Мирные беседы за столиком

Шантарск остался далеко позади.

Дорога тянулась то среди однообразных степных раздолий, то среди тайги. Два джипа, сверкающих никелированными частями экстерьера, на скорости под сто двадцать летели друг за другом по асфальтовой полосе, пугая встречный и попутный автотранспорт. Кортеж из двух машин цвета воронового крыла, с тонированными стеклами, с «мигалкой» на крыше первой машины выглядел весьма внушительно, и, понятное дело, никому из водителей на трассе даже в голову не могло прийти не пропустить их, подрезать или, тем паче, устроить с ними гонки на шоссе. Все заранее сторонились и покорно уступали путь‑дорогу. Зато без труда можно было вообразить, какими могучими словесными этажами простые водилы провожали вконец оборзевшие буржуйские лайбы...

Лана молчала. Сидела, привалившись к мягкой боковине переднего сиденья, как‑то вся сжавшись, и угрюмо смотрела в окно. Пребывая, похоже, в полном душевном опустошении.

Да и Сварог молчал. Бывает так, что сама по себе дорога завораживает, особливо ежели мчишь по ней на внушительной скорости. И ехал бы так, казалось, целую вечность: позади старые неприятности и странности, впереди — новые, торопить которые нет ни смысла, ни охоты, а за окном тянется, сливаясь в смазанные серо‑зеленые полосы, сибирский ландшафт. И не хочется не то что разговаривать, а и думать ни о чем не хочется, и уж тем более что‑то там прокачивать и анализировать. В чем тут причина — неизвестно, возможно, что‑то сродни гипнотическому трансу, когда пациента усыпляют, монотонно раскачивая перед ним на цепочке какой‑нибудь медальон...

— Куда все же едем, командир? — повернув голову, выдавил из себя вопрос Сварог. — И скоро ли остановка?

Вопрос этот он задавал во второй раз. На раз первый олигарх шантарского розлива сказал: мол, потерпите, салон автомобиля — не самое лучшее место для задушевных бесед, «скоро будет вам подходящая точка...» Но на этот раз Ольшанский удостоил Сварога более развернутого ответа:

— Вообще‑то, мы едем в Старовск. Слышали про такой город Солнца?

— Сознаюсь в своей серости, не слышал. Сколько до него еще.., и что мы там забыли?

— А град сей примечателен тем, что является последним форпостом цивилизации на этом направлении. Дальше — только безбрежная тайга аж до самой до границы с инородцами сволочного китайского роду‑племени. Более ничем этот Старовск не примечателен. А вот что мы там забыли... По большому счету — ничего. А по малому... Кое‑что заберем, кое‑кто к нам должен присоединиться, малость отдохнем и двинем дальше.

— «Кое‑что», «кое‑кто»... Что‑что, а туман ты всегда любил напускать! — уже значительно спокойнее заговорила Лана. — Я так и не услышала: какого хрена тебе надо было расстреливать праздник? Время ему выиграть надо было, надо же!..

Ольшанский повернулся к Лане. Хмыкнул, тряхнув седой шевелюрой.

— Оказывается, малыш, когда ты суровым голосом задаешь лобовые вопросы, ты чудо как хороша. Тебе бы, наверное, очень пошел прокурорский мундирчик...

— Да иди ты на хрен, тварь! — опять сорвалась Лана на крик. — И хватит называть меня «малыш»!

— Далеко ли мы продвинемся, если будем пререкаться из‑за отдельных слов? — Ольшанский говорил нарочито медленно. — Впрочем, твоего душевного спокойствия ради, я, так и быть, не стану называть тебя «малыш», стану звать «радость моя». Так лучше? Ага! — Ольшанский наклонился вперед, что‑то высматривая за лобовым стеклом. — Ну вот и обещанная остановка, голуби мои! Готовьтесь к выходу...

Придорожное кафе называлось «Руслан», о чем сообщала деревянная, стилизованная под нечто русское народное вывеска. Однако на резное деревянное крыльцо встречать гостей выскочил отнюдь не светловолосый русак в поддевке и картузе, а откровенно кавказский человек, смуглолицый и усатый. В его излишне суетных движениях и бегающем взгляде угадывался страх — машины к его заведению свернули уж больно непростые, поди догадайся, кто там за тонированными стеклами и чего можно от них ждать.

Ключник выскочил первым, открыл переднюю дверцу, помог выбраться Лане, потом выпустил шефа. Сварогу же ни одна сволочь не помогала, пришлось все сполнять самотужки. Блин, ну никакого почтения королевскому званию...

Ольшанский смачно потянулся, щурясь на солнце. Огляделся, на миг задержав взгляд на стоянке, где сейчас находились две большегрузные фуры и неприметный «жигуль». Чуть повернул голову в сторону замершего в напряженном ожидании кавказца.

Еще раньше хозяина на волю выбрались добры молодцы охранники из второго джипа, голов числом в три. Автоматы на их плечах не висели, однако от внимательного взгляда не могли укрыться характерные очертания под рубахами навыпуск. Водители джипов остались за баранками.

— Здорово, уважаемый! — обратился к трактирщику Ольшанский. — Звать тебя, небось, Руслан, и ты — хозяин этой ресторации?

— Хозяин, да, — часто закивал кавказец. — Я — Ахмет. А Руслан — брат мой. Его хотите видеть? Позвать?

— Вот что, Ахмет, — по‑барски сообщил Ольшанский. — Давай‑ка с тобой посчитаем. Так, так, — он деловито прошелся по скрипучим половицам крыльца. — Домик из бревен, вагонкой и сайдингом не обшитый, лишь крашеный. Ну, предположим, внутри имеется евроремонт, проверять идти лень... Та‑ак, значит, что еще? Сараюшка с дровами, совсем копеечная беседка, хозблок с каким‑то барахлом... А, от нее идет провод к дому! Значит, там стоит дизельный генератор. Приплюсуем и генератор. Ну, еще так и быть учтем всякую дребедень типа микроволновок, содержимого бара, запаса продуктов и даже.., малэнкий маралный ущэрб, да? Короче, земеля... Двести тысяч зеленых долларов будет за глаза и за уши. Устроит тебя, Ахмет, такая сумма за твой «Шашлык‑дональдс»?

— Все сделаем в лучшем виде, — с языка не на шутку перепуганного множащимися непонятками кавказца, видимо, слетела заготовленная стандартная фраза. — Шашлыки пальчики оближешь, дорогой...

— Значит, так, Ахмет, — Ольшанский шагнул на крыльцо и покровительственно опустил руку на плечо кавказцу. — Деньги получишь прямо сейчас. Потом сообразишь нам покушать. Шашлычки, чую, уже готовы, — Ольшанский шумно втянул носом воздух. — Ах, как люблю этот запах! Не из собачатины? Шучу, шучу... Накроешь вон там. — Ольшанский кивнул на отдельно стоящую беседку. — Принесешь все свое самое лучшее и свежее. И тут же, Ахмет, уезжаешь отсюда навсегда. Я покупаю твое заведение. За двести тысяч баксов. Ключник, выдай нашему другу и деловому партнеру обговоренную сумму. А заодно распорядись насчет перекусить.

И не дожидаясь вопросов и возражений, оставив кавказца на своих подчиненных, Ольшанский направился к беседке. Сварог и Лана последовали за ним. Олигарх зашел в беседку и с выдохом «фу‑у‑у» устало плюхнулся на лавку, будто только что пробежал стометровку, а не перебрался сюда с мягкого сиденья внедорожника.

— Мы перестали спешить? — Сварог занял место за дощатым столом напротив олигарха.

— Пока да, — сказал Ольшанский. — Задерживаться в городе дольше было чрезвычайно опасно. Счет шел уже на минуты. Эта сучка Даша могла крепко сесть нам на хвост. Нюх у нее, как у ищейки... Но мы вроде вырвались. Сейчас же спешку можно поумерить. Потому как мы идем даже с некоторым опережением графика... А кроме того, нам надо обговорить детали, выяснить позиции друг друга и определить расклад сил.

Олигарх посмотрел на часы (даже полный лох, совсем не разбирающийся в наручных часах, сразу бы понял, что за изделие, украшающее запястье Ольшанского, можно купить не один придорожный «Руслан») и сообщил:

— Мы опережаем график ровно на час. Этот час предлагаю провести в моем собственном заведении общепита. Всегда хотел попробовать себя в ресторанном бизнесе. Мечта идиота наконец сбылась.

Сварог задумчиво смотрел в сторону.

Что‑то не клеилось.

Вот хоть убейте — не клеилось, и все! За двести тысяч долларов купить плевую придорожную забегаловку? Даже если доллар тут вообще ничего не стоит — достаточно посмотреть на рожу Ахмета и понять: такая покупка не лезет ни в какие ворота. Нет, некая сумасшедшинка в глазах Ольшанского определенно присутствует, это к бабке не ходи, но не до такой же степени.., словно человек обналичил все свои чеки и кредитки и теперь сорит кэшем направо и налево. Словно завтра Конец света и деньги уже вообще никому не понадобятся.

О, Ключник как раз таки передает пачки зеленых фантиков кавказскому человеку Ахмету. Достает прихваченные банковской оберткой параллелепипедики из спортивной сумки, лежавшей сверху в битком набитом багажнике. (А что ж там еще такого интересного, в багажнике‑то, что бабки валяются на самом верху?..) Ахмет рассовывает деньги по карманам, судорожно, с остановившимися глазами пихает за пазуху. Не приходится сомневаться: хлопцы Ольшанского быстро и доходчиво растолковали кавказцу, что принять предложение этого большого человека во всех смыслах гораздо выгоднее, чем гордо отвергнуть.

— Денежек не жалко? — Лана вытащила из пластикового стакана бумажную салфетку, обмахнула ею лавку и только потом села. Села рядом со Сварогом. — Ну, положим, скупым ты никогда не был, но и гусарства за тобой не замечалось.

— Просто сегодня особенный день, — весело сообщил Ольшанский, выкладывая на стол пачку сигарет и зажигалку в серебряном корпусе с крупным зеленоватым бриллиантом посередине. Рядом с пепельницей в виде тарелочки из алюминиевой фольги зажигалка смотрелась, как алмаз на помойке. — Последний день старой жизни, друзья мои, — сказал он торжественно. — Не то чтоб завтра не наступило никогда, но... Но завтра все будет по‑другому. Прежние цели, старые фетиши — вся эта мелочь и суета враз сделается смешной и глупой, как.., смешны нам сейчас конфетные фантики, которые в детстве представлялись величайшей ценностью. Завтра над всем сегодняшним мы станем смеяться. И деньги, эти зеленые бумажки, завтра станут тем, чем они и есть на самом деле — нарезанной на куски цветной бумагой...

— Ты не ответил на мой вопрос, — не спрашивая разрешения, на правах хозяйки (пусть и донельзя разозленной) Лана вытряхнула из пачки Ольшанского сигарету, прикурила от брильянтовой зажигалки. — Расстрел — это твоя работа?

Олигарх откинулся назад, разбросал руки по ограде беседки. Широко, открыто улыбнулся — так улыбаются только честнейшие из людей, добившись правды.

— Я ж уже говорил! Моя работа, только моя и ничья больше. Завтра наступает особенный день, друзья мои. Отпал всяческий смысл что‑то друг от друга скрывать. Потому я и не стану отрицать, что это моих рук дело. Вернее, моего ума: руки были не мои. Грешен, — Ольшанский скорчил виноватую гримасу и изобразил шутовской поклон.

— И зачем тебе это понадобилось? — Лана, сделав всего несколько затяжек, растерла окурок о дно алюминиевой тарелки. — Выхода другого у него, понимаете ли, не было, времени не было, понимаете ли... Просто захотелось превратить наш городок в Чикаго? Дон Ольшанский, блин...

— Поверь мне, ты вообще ничего не понимаешь. Ничегошеньки.

Лана не затушила окурок как следует, он продолжал дымить, Ольшанский спокойно послюнявил палец и загасил его.

— Прежде всего, ты не знаешь размаха игры. А размах, я тебе скажу... — олигарх тряхнул седовласой гривой, покрутил головой. — Когда игра идет на такие ставки, правила у игры могут быть только одни: самые древние правила, по которым не может быть иных итогов, кроме победы или поражения. Никаких промежуточных состояний не признается. Вряд ли ты поймешь меня, малыш, если сама никогда не поднималась до таких ставок...

— Ну куда уж мне! — презрительно скривилась Лана. — Только все равно никогда не докажешь мне, что была необходимость убивать ни в чем не повинных людей!

— Была бы другая возможность — не убивал бы, — вмиг стал серьезным.., очень серьезным Ольшанский. Сделал паузу и тоже закурил. — К сожалению, время поджимало, а ставки, как я уже сказал, слишком велики.

— И что это за ставки, позвольте поинтересоваться бедному страннику? — вклинился Сварог, чтобы прекратить эти выяснения отношений. — Аркаим?

— Ага, он самый, — тут же кивнул Ольшанский. — Территория в двадцать квадратных километров. Или историко‑археологический заповедник «Аркаим». Презентация, позволю напомнить, и была посвящена окончанию тендера по приватизации сей территории...

— Каковой тендер вы проиграли, — напомнил Сварог.

— А вы когда‑нибудь садились за карты с поездными каталами? Много ли шансов у пассажира выиграть, когда игра идет краплеными картинками, когда их сдают сами каталы? Когда проводники и дежурные менты у них на прикорме, а на подстраховке в тамбуре дежурит парочка амбалов? Вот то‑то! Здесь та же самая история с теми же самыми шансами на выигрыш.., разве что масштаб иной. И даже при моих, уж поверьте, весьма не слабых возможностях, честно выиграть борьбу было решительно невозможно...

Из кафе вышли двое мужиков в поношенных кожаных «косухах». Один из них держал в руках большую столовую тарелку, накрытую другой такой же тарелкой... Ага, понятно: это шоферы‑дальнобойщики, которых культурно попросили закончить свои обеды и топать на выход, но разрешили забрать недоеденное с собой, щедро презентовав и заведенческую посуду. Вслед за шоферами из дверей «Руслана» выскользнули две черноволосые женщины с подносами. Почти бегом направились к беседке.

— Вам наверняка знакомо излюбленное выражение сегодняшних дней: «Бабло побеждает зло». Или вот еще: «Завалить проблему баблом». В точности соответствует тому, что произошло. — Ольшанский продолжал говорить, не обращая внимания на женщин, что вошли в беседку и теперь расставляли на столе тарелки с какими‑то салатиками, бастурмой, лимончиком и икоркой, бутылки, стаканы. — Мои узкоглазые конкуренты баблом завалили все, что можно, и всех, кого надо. И здесь завалили, и в Москве. Этот Чжоу И, чтоб ему в его китайском аду... Словом, однажды я четко осознал, что ссать против ветра — пардон, мадемуазель, — нет ни малейшего смысла...

— О! — сказал Сварог, изображая внезапное озарение и при том намеренно малость переигрывая. — Некто Чжоу И выиграл Аркаим, который вам тоже был жизненно необходим. И тогда вы решили отступить. И выждать. И тем временем подготовить сокрушительный удар?.. Послать вместо Чжоу свой вертолет, но не пассажирский, а боевой?

— Чтоб у китаезов земля под ногами загорелась, — удовлетворенно кивнул Ольшанский. — А вы быстро схватываете суть! Ну да, чтоб все конторы, начиная от ФСБ и заканчивая ГБДД, землю носом рыли, выясняя, какого дьявола Чжоу И понадобилось с собственного вертолета изничтожать толпу ни в чем не повинных людей...

— Ну так а зачем вам нужен был Аркаим? — спросил Сварог.

Ольшанский, сволочь, лишь невинно улыбнулся.

Дальнобойщики тем временем забрались в кабины своих фур. Один, чуть задержавшись на подножке, скользнул взглядом по людям в беседке и, как показалось Сварогу, остановился на Ольшанском. А ведь мог и узнать: сибирский олигарх, по словам Ланы, был фигурой публичной, нередко мелькал в местных новостях. Кстати, и весть о его смерти должна была прогреметь по всей области...

А вот еще раз кстати: чего ж Ольшанский‑то стал вдруг вести себя столь неосмотрительно? Приложил недюжинные старания, чтобы его считали навсегда погибшим, и вот на тебе — берет и запросто открывается встречным‑поперечным! Мало ли кто кому брякнет: слух мигом разнесется, в прессу попадет. Случайностей и совпадений в жизни хватает. Сварог мог объяснить подобное безрассудство только одним — Ольшанский уверен, что ему уже никто и ничто не сумеет помешать... Так почему молчит об Аркаиме? Если уж Сварог ему, дескать, столь необходим...

— Никак нельзя было допускать, чтобы китайцы добрались до Аркаима, — это Ольшанский сказал, дождавшись, когда обслуживающие женщины отойдут. — Они бы там мигом развернулись. Тогда Аркаим можно было бы считать потерянным навсегда.

— И другого способа не было? Кроме расстрела?

— Ни одного, — убежденно сказал Ольшанский. — Думаете, я не рассмотрел все возможные варианты? Нет. Только акцией можно было отсечь китайцев от Аркаима, хотя бы на время. То время, что необходимо мне.., особенно после звонка Серафима Пака. Событие произойдет завтра. Я успею. Они опоздают. Поверьте, был бы другой способ, я выбрал бы его.

— И что это за Событие, вы так и не ответили.

— Разве? А мне казалось, вы и так в курсе... Ну так отвечаю: завтра наступит конец старого мира и родится мир новый, — просто ответил олигарх. — И если роды нового мира буду принимать я, то я обрету такие силу и власть, которые не снились ни одному богу.

Олигарх взял бутылку коньяка, скептически хмыкнул, мол: «И это у вас лучшее?» — свернул пробку и набулькал себе, Лане и Сварогу граммов по пятьдесят. Именно в такой последовательности.

Значит, конец, вот как. Не больше и не меньше.

Нельзя сказать, что Сварог был удивлен — чего‑то подобного он и ожидал. Об этом и говорил ему бес в обличье красотки...

"Вот ведь странно, — Сварог вдруг поймал себя на чудовищной по своей сути мысли. — Я разговариваю с убийцей... С человеком, который сам признал себя убийцей. На его совести не одна человеческая жизнь, я сам видел, что он натворил со своим вертолетом... И это только то, что я видел своими глазами! И тем не менее я спокойно что‑то там обсуждаю с ним... Либо я настолько уже зачерствел душой, либо... — и тут опять накатило ненужное:

— Либо это демоническая сущность проявляется..."

— А разве китайцев еще как‑то можно отсечь? — спросил Сварог, качнув головой и прогоняя лишние мысли. — Контракт‑то о перепоручении Аркаима все равно подписан...

— А вы не догадываетесь, в чем дело? — Ольшанский пристально посмотрел в глаза Сварогу. — Время это дает, что ж еще. Выигрыш времени, а значит, победу. Так и вышло, как задумывалось. Шум поднялся до небес. Еще бы ему не подняться, когда в одночасье полег чуть ли не весь шантарский истэблишмент, во всяком случае — то крыло чиновников и бизнесменов, что стояло за вице‑губернатором. И вместе с ними смерть жуткую, лютую приняли иностранные гости и, что еще важнее, стратегические инвесторы. А это уже, дорогие мои, означает международный скандал и, самое главное, расследование высшей категории под контролем самой Москвы. Подобное расследование подразумевает, что под подозрением находятся все, невзирая на чины, звания и былые заслуги... — Ольшанский ухмыльнулся. — Ну разве что кроме погибших, включая и убиенного господина Ольшанского. Конечно, контракт никто не отменял и вряд ли намерены пересматривать, но уже объявили, что проходит проверка всех обстоятельств подписания договора и так далее. А сие означает, что никаких китайцев до окончания следствия к Аркаиму не подпустят. Собственно, чего я и добивался. Вернее, добился. Время выиграно. И выиграть‑то надо было всего ничего...

Ольшанский выпил коньяк залпом, как водку, скорчил гримасу, которую можно было перевести как: «Хм, думал будет хуже», — подцепил дольку лимона.

Закусил.

— Позволю себе глупый вопрос, — сказал Сварог, крутя на столе тупой столовый нож. — А кто погиб вместо вас? Случайностью ваша смерть никак быть не могла, видел своими глазами. Двойник? Или, быть может, имелся родной брат‑близнец, которого вы и отправили на тот свет вместо себя?

В голову Сварогу пришла странная мыслишка: «А ведь не составляет труда подвести черту под бурной жизнью олигарха Ольшанского. Обойтись при этом без всякого колдовства... Хоть бы этим тупым ножом. Резко наклониться вперед, одно быстрое движение руки... Бандерлоги Ольшанского дернуться не успеют, как все уже будет кончено. А еще я могу перемахнуть через стол, прихватить олигарха в заложники и начать приказывать его псам: мол, бросить оружие на землю, отойти подальше от машины...»

Почему Ольшанский так в Свароге уверен? Неужели олигарх искренне считает, что желание Сварога узнать что‑то там насчет Аркаима гарантирует ему, Ольшанскому, полную безопасность?! А ведь, похоже, так оно и есть, так Ольшанский и думает...

— Родных братьев не имеется, — серьезно сказал Ольшанский, опять же ничуть не кривя душой. — Равно как и сестер. А вам, как я погляжу, непременно надо выставить меня сущим монстром. Ладно, считайте кем хотите... — Ольшанский махнул рукой. — Да, да, с двойником вы в точности все угадали. К слову сказать, двойника я себе подыскал задолго до того, как началась борьба за Аркаим. Еще в то горячее перестроечное времечко, когда сколачивались российские капиталы. Не слышали о Зубкове?

Вопрос был адресован Сварогу, но Ольшанского опередила Лана:

— Алюминиевый магнат, убитый в позапрошлом году во время воровской сходки в недостроенном метро... Ты о нем?

— О нем, чтоб ему черти на том свете угольку подкинули, — кивнул Ольшанский. — В свое время угораздило меня оказаться с ним по разные стороны баррикад... А это для всех было чревато. Пришлось срочно обзаводиться за бешеные деньги броневиком, дополнительной охраной, двойником.., и вообще черт знает чем. Я и на Тибет отправился, когда стало совсем горячо и надо было где‑то переждать. Ну а меня здесь все то время успешно изображал двойник. А во второй раз — вчера. С Зубковым кое‑как разошлись, и вообще все стало успокаиваться. Но с двойником я не разорвал, приберег человечка, подкармливал его все это время. Вот он и сгодился...

— Слушай, Ольшанский! — Лана вдруг резко придвинулась к столу. — А тебе нисколько не жалко всех этих людей, ни сном, ни духом не ведавших об Аркаиме, о тендере, о прочей херне, которая не стоит даже одной человеческой жизни? А скольких ты расстрелял! Я уж о себе не говорю, тут‑то как раз мне все ясно... О других. И смотри, как ты говоришь. «Подкармливал», «сгодился». О людях, как о мусоре.

Ольшанский поначалу закатил глаза — типа, насколько его достали сумасбродные дурочки, — но потом вдруг шарахнул кулаком по столу изо всех сил, едва не разбросав шашлыки:

— Жалость, говоришь?! Невинные люди? Ну‑ну! Где ты там невинных разглядела, дура! Я лично ни одного ягненочка не видел. Тебе перечислить всех поименно, кто там был? Половина — толстожопая чиновничья сволочь, озабоченная только тем, как бы еще где какой кусок отхватить. Другая половина — бизнесмены. Такие же, как я. Из тех, кто пробился наверх и сдружился с властью. А пробивались исключительно по головам. И по трупам. Как и я сам. Там еще присутствовала самая мерзкая из нынешних человеческих разновидностей — сынки. Мы‑то хоть зубами свое выгрызали, а эти получили даром и теперь строят из себя наследных принцев! Вот уж кого ни капельки не жалко. Да и вообще, ты же покрутилась в нашем мире, кто там кого хоть когда‑нибудь жалел? Сейчас ты скажешь: «А как же женщины?» А точно так же! Хочешь полного душевного и телесного спокойствия, так выбирай себе слесаря, пекаря, токаря или малобюджетного интеллигента. А если хочешь сытно жрать, спать на мягком, одеваться в бутиках от всяких карденов и шастать по заграницам, то будь готова, дорогуша, что машину с твоим дружком могут взорвать или упокоить с ним рядышком перекрестным огнем из дюжины автоматных стволов. Короче, ни учителей, ни врачей, ни детей, ни монашек на Олеговой пустоши не было...

— А если б были, хочешь сказать, это бы тебя остановило, — криво усмехнулась Лана.

— Я хочу сказать то, что уже сказал: ставки слишком велики. Когда идет игра по таким ставкам, земля горит на сто верст окрест от эпицентра. Это как падение метеорита. Метеорит ты тоже обвинишь в жестокости?.. Ладно, хватит пустого трепа. И вообще, я заканчиваю до поры с монологами, приступаю к вопросам. Я представился, я рассказал о себе, теперь ваша очередь, мистер Беркли. Или, может, все же назовете вашу настоящую...

Ольшанский резко оборвал фразу, потому что давешние черноволосые женщины принесли подносы, принялись с них сгружать одуряюще аппетитно пахнущие шашлыки, лаваши, зелень, помидорчики, две бутылки французского вина. Открыванием такой бутылки занял себя Сварог, пока женщины раскладывали еду. Он вдруг понял, что дьявольски проголодался. Когда он ел нормально в последний раз? Еще там, на Короне, бутерброды перед Ланиным компьютером не в счет...

— Ну так как все же вас звать и кто вы такой на самом деле? — спросил Ольшанский, когда чужие уши отдалились от стола.

Сварог налил вина Лане, потом себе, взял в руки бокал (дешевенький, с дурацким цветочком на стекле), поболтал вино по стенкам, отпил. Наверное, вино было все же французское, но явно не из элитных сортов. «А может, ты, ваше странствующее величество, просто избалован до невозможности винами из королевских подвалов?»

— Зовите меня Сварог. Просто Сварог. Это фамилия, но меня все так зовут, я привык... — Он деловито принялся стаскивать вилкой куски шашлыка себе на тарелку. — Я так понимаю, все зигзаги моей биографии вам не должны быть интересны. Ну какая, в сущности, разница, где родился, на ком женился, по каким краям мотало. Главное, что на сегодняшний день я — профессиональный искатель Аркаима. Это точка на карте меня крайне интересует.., равно как, я понимаю, и вас.

И он положил в рот кусочек мяса. К чести заведения, мясо оказалось превосходным.

В это время двое мужчин (давешний Ахмет и несомненно Руслан, поскольку был столь же черняв и при таких же усах) и невесть откуда взявшийся пацаненок лет десяти торопливо вышли откуда‑то из‑за кафе и направились к потрепанному «жигулю». Ахмет что‑то вполголоса втолковывал брату, экспрессивно размахивая руками, Руслан же в высшей степени задумчиво косился на компанию за столом в беседке. Все трое погрузились в «жигуль» и споро отъехали, взрыкивая пробитым глушителем. Придорожная забегаловка «Руслан» отныне, пусть и без нотариального оформления сделки, перешла в безраздельную собственность олигарха Ольшанского. А кроме того, сейчас тут не осталось кроме них никого, никаких посторонних свидетелей — ну, кроме официанток и, может быть, еще поварихи. Факт сей Сварог просто констатировал, и не более. Объяснений причин, по которым Ольшанскому приспичило за сумасшедшие деньги покупать забегаловку, не прибавилось. Посторонние свидетели всяко бы его не остановили ни перед чем. Тем более превратить свидетелей в потерпевших — дело минутное...

Сварог искоса наблюдал за олигархом и только сейчас сообразил, кого Ольшанский ему напоминает. Именно такое выражение лица было у тех салаг, которым предстояло впервые прыгнуть с парашютом. Ожидание, восторг, ужас перед бездной, нетерпение — и все это под плохонькой маской спокойствия: мол, мне на эти прыжки положить с прибором, я самый смелый.

— Ну допустим, господин... Сварог, — сказал Ольшанский, вновь наливая себе коньяка, а к мясу пока не притрагиваясь. — Не хотите выкладывать факты вашей несомненно бурной биографии — не настаиваю. Тогда расскажите мне про Африку и про Беркли.

— Жаль, что вы не умеете отличать правду от лжи, Сергей Александрович, — вздохнул Сварог, запив шашлык вином из бокала. — А никаким клятвам, я так понимаю, вы все равно не поверите. В противном случае я бы поклялся вам хоть на Библии, хоть на томике Карла Маркса, что имя Беркли впервые услышал от вас, что не из какой Африки я не прилетал и ни через какую таможню не проходил...

Ольшанский забарабанил пальцами по столешнице.

— Вы не совсем правы, милейший Сварог, в большинстве случаев я как раз таки вижу, когда человек врет, иначе грош цена мне бы была как деловому человеку... И отчего‑то сейчас мне кажется, что вы говорите правду. Признаться, сам не понимаю, почему мне так кажется. Ну, допустим. Предположим. В конце концов, у меня был двойник, и я не вижу причин, почему бы и вам не иметь двойника. Хорошо... — Он маханул коньяк залпом. И закусывать не стал. — Хотя и странно. Я всегда полагал, что умею разбираться в людях. А вас я, откровенно говоря, раскусить не могу.

— Не надо меня кусать, — процитировал Сварог, но Ольшанский его не слушал.

— Откровенно говоря, я вас боюсь. Вы ведь не простой человек, да? Я знаю, можете не отвечать. Как вы оказались без приглашения на Олеговой пустоши, да еще в лакейском наряде? Как изничтожили до зубов вооруженный кордон на шоссе? Как выбрались из коттеджа? И самое главное: кто прилетел в Шантарск под именем Беркли? Ответьте мне на эти вопросы, Сварог. А там видно будет...

Сварог задумчиво посмотрел на олигарха. Момент настает прещекотливейший. Ольшанский — голову на отсечение можно дать — напряженно размышляет, как ему быть с этим типом напротив. На контакт по‑хорошему «Сварог» не идет, а по‑плохому... Так ведь неизвестно еще, чья возьмет, ежели начать по‑плохому. Да и ссориться как‑то не с руки ни одной стороне, ни противоположной, обе стороны пока нужны друг другу, это Сварог понимал четко. Но ведь не станешь же рассказывать олигарху про Талар, путешествия между мирами, про бесовское судилище...

Надо было что‑то сочинять.

— Вы не простой человек, — напряженно повторил Ольшанский, чувствуя колебания Сварога и наклоняясь вперед. — Откуда‑то взявшийся и куда‑то исчезнувший меч, неуязвимость, двойники какие‑то... И это, я подозреваю, не все ваши возможности, не так ли?

— А если и так?

— Покажите.

В глазах Ольшанского проявилось прямо‑таки детское нетерпение.

Ну я тебе, подумал Сварог. И пожал плечами:

— Ежели вы так настаиваете...

Он мысленно произнес нехитрое заклинание и откинулся на деревянную спинку лавки, искренне наслаждаясь зрелищем.

А наслаждаться было чем. Преобразившийся Ключник за его спиной сдавленно, но явственно произнес «ой‑е...», вслед за чем раздался отчетливый звук выдираемого из кобуры ствола, и Сварог каким‑то верхним чутьем понял, что его затылок оказался аккурат на продолжении линии «глаз — мушка». «Ну‑ну, ты пальни еще, соколик...» Остальные преобразившиеся охраннички, грош им цена, впали в состояние ступора, обалдело глядя друг на друга и за волыны пока не хватаясь, потому как не видели вокруг конкретной цели. Точнее, целей стало слишком много.

Преобразившийся же Ольшанский выступил более эмоционально: он вскочил, резким взмахом руки сбив наземь шампур с мясом, отшатнулся, как от привидения, уперся спиной в непрочную оградку беседки. Не менее (и, что характерно, не более) преобразившаяся Лана переводила остекленелый взгляд с одного одинакового лица на другое. Потом малость собралась — перекрестилась и вполголоса матернулась, но с места не сдвинулась. А Сварог едва не расхохотался, глядючи на обалделые лица присутствующих. Да и не только на лица, но и на фигуры, на одежду..

И как тут было выдержанному господину Ольшанскому сдержать эмоции, когда и лица окружающих олигарха людей, и фигуры, и одежка — все, в общем, до последнего штришка в мгновенье ока изменилось, и теперича его, господина Ольшанского, окружали шестеро одинаковых Сварогов. (Сам он тоже, кстати говоря, превратился в Сварога, но покамест сего прискорбного факта не заметил.) Да, отсталый мирок. Никто не знает элементарного заклинания, посредством которого возможно нацепить на любого из присутствующих против его воли любую личину. Вот настоящий Сварог и решил в качестве наглядной демонстрации нацепить на всех личину собственную. Так что теперь в беседке при кафешке под названием «Руслан» размещались аж семеро Сварогов. Трое за столиком, четверо по периметру. Было от чего впасть в небольшое, мягко говоря, замешательство...

— Это.., гипноз? — хрипло спросил Сварог‑Ольшанский, придя в себя и разглядывая шестерых Сварогов.

А Ключник, умница, даром что убивец, негромко и очень ровно произнес, поводя стволом с одного Сварога на другого, на третьего:

— Сергей Александрович, я знаю, кто из вас.., из них...

Ну да, элементарно: ведь все остались на своих местах, лишь преобразились, стало быть, и виновник сего маскарада сидит себе преспокойно на своей лавочке. «Эх, что‑то многовато Сварогов развелось в последнее время...»

Но Ольшанский уже взял себя в руки, громко сказал:

— От‑тставить. Я тоже знаю.

Он сел на место, брезгливо посмотрел на запачканную кетчупом спортивную форму и поднял глаза на Сварога‑настоящего. Сказал сдавленно, но очень искренне:

— Убедительно. Весьма впечатляет, признаюсь. Не знаю, как вы это делаете, но... Лучше давайте вернемся к.., прежним обликам. Не ровен час, бойцы начнут пальбу...

— О, у ваших еще и оружие есть? — весело изумился Сварог, но заклинание все же снял — а то в самом деле пальбу устроят, еще заденут кого‑нибудь с перепугу. Или официанточка, выглянув и узрев подобную картину, скоренько съедет с умишка. Спортивная форма на Ольшанском вновь превратилась в клетчатую рубашку, а вот пятно от кетчупа никуда не делось, так и осталось. — Или, боярин, желаете окончательно убедиться насчет моей пуленепробиваемости? Желаете пострелять, ваше благородие? Или вам недостаточно отчетов о других стрельбах? Олегова пустошь, допустим. Или инцидент с гаишниками. Или нападение на дом Ланы... Попробуйте, попробуйте. Ай‑ай, шашлычок‑то остывает...

И он, несомненно рисуясь и делая это совершенно сознательно, впился зубами в сочное мясо. Остальные застыли, прямо по Гоголю, в немой сцене. Шашлычок, вопреки ожиданиям, оказался недурственным, мясо было промариновано неплохо, разве что некоторые куски чуть сыроваты, но оно и понятно — некогда было бывшему хозяину придорожного общепита прожаривать его до полной готовности.

Ольшанский смотрел на него хмуро. Лана же сидела, распахнувши рот и вытаращив глазищи.

— Кто вы такой? — чуть погодя спросил олигарх напрямик. Достал салфетку из стаканчика и принялся пятно оттирать.

— Человек божий, обшит кожей, как говаривали в стародавние времена... — беспечно ответил Сварог с набитым ртом. — Но, насколько я помню, вы обещали начать первым — вроде как на правах хозяина.

Еще одна многозначительная пауза.

— И что вы желаете знать?

— Душа моя, — проникновенно сказал Сварог, тщательно прожевав и проглотив мясо, — я многое желаю знать. Например, решаема ли теорема Ферма и есть ли жизнь на Марсе. Но в данный конкретный момент меня интересует только одно: какого ляда лично вам нужно от Аркаима и от меня. Кажется, это именно вы любезно пригласили меня прокатиться и поговорить? Вот и начинайте, хватит уже вопросов. Устал я.

Над столом повисла гнетущая тишина.

— Ладно, — наконец сдался Ольшанский, бросая салфетку в пепельницу, — ваша взяла. У меня цейтнот, у вас, кажется, тоже, хоть вы и.., ну, неважно. Итак. Давайте все сначала. С какого момента вы желаете начать?

— Если можно, с самого начала и начистоту, — вежливо сказал Сварог. И добавил:

— Раз уж пошла такая пьянка.., то давайте начнем с Аркаима и вашего к нему немалого интереса.

— Аркаим... — Ольшанский словно покатал это название во рту, пробуя на вкус. — Что ж, я готов открыть карты. Но история моего интереса к нему — это долгая история, так что наберитесь терпения, мон шер...

Date: 2015-09-25; view: 266; Нарушение авторских прав