Аргентина 2 page

Не обращая никакого внимания на дождь, я встал, собрал в мокрый рюкзак мокрые вещи – они стали в несколько раз тяжелее от пропитавшей их воды, и вышел на дорогу. Что же делать? Во время путешествий мне время от времени приходилось вот так же насквозь промокать.

И обычно я спасался тем, что быстро ловил машину и ехал в любом направлении. Куда – неважно, лишь бы в кабине работала печка. А там, глядишь, и солнце появится.

В Аргентине и так‑то непросто остановить машину. А после этого дождя обочины превратились в арыки с водой, а на дороге – красно‑грязные потоки воды, стекающей с окружающих полей. Да еще и дождь продолжается. Для очистки совести я немного помахал пальцем. Так, на всякий случай. Хотел проверить, не станут ли аргентинские водители более приветливыми из чувства сострадания к промокшему насквозь автостопщику. И вскоре убедился, что на скорую попутку надежды нет. А вот обрызгать – всегда пожалуйста. Удастся ли уехать, еще неизвестно, а красной грязью проходящие мимо машины заляпают наверняка. Нужно искать крышу над головой. Вечером я проходил мимо вывески придорожного отеля. Но тогда у меня и мысли не было в него зайти, а после бессонной ночи под грозой я созрел.

Из 50$, с которыми я прилетел в Аргентину, у меня тогда оставалось всего 27$. Я планировал потратить их на видеокассеты, но не успел. Вернее, кассет не нашел. За возможность провести целые сутки в тепле и комфорте просили 20 песо (ровно 5$). Примерно столько же, сколько стоит одна кассета.

В небольшом семейном отеле я оказался единственным посетителем. Заплатив мокрой пятидолларовой купюрой, я стал на одни сутки счастливым обладателем четырехместной комнаты с душем. Вскоре все свободные поверхности были заняты разложенными на просушку вещами. Все оставшиеся деньги – 22$ – тоже сушились. Спальный мешок я вывесил во дворе под крышей веранды.

Дождь практически без перерыва шел весь день. А ночью опять началась гроза. Трудно сказать, была ли она такой же сильной, как предыдущая, или слабее. Как сравнить ощущения человека, выглядывающего в окно из теплой кровати, с тем, кто лежит в луже воды на открытом поле?

Гроза продолжалась всю ночь, но на следующее утро погода наконец улучшилась. И только когда появилось солнце, я наконец смог досушить свои мокрые вещи.

Хитч‑хайкеры на аргентинских дорогах

Солнце быстро выпарило все лужи на обочинах дороги. Но автостоп от этого лучше не стал. Когда на одном месте стоять надоедало, я переходил на другое. Так я преодолел пешком километров двадцать. Потом в кузове пикапа, между бетономешалкой и канистрами с соляркой, я доехал до перекрестка. Дежурившие там полицейские проверили у меня паспорт и, найдя в нем аргентинскую визу, успокоились (дело было в приграничном районе). А я пошел занимать позицию.

В любой другой стране с разворотного круга на шоссе я уехал бы за считаные минуты. Но не в Аргентине. Впору было бы задуматься, а берут ли там вообще попутчиков. Но такого количества своих коллег автостопщиков я не встречал ни в одной другой стране. Вот и на этом месте ко мне вскоре присоединился еще один парень, он встал метрах в 50 дальше. Потом появились парень с девушкой.

Разговорились. Мои коллеги, оказывается, тоже собирались доехать до Барилоче, но не напрямик, как я, а через Буэнос‑Айрес. У них была карта Аргентины, и я попросил посоветовать, как удобнее добраться до Кордобы. Дорога оказалась не прямой. Вначале нужно было проехать примерно половину пути до Буэнос‑Айреса, а потом свернуть к Санта‑Фе.

Пока мы втроем болтали, парень, стоявший за нами, остановил грузовик. Луис подбежал к нему, поговорил с водителем и быстро вернулся назад.

– Иди, тебя тоже возьмут!

Грузовик, как выяснилось, шел прямо до Буэнос‑Айреса. На повороте в сторону Санта‑Фе мы были уже поздно ночью. Но и в темноте на развилке я увидел голосующих автостопщиков! Вот дают!

Сам я пошел спать в придорожные заросли. А утром стопщиков уже не было. Уехали? Или, безуспешно проторчав всю ночь на дороге, они спят где‑нибудь в кустах?

По шоссе на Буэнос‑Айрес и обратно сновали машины, а желающих поехать в сторону Кордобы долго не было. Зато буквально второй грузовик остановился, чтобы меня подвезти. Те полчаса, которые я простоял на этой развилке, можно отметить как «самое короткое время голосования на одном месте в Аргентине»!

Парагвайский чай джерба‑матэ делают из вечнозеленого кустарника. Это – самый популярный аргентинский напиток. Его пьют все, всегда и везде. Считается, что матэ обладает магической способностью утолять голод, снимать усталость и повышать настроение. Традиционно напиток приготавливается в специальной посуде – калебасе (кубке из тыквы) и пьется в горячем виде через специальную металлическую «соломинку» – бамбилу. Это можно делать даже за рулем машины.

Практически все водители этим и занимаются. Аргентинские полицейские за это немилосердно штрафуют. Но бесполезно. Все аргентинские водители пьют матэ за рулем.

Для приготовления матэ используется горячая, близкая к точке кипения вода, но не кипяток. Воду возят с собой в термосе или покупают в кафе на автозаправочных станциях. А шофер, с которым я ехал в то утро, взялся греть воду для матэ прямо на ходу. В кабине у него был газовый баллон с горелкой. На него он и поставил котелок с водой.

Дорога была вся в выбоинах, поэтому приходилось одной рукой держать руль, а другой придерживать котелок, вода из которого, того и гляди, зальет пламя горелки. Но чего не сделаешь ради любимого напитка!

Пираньи в реке Парана

Солнце уже садилось. Видимо, и эту ночь мне придется провести в придорожных кустах. Но тут я вспомнил, что у меня нет ни капли воды. Именно за водой я и зашел в импозантный двухэтажный белый особняк – Муниципальный дом народного творчества в Санто‑Томе.

В мастерской на первом этаже обнаружилось двое мужчин. Они раскрашивали кисточками пластмассовые фигурки футболистов.

– Агуа, – сказал я и показал жестом, как подношу пустую полулитровую бутылку к своим губам. На это моего знания испанского хватило.

Один из мужчин сразу меня понял и, открыв холодильник, достал оттуда холодную «минералку». Пока он переливал воду в мою бутылку, мы разговорились. Я старался использовать немногие знакомые мне испанские слова, а Серхио Барберо – английские. Контакт был установлен. Когда, поблагодарив за воду, я попрощался и стал уходить, мне в голову пришла замечательная идея: зачем идти спать в кустах, если есть такой большой и на первый взгляд полупустой дом? Вот я и спросил:

– А переночевать?

Серхио сам не додумался это мне предложить. Но и моей просьбе не удивился.

– Я не против. Но я не один здесь живу. Пойдем спросим моего напарника.

Все это время Кристиан Легуизамо продолжал красить футболистов.

– Конечно, оставайся, – и он опять вернулся к своему занятию.

Серхио же, казалось, был рад любому поводу отвлечься от рутинной работы. Он повел меня показывать спальную комнату: четыре кровати с голыми матрацами, покрытыми толстым слоем пыли, и пустой шкаф.

– Мы сами живем на втором этаже, а этой спальней уже давно никто не пользовался, – объяснил Серхио и стал открывать окно. – Ты тут располагайся, можешь сходить в душ. А я пока закончу работу. Потом мы поедем на вечеринку.

На вечеринке Серхио встречался со своими друзьями. Они дружат больше двенадцати лет. Сейчас почти все из них уже женатые, но встречаются они только мужской компанией. Вместе ездят на охоту и рыбалку. Через это общее увлечение и познакомились. А один из них, Марио, сделал свое увлечение профессией, и сейчас он работает фотографом в журнале «Эль пако» («Утка»). Вечеринка, куда я так неожиданно попал, тоже была результатом удачной охоты, на которой настреляли много уток. Именно их и варили в огромном котле, стоявшем на очаге во внутреннем дворике дачи.

Разговор за столом шел на английском языке, которым все присутствующие в той или иной степени владели. Марио, узнав, что на встрече присутствует гость из России, не поленился съездить к себе домой и привезти оттуда ворох фотографий и сувениров, оставшихся у него после поездки в Москву. В конце вечера адвокат доктор Флавио Фонтанила предложил мне:

– Давай ты останешься здесь до воскресенья. Тогда мы сможем захватить тебя с собой на рыбалку. А завтра, чтобы тебе не было скучно, сходишь на день рождения брата Марио.

Марио эту идею поддержал, а его брата никто спрашивать и не собирался.

Утром в воскресенье собрались рыбаки: Марио, Флавио и Хорхе. Мы прицепили моторную лодку к джипу и поехали к берегу реки Парана. В этом районе русло разбивается на множество отдельных потоков, образуя бесчисленное количество необитаемых островков. На берег одного из них мы и высадились. Марио сразу же стал разводить костер. А Флавио – разматывать удочки. В качестве наживки использовались кусочки мяса. И вскоре стало понятно почему. Ловились здесь похожие на больших пескарей амаришо и… пираньи. Это именно те страшные хищницы, наводящие ужас на всех обитателей Амазонки, и зубы у них впечатляющие.

Пойманную рыбу Флавио сразу же чистил и отдавал Марио, который готовил ее на костре по старому индейскому рецепту – распятой на кресте из двух палочек. Но делалось это скорее для того, чтобы угостить меня экзотической пищей. Сами же рыбаки ждали, когда пожарится привезенный ими четырехкилограммовый кусок говядины. И, как только мясо приготовилось, удочки сразу были заброшены, из лодки достали несколько бутылок красного вина, и началась настоящая рыбалка. Те три рыбешки, которые были пойманы в ожидании жареного мяса, так и остались в тот день единственным уловом.

Вечером в Доме народного творчества, едва мы с Гектором (он был в этом доме вроде завхоза, уборщика и охранника в одном лице) успели поужинать остатками жаренного на рыбалке мяса с пивом, нагрянуло высокое начальство. Не для проверки. Как это было и в Советском Союзе, аргентинские чиновники используют государственную (в данном случае – муниципальную) собственность в качестве удобного места для своих банкетов и вечеринок.

Гектор и Серхио попросили меня спрятаться на втором этаже – я, как оказалось, был у них в гостях «нелегально». Пьянка продолжалась всю ночь, поэтому мне пришлось спать в комнате Серхио, а ему ехать в город к своему знакомому.

На следующее утро – это был уже понедельник, я простился с Серхио и Гектором и вернулся на дорогу, с которой в пятницу вечером свернул для того, чтобы набрать бутылку воды.

Славный город Кордоба

Едва я вышел к развилке Буэнос‑Айрес – Кордоба, как мне сразу же удалось застопить легковушку.

– Путешествуешь вокруг света? Вот здорово, – обрадовался водитель. – Это моя мечта! Я всю жизнь хотел вот так же все бросить и отправиться странствовать. Но жизнь, бытовые заботы, семья… Сам понимаешь, как это бывает – все это откладывало и откладывало осуществление моей мечты. И сейчас я понимаю, что мне уже никогда не удастся постранствовать. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе помочь.

В тот день в его силах было довезти меня до Сан‑Франциско, а по пути еще и накормить обедом в придорожном ресторане.

В Сан‑Франциско я несколько раз менял позицию, но одинаково безуспешно. И только часа через три уехал от железнодорожного переезда на молоковозе. Шофер экономил на оплате проезда по шоссе, и поэтому до Арроито, где находился молокозавод, мы не столько ехали по асфальту, сколько петляли по колеям, полями в обход постов.

Арроито мне пришлось пройти насквозь. Кроме молокозавода город может похвастаться старинным паровозом и длинной‑длинной главной улицей. На окраине, после очередного зависания, на этот раз примерно на два часа, я все же поймал очередную попутку.

Вечер застиг меня у поселка Ла‑Курва. Там я попытался устроиться на ночь в церкви – скорее из научного интереса, чем от большой необходимости. Но англоязычных прихожан мне найти не удалось, а моего испанского было еще явно недостаточно. Да, честно говоря, я не очень‑то и настаивал. Выйдя на окраину поселка, я отошел в сторону от шоссе, продрался через густой кустарник и лег спать прямо на железнодорожной насыпи у знака «619‑й километр». Дорога показалась мне заброшенной, но ночью в двух метрах от меня несколько раз проходили грузовые поезда.

Утром я вернулся на шоссе и опять долго не мог уехать. Ну, не любят в Аргентине автостопщиков. Хотя нельзя сказать, что аргентинцы такие уж злые и неприветливые. Вот и в этот раз я проторчал пару часов, пока мне удалось застопить грузовичок. На нем я проехал всего‑то пять километров, но водитель пригласил меня к себе домой позавтракать.

После плотного завтрака я прошел на окраину городка и там опять «завис». Из соседнего дома вышел молодой парень, поговорить, пообщаться. Потом он принес мне бутерброд, потом кока‑колу, наконец пригласил к себе домой пообедать, а заодно и проверить электронную почту – даже в таком Богом забытом углу уже есть Интернет.

И только после обеда я уехал. На этот раз сразу на 100 километров, прямо до Кордобы, с менеджером местного филиала компании «Кока‑кола».

Когда мы въезжали в Кордобу, я достал видеокамеру, приоткрыл стекло и стал снимать.

– Ты что! Быстрее убирай свою камеру! – испугался водитель. – Нашел, где снимать. Тут на каждом углу бандиты. Хорошо, если только камеру отнимут, могут и самого прирезать!

С самого первого дня пребывания в Аргентине меня постоянно пугали нападением бандитов. Они, по мнению большинства жителей крупных аргентинских городов, на видеокамеры слетаются, как мухи на мед. Нельзя сказать, что я к этим словам относился легкомысленно. Но и таскать с собой видеокамеру, как бесполезный груз, тоже было обидно. Поэтому я все же снимал, но старался делать это как можно более осторожно. Вот и в Кордобе, прежде чем включить камеру, я выбирал не ту точку, с которой интересующий меня объект был бы виден в наилучшем ракурсе. А ту, с которой было безопаснее снимать.

Как правило, я прислонялся спиной к какой‑нибудь стене, а еще лучше – становился в угол. Но и там, прежде чем доставать видеокамеру, я вначале оглядывал людей, оказавшихся в зоне десяти метров от меня, на предмет нет ли среди них подозрительных личностей, да и в процессе видеосъемки я только одним глазом смотрел в окуляр, а вторым – на то, не приближается ли кто ко мне с агрессивными намерениями. Стоит ли говорить, что в таких условиях качество съемки оставляло желать лучшего. Зато камеру мне удалось сохранить!

По центру Кордобы я проходил до вечера, а идти пешком через темные трущобы к окраине не хотелось. Поэтому я отправился на автовокзал, чтобы выехать из города на автобусе. Довольно долго мне не удавалось объяснить, куда же я, собственно говоря, собираюсь ехать.

– Километров на 30–40 к югу от города.

– А куда именно?

– Да все равно куда!

Карты Аргентины у меня по‑прежнему не было. По схеме автобусных маршрутов я мог определить только нужное мне направление – в сторону Рио‑Кварто. Но ехать туда на автобусе я не собирался. Видя мои затруднения, кассиры, как могли, старались мне помочь. А я попытался им объяснить, что мне нужно ехать на юг, но за билет я могу заплатить не больше 4 песо (1$). Я рассчитывал, что этого мне хватит километров на тридцать‑сорок, но уехал аж на 80! И это был первый населенный пункт, встретившийся среди бескрайних просторов аргентинской пампы.

Всему хозяин – случай!

Переночевав в сосновой лесопосадке на окраине Сан‑Агустина, я рано утром вернулся на дорогу. Стоял густой туман. В Аргентине меня не хотели подвозить даже в яркую солнечную погоду. А уж в тумане‑то и подавно! Ждать же, пока туман рассеется, было и скучно, и грустно. Поэтому, увидев указатель «Бенедиктинский монастырь – 9 км», я свернул с шоссе. И, как ежик в тумане, пошел по дорожной колее, петляющей вдоль течения горной речки и постепенно поднимающейся вверх, в горы. Я взбирался все выше и выше, но туман и не думал рассеиваться. Монастырь Нуэстра Сеньора де ла Паз мне тоже пришлось разглядывать сквозь густую пелену тумана.

Монахи‑бенедиктинцы моему появлению нисколько не обрадовались и от объектива видеокамеры шарахались, как черт от ладана. Да и поговорить с ними толком не удалось. Во всем монастыре не нашлось ни одного знатока английского языка!

Назад к шоссе меня подвезла фермерша на пикапе. Туман уже рассеялся, но у меня было такое ощущение, что в глазах водителей он все еще остался. Они меня вообще не замечали!

В Западной Австралии мне тоже приходилось голосовать часами. Но там, по крайней мере, можно было спокойно сидеть и читать книжку, а при появлении очередной машины – это было не чаще двух‑трех раз в час – вставать и махать. А на выезде из Сан‑Агустина машины шли плотным потоком. У меня рука уже отваливалась, а толку никакого!

Исключительно для разнообразия окружающего пейзажа я проходил несколько километров, потом, проторчав там час‑два, опять менял позицию. И все без толку. И только уже под вечер меня подобрал чиновник из Кордобы, ехавший в Рио‑Кварто в командировку. И это результат целого дня, проведенного на оживленной дороге, – 140 километров! А на автобусе я это расстояние преодолел бы всего часа за два, заплатив не больше 1,5$.

День был солнечный и теплый, а к вечеру похолодало и стало накрапывать. Уходить далеко с развилки мне не хотелось, и я устроился спать под густой, как мне показалось, кроной огромной сосны. Ночью началась гроза, а потом и ливень. Крона поначалу рассеивала капли, но потом, когда она насквозь пропиталась водой, я оказался под холодным душем. Уже второй раз в Аргентине я промок насквозь. Но если в первый раз дождь был теплый, то на этот раз было не только мокро, но и холодно.

Утром дождь продолжал моросить. Я собрался и зашел немного обсушиться в кафе у заправочной станции. Но не сидеть же там целый день! Путь мой лежал в Барилоче, известный горнолыжный курорт в Андах, на юге страны. Чем дольше я стоял под моросящим холодным дождем, тем меньше меня привлекала перспектива оказаться среди сияющих снегов. Да и путь туда предстоял непростой. Мне нужно было преодолеть 10 километров до трассы Буэнос‑Айрес – Сантьяго, проехать по ней еще немного и свернуть на шоссе в сторону Санта‑Розы. Зная аргентинский автостоп, можно было предположить, что на эти два поворота у меня может уйти весь день.

Десять километров до трассы я проехал на пикапе. Шофер по пути угостил меня горячим кофе. Но обсохнуть я не успел, а нужно было опять выходить под моросящий дождь.

И тут мое внимание привлек стоявший на обочине грузовик с чилийскими номерами.

– Эй, Педро (его имя было на табличке в лобовом стекле)! До Чили подбросишь?

– Прямо до Чили? – спросил шофер с сомнением, внимательно меня разглядывая.

– Да. Прямо до Чили, – подтвердил я. – Я русский путешественник.

Но его продолжали терзать сомнения.

– У меня места нет, – он открыл пассажирскую дверцу и показал, что под сиденьем сложены пакеты с сахаром.

– Ну, это не проблема, – заверил я его. – Как‑нибудь помещусь.

– Тогда садись, – наконец согласился он и положил картонку на пакеты с сахаром, чтобы я не запачкал их своими ботинками.

Когда мы отправились в путь, моросящий дождь превратился в сильный ливень. Но в кабине было тепло и сухо, а по моей просьбе шофер еще и печку включил. До чилийской границы было около 500 километров. Весь день мы ехали, останавливаясь только для того, чтобы заправиться и пообедать в придорожном ресторане. На ночь зарулили на стоянку грузовиков в предгорьях Анд. Шоферы собрались в кафе за общим столом. Общались с помощью международных слов, жестов и рисунков ручкой на салфетке.

Хуана Карлоса его отец‑коммунист, бывавший и в Чехословакии, и в ГДР, и в Советском Союзе, назвал в честь Юрия Гагарина. Во время переворота 11 сентября 1973 г. он служил в армии, в танковых войсках, водителем. По иронии судьбы он оказался в охране Национального стадиона, на котором среди коммунистов и социалистов держали и его отца.

– Сижу я в танке, у меня слезы по щекам текут. Но что я мог сделать? Я ведь давал присягу. За малейшее неповиновение меня сразу бы поставили к стенке. Тогда это было запросто. В первый месяц переворота могли расстрелять за любую мелочь. Я видел, как солдаты убивали тех, кто сошел с ума, или достреливали самоубийц – на стадионе многие пытались покончить с собой, бросаясь вниз головой с верхних трибун. Женщин убивали за то, что они были в брюках, а мужчин – за длинные волосы. Именно так погибла группа хиппи‑иностранцев.

Утром мы продолжили подъем по серпантину к перевалу. Длинная колонна грузовиков шла к чилийской границе.

Чили

Российский культурный центр в Сантьяго

Аргентино‑чилийская граница проходит по хребту Анд, который шоссе Буэнос‑Айрес – Сантьяго пересекает у подножия высочайшей вершины Южной Америки – пика Аконкагуа высотой 6956 метров. Пограничные формальности сведены к минимуму. Не спросив ни показных денег, ни показного билета, ни даже того, где я собираюсь жить, мне поставили в паспорт въездной штамп.

В поселке Лос‑Андес водитель Педро поставил свой грузовик на стоянку и, прежде чем поехать к себе домой на автобусе, пригласил меня в ресторан пообедать.

Говорят, автостоп в Чили значительно лучше, чем в соседней Аргентине. Когда я вышел на окраину поселка и поднял руку, остановилась первая же машина. Может, повезло?

К Сантьяго я подъезжал на джипе.

– А куда тебе нужно? – поинтересовался подвозивший меня владелец строительной компании.

– В российское посольство, вернее, в консульский отдел. Но я не знаю ни адреса, ни телефона.

Луис принял мои проблемы близко к сердцу и, позвонив по сотовому телефону своей секретарше, узнал номер консульского отдела. Но там мне сказали, что рабочий день у них закончился и мне лучше зайти в приемные часы: в понедельник, среду, пятницу с 9 до 12. В Российский культурный центр мне дозвониться не удалось, но строитель, узнав адрес, вызвался подвезти меня прямо к дверям.

В шесть часов вечера я уже стучал в большую железную дверь серого двухэтажного особняка с огромной спутниковой антенной на крыше. Охранник, открывший мне дверь, по‑русски не говорил, но внутрь войти разрешил. Русскоязычных я все же вскоре нашел. Несколько женщин в кабинете русского языка пили чай с пирогами и тортами. Я тут же к ним присоединился и стал рассказывать о своем путешествии. Директор центра, как оказалось, уехал в Россию в отпуск. Его заместитель Сергей Алексеевич Дягтев вначале отнесся ко мне с сильным подозрением. Но мне с помощью женщин, которым я уже успел вкратце рассказать о своем путешествии, удалось получить от него разрешение остаться в центре на пару ночей. И даже не в классе русского языка, а в комнате для почетных гостей. Это была чуть ли не единственная комната, в которой не шел ремонт.

Сергей Александрович объяснил:

– Во времена правления Пиночета, когда у Советского Союза и Чили не было дипломатических отношений, за сохранность нашего здания отвечало посольство Индии.

Они следили за тем, чтобы сюда не проникли мародеры и грабители, но ремонтом они не занимались. Теперь нам приходится своими силами вести реставрацию.

«Улицаразбитых фонарей»

Сантьяго был основан в 1541 г. конкистадором Педро де Вальдивия и назван по имени его испанской отчизны Сантьяго‑де‑Нуэва Эстремадурра. Основатель вскоре погиб во время одной из стычек с местными индейцами, а заложенный им город успешно рос и развивался. Сейчас в Сантьяго живет больше трети из 15‑миллионного населения страны. При этом в городе нет ни метро, ни троллейбусов, ни трамваев – только сплошным потоком идут чадящие автобусы и мельтешат легковушки, большая часть из которых старые «Жигули» – «пятерки» и «шестерки», никаких более поздних моделей.

Горы окружают город со всех сторон и не дают ветру разгуляться, разогнать выхлопные газы. Стоит ли удивляться, что сиреневая дымка смога – самое обычное здесь явление. Еще одной типичной деталью можно, видимо, считать разбитые уличные фонари. Центральную улицу Сантьяго иначе как «Улицей разбитых фонарей» и не назовешь. Неизвестно, является ли это отражением свободолюбивого духа чилийского народа и его прирожденной революционности или всего лишь проявлением вандализма недавно спустившихся с гор индейцев. Но факт остается фактом. Например, в центральном парке – в самом что ни на есть городском центре – нет ни одного целого фонаря. Вначале мне показалось, что это чистая случайность – мне просто не повезло, я лишь наткнулся на следы чьей‑то пьяной выходки. Но, обойдя весь парк, я так и не нашел ни одного не пострадавшего от вандалов фонарного столба. И при этом парков в Сантьяго огромное количество – вандалам есть где развернуться и потренироваться в меткости камнеметания. Еще один парк тянется вдоль берега реки. В нем через каждые 30–50 метров установлены скульптуры – железные. Еще немного дальше находится Художественный музей. Его можно узнать по памятнику Хоакино Мурьете. После мюзикла, поставленного в театре «Ленком» в Москве и показанного по Центральному телевидению, это имя в России по степени известности входит в одну компанию с Альенде, Пиночетом, Нерудой.

В самом центре старого города, прямо на главной улице, высится гора Санта‑Лючия. Именно на этом самом месте Педро де Вальдивия основал город, позднее ставший Сантьяго‑де‑Чили. С вершины горы виден весь старый район Сантьяго: Кафедральный собор, колониальная церковь Святого Франциска, площадь Лас‑Армас, проспекты Провиденсиа и Лос‑Леонес, улицы Реколета и Индепенденсиа и, конечно, главная магистраль города – Аламеда.

На вершине горы Санта‑Лючия, между фонтаном и искусственным водопадом, установлен памятник основателю города Педро де Вальдивия. Его же, но уже конную статую можно увидеть и на центральной площади города. Там же находится и непременный католический собор. Центр площади – окруженный скамейками фонтан. В углу на веранде выступает духовой оркестр. Рядом художники продают свои картины, выступают мимы и бродячие артисты.

Президентский дворец Ла‑Монеда, ставший знаменитым на весь мир после телевизионных репортажей о путче 11 сентября 1973 г., тоже находится в самом центре Сантьяго, в окружении современных высотных офисов и отелей. Перед фасадом дворца установлен бронзовый памятник погибшему в нем президенту Сальвадору Альенде. Вход во дворец охраняется жандармами, но туристов внутрь пускают свободно. По крайней мере, в анфиладу внутренних двориков, а не в президентский кабинет.

В центре Сантьяго сохранились здания, построенные в классическом стиле социалистического реализма. Но старых церквей больше. Немного в стороне от центра, за рекой, в районе, застроенном старыми одно‑двухэтажными зданиями, бережно отреставрирован домик, в котором когда‑то жил великий чилийский поэт Пабло Неруда.

По вечерам жизнь в городе не замирает. На улицах продолжают свою работу торговые лотки, снуют пешеходы и покупатели. В церкви Сан‑Франциско – старейшей церкви города – идет вечерняя служба. Внутри все битком забито, заглянуть можно только снаружи через распахнутую настежь дверь.

Чилийские русские

Русская зарубежная православная церковь находится на улице Аланда (Голландия), в одном из сравнительно престижных городских районов. В воскресенье утром перед службой стали собираться прихожане. Если в советские времена русские эмигрировали по политическим мотивам, то сейчас за границу едут в первую очередь из экономических соображений. Те, кто не мог заработать себе на жизнь в послеперестроечной России, надеются на лучшую долю за рубежом. А «новые русские» мечтают найти лучшие условия для своего бизнеса.

Александр Максимов перепробовал уже несколько дел: привез и даже успешно продал контейнер матрешек; организовал снабжение чилийских дискотек русской водкой; торговал запчастями для «Уралов» и «Жигулей». А сейчас занимается еще более грандиозным проектом.

– Основной вид транспорта в Сантьяго – «желтые дьяволы». Именно так называют шумные чадные автобусы, бесконечные вереницы которых создают на улицах многокилометровые пробки, но, что еще важнее, являются основным источником смога. Я хочу пробить строительство троллейбусной линии. У этого проекта уже есть поддержка со стороны мэра Сантьяго и гарантия правительства Москвы на банковский кредит, необходимый для закупки оборудования и саратовских троллейбусов. Но все дело «тормозит» профсоюз владельцев и водителей автобусов. Сломить его сопротивление без поддержки на самом высоком уровне невозможно. Но сейчас я организую поездку чилийских бизнесменов в Москву в составе правительственной делегации, сопровождающей визит президента Чили. Надеюсь, там мне удастся установить необходимые контакты.

Русская колония в Сантьяго никогда не была большой. Наибольшей численности она достигла в годы Второй мировой войны. Но и тогда русских было меньше четырех тысяч. Колония была расколота «по идеологическому признаку» на два лагеря. «Антисоветский» союз русских насчитывал 60–70 активистов, которые были сторонниками поражения Советского Союза и потому считались чуть ли не «нацистами». А Центр русских патриотов, наоборот, агитировал за поддержку Москвы, собирал продовольствие и деньги для Красной Армии.

«Белые» русские собирались в собственном доме на углу улиц Брасиль и Лас– Делисиас; а «красные» – в одной из комнат Чилийско‑советского института. Вражда в колонии не прекращалась и в годы «холодной войны». В угаре антисоветизма все славянские организации в Латинской Америке считались рассадниками большевистской заразы и громились по всему континенту. Чилийские русские в поисках лучшей доли разъехались – кто в Канаду, кто в Австралию. Из тех, кто остался или приехал в последние годы, большая часть – члены смешанных русско‑чилийских семей.