Отрочество 5 page

— Я вне себя от радости! Уверена, твой муж тоже будет счастлив! Давай, девочка, подари нам славного мальчугана.

«А если будет девочка? Как это воспримет муж? А родители? Еще больше будут меня игнорировать?» Я не желала своей дочери испытать то, что пережила сама. Конечно, я хотела родить мальчика, но разве это от меня зависело? К приходу мужа я приготовила вкусный ужин, помогла ему удобнее устроиться в любимом кресле, сняла с него туфли, как меня учила мать, и произнесла торжественно:

— Абдель, ты станешь папой.

— Папой? Что за чушь? — спросил он, и его глаза округлились от удивления.

— Я беременна.

— Но почему именно сейчас? Один ребенок у нас в доме уже есть. Зачем нам еще? Думаешь, я много зарабатываю, чтобы содержать такую ораву?

— Я думала, ты мечтаешь о ребенке! Ты считал меня стерильной, даже срок давал три месяца, чтобы я понесла. Я уже ничего не понимаю.

— Повторяю, ты сама еще дитя. Набитая дура из богатой семейки, которая испортила мне жизнь. Теперь ты хочешь испортить еще больше своим ребенком. В таком случае, дорогуша, позвони своему папаше и сама попроси, чтобы удвоил сумму…

— Какую сумму? Он что, посылает тебе деньги?

— Конечно, посылает. Как только втюхал мне тебя.

Не только же тебе пользоваться денежками твоего дорогого папаши. И представь, мне он дает побольше, чем тебе. Спросишь, зачем это ему? Да потому что я должен терпеть тебя всю свою оставшуюся жизнь. Он платит мне, потому что я избавил его от тебя, чтобы он мог жить спокойно. Папенька купил себе спокойствие. Он так торопился, чтобы больше не лицезреть тебя возле себя.

А теперь я тяну эту лямку.

Разговор кончился тем, что он опять утащил меня в спальню для своего наслаждения, сообщив, что намерен провести тест, чтобы узнать, такая ли крепкая у ребенка голова, как у его матери. Всю ночь, пока он беззаботно храпел, меня била дрожь — настолько велико было отвращение.

Первые семь месяцев беременности прошли в постоянном насилии — как только я находила в себе смелость сопротивляться супругу, на меня обрушивались побои.

На восьмом месяце, после очередных побоев, когда Абдель был особенно жесток, у меня началось кровотечение, и я обратилась к врачу. Во время осмотра доктор спросил, что произошло. Я соврала, сказав, что поскользнулась, спускаясь по лестнице. Кровотечение не прекратилось, сильно болел живот. В любой момент могли начаться преждевременные роды, и я опять обратилась к матери с просьбой о помощи. Наверное, потому что одновременно со мной ей позвонил и муж, мать вылетела на следующий день, первым же рейсом.

Схватки тем временем усиливались. Не предупредив меня, Абдель уехал домой, поскольку, как он сказал медсестре, у него разболелась голова, и попросил позвонить, когда все закончится. Я осталась одна в больнице, вотвот готовая родить. Акушерка и медсестра уверяли, что все идет хорошо. Они делали все, что могли, чтобы компенсировать отсутствие рядом близких мне людей. Мне было очень больно, и я попросила медсестру позвонить тетушке, которая приехала сразу же.

— Бедняжка, я знаю, каково тебе сейчас. Я тоже прошла через это. Как только почувствуешь сильную боль, начинай дышать глубже, а чтобы не прикусить губу или язык, держи во рту платок. Это тебя успокоит. Думай о своих родителях и муже. Как они будут гордиться тобой и твоим маленьким мальчиком!

— Перестаньте мне говорить о мальчике! Мне плохо, тетя! Господи, помоги мне!

Схватки длились семнадцать часов. Семнадцать долгих, нескончаемых, жестоких часов. А мне было только семнадцать лет, и никаких моральных сил. Рожала я естественным путем, потом я была совершенно измотана.

Когда показалась головка ребенка, акушерка попросила тетушку удалиться.

— Надеюсь, ты справишься с болью и родишь здорового сына, — сказала тетушка на прощание, полагая, что эти слова подбодрят меня.

Акушерка велела мне тужиться. Вагина была уже у головки ребенка, и я получила множество разрывов, как внутренних, так и наружных. Накладывая швы, акушерка говорила, что разрывы — явление обыденное и волноваться по этому поводу не стоит.

У меня родился прекрасный мальчик, темноволосый и смуглый, немного тщедушный, оттого что появился на свет на месяц раньше срока. Я взяла сына на руки и дала ему грудь. Он был такой маленький, такой крохотный!

Потом его отнесли в инкубатор — там он проведет несколько дней, но в часы кормления мне обещали приносить его.

С радостными ю-ю в палату ввалилась тетушка. Она поздравила меня с рождением сына и сказала, что сейчас же сообщит эту новость моей матери — долгожданный мальчик родился! Мужу она уже позвонила. По ее словам, он обрадовался рождению здорового сына. Вскоре он тоже пришел.

— Как ты? — спросил он спокойным голосом.

— Хорошо. Только немного неудобно. Мне накладывали швы.

Он сразу разозлился.

— Специально так подстроила — со швами. Не хочешь, чтобы я к тебе прикасался! Тебе это так не пройдет! Погоди! Где мой сын? — В соседней палате, в инкубаторе, — спокойно ответила я.

— Он что, больной? — обеспокоился он.

— Почему больной? Просто немного недоношенный.

Он родился раньше времени.

— Ты даже не способна родить здорового ребенка, как всякая нормальная женщина! Мало того, что ты прошита вдоль и поперек, так еще и ребенок недоношенный!

Моя мать родила шестерых здоровых детей, твоя мать семерых. И ни у кого не было швов, из-за которых они уклонялись бы от исполнения супружеского долга!

Чего еще от тебя ожидать! — все больше и больше распалялся он.

Услышав его вопли, в палату вошла медсестра и, бросив презрительный взгляд на мужа, спросила, в порядке ли я. Муж пристально смотрел на меня, и я сказала, что чувствую себя хорошо.

— Если что, не стесняйтесь, зовите меня, — сказала медсестра и вышла.

Муж смотрел на меня с угрозой.

— Конечно, ты можешь сказать, что не желаешь меня видеть, и тогда, чтобы отстоять свое право, я буду вынужден пробираться сюда, применяя силу. Ну, погоди у меня! Посмотрим, будет ли доволен твой отец, если он узнает. Да, и не забывай: через несколько часов приедет твоя мать!

Уверенным шагом он покинул палату и направился посмотреть на своего сына. Наконец я смогла перевести дух.

Попрощалась и тетушка.

— Аллах велик, доченька, он послал нам мальчика! Он прислушался к нашим молитвам. Завтра мы с твоей матерью навестим тебя. Ей, конечно, не терпится увидеть внука. Давай ему грудь, чтобы он вырос таким же сильным, как его отец и дедушка.

Я лежала, наслаждаясь давно забытым чувством. Позади муки родов. Позади переживания, которые я испытывала во время беременности, боясь ударов, которые вместе со мной ощущал и ребенок. Теперь я могла не беспокоиться о себе. Главное, чтобы малыш был здоров.

Я проспала до следующего кормления, а потом медсестра показала, как правильно держать ребенка, чтобы ему было удобно сосать. Он был такой хрупкий, что я боялась его раздавить. Однако молоко он сосал легко, со знанием дела.

Я знала, что материнское молоко очень важно для здоровья ребенка, и гордилась тем, что могу кормить его грудью. В первый раз я стала кому-то нужна, в первый раз от меня зависел кто-то, за кого я была ответственна.

У меня появился по-настоящему близкий человек. Человек, достойный называться Амиром, то есть принцем.

Я держала Амира на руках, когда в палату вошел муж с улыбкой до ушей. Я испытала шок.

— Сюрприз!

И в палату вошла мать, вернее, влетела — так она спешила!

— Дорогая моя, спасибо, спасибо, — повторяла она без конца. — Господь услышал мои молитвы. Ты просто молодчина, Самия. Ты стала настоящей женщиной!

Больше года мы не виделись с нею, но, как и прежде, она не обняла меня, не поцеловала. Ее интересовал только ребенок (он уже был у нее на руках). Кажется, весь мир для нее ужался и сосредоточился только на ребенке.

Она разговаривала с ним, как со взрослым, спрашивала, не голоден ли он, хорошо ли Самия заботилась о нем в ее отсутствие.

Я к месту напомнила, что как раз кормила его и еще не закончила.

— Сомневаюсь, что у тебя достаточно молока, чтобы досыта кормить ребенка. Твоя грудь совсем плоская! — Вполне нормальная, — уверенно возразила я. — Медсестра сказала, что на третий день молока будет вдоволь. Отдай его, пожалуйста, я продолжу кормление.

— Имей уважение к матери, — вмешался муж, прикрикнув на меня. — Она приехала издалека не для того, чтобы ты ее вычитывала. Ей нечему у тебя учиться. Это твоя мать, и о детях она знает побольше, чем ты.

— Успокойся, дорогой зять. Самия молода и не думает, что говорит. Это же ее первый ребенок!

— Я научусь ухаживать за ним, мама. Ты покажешь мне, как менять ему подгузники и пеленать. Он кажется таким хрупким, я боюсь раздавить ему голову или поранить.

— Думаю, что ты еще слишком молода, чтобы дать ребенку все, в чем он нуждается, — провозгласила она с высоты своего опыта. — Ребенок — большая ответственность. Пока можешь кормить его сама. Как выйдешь из роддома, будешь докармливать из соски, потому что твоего молока будет недостаточно, чтобы он наелся.

Иди к Самии, мой маленький принц. Завтра я снова приду обнять тебя. А ты заботься о нем и давай ему грудь сразу, как только он проголодается.

Я забрала ребенка. Так было хорошо остаться с ним наедине! То, как вела себя со мною мать после года разлуки, обидело меня. Для нее я просто была неким существом, родившим ей мальчика. Я ничего не понимала.

Произведя на свет желанного мальчика, я, по крайней мере, сделала то, чего она от меня ожидала. Я надеялась, что это сблизит нас и она будет признательна за такой подарок. Почему же я чувствовала себя такой малозначимой? На глаза опять навернулись слезы. Я была разочарована — никто не видел во мне личность. Казалось, меня просто использовали, чтобы получить мальчика.

Но плакать нельзя. Я где-то читала, что это может отразиться на ребенке, а еще слезы высушивают материнское молоко! В который раз я сдерживала эмоции, повторяя себе, что теперь я мать и не должна допускать, чтобы что-то плохо повлияло на сына.

За шесть дней, проведенных в роддоме, малыш набрал нужный вес. Я была рада тому, что мать останется еще на некоторое время после моей выписки. Мне казалось, что ее присутствие немного усмирит Абделя.

Похищение Забирая меня домой, Абдель вдруг спросил о самочувствии. Подобная обходительность была мне в диковинку.

— Хочу побыстрее оказаться дома и заботиться о сыне.

Муж помог мне собрать вещи и запеленать ребенка. Его предупредительность вызывала лишь опасения. С Амиром на руках я села в автомобиль. Малыш тихонько заплакал, и Абдель спросил, что это с ним. Я не знала, что ответить, и он, рассердившись, назвал меня ни к чему не способной.

Да, недолгим было хорошее настроение мужа! А ведь я надеялась, что с рождением сына он станет спокойнее.

— Не знаешь даже, отчего плачет ребенок, — проворчал он.

Ничего решительно не изменилось. Я постаралась успокоить сына, но он продолжал плакать. Казалось, он тоже боится ехать домой. Может, ему передалось мое волнение?

Мать вышла навстречу внуку. Взяла его на руки и, поздравив меня с возвращением, ушла в дом.

— Возьми сумку, хватит строить из себя больную, — приказал муж.

Усталость валила меня с ног, поэтому я уединилась в комнате и моментально заснула. Через пару минут мне на лицо плюхнулась сумка, которую я оставила на полу у кровати: пришел мой муж и заставил подняться.

— Хватит притворяться больной. Испокон веков женщины рожали и сразу же приступали к выполнению своих обязанностей. Ты расслабляешься уже шесть дней и хочешь, чтобы так было и дальше? Вот чего ты добиваешься, красавица. Погоди до вечера, я помогу тебе расслабиться.

А теперь вставай и иди к ребенку! Веди себя как мать!

Засыпая на ходу, я медленно поднялась по лестнице — давали о себе знать наложенные швы. Мать перепеленывала малыша.

— Подойди, я покажу тебе, как это делать.

Я внимательно следила за действиями матери. Потом, когда настало время кормления, мать посоветовала покормить его из бутылочки с соской, сказав, что это намного легче.

— Может быть, позже, мама. У меня прибыло молоко, и мне будет легче, если он его высосет. Он наверняка голоден.

Мать помрачнела, но продолжала держать ребенка. Мне пришлось настаивать, чтобы она передала мне Амира.

— А теперь мама даст тебе грудь. Мама знает, что ты хочешь кушать.

— Иди, мой маленький Амир, покушай с Самией и возвращайся скорее. Я так хочу снова взять тебя на руки, мой малыш, — ворковала мать, бросая на меня недобрые взгляды. но — Мама, для ребенка я никакая не Самия. Я мать, в которой он нуждается, — сказала я не без вызова.

Она захохотала, как сумасшедшая. Я поднялась к себе, чтобы накормить ребенка в тишине. Несколько минут спустя появился муж и стал выговаривать меня за непочтительное отношение к матери, которая столько для меня сделала. Снова посыпались упреки, обвинения.

— Научусь со временем, — горячо возразила я. — Матерями не рождаются. Ими становятся. Я вполне способна воспитать своего сына, как и любая другая мать.

— Ты не способна позаботиться о себе и своем муже, а хочешь взвалить на себя еще и ребенка!

Услышав крики, появилась мать, чтобы поддержать Абделя. Теперь приходилось отбивать нападки с двух сторон.

— Я не была слишком молода, когда ты насильно женился на мне! Тогда ты считал меня способной вести хозяйство и заботиться о муже. Или ты не знаешь, что когда люди женятся, у них, как правило, появляются дети?! Ну да ладно! Теперь у меня есть ребенок, и я буду воспитывать его правильно.

— Это не только твой ребенок! — орал муж. — Я тоже имею право голоса и уверен: ты не в состоянии справиться с ним одна.

Весь этот балаган начал нервировать Амира. Я успокоилась, представив, что нахожусь в некой изолированной капсуле наедине с малышом, и продолжила кормление.

Абдель с матерью вышли. Мне стало не по себе, когда я услышала, как они о чем-то перешептываются. Переступив порог дома, я чувствовала, что буду жить с двумя заговорщиками, плетущими интриги за моей спиной.

Пришел вечер. Ребенок, сытый, в сухом подгузнике, спал, сжав кулачки. Полностью вымотанная, я тоже легла.

Рядом спал муж. И тут как нарочно без какой-либо видимой причины Амир расплакался. Абдель толкнул меня.

— Вставай быстрее, пока он не перебудил всех!

Я взяла малыша на руки, но он не успокаивался. Тогда я проверила, не мокрый ли он, дала ему грудь, но и это не помогло. Я отправилась на кухню приготовить ребенку бутылочку с соской, так как моя мать приучила его к соске в перерывах между кормлением грудью. Муж последовал за мной и, закрыв двери, ударил по лицу с такой силой, что я упала на пол.

— Ребенок плачет, потому что знает: у него плохая мать, которая не может позаботиться о нем! Ты ничего не умеешь: не умеешь удовлетворить потребности сына, не умеешь удовлетворить потребности мужа. На кой ты вообще нужна в нашем доме? Усложнять мне жизнь? Да не родилась на свет еще та женщина, у которой это получится. Я просто убью ее! Еще чуть-чуть, и ею станешь ты! Я убью тебя! И никто не пожалеет.

Он принялся бить меня ногами в живот и по лицу.

Я звала на помощь мать, но та находилась слишком далеко и не могла меня услышать. Мне оставалось только кричать от боли.

Абдель вел себя, как буйнопомешанный. Ничего не видя, он бил изо всех сил. Меня в полусознательном состоянии он отнес в комнату, швырнул на кровать. Ребенок разрывался от плача, а я повторяла себе, что не должна терять сознание, должна выжить, потому что нужна ему.

Казалось, он слышит мои мысли, потому что его крики становились все пронзительнее. Теряя сознание, я чувствовала, как Абдель сдирает с меня пижаму.

— Ты принадлежишь мне. Я имею право на свое… Очнулась я в больнице от жуткой боли в области вагины. Лицо и живот были сплошь в синяках и кровоподтеках — казалось, что у меня не осталось ни одной целой косточки. Рядом находились мать и медицинская сестра, котрые сообщили мне, что у меня разошлись швы, что я была жестоко избита. Последнее я знала и без них.

Меня успокаивали, повторяя, что теперь я в надежных руках. Пришел врач и спросил мать, что случилось, но она не знала, что ответить. Зато я знала и заплакала.

Не столько от физической боли, сколько от осознания того, что мать не помогла мне, хотя наверняка слышала крики.

Врач сел на край кровати.

— Как вы себя чувствуете? Вы меня хорошо видите?

— Вижу хорошо. Голова очень болит.

— Жалобу подадите сейчас или подождете до завтра?

За спиной врача мать отрицательно замотала головой и замахала руками, потом заговорила по-арабски:

— Только не это! Не заявляй на мужа! Не разлучай наши семьи! Если ты это сделаешь, я больше тебе не мать, а ты мне не дочь. Твой сын лишится отца с первых дней жизни. Что хочешь выдумывай, но не говори, кто это с тобой сделал.

Ее слова окончательно меня добили. Это было хуже, чем удары мужа. Превыше всего семья и семейная честь.

А я… я просто не существовала, никто не брал меня в расчет. Самое ужасное, что с некоторых пор этими идеями стала проникаться и я.

— Ну, чего ты ждешь, делай, как я говорю!

Чтобы покончить с этим, я выдумала историю о падении с лестницы, добавив, что не стану подавать заявление.

— То есть вы хотите, чтобы я поверил в то, что все это — результат падения с лестницы? А разрывы в промежности? А швы, которые теперь придется накладывать заново? Это тоже результат падения? Мы прекрасно знаем, кто именно изувечил вас. Но без вашей помощи мы ничего не сможем сделать. Помогите наказать его за все.

Он обратился к моей матери с просьбой повлиять на меня, убедить изменить решение, но само собой разумеется, это не помогло. Мать только подтвердила мои слова о неудачном падении. Врач снова повернулся ко мне.

— Знаю, мадам, вы просто боитесь, — сказал он, внимательно глядя мне в глаза, — но поверьте, если он сделал это сегодня, завтра он поступит гораздо хуже. Мне бы не хотелось еще раз видеть вас в подобном или еще худшем состоянии, но, увы, именно так и происходит в большинстве случаев.

— Я не стану подавать жалобу, но буду внимательнее в следующий раз.

В разговор вклинилась мать, снова заговорив по-арабски, но теперь она говорила более мягким тоном:

— Ты правильно поступила, Самия, спасибо. Я позвоню Абделю. Скажу, чтобы он навестил тебя. Он очень переживает. Знаешь ли ты, что рождение ребенка вносит в семейную жизнь много изменений, мужья часто становятся нервными. Это нормально. Через это проходят все женщины.

Когда мать ушла, врач еще раз попытался убедить меня изменить решение, но я стояла на своем, потому что не хотела, чтобы мои родители отреклись от меня.

В то время я была слишком молода и наивна. Я не представляла, как это — жить одной. Еще я очень боялась отца, который мог отыскать меня и во Франции и отомстить.

Врач, будучи человеком западного, немусульманского образа мыслей, понять меня не мог. Для западного менталитета недопустимо, чтобы один человек жил в постоянном страхе и зависимости от другого человека.

Мои родные были не просто религиозны. Их вполне можно было назвать религиозными экстремистами.

Только теперь я поняла, настолько отличны наши традиции и нравы. Мусульманская женщина всю свою жизнь зависит от мужчины: сначала от отца, после от мужа. В отсутствие мужа или отца она будет подчиняться авторитету брата, в отсутствие брата — авторитету дяди. Она никогда и ничего не решает сама. Согласно исламу женщина не способна мыслить так же трезво, как мужчина, поэтому может принять опасное решение. Я росла, боясь думать, боясь что-то для себя решать. В наши дни девушкам-мусульманкам с рождения прививается комплекс неполноценности, который они сохраняют на всю жизнь.

Если же мусульманка вдруг решит взять все в свои руки, ее действия сочтут опасными как для ближних, так и для нее самой.

Несколькими минутами позже мать, связавшись перед этим с моим мужем, вернулась ко мне.

— Как тебе повезло с супругом, моя девочка! Он такой добрый. В отличие от большинства мужчин, которые бьют своих жен, Абдель по-настоящему сожалеет о своем поступке. Разговаривая по телефону, он плакал.

Я нашла в себе смелость, чтобы возразить:

— Он меня не бил — он меня убивал: просто у него не получилось довести это до конца. Неужели ты не видишь разницы?! И почему ты не вмешалась? Не говори, что не слышала моих криков!

— Да, я слышала. Но я не имею права вмешиваться в ссору мужа с женой. Это неправильно! Как бы я выглядела в таком случае? — Ты выглядела бы просто как мать, которая защищает своего ребенка. Я умоляла тебя прийти, мне было больно. Он мог меня убить.

— Никогда удары мужа не убьют его жену.

Тогда меня еще можно было убедить в этом, хотя мое избитое тело свидетельствовало об обратном.

— Ты не первая и не последняя женщина, которую избил супруг. Меня тоже били, и мою мать, мою сестру и всех знакомых женщин моего круга. Ни одна пока не умерла.

Я тебе повторяю: это нормально, что муж бьет жену.

Ничего плохого в этом нет. На твоем месте я была бы счастлива, что муж от тебя не отрекся.

Значит, я должна быть счастлива, что меня всего лишь унизили, избили и изнасиловали. Если бы муж отрекся от такой супруги, было бы во сто крат хуже. Что бы стало со мной тогДа? Где я могла бы спрятаться? У родителей? Невозможно. Тогда где? Наверное, я должна благодарить мужа за все, что он сделал. Вся моя жизнь была порочным кругом, а я как хомяк, запертый в клетке, бегала по кругу сутки без надежды найти выход. Иногда я задавалась вопросом: а не кажутся ли мне все мои несчастья большими лишь оттого, что я слишком много о них думаю? Я понимала, в каком положении нахожусь, а будь я глупой, может, и не в такой мере осознала бы тот ужас, которым окружили меня близкие люди. Почему они так поступали со мной?

Так размышляла я, пока не ощутила прикосновение руки матери к моему лицу.

— Самия, посмотри, какой сюрприз преподнес тебе Абдель!

Улыбающийся Абдель вошел с огромным букетом цветов в руках.

— Мне очень жаль, что все так получилось, — удрученным голосом принялся заверять он, — но этот ребенок it/-U6 Самия Шарпфф вывел меня из себя. А я так тебя хочу! В моей голове все перемешалось, я растерялся. Обещаю, в следующий раз я буду себя сдерживать. Мне следовало бы быть благодарным тебе за то, что первый подаренный тобою ребенок — мальчик. Ведь у большинства моих друзей девочки. Извини меня. Обещаю, что не буду домогаться тебя в постели, пока ты окончательно не поправишься.

Я не верила своим ушам! Мать поставила цветы в вазу, принесенную медсестрой.

— У медсестры челюсть отвисла, когда она увидела букет, — гордо заявила мать. — Ее поразили его размеры. Хорошо, что она пришла проверить, кому именно его подарили. Пусть знают, что наши мужчины тоже дарят нам цветы, как это делают на Западе.

Мать и Абдель рассмеялись в один голос. Чего стоил лишь вид этих заговорщиков! Они напоминали мне двух гиен, собравшихся над добычей. При первом же неосторожном движении они бросятся на тебя и разорвут на кусочки.

— Где мой ребенок? Его надо покормить. Мои груди лопаются от молока.

— Спит в коляске. В коридоре. За ним присматривает мой приятель Али, — ответил Абдель.

— Принесите его мне, пожалуйста!

Мать подошла к моему супругу и что-то прошептала ему на ухо. Абдель пошел за ребенком, а мать помогла мне принять позу, удобную для кормления, насколько это было возможно в моем состоянии. Малыш припал к груди с наслаждением, ведь дома Абдель пытался кормить его из бутылочки.

— Но он не очень-то хотел брать соску, — посмеивался Абдель. — Думаю, мсье предпочитает грудь своей матери. Значит, он точно мой сын.

Моя мать нашла его замечание остроумным и не упустила случая заметить, как повезло ее дочери с мужем, у которого такое замечательное чувство юмора. Я промолчала. Закончила кормление, и мать забрала ребенка, сказав, что отвезет его домой, потому что Абдель оставил дома подгузники.

— Мы заберем тебя завтра после обеда, если врач отпустит. Не позволяй никому влиять на тебя во всем, что касается твоих обязанностей матери и жены. Ты дочь своих родителей и знаешь теперь, что означает быть матерью. До завтра можешь отдохнуть, — наставляла мать перед уходом.

Это правда — теперь я мать. Я ощущала это каждой клеточкой своего тела^ Я любила своего ребенка безусловной любовью, вне зависимости от его пола. Быть матерью для меня означало любить и защищать свое дитя, а для своей матери я была только препятствием и обузой. Разве я виновата в том, что родилась девочкой?

Имела ли право на существование девочка в семье Шариффов? Извини меня мама, что я все еще живу.

В детстве мне казалось, что я какой-то уродец, от которого все хотели избавиться. До сих пор меня не покидало ощущение, что в глазах других я бесполезная молодая женщина, от которой в то же время многого ожидают. Я находилась в центре ужасной дилеммы: с одной стороны, я была ничтожеством, с другой — я всем что-то должна и думала, что в таком положении проживу всю жизнь до последнего вздоха. Сейчас я ненавижу себя за то, что так долго позволяла себя разрушать. Но тогда я не видела другого выхода. Желая поспать, я хотела использовать для отдыха этот удобный случай — я одна и в безопасности — и старалась ни о чем не думать. Но стоило закрыть глаза, как в голове возникала тысяча и одна мысль. Ни о чем не думать было еще сложнее.

На следующее утро я проснулась от ощущения дискомфорта — моя грудь набухла от молока. Сочувствуя мне, медсестра принесла приспособление для сцеживания молока, которым потом кормили других грудных младенцев. И я охотно им воспользовалась.

Из-за наложенных накануне швов я поправлялась медленно, но, скучая по моему малышу, хотела как можно скорее выписаться из больницы. Наконец в палату вошли муж с врачом, который поинтересовался, собираюсь ли я домой или желаю остаться у них еще на некоторое время.

— Я хочу поскорее оказаться дома и увидеть сына, — совершенно искренне ответила я. — Как я вам обещала, в следующий раз я буду осмотрительнее.

Врач попросил мужа оставить нас на несколько минут, но Абдель отказался.

— Ваша супруга имеет право на собственное мнение, — пояснил врач.

Для него было вполне нормальным поинтересоваться мнением женщины, но он не знал, что у нас мужчины имеют на все мнения эксклюзивное право. Они решают за женщин.

— Скажи ему еще раз, что ты об этом думаешь, — потребовал Абдель.

— Это правда, доктор. — Я была убедительна. — Я хочу покинуть больницу как можно скорее. Я хочу увидеть своего сына.

Медсестра прикатила кресло-каталку, чтобы помочь мне добраться до автомобиля.

— Едем быстрее, — торопил Абдель. — Надеюсь, доктор, ваша помощь нам больше не понадобится.

— Я на это тоже надеюсь, — ответил врач.

С помощью медсестры я села в салон.

— Если это повторится, — прошептала она на ухо, — немедленно сообщите нам. Мы вам поможем.

Когда мы остались в машине одни, муж проговорил:

— Надеюсь, ты им ничего не рассказывала!

В его голосе звучал и вопрос, и явная угроза.

— Ничего я не рассказывала. Да и рассказывать нечего.

— Вот это хороший ответ. Наконец-то ты начинаешь понимать. Жаль, что это произошло во Франции. В нашей стране ни перед кем не нужно отчитываться. Во Франции нас контролируют, потому что это их страна, и нам хотят помешать нормально жить с нашими женами. Мужчину, который избивает жену, ждет тюремное заключение. Французы хотят изменить данные Богом законы! За это они будут навсегда прокляты, ничтожества. Все, что я сейчас хочу, так это оказаться наедине с тобой и наслаждаться, как прежде.

— Как прежде не получится. Не забывай, что нужно заботиться об Амире.

— Завтра у тебя больше не будет ребенка! — восторженно воскликнул он. — ^ Как не будет ребенка?! — закричала я. — Где Амир?

— Никогда больше не повышай на меня голос, женщина, — с горячностью сказал муж. — Твой сын сейчас дома, но завтра он отправится с твоей матерью в Алжир.

Тревога охватила меня: моему малышу грозила опасность. Я чувствовала, как страх сжимает внутренности.

У меня хотят отнять ребенка, мою кровь и плоть! Я оказалась на грани безумия и больше не понимала, что происходит. Я была тотова зубами и ногтями защищать того, кто был частью меня. Это был мой ребенок, и никто не имел права забрать его у меня. — Это невозможно. Я поговорю с ней. Она знает, что означает быть матерью. Ты лжешь! Никогда моя мать не поступит со мной так! Какой бы она ни была, но она мать! Она никогда не сделает плохо моему ребенку. Моя мать!

Я произносила эти фразы, но во мне поднималась волна сомнений. Что, если моя мать окажется неспособной понять чувства дочери и решит не обращать внимания на ее страдания? Что тогда? Постепенно я осознала всю призрачность ее поддержки, бесполезность ожидать многое — иллюзий я больше не питала.

Но можно было попробовать повлиять на решение мужа и надавить на его отцовские чувства.

— Ребенку всегда будет нужна мать. Она его кормит и заботится о нем. Еще ребенку нужен отец. Сможешь ли ты без него? Разве мы производили на свет ребенка, чтобы его отдать?

— Он не будет ни в чем нуждаться. Твои родители будут любить его и давать ему деньги.

Я была в отчаянии: мир вокруг меня рушился.

— У нас он тем более не будет ни в чем нуждаться.

Я дам ему гораздо больше любви, чем кто-либо другой.

Date: 2015-09-22; view: 254; Нарушение авторских прав