Аргентина 1 page

Буэнос‑Айрес в разгар экономического кризиса

Интересно, как обстоит дело с автостопом в Южной Америке? До меня уже доходили разрозненные слухи. Говорили, что в Чили – автостоп замечательный, а в Аргентине – отвратительный; в Боливии вообще о нем ничего не знают, а в Колумбии лучше ездить на автобусах – это дорого, но не так опасно.

Пока я размышлял над тем, как встретит меня Южная Америка, самолет приземлился в аэропорту Буэнос‑Айреса. На таможне меня пытать не стали. Не спросили, ни сколько у меня денег (а их было ровно 50$), ни где собираюсь жить (не имею представления). После двух лет в Австралии и Новой Зеландии я опять попал туда, где меня принимают за «белого человека» – тут их зовут «гринго».

Адрес посольства – Эмбахада Руссиа – я узнал из телефонного справочника, аккуратно переписал его в свою записную книжку и стал действовать, как в Китае: остановив прохожего, тыкал пальцем в написанное и жестами объяснял, чтобы мне показали направление. Так за пару часов я добрался до цели.

Консульский отдел был уже закрыт. Консула не было.

– Тогда давайте вице‑консула.

Ко мне вышел Игорь Петляков. Я было начал говорить, кто я и откуда, но он перебил. Оказывается, он прекрасно меня знает – в 1996 году принимал участие в организованном мной «Чемпионате Москвы по автостопу».

В российские консульства я всегда заходил с одной целью: передать в Москву отснятые видеокассеты – это была самая ценная и невосполнимая в случае потери часть моих вещей. И, надо отдать должное российским консулам, ни в одной стране мира мне в этой просьбе не отказывали. Причем передавали кассеты не по долгу службы и не в дипломатической почте. Просто всегда находился человек, который, летя в Москву, захватывал и попутный груз.

Игорь тоже взял у меня видеокассеты, а затем, уже по собственному почину, позвонил корреспонденту ИТАР‑ТАСС Павлу Кузнецову. Тот вскоре приехал, чтобы написать репортаж о прибытии в Аргентину «известного российского путешественника». Когда я на следующий день отправил домой по Интернету сообщение о начале своего путешествия на Американском континенте, мне с гордостью ответили: «А мы уже слышали про тебя в новостях на «Авторадио»!»

После интервью я поинтересовался:

– Нельзя ли где‑нибудь у вас в офисе остановиться на пару ночей? Мне обязательно в понедельник нужно зайти в чилийское посольство.

Павел, как оказалось, уходил в отпуск с завтрашнего дня.

– Мне проще поселить тебя в отеле. Сейчас, после кризиса, это мне по карману.

Так я оказался в номере трехзвездочного отеля – с душем и цветным телевизором (50$ за три ночи, с завтраком). Каково же было мое удивление, когда, взяв в руки пульт дистанционного управления и случайно потыкав кнопки, я увидел фильм на русском языке – пусть и с испанскими субтитрами.

До понедельника мне по большому счету делать было нечего. И я решил посвятить выходные осмотру Буэнос‑Айреса. Меня, за год в Новой Зеландии превратившегося в самую настоящую деревенщину, поражали широкие проспекты, высокие многоэтажные дома, многочисленные памятники. Да и надписи на испанском языке. После двух лет в Австралии и Новой Зеландии, где все говорили на понятном и почти родном английском языке, я опять вдруг почувствовал себя за границей.

Европейские колонизаторы практически с самого момента своего появления в Америке выбрали устье реки Ла‑Плата как место, идеально подходящее для строительства порта. В 1516 г. Хуан Диас де Солис высадился здесь со своим отрядом и сразу же был убит и съеден воинственными индейцами керанди. Двадцать лет спустя те же индейцы уничтожили экспедиционный корпус во главе с доном Педро де Мендосой. Лишь в 1580 г. очередному конкистадору, Хуану де Гарая, удалось избежать попадания в котел с супом. Он и стал основателем Буэнос‑Айреса.

Город строили на пустом месте по простому плану: с улицами, пересекающимися под прямыми углами. И в целом эта конфигурация в виде прямоугольной сетки сохраняется до сих пор. Но здания колониальной архитектуры постепенно вытесняются современными небоскребами из стекла и металла.

В начале XX в., когда Буэнос‑Айрес стал законодателем мод и культурным центром всей Южной Америки, сюда наряду с сотнями тысяч иммигрантов устремились писатели и поэты, художники и музыканты. Именно они создавали всемирно известные литературные салоны и кафе, рестораны и театры, которые сейчас определяют неповторимый колорит этого второго Парижа. Или второго Будапешта. Именно здесь во время «холодной войны» снимали шпионские фильмы о приключениях западных агентов в Восточной Европе. Уголок, описанный в книгах Хулио Кортасара, «законсервировали» в том самом виде, в котором его застал великий писатель. А площадь, названная именем этого знаменитого аргентинского писателя, превращена в «музей под открытым небом». Среди культурных достопримечательностей – всемирно известный театр «Колон». И, конечно, как в каждой католической стране, в Буэнос‑Айресе множество скромных приходских церквей и величественных соборов. И не только католических.

В начале 1990‑х гг. правительство Аргентины, пытаясь удержать галопирующую инфляцию, ввело фиксированный курс песо, попросту приравняв его к американскому доллару – один к одному. Цены продолжали расти, и страна постепенно превратилась в одну из самых дорогих в мире. Эксперимент «лопнул» в 2001 г., разразился экономический кризис. За пару лет аргентинский песо подешевел в четыре раза. Естественно, что на улицах сразу стало больше бомжей.

Более состоятельные граждане, потерявшие свои деньги в аргентинских банках, выражают свое недовольство в погромах офисов. В ход идут камни, краска и вообще все, что подвернется под горячую руку. Парадные фасады одних банков уже успели отремонтировать, а другие по‑прежнему носят на себя явные следы народного гнева. А демонстрации продолжаются. Но и жизнь течет своим чередом. По‑прежнему на улицах танцуют танго, выступают бродячие артисты, работают блошиные рынки. Атмосфера – как в Москве на Старом Арбате.

Русские аргентинцы

Русская православная церковь Московского патриархата находится возле метро «Булнес». Но сразу мне не удалось ее найти, пришлось немного поблуждать по окрестностям. Поэтому я пришел уже после окончания воскресной службы. Застать мне удалось только нескольких русских прихожан и отца Павла – он благословил меня на дальнейший путь.

В чилийском посольстве мне сообщили, что без бумажки, полученной мной в дополнение к визе в паспорте, но потерянной вместе с ноутбуком, в страну могут и не пустить. Придется посылать запрос в чилийское посольство в Веллингтоне и ждать, когда они пришлют подтверждение. На это уйдет два‑три дня.

Я позвонил директору Российского культурного центра Руслану Валентиновичу Давыдову.

– Можно на несколько ночей остановиться у вас? Например, где‑нибудь в классе русского языка под портретом Пушкина?

– В принципе можно, но у меня есть идея лучше, – сказал он и попросил перезвонить минут через пять.

Когда я перезвонил, он обрадовано сообщил:

– Я позвонил корреспонденту АПН Александру Васильевичу Игнатову. Он готов вас принять, а условия у него лучше, чем у нас.

Странно. Володя Иванов предупреждал меня о том, что Игнатов страшно не любит безденежных путешественников. Именно поэтому я ему не звонил, хотя телефон корпункта АПН у меня был.

Офис АПН еще с советских времен занимает целый подъезд пятиэтажного дома, неподалеку от станции метро «Булнес». У входной двери меня встретила Елена Сергеевна Игнатова, провела на третий этаж, открыла пустую однокомнатную квартиру.

– Когда будете уезжать, вымойте тут все за собой. – И, сославшись на усталость после долго перелета из Москвы, тут же ушла.

Все три дня, которые я прожил в этой квартире, Александр Васильевич и Елена Сергеевна старались меня не замечать. И вообще относились, как к бомжу, устроившемуся жить в их парадном подъезде.

Во время своих путешествий я вовсе не рассчитываю на то, что все встречные будут бросаться мне на шею, усиленно кормить и прямо‑таки затаскивать к себе в гости. Естественно, не все и не всегда рады нежданным гостям. Но так же, как и на дороге подвозят не все, а только те, кто сам выразил такое желание, – и ночевать приглашают лишь самые гостеприимные люди.

Известно, что профессиональные автостопщики предпочитают не пользоваться помощью сотрудников ГАИ. Хотя те часто предлагают «помочь» и прямо‑таки навязывают попутчика водителям, которые сами по себе не стали бы никого брать. В результате иногда получается так, что водитель чувствует себя чуть ли не «изнасилованным» и вымещает свою злобу на попутчике. Примерно в такой же неприятной ситуации я оказался в офисе АПН. Если бы я позвонил туда сам, меня наверняка послали бы еще по телефону. А Руслан Валентинович, видимо, сам того не понимая, оказался в роли гаишника, буквально навязав меня в жильцы.

Вечером перед отъездом из Буэнос‑Айреса я зашел к Игнатовым попрощаться, а попутно спросил:

– Нет ли у вас какой‑нибудь ненужной карты Аргентины?

Александр Васильевич мне в ответ предложил:

– Возьми вот этот атлас, пойди на улицу и сделай в каком‑нибудь киоске копию.

Издевается, подумал я. Так и оказалось. Александра Васильевича прорвало, и он стал мне объяснять, что «у путешественников должны быть деньги».

– А если денег нет?

– Тогда сиди дома.

Меня многие считают чуть ли не «профессиональным халявщиком», для которого в путешествии самое главное, чтобы все было бесплатно. На самом же деле это не совсем так. Я никогда не призывал складывать все свои деньги в банку, банку закапывать на огороде, а в путь отправляться обязательно с пустым карманом. Если деньги есть, это совсем неплохо, им всегда можно найти применение.

Человек, у которого в два раза больше денег, не обязательно в два раза счастливее. Но именно на этой точке зрения основаны все революции. Если бедный человек не может наслаждаться жизнью, то у него есть два пути: пойти воровать, чтобы улучшить свое материальное положение, или устроить революцию, чтобы осчастливить заодно и группу своих «товарищей по несчастью». И только потом, разбогатев, якобы можно действительно стать счастливым. С этой «революционной» точки зрения автостопщиков нужно заклеймить как «оппортунистов». Они не ждут, когда разбогатеют сами или когда на всей земле наступит Царствие Небесное, а живут здесь и сейчас.

Помню, в Сиднее я познакомился с русским, владельцем спортивного магазина. Узнав, что я путешествую вокруг света, он с тоской в голосе сказал:

– Эх, если бы и я мог себе позволить путешествовать вокруг света!

А я, как и многие другие автостопщики, достаточно богат для того, чтобы позволить себе путешествовать. И по пути мне сплошь встречаются богатые люди – водители на старых колымагах, которые могут позволить себе подвезти попутчика бесплатно, и «домовладельцы», у которых в хижине с земляным полом есть лишние два квадратных метра, а в кастрюле – лишняя тарелка супа. И зачем нам воровать или устраивать революцию? Ведь мы уже и так богаты! Одни богаты для того, чтобы путешествовать куда угодно, хоть на край света; другие – «могут себе позволить» помогать таким «богатым» путешественникам.

И только когда на пути встречаются бедняки, типа владельца спортивного магазина, и возникают проблемы и недопонимание.

На север, в провинцию Миссионес

В Аргентину я прилетел за два дня до окончания визового коридора – через пару дней меня бы уже не впустили. Виза у меня была на один месяц. Но до 1 сентября я должен был въехать в Чили, поэтому в Аргентине я мог оставаться не больше трех недель. Увидеть за это время всю страну, тем более такую большую, невозможно. Поэтому я выбрал три точки: водопад Игуасу на севере, город Кордоба в центре и курорт Барилоче на юге.

Своего опыта у меня еще не было, но по свидетельству автостопщиков, побывавших в этой стране до меня, автостоп в Аргентине оставляет желать лучшего. Водопад Игуасу находится примерно в полутора тысячах километров на севере от Буэнос‑Айреса.

То, что по Аргентине вообще нельзя проехать автостопом, маловероятно. По‑моему, на земле нет такой страны, где автостопа не было бы вообще. Но с испанским автостопом я уже был знаком не понаслышке. Если в Аргентине водители подвозят так же плохо, то по пути на Игуасу у меня может возникнуть сильное желание плюнуть на этот водопад и свернуть на дорогу, идущую к чилийской границе. Ведь, по большому счету, мне нужно ехать именно в Чили, а не к бразильской границе. И в то же время побывать на водопаде хочется. Кто знает, удастся ли еще когда‑нибудь в жизни попасть в Южную Америку?

Я некоторое время колебался в нерешительности, а потом за 50 песо (еще год назад это было 50 долларов, а после финансового кризиса 2001 г. стало в четыре раза меньше) купил билет на автобус до Обера – столицы провинции Миссионес. Теперь у меня уже не было пути к отступлению. До водопада доеду. А оттуда, если автостоп окажется таким уж плохим, до чилийской границы пойду пешком!

Выступив в Российском культурном центре с рассказом о путешествии, я отправился на автовокзал, на ночной автобус.

Сейчас в Аргентине с населением 35 миллионов человек живет около 1,5 миллиона выходцев из бывших советских республик, в том числе и более полумиллиона русских. Многие приехали в 1990‑х гг. Тогда нашими соотечественниками овладела тяга к «перемене мест» – бежали кто куда. Большинство, конечно, хотело в США, Канаду, Австралию или Европу. Но попасть туда было не так просто. А в Аргентину брали всех подряд, обещая «манну небесную». На это многие купились. И попали в капкан.

Конечно, с голоду умереть здесь нельзя, да и сибирских морозов нет. Но и разбогатеть не дадут. Денег хватает только на то, чтобы кое‑как сводить концы с концами. Это многих отрезвило, и они вернулись в Россию или перебрались в более благополучные страны. Но оказалось много и тех, кто даже не мог собрать денег на билет домой. После обвала аргентинского песо количество желающих вернуться в Россию увеличилось, а тех, кто может купить билет, – сократилось. В российском посольстве даже всерьез обсуждалась идея прислать большой транспортный самолет МЧС и забрать на нем в Россию всех наших соотечественников, которые хотят вернуться домой.

Первые россияне попали в Аргентину еще в начале XX в. Они успешно интегрировались в новом обществе, но от своей веры не отказались. И сейчас в этой латиноамериканской стране есть десятки православных церквей. В одном только Буэнос‑Айресе их четыре, две принадлежат Московской патриархии, две – Зарубежной церкви. Самый же старый православный храм в Аргентине – Покрова Святой Богородицы, возведенный в 1904 г. в поселке Трес‑Капанес в северной провинции Миссионес, знаменит тем, что на нем установлен колокол, подаренный прихожанам лично царем Николаем II.

В провинцию Миссионес я ехал для того, чтобы посмотреть на водопад Игуасу. Но нельзя же было упустить возможность заодно познакомиться с одной из самых больших и хорошо организованных русских общин Аргентины.

Центр этой общины находится в городе Обера. Автобус пришел туда рано‑рано утром. Еще только начинал брезжить рассвет. Будить в это время российского консула, пусть и не настоящего, а почетного, я не стал и пошел гулять по пустынным улицам городка.

Почетный консул России Зинона Поздняк родилась в Аргентине, а ее родители в тридцатые годы прошлого века приехали из Польши. Именно оттуда, с Западной Украины и Западной Белоруссии, и попадало сюда большинство украинцев, белорусов и русских.

– Я вышла замуж за украинца, – рассказывала мне Зинона за чашкой чая матэ. – Вместе с мужем мы держали магазин и мастерскую по ремонту сельхозтехники. После смерти мужа я закрыла бизнес, стала жить на пенсию и заниматься общественной работой.

– А за то, что вы почетный российский консул, вам платят?

– Нет. Консульство находится в моем же доме, все расходы на поездки и телефонные звонки также ложатся на мои плечи.

Зинона предложила мне остановиться в комнате ее дома.

– Всего по 10 песо за ночь. Это в два раза дешевле, чем в отеле.

Так и я внес свой посильный вклад в содержание почетного российского консульства. Хорошо, у меня тогда еще оставались хоть какие‑то деньги. Иначе меня приняли бы за богатого (раз могу себе позволить путешествовать вокруг света), но страшно жадного путешественника.

«Русские» в Обера

Город Обера вырос буквально на пустом месте. Вернее, даже пустого места здесь не было, пока его не очистили от густых джунглей эмигранты, попавшие сюда из Европы в начале 30‑х годов: поляки, украинцы, немцы, скандинавы, итальянцы, испанцы… Потом сюда какими‑то неисповедимыми путями забрели японцы и арабы. Живут они дружно, но своих корней не забывают. На центральной улице в ряд выстроились памятники Николаю Копернику, Шопену, Тарасу Шевченко, генералу Франко… Есть и абстрактные скульптуры, но с четко узнаваемым национальным колоритом: немецким, китайским, японским…

На окраине Обера построили Парк дружбы. Там все общины имеют свои «дома культуры», построенные в легко узнаваемом псевдонациональном стиле. Удивительно, как много стран послали в Аргентину своих представителей. Ладно бы сюда приезжали только из Восточной Европы. Но ведь зачем‑то судьба занесла на далекий южный континент «благополучных» немцев, швейцарцев, скандинавов. И арабы как‑то сюда проникли.

Внешний вид этих своеобразных «домов культуры» отражает как национальные мотивы, так и финансовое благополучие общины. И ее стремление «пустить пыль в глаза». «Русский дом» – это сруб из толстых бревен, по внешнему виду похожий на что‑то среднее между загородной дачей и деревенской церковью. Внутри – небольшой музей: русские национальные костюмы, самовары, деревянные ложки. На стене – фото красавицы. Это Тамара Кристина Сердюк, которая в 1991 г. на общеаргентинском слете эмигрантов стала «Мисс эмигрант», причем именно как русская красавица, хотя один ее дедушка по матери был англичанин Мак Дональд, другой – украинец, и только мать – русская.

В Обера русская православная церковь принадлежит Московской патриархии, но священник отец Виссарион – парагваец, а прихожане хоть и русские по национальности, но в большей своей части уже не русскоязычные, а испаноязычные. А сама церковь внутри больше похожа на католическую, а не православную.

Большинство новых российских эмигрантов приезжает в аргентинскую глубинку к своим родственникам, эмигрировавшим сюда в тридцатые годы. История семьи Давиденко из города Осташкова Тверской области – исключение. Наталья работала в Анапе библиотекарем, и в начале девяностых годов ей в руки попался журнал со статьей о русской общине в Обера. Она написала Зиноне, которая тоже упоминалась в статье. У них завязалась переписка, и вскоре Наталье удалось убедить своего мужа уехать в Аргентину. Когда они сюда приехали, сын Андрей еще несколько лет ходил в школу, муж Владимир работал на бульдозере в джунглях, а она сама, не найдя работы по специальности, решила попробовать себя в бизнесе. Начинала с изготовления на продажу русских пирожков. Аргентинцам они пришлись по вкусу. И бизнес быстро стал развиваться. На заработанные своим трудом деньги они купили киоск, а позднее – и квартиру в доме по соседству. Владимир бросил свою работу и стал помогать жене. Когда Андрей окончил школу, он тоже присоединился к семейному бизнесу. И сейчас они втроем по очереди торгуют в киоске семь дней в неделю с семи часов утра до одиннадцати вечера.

В субботу меня пригласили на «русскую свадьбу». В семь часов вечера все гости собрались у дверей русской православной церкви на церемонию венчания. Когда приехали молодожены – Даниэль и Андре, началась служба.

Священник отец Виссарион по‑русски не говорит, хотя по‑старославянски он читать научился и молитвы может декламировать, но смысла их не понимает. Так же, как, впрочем, и 99 % гостей. Среди примерно 200 человек с русскими и украинскими фамилиями, тех, кто может хотя бы пару слов сказать по‑русски, можно пересчитать по пальцам одной руки.

После завершения церемонии венчания все гости расселись по машинам и поехали на ферму. Там вычистили и празднично украсили амбар, расставили в нем четыре длинных ряда столов со скамейками.

Во время застолья меня не покидало ощущение, что гости разучились не только петь и танцевать по‑русски, но даже пить и гулять! Русским эмигрантам в Австралии и Новой Зеландии почему‑то лучше удается сохранять язык и культуру, обычаи и национальную кухню, чем нашим соотечественникам в Аргентине. Возможно, это связано не с большей или меньшей степенью патриотичности эмигрантов, а с влиянием тропического климата, в котором вначале отучаешься пить водку и закусывать пельменями, потом учишь названия многих вещей, не имеющих российских аналогов, и так, совершенно незаметно для себя, становишься аргентинцем. Пусть и с русскими корнями.

Ягуары и муравьи у водопада Игуасу

До водопада Игуасу оставалось еще километров триста с гаком. Насколько велик «гак», неизвестно. Карты Аргентины у меня не было. Так же, как, впрочем, не было поначалу карт ни одной из стран. Потом, как правило, находился какой‑нибудь доброхот. Или я так и ехал без карты. В автостопе ведь главное – иметь общее представление о том, что где находится. А подробнее географию страны изучишь уже в процессе путешествия по ней.

Первой машины я ждал недолго. Минут через десять меня увез фермер на пикапе. Проехал я с ним всего километров двадцать. Но начало было положено. Я убедился, что, по крайней мере, в принципе автостоп существует и в Аргентине.

В тот день меня подвозили часто, но на короткие расстояния. Фермеры говорили только по‑испански, поэтому пообщаться мне удалось только с парочкой туристов из Испании, которые тоже ехали на водопад Игуасу. По моей настоятельной просьбе они высадили меня у входа на территорию водопада, а сами поехали ночевать в отель.

Территория вокруг водопада входит в состав национального парка. Вход в него платный. Но время было позднее, и на входе никто не дежурил. Воспользовавшись отсутствием контроля, я тут же прошел внутрь, но бдительная охрана быстро меня заметила. Пришлось идти спать в ближайшие джунгли.

В свете полной луны я заметил табличку «Осторожно, ягуары!». Возле нее и лег спать, и ночью мне снились кошмарные сны: на меня нападают огромные черные кошки, вырывая своими клыками куски из моего тела. Утром я проснулся весь в укусах! Не знаю как насчет ягуаров, а жалящих насекомых там оказалось много. Причем привезенный из Австралии репеллент на них не действовал!

Вход на территорию национального парка для туристов был еще закрыт, но я просочился внутрь, затесавшись в толпу идущих на работу индейцев. Они там продают туристам изделия народных промыслов, работают в кафе и сувенирных магазинчиках.

Внутрь я прошел, но долго оставаться незамеченным мне не удалось. Хотя рюкзак я предусмотрительно спрятал в джунглях перед входом, от индейцев меня очень легко было отличить. Ко мне подошли два вооруженных пистолетами охранника (ягуары там действительно регулярно нападают на людей).

– А у тебя есть билет?

Показал свое журналистское удостоверение. В Австралии и Новой Зеландии его было достаточно. Но аргентинские охранники оказались сведущи в английском языке не больше своих китайских коллег. И также, как на китайцев, на них сильное впечатление произвела бумажка на испанском языке, в которой было написано, что я – известный путешественник и автор путеводителей, которому все официальные лица должны помогать.

– Хорошо. Оставайся здесь. Только дальше не иди, пока мы официально не откроем дорожку к водопаду.

У меня, конечно же, не хватило терпения ждать целый час, и, перешагнув через цепочку с табличкой «Вход запрещен», я пошел по тропинке, ориентируясь на постоянно усиливающийся шум мощных потоков воды.

Река Игуасу берет свои истоки в Серро‑ду‑Мар, недалеко от атлантического побережья Бразилии, к югу от Сан‑Паулу, и течет в глубь материка в западном направлении на протяжении примерно 1320 километров. Она долго петляет по плато Парана, а затем срывается в водопад Игуасу. Ширина реки здесь около 4 километров, и во всю эту ширь вода обрушивается с величественного обрыва, имеющего форму полумесяца. Здесь насчитывается около 275 отдельных водопадов, часть из которых падает прямо на самое дно котловины, лежащей на 82 метра ниже плато, другие же разбиваются на серии более мелких каскадов. Скалы между водопадами сплошь покрыты густыми зарослями деревьев и зелени. Под пальмами, среди зарослей бамбука и древовидных папоротников прячутся дикие тропические цветы – бегонии, бромелии и орхидеи. А вот животных я, честно признаюсь, видел мало.

Водопад Игуасу находится на границе Аргентины и Бразилии. Обе страны объявили прилегающие к водопаду земли национальными парками, и сейчас буквально делают деньги из воздуха, собирая с туристов плату за возможность посмотреть на то, как вода падает с высоты. Говорят, водопад особенно эффектен в сезон дождей, с ноября по март, но и в середине августа, когда я там оказался, нехватки воды не чувствовалось. Однако и этому водопаду случалось иссякать. В мае‑июне 1978 г. во время особенно сильной засухи в течение 28 дней ни капли воды не упало с обрыва. Можно представить, какой это был тяжелый удар для приехавших сюда в то время туристов.

«Великие Воды», как называют его местные индейцы гуарани, – самый удивительный водопад в Западном полушарии. Он на 21 метр выше (!) и в три раза шире знаменитого Ниагарского водопада.

Самым живописным местом на Игуасу считается Глотка Дьявола. Чтобы добраться до нее, нужно пять километров проехать по миниатюрной железной дороге. А потом еще 800 метров пройти по дорожке, установленной на сваях, вбитых в дно реки. Половодьем эту дорожку периодически сносит, но ее опять восстанавливают. Нельзя же лишить туристов незабываемого зрелища!

Открывающийся вид с лихвой компенсирует затраченные усилия: 14 стремительных потоков объединяются воедино и с высоты 100 метров обрушиваются на дно ущелья. Что творится там, в самом низу, сверху не видно: в воздухе висят тонны воды в виде капель, а между ними снуют тысячи ласточек. И над всем этим поистине дьявольским местом постоянно сияет радуга.

На выходе с территории парка я заглянул в музей. Как я понял из экспозиции, самой большой достопримечательностью окружающих лесов были огромные муравьи. Может, это именно они меня сильно покусали ночью?

Я начал осмотр водопада раньше остальных туристов, поэтому когда я вышел из национального парка (так, кстати, и не узнав, сколько стоит входной билет), на попутку рассчитывать было нельзя. Я пошел пешком по пустой дороге.

Здесь тоже регулярно встречаются таблички «Осторожно, ягуары!». В Музее водопада Игуасу я узнал, что в этих местах дикие кошки действительно представляют серьезную опасность. Каждый год здесь фиксируется несколько случаев их нападений на беспечных туристов. Я от дороги далеко не отходил, но и на ней не чувствовал себя в полной безопасности. Машины появлялись редко, а джунгли обступали со всех сторон.

Ночь в «теплой ванне» с «иллюминацией»

Из этого «ужасного» места я спасся на такси. Нет, я хотя и чувствовал себя там немного не в своей тарелке, но не до такой степени, чтобы отдавать последние деньги за спасение. Таксист остановился, чтобы подвезти меня немного по пути. Ехал он пустой, а второго такого идиота, гуляющего по джунглям, там вряд ли можно было найти.

На развилке у меня было достаточно времени на то, чтобы внимательно разглядеть указатель. Судя по количеству оставленных на нем записей, я оказался там отнюдь не первым хитч‑хайкером. Большая часть из них ругалась, что очень уж долго приходилось голосовать.

Семейная пара увезла меня с развилки почти до Пасадоса – столицы Миссионеса.

– Если ты на Кордобу, то тебе нужно туда, – они высадили меня возле въездного поста дорожной полиции и показали на какую‑то заштатную дорогу.

Когда солнце село, я свернул с дороги на пустырь и лег спать в зарослях чахлой травы. Вечер был прекрасный: тепло, тихо, над головой раскинулось бездонное звездное небо…

Когда ночью я случайно проснулся, звезд уже видно не было. Повернувшись на другой бок, я продолжал спать.

Но недолго. На этот раз меня разбудили далекие раскаты грома и мелкие редкие капли. Может, гроза пройдет стороной? Вставать, собираться и идти на поиски места под крышей очень не хотелось. Думал, пронесет. Но не пронесло. Молнии стали бить ближе и сильнее, дождь превратился в настоящий тропический ливень. Вскоре я был уже насквозь мокрый. Но не это меня заботило. Такой страшной грозы я в своей жизни не видел. От ударов молний земля ходила ходуном. По крайней мере, именно так мне казалось.

Я лежал на ровном поле и чувствовал себя лягушкой, пришпиленной к листу фанеры, на которой малолетние хулиганы тренируются в стрельбе из рогаток. После очередной вспышки я с облегчением чувствовал: «На этот раз мимо», и тут же вместе с волной страха приходила мысль: «Попадет в меня следующая молния или нет?» Конечно же, я порывался куда‑нибудь спрятаться. Но прятаться было негде. Да и умом я понимал, что стоит мне встать, как я сразу же стану прекрасной мишенью. И если вероятность попадания молнии в меня лежачего только 90 %, то, стоит мне встать, как она вырастет до 100 %!

Утром гроза сместилась в сторону, молнии продолжали сверкать, и гром грохотал, но уже вдалеке. А дождь и не думал прекращаться. Хотя это было уже неважно. Все, что могло промокнуть, уже промокло. Воды за ночь выпало так много, что впитаться в землю она не успевала, и на поле образовались огромные лужи. Я как раз был на краю одной из них. Единственный плюс всего этого безобразия состоял в том, что было по‑летнему тепло.