тенгиз был повержен и растоптан.

Потом Сварог спрашивал себя: как так получилось, что они, не сговариваясь, буквально несколькими фразами и одним не самым хитрым фокусом сразили кавказца? И ответа не находил. Как‑то не воспринялась угроза Тенгиза всерьез, вот в чем дело. Просто очень уж не соответствовали его автоматно‑снайперские доводы окружающему благолепию — пустынная трасса, небольшой кабачок на обочине, вкусные шашлыки. И рассказу Ольшанского его доводы не соответствовали... Аркаим, Атлантида, конец света, предназначение — и вдруг гранатометы, «калаши» какие‑то, СВД на крыше. Доводы эти показались слишком уж примитивными.

Сварог, пуль не боявшийся, просто развлекался, кидая реплики, подвыпивший Ольшанский, надо понимать, развлекался, подсознательно уверенный в статусе неприкосновенности всеми почитаемого олигарха, а Лана подыгрывала им, уверенная в них обоих и в Ключнике...

В общем, закончилось все комедийно.

— Ты не прав, Тенгиз, — сказал Сварог. — И не мешай нам, пожалуйста, душевно тебя прошу. Потому что тогда я подниму ее еще выше, метров на двадцать... И отпущу.

— Кого поднимешь? — нахмурился окончательно сбитый с толку Тенгиз. Он уже понял, что зашел в гости совершенно не к тем людям, и теперь лихорадочно думал, как достойно выйти из положения.

— Да ее вон, — и Сварог показал пальцем.

Тенгиз повернулся.., и издал что‑то вроде хрюка. «Как бы его кондратий не хватил», — с беспокойством подумал Сварог.

Палец указывал на «Ниву», которая висела в воздухе, сантиметрах в двадцати над площадкой. Зрелище, что и говорить, производило впечатление. Магическим манером лишенная веса, машина слегка покачивалась и медленно взмывала все выше. Тень от нее лежала на земле черным пятном.

— Э, не надо, опусти, слышишь?! — прошептал Тенгиз, не в силах оторвать взгляд от воспарившего авто. — Мамой клянусь, не буду стрелять!

Абреки в «Ниве», надо думать, поняли, что происходит что‑то не то, открылась дверца, выглянул чернявенький юноша, посмотрел вниз, заверещал что‑то по‑своему и дверцу захлопнул. Машина закачалась еще сильнее. Ну чисто «Бриллиантовая рука»: «Спокойно, сядем усе!»

«Нива» тем временем уже взяла планку в полметра.

— Мамой клянусь! — уже громче повторил Тенгиз. — Не надо! И деньги не надо!..

Сварог плавно, то снимая заклинание и давая автомобилю немного просесть, то снова задействуя магию, опустил несчастный драндулет.

— А теперь вон отсюда, — бесстрастно приказал Ольшанский.

Никогда еще Сварог не видел такой прыти. Вот Тенгиз сидит за столом, а вот он уже в машине, и «Нива», ревя, с проворотом покрышек, рвет с места и исчезает на трассе.

Date: 2015-09-25; view: 310; Нарушение авторских прав